Нас было одиннадцать. Роль капитана исполнял старик Иоане; он сидел на корме, держа рулевое весло. Рядом с ним на чемоданах и мешках пристроились Вилли, Лив и я. Впереди сидели гребцы: энергичные черты лица, закаленная обветренная кожа, смуглые торсы, тугие мышцы. Молоток и гвозди наготове - на тот случай, если не выдержат доски в днище.
Иоане, облаченный в свое обычное одеяние - соломенную шляпу, белые шорты и майку, нетерпеливо ждал. Казалось, он высечен из камня, только лицо улыбалось волнам и ветру. Все готово. Иоане встал, обнажил голову, перекрестил грудь и лоб. Гребцы, суровые, торжественные, сидели опустив головы, а Иоане медленно читал молитву на родном языке. Затем все еще раз перекрестились - церемония окончена.
Внезапно в шлюпке словно разразился ураган. Иоане командовал, размахивая руками, матросы кричали, прыгали туда и обратно через банки. Мигом выбрали якорь, в страшной суматохе подняли парус. Как только шлюпка не перевернулась! Все точно обезумели. Даже обычно спокойный Вилли вопил диким голосом, отдавая распоряжения.
И вот мы птицей летим по волнам. Фатухивцы сияли от радости. Казалось, они сбросили с себя оцепенение, кровь предков забурлила в их жилах. Иоане крепко держал руль, вызывающе задрав щетинистый подбородок.
Эх, и мчались же мы! Поневоле кровь закипит у сонных сынов дебрей. Если бы можно было все плавание совершить под прикрытием Фату-Хивы… По скоро нас начнет трепать еще больше. В открытом море волнение, наверно, будет посильнее.
И действительно. Когда вдали исчезли зубчатые скалы острова, мы вплотную познакомились с океаном… Могучие пенящиеся валы горой вырастали над нами, но шлюпка легко взмывала на них в тучах брызг. Вот смотрим сверху в глубокую серо-зеленую долину, а вот мы уже внизу, теснимые исполинскими валами. Да, тут туго пришлось бы и не такой скорлупке, как наша.
Мы не знали, что одновременно с нами борется со штормом и "Тереора". Волны обрушились на палубу шхуны, ворвались в кают-компанию и все переломали. А крохотное суденышко с Фату-Хивы уверенно справлялось с бушующей стихией. Мы стремительно перелетали с гребня на гребень.
Иоане был отличным рулевым. Оскалив рот в застывшей улыбке, он внимательно следил за волнами и умело вел лодку на гребень. Когда же нас накрывал водяной вал и шлюпка скрипела по всем швам, он только еще крепче вцеплялся в руль, не сводя глаз со следующей волны. Его окатывало водой, соль ела глаза, но он ни на миг не выпускал из рук руля. Великолепный рулевой!
Двое гребцов, помоложе, скорчились на дне шлюпки; товарищи безжалостно высмеивали моряков, которые поддались морской болезни. На раздувшиеся ноги Лив было страшно глядеть - все бинты сорвало и унесло за борт… Она лежала без сознания на мешке, и я удерживал ее изо всех сил, когда нас захлестывало.
Иногда вся шлюпка погружалась в морскую пену, и казалось, что мы вот-вот пойдем ко дну. Но лодка вырывалась из могучих объятий океана, отдав ему лишь несколько фруктов из наших запасов. Вычерпывать, живо! Ни секунды передышки, непрерывное напряжение. Не раз мне чудилось, что настал конец: когда мы неслись вдоль водяной стены, которая вздымалась все выше, выше и вдруг рушилась прямо на нас!.. Или когда мы с безумной скоростью перелетали через гребень и мгновенно скатывались в ложбину между волнами, так что весь корпус нашей лодки скрипел, вонзаясь в фонтаны брызг! На моих глазах шлюпка и ее команда совершали чудеса.
