Это грустная и забавная история туриста, попавшего из агонизирующей Украины в Америку периода экономического затишья.
Надеюсь, что описание приключений среднестатистического "совка", гражданина Украины, предположительно русской национальности, среднего возраста, православного атеиста, совершенно беспартийного, космополита, не оскорбит национальные и религиозные чувства украинских патриотов, евреев и латиноамериканцев. Но даст некоторое представление о жизни непрошеных гостей в Америке и о самой стране. (Штаты Нью-Йорк (NY), Нью-Джерси (NJ) и Флорида (FL).
С надеждой на Ваше понимание, чувство юмора и безграничную терплячiсть. Ваш согражданин, то бишь, товарищ по несчастью
Сергей Иванов.
Содержание:
Сергей Иванов - АМЕРИКА ГЛАЗАМИ ЗАБЛУДШЕГО ТУРИСТА 1
Возвращение блудного сына 165
Сергей 165
Саша 166
Славик 167
Ресторан Папы Джо 167
202 Dogwood Ap.5, Islamorada, Fl 169
Заслуженный отпуск 170
Отлёт 172
Дома 174
Вова и Украина 2010 175
Примечания 176
Сергей Иванов
АМЕРИКА ГЛАЗАМИ ЗАБЛУДШЕГО ТУРИСТА
'I've got a cousin and she has a friend
Who thought that her aunt knew a man who could help.
At this apartment I knoked at the door,
He wouldn't come out until he got paid…
It's not fun to be illegal alien.'Genesis.
"У моей кузины есть подруга, которая думала, что знает человека, который сможет помочь…
Я постучал в двери этой квартиры, но он и не вышел бы, если бы я не приплатил ему…
Не очень-то весело быть нелегальным пришельцем".
1
Перелет к мечте протекал нудно и сытно. Самолет Аэрофлота, рейс - Москва - Шеннон - Нью-Йорк, вылетел из Ирландского аэропорта Шенон полупустым, а над серединой Атлантического океана стал и полупьяным. В перерывах между раздачей пищи я дремал, залегая на четырех незанятых пассажирских креслах. Судя по кабацкому шуму, большинство пассажиров активно бодрствовали, и не давали заснуть мечтателю. Мешанина из гула двигателей, хохота и визга пьяных попутчиков отвлекала и разрушала полусонные планы-мечты. Как не ложись, а перспектива приземления с пятьюдесятью долларами и увесистой сумкой вызывала чувство дискомфорта и голода. Единственная радость в этом полете - кормёжка, когда можно занять себя чем-то приятным и отвлечься от навязчивых вопросов.
О приближении к материку нетрудно было догадаться: стюардессы развлекали нас раздачей иллюстрированных дипломов, подтверждающих наш перелёт через Атлантический океан, которые мы сами же и заполняли. Пассажиры, предвидя окончание полета, шумно просили стюардесс поднести еще пару капель. Стюардессы же, важно ссылались на занятость и просили всех приготовить паспорта, которые они собрали и затем вернули уже с карточками въезда-выезда, старательно собственноручно заполненными. Вероятно, они уже не доверяли нетрезвым клиентам Аэрофлота. Возвращая паспорта, стюардессы терпеливо и вежливо поясняли, что при прохождении паспортного контроля, необходимо предъявлять паспорт вместе с этой карточкой, то есть просто просили не потерять ни паспорт, ни эту бумажку.
Когда самолет начал дергаться на снижении, в иллюминатор через просветы облаков можно было разглядеть очертания побережья, а затем уже и сам Бруклин, и Квинс. Инструкции, к уважаемым пассажирам, о мерах предосторожности и температуре воздуха в аэропорту JFK (Джон Ф.Кеннеди) оставались без должного внимания, Всем было понятно, что ни кормить, ни поить здесь больше не будут. В салоне шла оживленная и бестолковая возня-сборы. Приземлившись, можно было, наконец, увидеть своими глазами, какая там погода в мае. Было дождливо. Вспомнилась деревня Гадюкино. Уж больно не хотелось взваливать на себя сумку, и выметаться из аэрофлотовской кормушки, и возможно, на дождь. Думалось не о предстоящем паспортном и таможенном контроле, где будут определять срок моего пребывания в этой стране, а о том, куда бы деть сумку-обузу и куда двигать? Мечта идиота была смутно определена и ко всему еще и болезненно обременена увесистыми подарками для земляков. Любвеобильные родственники передали для своих детей-беженцев письмо и приложили к нему несколько бутылок Советского шампанского и Новокаховского коньяка. С этих ценных подарков-тяжестей я и решил начать.
