К вечеру, хорошенько подзагорев, выполнили большую часть работы. Подъехали босс и бригадир. Осмотрели результаты наших ковыряний и дали положительную оценку. Посовещавшись, они объявили об окончании рабочего дня и ознакомили всех с лагерным режимом.
Каждое утро, кроме субботы (выходного дня) к половине восьмого мы должны быть готовы к труду. Часов в 12 - обеденный перерыв минут на 45, и до 6 вечера - работа.
Затем, работодатели поинтересовались нашими именами. Бригадир представился нам как Даг (сокращенно от Даглас). А босс, подумав, заявил, что мы можем обращаться к нему просто - Босс.
Озеро оказалось чистым и прохладным; похоже, что там были родники. На озере мы встретили двух польских рыбаков.
Двое молодых панов с зелёными картами и спиннингами, приехали сюда на сезонную работу из Бруклина, где они живут уже несколько лет со своими родителями. Один, совсем молодой, ещё школьник, зато свободно говорил по-английски, и уже, как американец, до идиотизма любил автомобили. Другой - значительно постарше и приторможенней. Рыбная ловля для них была спортивной забавой. Но пойманную рыбу они не отпускали, а уносили в барак, довольные своим уловом. Только с рыбой ничего не делали, так как продуктов было более чем достаточно. Спустя пару дней, когда рыба портилась, её выбрасывали. И так всякий раз.
К нашему приезду, на кухне был редкий срач. Когда мы познакомились с этими молодыми панами поближе - стало понятно, почему кухня так уделана.
Наши регулярные чистки и призывы к поддержанию элементарного санитарного порядка на кухне вызывали у польских соседей лишь недоумение и укрепляли мнение о русской диктатуре.
Лагерь пустовал: кроме плавания в озере после работы, можно было играть и в теннис на вполне приличных кортах.
Работа, которую нам ежедневно поручали, ничего особенного не представляла: много красить, стричь траву, развозить всякую мебель по казармам.
А по вечерам снова: озеро, душ, ужин. В прихожей офиса мы обнаружили три функционирующих телефона-автомата, с которых наш таджикский коллега ежедневно звонил своим землякам в Бруклин и домой в Таджикистан. Бруклинские земляки, не подумав, рассказали ему о таком способе связи, как collect call, то бишь, звонок за счёт другой стороны (если та сторона согласна). Вот они то и стали той стороной. Теперь, каждый вечер, после работы, он приглашал меня с просьбой заказать для него переговоры.
Я связывался с оператором, заказывал такой collect call с желаемым абонентом и называл имя заказчика. Его земляк в Бруклине всегда соглашался на оплату подобных звонков, и они беседовали на своем языке. Я не понимал, что говорит мой коллега, но было очевидно, что он очень нуждался в таких сеансах связи. После разговора на родном языке, он выглядел счастливым. Но иногда случалось, что оператор, набрав бруклинский номер, попадал на автоответчик. Наш приятель отказывался верить, что там "никто нет дома", и это вызывало справедливый гнев: "Шайтаны, совсем испортились в этой Америка!.. Трубку не поднимать когда я звонит".
Заказать переговоры с родиной за счёт таджикской стороны, к сожалению, не представлялось возможным. После набора таджикского номера оператор механически диктовал условия связи, требовал опустить в автомат определённую сумму.
Одним словом, кругом - Шайтаны!
Пятница, для кого-то конец недели, то бишь, week end, а для других - шабаш.(евр. schabat - покой).
После обеда босс подкатил ко мне на своём электромобиле для гольфа, с порцией ценных указаний.
Начал он с того, что на какое-то время вынужден покинуть лагерь, обещал вернуться в воскресенье к началу рабочего дня. Но, несмотря на его отсутствие, нам следует качественно доработать этот день. А в субботу (выходной день) вести себя трезво и достойно. Что же касается зарплаты за неделю, то он просил разъяснить всем работникам, чтобы не беспокоились о своих деньгах. Он обещал хранить их у себя. А если потребуется какая-то сумма, он выдаст и учтёт.
В общем, его указания и условия показались мне приемлемыми, и я не стал задавать вопросы.
Мойша покинул лагерь. Небо нахмурилось. Мы дружно сделали перекур, который, в ожидании дождя и обсуждении указаний босса, затянулся до скончания рабочего дня. Работа осталась незаконченной. Дождь прошел стороной. Неделя закончилась.
После обычных процедур: плавание, душ и ужин, наши польские соседи (в связи с отъездом хозяина) поведали нам о своей обычной программе досуга в конце недели.
Все мероприятия сводились к обходу доступных хранилищ с продуктами питания и прочим инвентарем. Их интересовало наше мнение на этот счёт, а также гарантии, что соседство не окажется препятствием для их привычных утех.
Вкратце они рассказали: где и что можно найти. Мы поняли, что они уже не один раз отправляли свои трофеи с родственниками, посещавшими их по субботам.
Осуждать их, или как-то препятствовать, мы не стали. Дождавшись темноты, взяли фонарики и начали с кладовки со спортивным инвентарём. Кладовая поразила нас неописуемым беспорядком. Либо это был такой порядок хранения, либо - это следствие предыдущих визитов наших польских коллег.
Мячи и сетки для всяких игр были свалены в кучу. Чтобы хоть что-то выбрать, надо было рыться во всем этом бедламе. Для себя мы прихватили дешевенькие теннисные ракетки и несколько мячей. Найденную там же новенькую теннисную сетку пока оставили, но достойно оценили. Польские друзья щедро загрузились комплектами для настольного тенниса и бейсбольным инвентарём. На наши расспросы, куда они всё это денут, и вообще: что будут делать со всем этим добром, - они ответили: что в Бруклине всё пригодится.