Но как бы высоко мы ни взлетали на могучих валах, даже с вершины гребня земли не было видно. Фату-Хива давно исчез, следующий остров еще не появился. Однако Иоане не сомневался в верности нашего курса,
Я плохо помню эти часы. То хлестал дождь, то жгло ослепительное солнце… Голые смуглые спины чернели на глазах: у меня и Лив вздулась пузырями кожа, обжигаемая морской солью и лучами солнца. Хорошо еще, что волосы отросли - а то бы нам не избежать солнечного удара. Помню, как вокруг нас в ложбине плясали, фыркая, черные дельфины. В следующий миг лодку подкинуло вверх, и мы потеряли их из виду.
Мы плывем все дальше и дальше… Уже день в разгаре. Сквозь полудремоту я услышал голос Иоане:
- Мотане!
Надо менять курс. Засуетились матросы, до тех пор вяло следившие за тем, чтобы волны не поломали рею.
Мотане… Необитаемый скалистый островок севернее Фату-Хивы. Он нам очень нужен для проверки курса. Мы должны пройти западнее его.
Теперь, когда мы видели на севере темную глыбу Мотане, стало как-то веселее на душе. Пусть нас по-прежнему швыряет во все стороны и окатывает водой с головы до ног - впереди земля! А вот левее Мотане на мглы проступили зеленые полосы долин на фоне гор. Это Тахуата - словно непрестанно отступающий мираж… Нам еще плыть и плыть до него: горы видно издалека.
Между Мотане и Тахуатой вдали из океана длинной серо-зеленой полосой вынырнул Хива-Оа. Я крикнул Лив, что появился наш остров. Но она не услышала моего голоса.
Самое опасное еще предстояло. В проливе между южной оконечностью Хива-Оа и Тахуатой проходит сильное океанское течение, поэтому здесь особенно большие волны. Наши гребцы хорошо это знали. Встревоженный Вилли посовещался с Иоане. Но другого пути все равно не было. Будем, насколько возможно, держаться правее.
Мы полным ходом неслись к бушующей полосе. Иоане сидел, как наэлектризованный, он напрягся, точно зверь перед прыжком.
Все зависело от него.
Крупнейшая на Хива-Оа долина называется Атуона. Тут расположена столица архипелага, в которой обитают двести-триста жителей. Когда-то в Атуоне жил губернатор Маркизских островов; это здесь исчезли статуи Тукопаны и его дочерей.
В долине разбросаны дощатые хижины, но их не заметно с моря за пальмами. Издали видны только лес и горы, полумесяцем окаймляющие широкую долину. Здесь прожил последние годы своей жизни художник Гоген. Его могила расположена на холме в долине.
На Маркизском архипелаге почти нет белых: на Нуку-Хиве их лишь двое - администратор и один миссионер; все остальные - жандарм Триффе, телеграфист Бельвас и владелец небольшой лавчонки мистер Боб - живут на Хива-Оа. Еще на Хива-Оа есть миссионерский пункт, где обитают священники и две монашенки-католички. И, наконец, здесь живет норвежец Генри Ли; у него плантация в одном из глухих уголков острова. Остальные жители архипелага - полинезийцы и метисы.
Островитянину, никогда не бывавшему на Таити, Атуона, в которой находились лишь кучка деревянных домов и заброшенная резиденция губернатора, кажется большим городом, верхом красоты, царством небесным.
Мы подошли к столице, когда солнце уже заходило.
Промокшие насквозь, смертельно усталые, мы вспоминали кошмарный путь в скорлупке среди неукротимых исполинских валов…
Идем к берегу, четко звучат слова команды, черные от загара гребцы убирают парус и мачту. Цель трудного плавания достигнута, но напряжение все еще не оставляло нас. Мы отлично знали, что рано чувствовать себя в безопасности. Подходить к берегу с наветренной стороны - дело серьезное.
Гребцы взялись за весла. Далеко в море простиралась отмель, и могучие валы с оглушительным ревом обрушивались на нее. Сегодня они докатывались до самого леса… Несколько островитян стояло на берегу, любуясь игрой могучей стихии.
Лив очнулась, но глаза ее безучастно смотрели на пенный хаос. Гребцы внимательно слушали команду Иоане. Недомогавшие парни получили одно весло на двоих - настала пора напрячь все силы.
