* * *
"26 июня
P.S. Выйдя на палубу около пяти часов утра, первое, что я увидел, дорогой друг, это русский флот, его маневры на Балтике. Адмиральский флаг указывал, что на борту корабля находится великий князь Константин. Князь очень любит море и, похоже, он не спешил вернуться в Кронштадт. Шел только под тремя марселями, а мог бы поднять все паруса.
Хотя "Владимир" не ахти какой ходок, но вскоре мы обошли флагмана.
К семи часам из-за волнующегося рыжеватого моря стали вырастать укрепления Кронштадта.
Кронштадт основан Петром Великим в 1710 году. Для туристов нужно писать Crownstadt ― Город короны; но, отдавая предпочтение голландскому языку, Петр назвал его Кронштадтом, как сначала Петербург назвал Питтербургом.
Это резиденция русского адмиралтейства; условлено, что мы говорим о Кронштадте.
В последней войне адмиралу Напье предписывалось взять Кронштадт. Это было бы, считал он, актом помощи английскому флоту. Он должен был завтракать в Кронштадте и обедать в Петербурге.
Когда снимались с якоря в экспедицию, спросили, не будет ли его последних распоряжений.
― Двойной запас хлороформа, ― потребовал грозный коммодор.
Ему удвоили запас хлороформа из английских аптек; но, явившись перед Кронштадтом, адмирал удовольствовался тем, что салютовал Кронштадту. Попросту он был неприступен, чего адмирал Напье не знал. Мы там утешились, взяв Бомарзунд.
Здесь, в Кронштадте, заканчивается рейс парохода, который ходит из Штеттина в Петербург, да, надо полагать, и всех других, имеющих слишком большую осадку для того, чтобы подняться по Неве до Английской набережной. Сюда за пассажирами приходит весьма малотоннажное судно.
По своему обыкновению, верный способам все облегчать, граф Кушелев написал еще из Парижа, чтобы за ним в Кронштадт прислали легкое судно. Таким образом, нам не грозило здесь застрять, и мы, оставляя весь багаж, тут же продолжили путь к Петербургу. Если не прибытие, то наш отъезд удостоился почестям артиллерийского салюта. Это великий князь Константин приветствовал Кронштадт 21-м пушечным залпом, и Кронштадт, в свою очередь, салютовал 21-м пушечным залпом великому князю Константину. Волей-неволей, мы насчитали 42 залпа орудий. Думаю, надо быть очень назойливым, чтобы продолжать расспрашивать нас об этом.
Встреча с Кронштадтом вызвала в моей памяти приключение месье де Вилльбуа с императрицей Екатериной Первой. Ты знаешь, что случилось тогда с Екатериной Первой, но не знаешь, вероятно, что это было с участием месье де Вилльбуа.
Месье де Вилльбуа был одним из тех отважных авантюристов, кто в прошлом веке отправлялся на ловлю счастья в Россию. Сын обедневшего бретонского дворянина, он стал заниматься контрабандой. Замешанный в одной ночной вылазке с перестрелкой, когда погибли два-три таможенника, этот контрабандист вынужден был податься в Англию, где рекомендательные письма, взятые с собой, помогли ему попасть на службу младшим офицером на военный корабль. В одно из плаваний корабль, на борт которого поднялся де Вилльбуа, зашел на голландский остров Тексел.
Царь Петр, который под видом простого матроса изучал тогда строительство судов в Саардаме, прибыл на английский корабль и, узнав, что тот настроил свои паруса на возвращение в Лондон, погрузился на него, сохраняя инкогнито . Это было для него способом познать навигацию после школы по кораблестроению. Провидение пошло навстречу желанию царя. Разыгрался шторм, рядом с которым буря, что атаковала Цезаря, смотрелась бы порывом ветра. Длился он три дня. Капитан, лейтенант и экипаж в конце обучения и, главное, на исходе сил уже не знали, к какому святому взывать, когда в решающий момент де Вилльбуа захватил штурвал и совершил маневр, спасший корабль. Царь приметил храброго мужественного старпома и распознал в нем одного из тех людей ума и действия, кто нужен основателям и реформаторам империй. Когда опасность миновала, царь подошел к нему и его обнял. Такая фамильярность со стороны простого голландского матроса задела знатного бретонца. Он спросил его, кто он такой, чтобы позволять себе подобное обращение по отношению к французскому дворянину. Матрос назвался царем Петром.
