Появление трех европейцев в толпе нескольких тысяч индусов было принято не особенно благосклонно. Правда, нам не сказали ни слова, но мы не могли ни пробраться к террасе, ни осмотреть развалин храма. Они были битком набиты богомольцами, среди которых проложить себе дорогу не было никакой возможности.
- Если бы здесь оказался брамин, сказал нам Банкс, - то наша экскурсия была бы удачнее и мы могли бы осмотреть здание.
- Каким образом? - удивился я, неужели священники менее строги?
- Милый Моклер, - ответил на это Банкс, - никакая строгость не может устоять перед предложением нескольких рупий. Да и говоря по правде, и браминам нужно же жить чем-нибудь.
- Я не вижу в этом никакой необходимости, - заметил капитан, имевший слабость не выказывать к нравам, обычаям, суевериям и верованиям индусов той терпимости, которая составляет обычаи его соотечественников. В его глазах Индия была не более как обширное "отъезжее поле", и он отдавал несомненное предпочтение хищным обитателям джунглей перед населением деревень и городов.
После приличной остановки у подножия священного дерева Банкс повел нас по направлению к Гайе. По мере приближения к городу толпы богомольцев становились все многочисленнее. Вскоре в просеке зелени нашим взорам предстала сама Гайя на вершине утеса, увенчанного живописными ее зданиями.
Внимание туристов в этой местности привлекает прежде всего храм Вишну. Это здание современной постройки, так как недавно храм заново перестроен королевой Галпара. Главную достопримечательность его составляют следы, запечатлевшиеся на камне во время борьбы демона Майя с Вишну, когда последний соблаговолил сойти на землю. Поединок между богом и демоном не мог иметь сомнительного исхода. Демон был побежден, и базальтовая глыба, хранящаяся в Вишну-Пад, свидетельствует глубокими отпечатками ступней, врезавшихся в твердую поверхность камня, о силе противника, с которым пришлось иметь дело представителю ада. Сказав, что существует "каменная глыба с видимыми отпечатками", я спешу оговориться, что все это доступно зрению одних индусов. Ни один европеец не допускается к лицезрению этих святынь. Быть может, для того, чтобы различить на чудесном камне "видимые" отпечатки, нужна крепкая вера, давно утраченная западными людьми. На этот раз рупии не помогли Банксу. Ни один священнослужитель не взял мзды, которая была бы платой за святотатство. Не смею решить, была ли сумма слишком несоразмерна с ценой браминской совести, знаю одно: что мы не могли проникнуть в храм и что я не видал "отпечатки" красивого и кроткого молодого человека с "лазоревым" лицом, одетого как древние цари и прославленного десятью воплощениями. Я не познакомился с формой ноги воплотившегося доброго начала, соперника Шивы, грозного представителя разрушительного начала, того, кому поклонники его "Вайхнавасы" отводят верховное место в сонме трех тысяч богов индусской мифологии. Тем не менее и в Вишну-Пад мы не имели оснований раскаиваться в экскурсии, предпринятой в святой город. Трудно было бы описать лабиринт храмов, дворцов и "вигар", какими нам пришлось пройти до его входа. Сам Тезей, не выпуская из рук нити Ариадны, мог бы сбиться с пути в этих бесчисленных ходах и переходах. Нам пришлось прогуляться обратно к подножию Гаяского утеса, отложив надежду увидеть внутренность индусского святилища. Капитан Год готов был приколотить брамина, отказавшегося впустить нас в Вишну-Пад.
- Что вы делаете, Год? - остановил его Банкс. - Разве вы не знаете, что индусы считают браминов существами не только знатного, но и высшего происхождения?