Решительно идем к кромке прибоя, но сзади нас вырастает грозный вал, и приходится отступать, отчаянно работая веслами. Шлюпка взлетает в воздух, точно мячик… Пронесло. Теперь молено опять вперед.
Иоане, с лицом разъяренного демона, срывающимся голосом выкрикивал команды. Без его указаний гребцы не делали ни одного движения. Он был весь внимание и энергия. Только его воля и опыт могли нас спасти.
Вот она, нужная волна!.. Иоане командует:
- Греби, греби, греби!
И гребцы, стиснув зубы, сверкая глазами, навалились так, что весла затрещали.
Через всю полосу прибоя стремительно нес шлюпку бурлящий гребень. Мы вцепились в борта. Вдруг двое парней выпустили свое весло.
Иоане взревел от ярости. Одним прыжком Вилли пролетел мимо нас и схватил весло; парни лежали плашмя на груде фруктов.
По Вилли опоздал. Шлюпка уже развернулась боком к волне, и Иоане ничего не мог сделать. Бросив весла, гребцы вскочили на ноги и нырнули за борт.
Я схватил Лив и тоже прыгнул в воду. Вилли последовал за нами. Нас подхватил кипящий вихрь…
Опомнился я, лишь когда ощутил под ногами песок, и тут же побежал вместе с Лив к берегу, спеша уйти от неумолимо надвигающейся с моря новой, отливающей стеклянным блеском стены. Борясь с кипящим водоворотом, мы вырвались из цепких объятий предыдущей волны и упали на траву.
А наши спутники облепили, словно муравьи, шлюпку, которую швыряло прибоем. Во что бы то ни стало надо спасти ее! Они поминутно исчезали в лавине воды, но лодку не выпускали. Плывя больше под водой, чем по воде, они вытащили на берег все мешки и чемоданы, а затем привели и шлюпку!
На всякий случай мы отнесли все подальше в лес. Весла, фрукты и прочие мелочи волны сами потом выбросят на берег…
Мы добрались до Хива-Оа.
Глава восьмая
НА ХИВА-ОА
Бездомные в деревне Атуона. Через горы в Пуамау. Исполинские боги в дебрях. Культовая площадка и неприступное укрепление. Мауриури - привидение Южных морей. Охота на кур. Удивительные судьбы. Ханаиапа - долина смерти. Комитет заседает
От берега в пальмовую рощу шла поросшая травой дорожка. Сперва мы увидели домик телеграфиста, потом, возле самой дороги, - футбольное поле, правда, не очень-то ровное. Все-таки цивилизация!.. И островитяне здесь были одеты более элегантно, чем наши друзья на Фату-Хиве. Шляпы набекрень, в уголке рта небрежно болтается сигарета - сразу видно, что сюда часто наведываются увеселительные яхты.
Местные жители смотрели на нас критически. Они уже успели узнать белых. Островитяне делили их на три категории: мундиры, требующие почтения, туристы - объект их насмешек и заготовщики копры, к которым они относились безо всякого уважения.
Мундир для них воплощал в себе правительство, власть. Власть, которая издает законы и отправляет островитян в тюрьму на Таити…
Турист, по их понятиям, олицетворение глупости. Он тратит жизнь на то, чтобы слоняться по белу свету и бросать деньги на ветер. За старого, потрескавшегося каменного божка он отдаст не только кучу денег, но даже шляпу и костюм!
А сколько глупых вопросов он задает! Турист не видит разницы между феи и другими бананами, годовалый ребенок - и тот толковее его. Ни дома, ни красивые наряды островитян его не привлекают: сойдя на берег, он сейчас же устремляется в лес - дескать, вот где красота!
Но турист - хоть миллионер. Не то, что заготовщик копры. Эти тоже белые, но совершенно нищие. Правда, голова у них варит лучше, они не донимают людей глупыми вопросами. И с кокосовой пальмой умеют обращаться не хуже островитян, и лихо пьют кокосовое вино. Но они приезжают не сорить деньгами, а выкачивать их. Туристы и правительственные чиновники смотрят на них свысока. Заготовщикам недостает благородства. В общем, какие-то странные люди…
Поскольку мы прибыли на скромном туземном суденышке и сошли на берег в такую дрянную погоду, нас встретили с холодком. А когда мы, одетые в мокрое тряпье, побрели по дорожке, еле передвигая ноги, местные жители вынесли окончательный приговор: это белые самого низшего разряда.