Другой решил бы, что его разыгрывают. Но Вилльбуа тоже был существом высшего разума. Ему достаточно было взгляда, чтобы узнать льва в шкуре медведя. Не колеблясь, не споря, он склонился перед монаршим величеством, как человек, который признал своего господина и воздает ему почести при любом стечении обстоятельств. Царь сразу сделал его своим адъютантом и морским офицером.
Наш смирный бретонец обладал всеми достоинствами и недостатками своих соотечественников: отличный офицер ― отважный до кровожадной ярости, любитель выпить ― пьющий до посерения. И, если, к несчастью, он не напивался так, чтобы свалиться под стол, то способен был на любые эксцессы. В этом он был то же самое, что и царь Петр, оценивший Вилльбуа и как боевого товарища, и как товарища по застолью. В пьяных разгулах Вилльбуа не соображал, что творит; в трех случаях он убил троих. Но такие преступления царь вообще не считал наказуемыми, и они были ему прощены. К несчастью для Вилльбуа, его пьянство вело не только к убийствам.
Однажды, находясь в своем замке Стрельна, на Санкт-Петербургском взморье, царь послал Вилльбуа с поручением в Кронштадт к императрице Екатерине. Было это глубокой зимой; стояла морозная погода: 10-12 градусов ниже нуля, и залив замерз; Вилльбуа погрузился в сани, позаботясь вооружиться бутылью водки, чтобы сражаться с морозом.
Когда он прибыл в Кронштадт, бутыль была пуста. Это еще говорило о воздержанности Вилльбуа; поэтому он показался совершенно нормальным всем офицерам охраны, которым должен был представиться, чтобы пройти к царице.
Царица спала. И нужно было ее разбудить. Пока ее будили, Вилльбуа предложили ожидать в комнате, натопленной так, как натапливают комнаты зимой в Петербурге; резкий температурный перепад произвел с ним революцию. Допущенный женщинами Екатерины к ее ложу и оставленный один на один с нею, он забыл, что перед ним императрица, и не видел больше ничего, кроме прекрасной женщины, которой решил дать доказательство восхищения ее красотой, какое им овладело. Вилльбуа был скорым на действие, и как ни звала царица своих женщин, доказательство было дано перед тем, как они объявились.
Вилльбуа был арестован на месте. К царю послали гонца с заданием предельно осторожно, насколько можно, рассказать ему о том, что только что произошло.
Царь выслушал рассказ от начала до конца, не позволяя вырваться наружу ни малейшему признаку гнева. Затем, когда доклад был окончен:
― Ладно, что вы предприняли? ― спросил он.
― Sir, ответил гонец, ― его связали по рукам и ногам и бросили в тюрьму.
― И чем он занят в тюрьме?
― Беспробудно спит.
― Как же, узнаю моего Вилльбуа! ― выкрикнул Петр. ― Бьюсь об заклад, спроси его завтра утром, почему он в тюрьме, он ничего не вспомнит.
Потом, к великому удивлению гонца, меряя комнату большими шагами с видом, скорее, озабоченного, нежели взбешенного человека:
― Хотя это наивное животное не ведало, что творило, нужно, тем не менее, наказать его для примера другим; ― продолжал он; ― да и царица была бы разгневана, не понеси он наказания. Посмотрим, во что мне станет ― подержать его на цепи два года, но быть по сему .
И было по сему, в самом деле; Вилльбуа по праву отправился на галеры. Однако не прошло и шести месяцев, как Петр, который не мог без него обойтись, его вернул, восстановил на службе и, прося царицу простить его за любовь к ней, обращался с ним с тем же доверием, как и до случая с поручением, исполненным так своеобразно.
Мы еще не ступили на землю России, а уже помянули Петра Великого. Потому что Петр Великий ― исполин Адамастор , охраняющий вход в Неву. Для нас невозможно также, оставляя Кронштадт позади и ступая на Английскую набережную, не бросить взгляда на жизнь основателя города, который мы теперь посетим".