Дойдя до того места, где Фальгу омывает подножие Гаяской скалы, мы увидели на берегу несметное стечение богомольцев. Тут теснились целые полчища мужчин, женщин, стариков и детей, горожан и деревенских жителей: богатые бобуи и риоты беднейшей категории, вайхии - купцы и земледельцы - ктатрии, гордые туземные воины - судры, жалкие последователи различных сект, и, наконец, парии, стоящие вне закона, один взгляд которых оскверняет предмет, попавшийся им на глаза; словом, тут были образцы всех классов и всех каст Индии. Рослый раджуит красовался рядом с тщедушным бенгали, урожденец Пенджаба рядом с синдским магометанином. Одни прибыли сюда в паланкинах, другие в каретах, запряженных горбатыми волами. Иные отдыхали рядом с привезшими их верблюдами, растянувшимися теперь на земле, другие прибрели пешком издалека, а за ними со всех концов полуострова тянутся еще новые, бесконечные вереницы пилигримов. Там и сям высятся палатки, стоят распряженные телеги, шалаши из древесных ветвей, служащие временным жилищем благочестивому стану.
- Экая толпа! - воскликнул капитан Год.
- Да, не особенно приятно будет пить сегодня вечером воду из Фальгу, - заметил Банкс.
- Почему? - полюбопытствовал я.
- Река эта священная, и вся наличная толпа подозрительной чистоты перекупается в ее водах, как это делают "гангисты" в водах Ганга.
- Разве мы остановились ниже Гайи? - испуганно спросил Год, протягивая руки по направлению нашей стоянки.
- Не беспокойтесь, капитан, возразил инженер, - мы стоим выше.
- Слава Богу, Банкс! Не подобает поить нашего "Железного великана" из этого нечистого источника.
Мы продирались кое-как среди этой тысячной толпы индусов, скученных на большом пространстве. Слух наш неприятно терзал раздирающий визг цепей и звон колокольчиков. Это было не что иное, как туземный способ нищих взывать к общественной благотворительности.
Толпа кишела самыми разнообразными образчиками бродяг, членов организованной мошеннической ассоциации, разветвленной по всему Индийскому полуострову. Большинство из них выставляло напоказ искусственные раны, точь-в-точь как это делали средневековые нищие Европы. Но если по большей части нищие по профессии лжеувечные, то нельзя сказать того же о фанатиках. В убеждениях трудно быть искреннее этих людей.
Мы видели факиров, почти нагих и посыпанных пеплом. У некоторых от продолжительной неподвижности окаменели вытянутые руки, у других насквозь сжатого кулака проросли ногти.
Многие дали обет измерить своим телом все расстояние от дома до богомолья.
Беспрерывно ложась и вставая, они проходят целые сотни лье, вымеривая расстояние, наподобие землемерной цепи.
Иные, напившись "ханга" - раствора опиума, настоенного на конопле, прикрепив к ветвям крючья, подвешивались на них, продернув железо в свои плечи. Они крутятся на крючке, пока не протрется живое мясо и они не упадут прямо в реку. Поклонники Шивы, проткнув ногу, язык или грудь стрелой, заставляли змею вылизывать кровь, льющуюся из добровольной раны.
Такое зрелище, естественно, могло вселять европейцу одно отвращение. И я торопился пройти скорее мимо всех этих безобразий, когда Банкс остановил меня.
- Наступил час молитвы, - шепнул он нам.
В то же мгновение среди толпы показался брамин. Он поднял руку по направлению к солнцу, скрывшемуся за набежавшее облачко.
Первый луч лучезарного светила послужил сигналом. Толпа бросилась в священные волны. Началось с простого обливания, похожего на крещение первой эпохи христианства. Но затем поднялось такое плескание и плавание религиозного характера, которых я, признаюсь, уловить не мог. Определить не берусь, омовение ли тела или души составляло главную цель купания этих верующих, повторявших за брамином "слокасы" или стихиры.
Религиозное омовение происходит следующим порядком: индус, почерпнув воды в горсть, плещет по несколько капель воды, обращаясь на все четыре страны света, после чего брызгает себе в лицо. Прибавим, что никто из них не забывал вырвать себе по крайней мере по одному волоску за каждое содеянное прегрешение. Весьма многие, по всей вероятности, заслуживали выйти из волн Фальгу совсем плешивыми.