Перемещаясь по коридорам-туннелям аэропорта, я оглядывался вокруг в поисках чего-то особого, интересного, явно американского, но ничего, кроме пузатых и задастых черных людей в униформах, я не отметил. Только продвигаясь уже в очереди к чиновнику миграционной службы, я начал замечать, что вокруг все до безобразия рационально, четко и быстро функционирует: и сами служащие действуют как машины, каждый занят своим делом. И в этом потоке нет ни времени, ни места для эмоционального рассмотрения чьих-то проблем. Всё окружение даёт ясно понять, что торг здесь неуместен, и даже сам их американский язык не располагает к собеседованию.
Чиновник принимает паспорт, беглым взглядом сравнивает вас с вашим фотоизображением в нем, что-то выясняет с помощью своего компьютера. Пока ожидает чего-то, может задать нетактичные вопросы о ваших целях, сроках и прочих планах на будущее. А пока вы рожаете вслух свою легенду, он шаманит над компьютером, шлепает отметки о дате и месте прибытия и желательного отбытия из США, пришпиливает эту карточку в ваш паспорт. (Чтобы вы не потеряли ее, так как это первый и пока единственный американский документ, объясняющий им ваше происхождение и сроки пребывания в их стране!) Вручает вам паспорт, и дает понять, что вы свободны и можете пользоваться их свободой по мере своих возможностей и в рамках их законов, о которых вы не имеете понятия.
Оказавшись за последним контрольным барьером, я исследовал все изменения, внесенные в мою паспортину, и выяснил, что мне рекомендовано убраться из страны через шесть месяцев. Погода к тому времени будет уже совсем непригодна для осмотра страны и освоения их языка (приблизительно так я промямлил в ответ на вопрос "Зачем приехал?")
До двадцатого ноября 93-го года я могу… А что именно, я толком пока не знал, но болезненно ощущал; с такой тяжелой сумкой смогу не так уж много. Надо было что-то делать с переданными бутылками. Новокаховский коньяк (вероятно, ворованный) в Нью-Йоркском международном аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди. Нелепость!
Решили сейчас же звонить земляку и оповестить его о доставке письма и гостинцев от родителей. Телефоны найти оказалось нетрудно. У земляка-попутчика имелась приличная порция четвертаков из родительской нумизматической коллекции; они-то первыми и пошли в актив телефонной компании.
На наш звонок ответила молодая женщина. На всякий случай, я обратился на своём английском с вопросом, говорит ли она по-русски? Дама же, на своём английском, коротко ответила, что, конечно же, может. Определившись, на каком языке разговаривать, я объяснил, откуда мы, что у нас есть, и как очень хотелось бы все это им передать. Она ответила, что в данный момент встретиться с нами не может, так как, не с кем оставить ребенка. Но если мы сообщим свой телефон, то она постарается что-нибудь придумать и перезвонит нам минут через пятнадцать. Я снова начал втолковывать ей, что мы находимся в аэропорту, и никакого своего телефона у нас пока нет, а звоним мы с телефона-автомата. Сообразив, с кем она имеет дело, соотечественница терпеливо пояснила, что ей понятно с какого телефона мы звоним, посоветовала взглянуть на лицевую панель телефона-автомата и найти там номер. Таковой там действительно имелся. Затем она попросила продиктовать номер и ожидать её звонка. Мы всё исполнили.
Телефонов было несколько, место оживлённое, люди пользовались ими, а мы старались всячески препятствовать им, занимать "наш" телефон, так как ожидали важный звонок.
Прошло минут пятнадцать, и мы начали сомневаться в этой технической затее. Стали подумывать, не позвонить ли ей снова. Но наш телефон всё же зазвонил и я, уверенный - звонить могут только нам, поднял трубку и ответил по-русски.
Землячка сообщала, что сама подъехать не сможет, так как не нашла с кем оставить ребёнка. Однако связалась с мужем, который в данный момент таксует, объяснила ему ситуацию и передала наш телефон. Тот же обещал подъехать. Как скоро он доберётся - неизвестно, так как сейчас находится где-то между Нью-Йорком и Нью-Джерси, и всё зависит от движения на дорогах. Но он обещал перезвонить, как только сможет. Нам оставалось лишь ждать. Мы обсудили и оценили достоинства их телефонной связи, а затем стали по очереди дежурить и прогуливаться неподалёку от телефона.
Напротив ближайшего выхода из вокзала, располагалась автобусная остановка. Автобусы, почти пустые, регулярно подъезжали, подбирали пассажиров и отъезжали. По всем обозначениям на автобусах и пояснениям на самой остановке, я понял, что автобусы бесплатно доставляют до какой-то станции метро. Ожидали мы долго, рассматривать вокруг уже было нечего, кроме нас никто здесь не задерживался. Люди подходили, звонили куда-то и уезжали на такси, частных автомобилях или маршрутных автобусах. Меня начинало раздражать затянувшееся ожидание и обременительные бутылки в наших сумках.