* * *
Санкт-Петербург
15/27 июня
Те из наших читателей, которые знают жизнь Петра Великого только по книге "История России" Вольтера, знают ее довольно плохо, во всяком случае, ее анекдотическую и личную сторону. Сам Вольтер в предисловии говорит:
"Эта история содержит сведения о гласной жизни царя, которая была полезна, и не касается его личной жизни, о которой ходит несколько ― известных, впрочем, ― анекдотов".
Но наступает момент, когда автор, избрав самую, что ни на есть, легкую композицию, попадает в затруднение; это происходит когда нужно рассказывать о смерти царевича Алексея, которая вторгается одновременно и в гласную, и в личную жизнь царя Петра. Вы хотели бы знать, в чем его затруднение? Прочтите те три строки из письма автора "Философского словаря" графу Шувалову ― камергеру императрицы Елизаветы, который передавал ему факты, на основе каковых Вольтер писал свой исторический труд. Согласитесь, что история выглядит весьма беспристрастной, если пишет ее историк под диктовку дочери того, кому она посвящена. И лишь по такой "Истории России" преподают историю русских нашим детям!
Вернемся к тем трем строчкам Вольтера, обращенным к графу Шувалову. Вот они:
"В ожидании, когда смогу разобраться в ужасном событии ― смерти царевича, я принялся за другой труд".
Вольтер не сказал, какой труд он начал, но ― а это был "Философский словарь" ― ему хватило времени этот труд завершить, прежде чем он разобрался в том событии. Между прочим, рассказ о нем не был более трудным, чем о Бруте, осудившем на смерть двух своих сыновей. Существовала дилемма, которую Петр не мог решить иначе: "Если мой сын будет жить, то Россия погибнет!"
Оставить в живых Алексея значило убить Россию. Царь Петр, кто никогда и ничего не делал для себя, но все ― для своего народа, предпочел убить Алексея, чтобы Россия жила. По нашему мнению, здесь нет ничего непостижимого; нужно только рассказать об этом ясно и просто. Автор, которого затрудняет какое-либо событие, ― просто-напросто фальсификатор истории. Пишите правду или то, что считаете правдой, или вообще не пишите.
"Не нужно, ― говорит Вольтер, ― рассказывать потомству вещи, недостойные его слуха".
А кто определит, что достойно и что недостойно его слуха? Экая странная спесь ― полагать, что потомки будут судить обо всем с вашей точки зрения. Расскажите все, потомки сделают свой выбор. И вот доказательство: мы, потомки Вольтера, больше не пишем историю так, как писал ее Вольтер. Современные исследования, восхитительные картины Симонда де Сисмонди, Огюстена Тьерри и Мишле заставляют нас пристально вглядываться в лик истории совсем иначе, чем это делали в XVII веке. Сегодня мы хотим не просто прочесть о событиях в чье-то царствование и катастрофах какой-то империи, но узнать еще и мотивы этих событий и причины таких катастроф. В самом деле, они раскрывают философию истории, ее уроки, политические интересы.
История Франции ― скучнейшая из всех за последние 150 лет. Охотно верю, что ее изложили Meзepай, Велли и отец Даниель!
Расскажите историю Трои и умолчите о похищении Елены сыном Приама под предлогом того, что оно относится к частной жизни Менелая; умолчите о гневе Ахилла в связи с прощением Брисеиды (рабыни и его возлюбленной) под предлогом, что оно относится к частной жизни Агамемнона; изымите, возможно, немного чрезмерную нежность Ахилла к Патроклу под предлогом, что она ― личное дело Ахилла, и нет больше "Илиады", без которой нет истории. Итак, я вас спрашиваю, чем замените вы "Илиаду"? Каким образом с земли поднимитесь к небу, если бы захлопнули единственную дверь на Олимп? Но, скажут мне, "Илиада" ― эпическая поэма, а не история, если не эпическая поэма Всевышнего.
То, что мы собираемся рассказать о Петре I, вы не найдете в "Истории" Вольтера, будьте покойны. Что же касается событий, то сколько бы страшными они ни были, покажем их вам такими, какими они совершились, и не попросим времени у вас, чтобы навести в них порядок. Это дело тех, кто вершит события, а не тех, кто их описывает. Приведем благие или дурные акты тиранов наций или пастырей народов, и пускай те, кто уже отчитался перед богом, пославшим их на эту землю, как могут, объясняются с потомками.