Религиозное купание богомольцев, то погружавшихся в воду, то бивших ногами о поверхность реки как удалые пловцы, было до того шумно, что испуганные аллигаторы повыскакивали на противоположный берег.
Выстроившись фронтом, они глядели своими выпученными глазами на толпу, завладевшую их стихией, и оглашали воздух щелканьем грозных челюстей. Богомольцы, впрочем, обращали на них так же мало внимания, как если бы те были безобидными ящерицами.
Но пора было расстаться со странными молельщиками, жаждущими стяжать себе прямо вход в кайлас - браминский рай. И мы отправились вверх по берегу Фальгу, обратно к нашему кочевью.
Все общество собралось к завтраку, и остаток необыкновенно жаркого дня прошел без всяких приключений. Вечером капитан Год отправился с ружьем в соседнюю равнину и принес немного дичи. Тем временем Сторр, Калуф и Гуми запасали дрова и воду для тендера, чтобы мы могли пуститься в путь на рассвете.
В девять часов все уже разошлись по каютам.
Наступила тихая, но довольно темная ночь. Густые облака заволакивали небо, скрывая звезды и сгущая атмосферу. Жара не уменьшилась даже после захода солнца. Я не мог спать от духоты.
В растворенное окно входил раскаленный воздух, мало способствовавший правильной работе легких. Была уже полночь, а я все еще не сомкнул глаз. Однако у меня было твердое решение отдохнуть три или четыре часа до отъезда, но, как я ни старался, заснуть не мог: сон не поддается воле.
Было около часа, когда мне почудился глухой гул вдоль берега реки. Первым предположением было, что в атмосфере, насыщенной электричеством, поднимается западный грозовой ветер. Но я ошибся. Листья соседних деревьев не шевелились. Я просунул голову в окно и стал прислушиваться.
Слышен был отдаленный шум, но ничего не было видно. Поверхность Фальгу представляла темную ленту, без малейших переливов, указывающих на волнение реки. Не заметив ничего тревожного, я снова улегся и под влиянием утомления стал засыпать. Через некоторые промежутки времени до меня долетали еще порывы необъяснимого гула, но вскоре я заснул.
Два часа спустя в момент, когда первая полоска белого света показалась на горизонте, меня внезапно разбудил громкий голос, звавший Банкса.
- Что нужно?
- Подите сюда.
По голосам я узнал инженера и механика, шедших по коридору. Немедленно встав, я вышел из каюты. Банкс и Сторр были уже на лицевой веранде. Полковник Мун-ро опередил меня, а капитан Год не замедлил присоединиться к остальным.
- Что такое? - спросил инженер.
- Взгляните, - отвечал Сторр. Занимавшийся рассвет позволял различать берега Фольгу и часть дороги, извивавшейся на расстоянии нескольких миль. Каково же было наше изумление, когда мы увидели несколько сотен индусов, устилавших берег и дорогу.
- Ведь это вчерашние богомольцы, - заметил Год.
- Что им нужно?
- Вероятно, они ждут восхода солнца, - ответил капитан, - чтобы выкупаться в священной реке.
- Нет, не то, - сказал Банкс. - Они могли бы совершать свои погружения в Гайе. Если они пожаловали сюда, значит…
- …наш "Железный великан" произвел обычный свой эффект! - воскликнул капитан. - Они узнали, что гигантский слон, какого они не видели сроду, находится по соседству, и пришли полюбоваться!
- Лишь бы они ограничились одним созерцанием! - возразил инженер, качая головой.
- Чего ты опасаешься, Банкс? - спросил полковник Мунро.
- Чего опасаюсь? Боюсь, как бы эти фанатики не заслонили дорогу нашему великану и не помешали нам двигаться!
- Во всяком случае, будь настороже! С подобными безумцами предосторожность никогда не лишняя.
- Истинная правда! - подтвердил Банкс. Позвав кочегара, он спросил:
- Калуф, затоплена ли печь?