Наконец, позвонил человек, которого мы ожидали. Он извинился, что из-за заторов на дорогах не может приехать быстро. Мы разъяснили ему, где находимся, как сможем опознать друг друга, и снова продолжали ждать.
За это время мимо нас прошло бесчисленное количество автобусов, на любом из них, пустом и блестящем, мы могли бы давно доехать до станции метро, а там уже куда угодно. Но нет же, мы торчали со своими сумками-подарками в ожидании земляка и успокаивались тем, что мы же обещали… Какая же это чушь нелепая - проторчать часа три у телефона только для того, чтобы передать кому-то родительский гостинец и письмо! И как глупо и наивно было надеяться, что кто-то приедет и подберет нас вместе с грузом и нашими проблемами. Но земляк таки приехал - мы познакомились. Сумки - в багажник; нас - на заднее сиденье. Нам предоставили места в просторном кораблеобразном Линкольне, езда в котором была приятно плавной и бесшумной.
Вопрос: куда нас отвезти остался без определенного ответа. Зачем приехали? - Чтобы вручить письмо и бутылки. Остальное же, сложно и долго объяснять.
Наш новый приятель-земляк, снисходительно выслушав наши планы, поспешил уведомить, что сейчас у него гостит теща, и он понятия не имеет, надолго ли она задержится. Что же касается нашего ночлега, то он советовал, переночевать в каком-нибудь мотеле, а уж потом подыскать что-то на первое время.
Припарковав свой восьмицилиндровый корабль на стоянке у ресторанчика МакДональдс, он пригласил нас перекусить и спокойно обсудить ситуацию. В ресторане, поглощая стандартные порции жареного картофеля и гамбургеров, мы договорились о передаче ему на хранение сумок, а он обещал подбросить нас. Самым подходящим местом для нас он выбрал Brighton Beach, куда и доставил. Мы расстались, пообещав созвониться и забрать свои сумки, как только устроимся.
Время было вечернее. Чувство времени и пространства частично атрофировано. Ни спать, ни есть не хотелось. Каких-либо определенных целей, желаний или направлений у нас пока не появилось. Назревало осознание того, что на этот раз я забрался далековато, и здесь уж точно, меня никто не знает и, похоже, не желает знать. Это ощущение приятно бодрило. Нечто подобное я чувствовал в детстве во время просмотра нового приключенческого фильма про индейцев. (В главной роле вождя племени - Гойко Митич!) Или когда мне удавался тихий побег из детского садика. В то время, как дети с воспитателем играли в ортодоксальную игру "волк и гуси", я же один, или в компании дворовых приятелей, удалялся от детсадовской площадки, и ликовал, при мысли о временной свободе, и что мне не придется возвращаться в детский сад, с его казенными запахами хлорки и рыбьего жира.
На Брайтон Бич были особые запахи и иной уличный мусор, но в целом, все назойливо напоминало нечто хорошо знакомое. Когда же я услышал обрывки разговора у входа в какой-то ресторанчик: "Та ты гонишь, мэн!..", то мне показалось: не так уж и далеко я отъехал; и нахожусь я где-нибудь в Одессе, неподалеку от Привоза.
Район Брайтон Бич принято считать русским районом Бруклина, однако, русскими здесь были только рекламные вывески типа "Русские пельмени", "У нас говорят по-русски", "Принимаем фуд стэмпы" и тому подобное. По-русски здесь говорили, но с демонстративной еврейско-одесской интонацией и комичной претензией на английский. Русским здесь и не пахло. Напротив, в воздухе тяжело и устойчиво висел крепкий запах антисанитарии, завезенный сюда из старых одесских дворов и парадных. Это место в такой же степени русское, как и Великая социалистическая революция 1917 года. Снова возникло желание бежать, пока и здесь кто-нибудь не подъехал с вопросами: А где ты сейчас работаешь? А собираешься ли ты жениться? За кого будешь голосовать?
Название улицы Брайтон Бич, а не Первомайская или Советской Армии, от ощущения дискомфорта не избавляло. Вместо одесского трамвая? 10 поверху загромыхал поезд метро. Спасаясь от оглушительного лязга и скрипа, мы нырнули без какой-либо цели в ближайшую забегаловку. Оказалось - обычное кафе, каких и в Одессе полно. Сидели там за разными столиками человека четыре. Тетка-хозяйка с вопросом и надеждой липко взглянула на нас. Нам ничего от нее не хотелось, но ситуация подталкивала нас сделать какой-то шаг, либо к ней и что-то хотя бы спросить, либо к выходу. Оглядевшись, я заметил за ближайшим столиком зашуганного жующего паренька с картой метро на столе. Он был похож на абитуриента, приехавшего в Одессу из районного центра, с намерением поступить в какой-нибудь техникум, в котором предоставляют место в общежитии и стипендию. Сомнений, на каком языке с ним можно говорить, у меня не было. Чтобы как-то начать, я просто заехал к нему.