"Санкт-Петербург, ― сказал Пушкин, ― окно, открытое в Европу".
Откроем кончиком пера окно в Санкт-Петербург.
Иван III или Иван Великий ― у нас будет случай встретиться с ним на пути, и тогда мы пробудем с ним дольше ― женился на принцессе Софии, внучке Михаила Палеолога и наследнице прав греческих императоров. После этого он принял как герб двуглавого орла, одна из голов смотрит на Азию, другая ― на Европу. Символика ясная. Но, чтобы русский орел мог смотреть на Европу, ему нужен был проем в ее сторону. Отсюда ― окно, по Пушкину. Санкт-Петербурга не было; на том месте, где он стоит теперь, простиралось болото; властвовал на этом болоте шведский форт Ниеншанц. Петр взял форт и через две недели начал закладывать вторую столицу России, которая однажды должна была стать первой. На Троицу, 27 мая 1703 года, она получила название Санкт-Петербург, в честь св. Петра ― покровителя царя.
Теперь не опустим ничего, раз у нас есть время останавливаться на каждом шагу и раз речь идет об империи, о мощи которой нам лгали в течение 20 лет. На протяжении 20 лет царь Николай разыгрывал перед современниками роль, подобную роли колосса Родосского у древних. Мир был изнасилован или должен был подвергнуться насилию, пропущенный однажды у него между ног. Севастопольское землетрясение опрокинуло Николая. Но царь Петр, другой колосс на бронзовых ногах, остался на своей скале, и не страшны ему землетрясения.
Не упустим ничего, как мы сказали; в таком случае речь идет вначале о том, чтобы не пройти мимо слова czar ― царь . Откуда взялось слово царь ? Установить это довольно трудно; мнения ученых о происхождении этого слова резко разнятся.
Вольтер утверждает, что слово czar ― татарского происхождения. Этимологи, у кого он почерпнул мнение, в котором они сошлись, действительно, считают, что Иван Гpoзный, покоривший Казанское, Астраханское и Сибирское царства, взял этот титул суверенов завоеванных царств и его присвоил. Ну а где они сами взяли или от кого его получили?
Идет ли это от императоров Востока и является ли слово czar результатом искажения слова Czsar ― Цезарь , что служило императорам Константинополя, с которыми, то есть с греками, veliki kness ― великие князья, а мы перевели как великие герцоги , уже объединились в интересах, искусстве, обычаях, нравах и особенно ― в религии?
Таково мнение многих авторов, но не Карамзина. Для Карамзина слово csar или, скорее, tsar ― термин восточный, который стал известен в России, благодаря переводу Библии на старославянский язык. По-персидски он обозначал трон, власть, командование ; имена правителей Ассирии и Вавилона обязательно оканчиваются этим созвучием. Фала-tsar, Haвонa-tsar; то есть Фала-король, Навона-король. Саул и Давид именуются tsaro. Tsarstvo означает королевство или княжество . Tsarstvovath ― инфинитив глагола régner (фр.) ― править .
Что касается императорского титула, то это была Елизавета Английская, которая первой, в порядке учтивости, и, главным образом, преследуя политический интерес, дала его Ивану Грозному; но только через 150 лет Петр Великий заставил другие державы признать его за ним.
Не достигнув своей неизменной цели, обозначенной так называемым завещанием Петра I ― стать одновременно императорами Востока и Запада, русские суверены теперь уже соединяют восточный титул царь и западный император . Что же до титула autocrate ― неограниченный властелин, то это ― буквальный греко-французский перевод славянского слова samoderjetz ― самодержец , то есть тот, кто сам предержит свою власть .
Это разложено по полочкам; возвращаемся к Петру I, к его предкам и потомкам; прослеживаем русский элемент до Петра III и усматриваем смешение потомства Poмaновых с немецким элементом, представленным герцогом Гольштейнским, мужем Анны, и Екатериной II Анхальт-Цербстской, матерью Павла I. И вот этим ключом откроем двери таинственного дворца Исиды Севера:
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
(отрывок)На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.