- Да, сэр.
- Так подложи еще дров.
- Да, Калуф, - воскликнул капитан, - разожги печь, и пусть наш слон дохнет в лицо всем этим богомольцам дымом и паром!
Это происходило ровно в половине четвертого утра, через полчаса машина должна была быть готова в путь.
Подложили топлива, огонь запылал в топке, из хобота повалил черный столб дыма, теряющийся за ветвями раскидистых вершин высоких деревьев.
В то же мгновение несколько групп индусов приблизилось к нашему поезду. Толпа колыхнулась. Со всех сторон нас обступали богомольцы, вздымая руки кверху, кланяясь, падая на колени. Очевидно, это были признаки глубокого почтения.
Полковник Мунро, капитан Год и я оставались на веранде, все мы задавали себе вопрос: чем все это кончится? Мак-Нейль тоже пришел к нам и молча смотрел. Банкс же отправился вместе со Сторром в башенку, укрепленную на спине слона, откуда он мог удобно распоряжаться движениями машины.
В четыре часа паровик уже пыхтел. Звонкие вздохи его должны были казаться индусам сердитым ревом сверхъестественного слона. Манометр показывал давление пяти атмосфер, и Сторр выпускал из клапанов пары, казавшиеся крупными каплями пота на коже гигантского зверя.
- Готово, Мунро! крикнул Банкс.
- С Богом! - отозвался полковник. Но полегоньку, не задавить бы кого!
Почти рассвело. Дорога, окаймляющая берег, была запружена толпой богомольцев, не особенно расположенных сторониться. При подобных условиях было затруднительно двигаться вперед, никого не раздавив. Банкс дал три или четыре свистка. Толпа отвечала исступленным ревом.
- Прочь с дороги! Прочь с дороги! - крикнул инженер, приказывая механику приоткрыть регулятор.
Послышался шум пара, ринувшегося в цилиндры.
Машина двинулась на один поворот колеса. Могучий клуб белого пара взвился над хоботом.
Толпа дрогнула на секунду. Мычания железного гиганта участились, и поезд тронулся между теснившихся кругом индусов, по-видимому не хотевших сторониться.
- Стойте, Банкс! - крикнул я.
Нагнувшись через перила веранды, я видел, как десяток этих идиотов легли поперек дороги перед локомотивом с очевидным намерением быть разможженными под тяжелыми колесами машины.
- Берегитесь! Берегитесь! Отойдите прочь! - повторял повелительно полковник Мунро, показывая знаками, чтобы они встали.
- Безмозглые! - в свою очередь вопил капитан. - Они принимают наш поезд за колесницу Ягернаута! Они хотят быть растоптанными под копытами священного слона.
По знаку Банкса механик запер заслонку, преграждающую впуск пара в машину. Богомольцы, лежавшие поперек дороги, по-видимому, не думали вставать. Фанатичная толпа, окружавшая их, вопила и одобряла мимикой. Машина остановилась. Банкс не знал, что предпринять, и был взволнован. Вдруг у него явилась мысль.
"Попробуем!" - сказал он про себя.
Он открыл клапаны для очистки цилиндров, и тотчас же порывистые струи пара заклубились по земле в то время, как оглушительные свистки раздались в воздухе.
- Урра! Ура! Ура! - воскликнул Год. - Хлестни их хорошенько, дружище Банкс, гони их прочь!
Средство оказалось хорошим. Фанатики, обожженные паром, повскакивали на ноги, испуская громкие крики. Дать себя растоптать - это еще в порядке вещей, но быть сожженными - дело другое. Толпа расступилась, и дорога была расчищена.
- Едем! Едем! - кричал капитан Год, хлопая в ладоши и заливаясь звонким смехом.
"Железный великан" прибавил шагу, понесся прямо по дороге и скоро скрылся из глаз ошеломленной толпы.
Глава восьмая. НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ В БЕНАРЕСЕ
Итак, перед паровым домом была открыта дорога, которая должна была привести нас через Сассерам к правому берегу Ганга, против Бенареса.