- Привет!
- Привет, - с настороженным любопытством ответил абитуриент.
- Слушай, ты с этой картой разобрался? - кивнул я в сторону разложенной на его столе картой.
- А шо, вам нужна карта метро?
- Нет. Но не мог бы ты объяснить нам; где мы находимся?
Пока парнишка пережёвывал свой кусок и мой странный вопрос, мы подсели к нему за столик и объявили, что здесь, и вообще, в этой стране, мы всего лишь несколько часов… Данное обстоятельство оживило случайного собеседника, и он проявил живой интерес.
- А откуда вы?
- С Украины.
- Из Киева?
- Нет, из самолета Аэрофлота. Мы расскажем тебе про Украину, потом, если тебе это так интересно. Сейчас же, помоги нам разобраться, где мы и куда бы лучше…
Паренёк взбодрился и охотно признался, что и он всего лишь несколько часов в Нью-Йорке. Никогда ранее не бывал здесь, поэтому и знает немного. А вот в самой Америке - уже год, да к тому же он родом из Украины.
Его понесло. Мы познакомились. Узнав о нашей проблеме с ночлегом, Славик с детской непосредственностью признался, что и сам понятия не имеет, где будет коротать ночь - и притащился на русскоязычный Брайтон Бич, где можно поиметь полезную информацию и без английского языка. Отыскав на карте метро своё место нахождения, поняли, что мы вовсе не в Нью-Йорке (NYC, New York City). А на самом дне Бруклина, и живут здесь не американцы, а, преимущественно, еврейские беженцы из Союза, спасающиеся от невыносимых притеснений и унижений. В Одессе они были угнетённым национальным большинством, а здесь, на Брайтон Бич, они - обиженные и всеми гонимые евмигранты. Политические беженцы, сыны Давида, обретшие, наконец, возможность посещать синагоги, говорить на родном языке и торговать русскими пельменями… - А шо, не так, бля? - ответят вам здесь вопросом, если вы начнёте приставать и расспрашивать их об американской жизни.
Посовещавшись, мы решили ехать на экскурсию в Нью-Йорк, то бишь, на остров Manhattan.
Перейдя по металлическим ступенькам в надземную станцию метро, мы наткнулись на скучающего полицейского, увешанного вокруг пояса различным правоохранительным инструментом. В своей будке-офисе дремал торговец жетонами. Предложенная мною, на ночь глядя, 50-ти долларовая купюра для покупки жетона за доллар и 25 центов, вызвала у служащего легкое раздражение. Он проворчал что-то, отслюнявил сдачу, и выдал специальную бронзовую шайбу (token называется).
С помощью этих жетонов мы прошли через металлические вертушки на платформу. Неказистая станция метро ничего из себя не представляла. Навес от дождя и скамейки. Долгое ожидание поезда было заполнено разговорами. Новый приятель Славко доставал нас расспросами о жизни в незалэжной Украине. Первый украинский президент наивно воспринимался им как борец за национальную независимость, этакий герой-спаситель. Я неохотно, лишь описал ему гнусные сценки из украинских теленовостей, в которых теперь можно часто и густо видеть бывшего работника ЦК компартии Украины Леонида Макарыча, показушно молящегося в храмах перед телекамерами.
Муссирование жизни державных діячів и условий выживания населения в новой Украине, вызывало приступ тошноты. Мы же торопились расспросить приятеля о бытие граждан Украины в условиях Америки.
История беглого украинца Славка показалась интересной и скрасила наше ожидание на брайтонской остановке.
К этому времени Славко имел официальный статус политического беженца со стажем более одного года. Он вынашивал намерение стать постоянным жителем, то бишь, выпросить, так называемую, Зеленую Карту. Статус полит беженца, ему предоставили еще дома. Путевку в новую жизнь вручили в посольстве США в Москве. После всего, ему пришлось отказаться от гражданства СССР и съехать на новое постоянное место жития.
Он уклонялся от расспросов о легенде, которой разжалобил чиновников миграционной службы. Уклончиво отвечал, что теперь это уже дело вчерашних дней и сегодня этот номер не пройдет. Вероятно, попросил убежище, как гомик, напуганный жестоким советским уголовным законодательством. Нам он представился диссидентом, борцом за права человека, скромно отказавшись комментировать методы своей правозащитной борьбы.