Точно так же оценил нас жандарм Триффе, когда мы вместе с Вилли и Иоане постучали в дверь его конторы. Ибо белый, который всю свою жизнь провел в одиночестве среди полинезийцев, перенимает их взгляд на вещи.
Тощий человек в пробковом шлеме смерил нас мутным взглядом. Не вынимая из кармана правой руки, протянул левую Лив для приветствия. Затем повернулся к нам спиной и пригласил Вилли и Иоане переночевать у него, если им некуда пойти. На нас он больше не глядел. Что ж, вид у нас действительно был не особенно представительный.
Пошли дальше…
В дальнем конце деревни мы отыскали лавку мистера Боба, просто Боба и все, или Попе по-местному. Он встретил нас в дверях - толстый, улыбающийся, в коротких штанах. Волосатые ноги, разрисованные татуировкой руки… Наколотый на руке голубоватый якорек отлично сочетался со всем его обликом: сразу видно бывшего моряка, который осел на суше.
Но и здесь места для нас не было. Мистер Боб сообщил, что у него уже поселились два фотографа, больше некуда. И исчез в доме, пробурчав что-то насчет несносной погоды. Действительно, шел дождь…
Только теперь мы начали понимать, что в чем-то сделали промах. Жить дикарем - не комильфо. Нас окружал все тот же мир, основанный на борьбе за преуспевание. Мы бросили вызов здешним белым тем, что не считались с правилами приличия. Задели их гордость, самодовольное убеждение, что они не отстают от времени, живут не в каком-нибудь глухом захолустье…
Мимо прошли наши гребцы. Их приютили в католической миссии.
Вилли был родственником вождя и устроился у него.
Вспомнив совет Пакеекее, мы отыскали дом протестантского священника. Грязный, темный барак на отшибе был, может быть, попросторнее большинства здешних лачуг, но ничуть не уютнее. Все, кто исповедовали веру священника-протестанта, могли поселиться в его бараке.
Навстречу нам вышел улыбающийся босой священник в черном пиджаке и полинезийской юбочке. Он пригласил нас присоединиться к пастве. Помню страшно фальшивое псалмопение, калейдоскоп странных лиц - затем мы повалились на только что освободившуюся кровать и уснули.
Когда мы проснулись, был ясный день. Сквозь разбитое окно лучи солнца падали на кучу кофе, разложенного для сушки на полу. В соседнем помещении кто-то стонал и кашлял.
Лив стиснула зубы… Нет, здесь оставаться невозможно.
Мы достали из "непромокаемого" чемодана нашу лучшую одежду. Она слиплась от морской воды. Ничего! Зато будем хоть немного похожи на туристов!
Лив - в шелковом платье и в туфлях на высоких каблуках, я - в костюме и шляпе отправились, прихрамывая, в деревню. Великолепный эффект! Никто не смотрел на пятна и складки. Теперь мы в глазах местных жителей были туристами! Совсем другое дело.
Боб стоял в лавке, окруженный горластыми покупателями. Он отпускал варенье, жидкость для волос, фуражки с блестящими козырьками. Одна женщина попросила полметра резинки. Боб приложил кусок резинки к мерке, растянул его до нужной длины и отрезал. Затем подал изумленной покупательнице коротенькую резинку…
- Мистер Боб, - обратился я к нему, - нам бы кое-что купить…
Боб смотрел на нас и не узнавал.
- Слушаюсь, мистер, - вымолвил он наконец, вежливо поклонившись.
- Варенье есть? - спросил я.
- Есть, мистер, сколько банок вам надо?
- Давайте все.
- Ты с ума сошел, - прошептала Лив, глядя, как Боб тащит одну за другой целые охапки банок с заманчивыми этикетками.