Отъехав от места ночевки, мы убавили ход и пошли по два с половиной лье в час. Банкс намеревался остановиться на ночь в двадцати пяти лье от Гайи и спокойно отдохнуть в окрестностях небольшого города Сассерама.
Как правило, индийские дороги избегают, насколько возможно, рек, требующих мостов, устройство которых обошлось бы дорого на наносной почве. Потому-то мостов и недостает во многих пунктах, где оказалось невозможным устроить на пути переправу через реку или речонку. Правда, везде можно найти плоты, но этот первобытный способ, без сомнения, не годился для переправы нашего поезда с одного берега на другой. По счастью, мы могли легко обойтись и без плота.
Так, в этот день нам предстояло переправиться через значительную реку Сон. Река эта, принимающая выше Роты притоки Копут и Коэл, впадает в Ганг, приблизительно на полпути между Аррахом и Диномуром.
Переправа эта нас нимало не затруднила. Слон самым естественным образом превратился в плавательный снаряд.
Он спустился в воду по отлогому откосу, вошел в реку и, держась на поверхности, принялся рассекать воду своими широкими ступнями и плавно поволок за собой поезд. Капитан Год не помнил себя от радости.
- Передвижной дом! - воскликнул он. - Дом, служащий попеременно то вагоном, то пароходом! Ему недостает только крыльев, чтобы лететь по воздуху!
- Со временем и это будет, друг мой Год, - серьезно сказал инженер.
- Знаю, друг мой Банкс, - ответил тем же тоном капитан, - До всего додумаются! - Только мы не воскреснем через двести лет, чтобы любоваться этими чудесами. Живется не всегда хорошо, а между тем я согласился бы прожить два века из-за одного любопытства.
Вечером, на расстоянии двенадцати часов от Гайи, пройдя под великолепным железнодорожным мостом, возвышающимся на восемьдесят футов над Соном, мы остановились лагерем в окрестностях Сассерама. Здесь предполагалось провести только ночь, возобновить запасы воды и топлива и ехать на рассвете далее.
Программу удалось исполнить в точности, и на следующее утро, 22 мая, до восхода солнца, мы двинулись в путь.
Характер местности был тот же. Не стану перечислять всех многочисленных селений, рассеянных между обширными полями и тонущих под тенью густых сводов пальмовых тар, магнолий и других роскошных деревьев. Тем более что мы и не останавливались ни в одном из них. Когда дорогу преграждала какая-нибудь телега, запряженная медленно шагающим зебу, мы сгоняли препятствия с пути свистками, и наш поезд проходил мимо изумленных жителей.
В этот день я видел несколько прелестных розовых полей. Мы проезжали по соседству Газипора, большого центра производства розовой эссенции, добываемой из цветов.
Я спросил Банкса, может ли он сообщить какие-нибудь сведения о выделке этого продукта.
- Вот вам цифры, милый друг, сказал Банке, - они покажут вам стоимость этого производства. Сорок фунтов розовых лепестков подвергают медленной перегонке на легком огне, из чего получают около тридцати фунтов розовой воды. Эту воду наливают на сорок фунтов свежих лепестков и продолжают перегонку до получения двадцати фунтов смеси. Смесь ставят на двенадцать часов на прохладный ночной воздух и на следующее утро находят на поверхности жидкости одну унцию благовонного масла. Итак, из восьмидесяти фунтов роз, составляющих, как говорят, не менее двухсот тысяч цветов, в конце концов добывается всего одна унция масла.
После этого не удивительно, если розовая эссенция, даже на месте, стоит сорок рупий, или сто франков, за унцию.
- Ах, если бы на унцию водки потребовалось восемьдесят фунтов винограда, то страшно дорого обходился бы грог! - заметил капитан.
В этот день нам цришлось переправиться еще через один из притоков Ганга - Карамнаку. Индусы превратили эту невинную реку в род Стикса, по которому плавание неприятно.