Тсс, - ответил я, - надо пустить пыль в глаза.
Все, - с почтением в голосе доложил Боб, заставив половину прилавка разноцветными банками.
- Еще что-нибудь вкусное есть? - осведомился я.
- Конфеты, леденцы и шоколад, - отчеканил Боб, стирая со лба пот и не сводя с меня почтительного взгляда.
- Несите весь запас, - распорядился я. - А как насчет табака?
- Какой вы курите?
- Я не курю, мне для подарков местным жителям,
Зрители, окружившие нас, буквально облизывались,
видя, как Боб достает добрую порцию жевательного табака и длинный нож.
- Столько? - спросил он, примеряясь ножом.
- Чего там резать, все давайте, - небрежно бросил я, чувствуя себя Ротшильдом в деревенской лавке.
- А это что? - продолжал я.
- Жидкость для волос, с Таити прислали.
- Давайте.
Тут и Лив нашлась и стала отбирать товары для себя. Когда весь прилавок был завален покупками, мы угомонились.
Я вытащил свой самый большой чек, готовясь уплатить.
Что вы, это не к спеху! - всполошился Боб и торопливо схватил чек.
Мы вышли из лавки, чувствуя себя князьями. Условились, что покупки нам пришлют. Куда? Этого мы пока сами не знали…
Положение было исправлено. Отныне на нас смотрели как на людей.
На дороге нам встретились "фотографы", о которых Боб говорил накануне. Он - худой, длинный, обвешанный аппаратами, на одной руке браслет из кабаньих клыков. Она - маленькая, юркая, как дикая кошка, с пышной шапкой ярко-рыжих волос.
Они были для нас словно оазис в пустыне. Мы тотчас подружились. Мадам Рене Шамон, французская журналистка, прибыла на Хива-Оа с кинооператором, чтобы сделать фильм об острове, где некогда жил Поль Гоген. Название фильма - "По стопам Гогена". Они уже сняли первые кадры - дорожку от берега в глубь острова, по которой ходил великий художник.
Мадам Шамон была женщиной энергичной, не признающей никаких препятствий. А увидев наши ноги и услышав, где мы ночевали, она буквально взорвалась.
- Се т'юн скандаль! - кричала она. - Вы находитесь в колониях моей страны, и сегодня ночью миссис Хейердал будет спать по-человечески, хотя бы мне для этого пришлось уступить свою собственную кровать!
Они поселились в пустующем домике губернатора, а к Бобу приходили только есть.
Мадам Шамон и кинооператор приплыли на "Тереоре" накануне утром. Они собирались поработать на Хива-Оа неделю-другую, пока шхуна набирает груз копры, а потом вернуться на Таити.
- А оттуда - домой! - воскликнул тощий оператор, счастливо улыбаясь. - Тысячу стройных пальм за одну сосновую иглу под снегом!
- Да уж, занесло нас в дыру! - бушевала Рене Шамон. - Вернусь во Францию-такую пародию сочиню!.. Назвали когда-то Южные моря раем, и теперь никто не смеет сказать правду.
На дороге показалась жалкая фигура Триффе, окруженная толпой островитян. Мадам Шамон подмигнула нам и налетела на беднягу, словно ураган. Он в отчаянии воздел руки к небу. И вот уже рабочие несут в пустующий бунгало, где некогда жил врач, кровати, постель, веники!
Через неделю мы сердечно попрощались с нашими заботливыми друзьями. Держа за руку нагруженного оператора, маленькая огневая француженка крикнула последнее "о ревуар" и прыгнула в шлюпку "Тереоры", пришвартованную к утесу, который заменял волнорез.
"Тереора" увезла также наших попутчиков с Фату-Хивы. За кормой шхуны прыгала на буксире старая лодчонка Вилли. Скоро они высадятся на уединенном островке, где стоит в лесу пустая бамбуковая хижина…
А нам пришлось остаться лечить ноги. Мы очень подружились с лекарем, недаром его, как и меня, звали Тераи! Я отлично помнил свое полинезийское имя: Тераиматеата.