Повидав беспорядок, в котором всё хранилось, мы стали относиться к этим ценностям, как к бесхозным, и задумались о том, что же нам может понадобиться, и как лучше организовать хранение спортинвентаря.
Вернулись со своими спортивными трофеями в казарму. От польских ветеранов поступило новое предложение: посетить продовольственные кладовые. Возражений не возникло. Голодными мы себя не чувствовали, но и делать особо нечего.
Там мы нашли немало вкусных вещей: шоколад, кондитерские изделия, консервированные фрукты и соки.
Обеспечив себе сладкую субботу, мы закончили свой атеистический шабаш.
Суббота прошла в праздном безделье. Единственное серьёзное дело за весь день - это поход в ближайший городишко и отправка писем домой. Да и то, как позднее выяснилось, моё письмо не попало адресату. Вероятно, оно завалялось в почтовом офисе сонной американской провинции или нашло своего любопытного читача на каком-нибудь поштовом отделении Украины.
В воскресенье босс выразил своё разочарование нашей трудовой недисциплинированностью и поинтересовался, почему мы не закончили в пятницу покраску скамеек. Я объяснил это начавшимся дождем. Другие работники просто не поняли вопроса. На этом, глухонемой трудовой конфликт был исчерпан.
Босс стал наблюдать за нами более тщательно. И как следствие, предложил молодому поляку Бориске собрать вещи и приготовиться к возвращению в Бруклин. Согласований с профсоюзным комитетом не требовалось. Больше мы не видели нашего польского коллегу. Вместо него босс привёз двоих кадров из Сибири.
Это были: молодой парень из Свердловска - Игорь, с трехлетним стажем лишения свободы в советских исправительных лагерях, и его земляк - Паша, бывший шахтёр, со своей грустной американской историей.
Босс определил их работать в столовой. Поговорить с ними мы могли только после работы.
Наши новые коллеги из Сибири случайно нашли друг друга на какой-то станции нью-йоркского сабвэя. Причиной их знакомства послужило одновременное желание посетить туалет. Так как бывший сибирский шахтёр не мог разрешить простую задачу с той же легкостью, как это делают местные "шахтёры" (афроамериканские), то он обратился с вопросом к приглянувшемуся пареньку.
К своему удивлению и удовлетворению, на вопрос, выраженный жестами, Паша получил ответ на понятном ему русском языке. Вскоре обнаружилось много общего. Кроме языка и гражданства, они оказались горячо солидарны в желании посетить туалет и найти работу.
Так, объединив свои усилия и жизненный опыт для решения общих задач, соотечественники оказались на кухне еврейского религиозного лагеря, в глубинке штата Нью-Йорк.
Сын шахтёра Паши уже несколько лет, как проживал в Лос-Анджелесе. Подженился на местной гражданке и легально осел там. Источником его существования в Америке, похоже, были доходы американской жены. Она специализировалась на консультациях по вопросам налогового обложения. Сам же молодой сибиряк подпрягался, как мог, в музыкальной отрасли - с надеждой на известность и богатство.
Выйдя из шахты на пенсию, отец Паша вздумал перебраться из Сибири в Калифорнию и воссоединиться с сыном в тёплых, хлебных краях. Вероятно, письма молодого охламона к родителям в сочетании с розово-сладкими теле приветами Михаила Таратуты, вскружили головы советским пенсионерам.
Паша всерьёз решил сменить место жительства. Продав квартиру и машину с гаражом, он с женой и какой-то наличностью прилетел к сыночку.
Как он понял уже на месте, приглашение сына было мотивировано тем, что его американская жена, желая пристроить русского мужа, прикупила недвижимость и дала согласие на обустройство музыкальной студии для репетиций и прослушиваний. Как уверял всех молодой русский предприниматель от шоу-бизнеса, оборудованное помещение можно будет регулярно сдавать в аренду и получать от этого доход.
Но купленное по случаю, помещение, не было приспособлено для рок мастерской, и требовало существенных реконструкций. Если привлекать для работ местных мастеров-профессионалов, то их работу, естественно и соответственно, нужно оплачивать, а на таковое - жена не выделила ему средств. Вероятно, он поклялся, что сам засучит рукава и всё организует. Вот и решил пригласить родителей. Учитывались мастеровые навыки папы, и предполагалось, что родители приедут с кое-какими деньгами.
На расспросы о Калифорнии Паша отвечал, что вся его "калифорния" ограничилась стенами будущей музыкальной студии. Американизированное чадо хватко взяло в оборот своих наивных родителей, попавших в его цепкие объятия.
Дружно, по-семейному, как в Сибири, родители щедро пожертвовали все нажитые сбережения, на благо будущего их сына. Собственный мастеровой опыт и оставшуюся энергию они самоотверженно применяли на реконструкции помещения, полноправно и безраздельно принадлежащего американской невестке.
Сынок принимал родительские пожертвования так охотно и по-американски активно, что у его приопустошённых родителей начало пробуждаться чувство реальности и возникли вопросы по сути дела, в котором они участвовали.
Вскоре, папа Карло (Паша) и его жена поняли суть своего пребывания в Америке и мотивы гостеприимства собственного чадо. Со временем, они выяснили, что недвижимость, которую они так самоотверженно улучшают, абсолютно принадлежит человеку, которого они, в сущности, и не знают. Невестка занималась собственным бизнесом, и ей некогда было вникать и разгадывать странные русские взаимоотношения. Это выходило за рамки её американского понимания: пожилые супруги, продав всё своё имущество где-то в Сибири, прилетают в Калифорнию к своему оболтусу. И целыми днями бесплатно ремонтируют и улучшают её собственность, покупая необходимые строительные материалы за свои кровные.
Усомнившиеся и подуставшие родители не могли даже поговорить с кем-либо, кроме как с сыном-прорабом. Их робкие попытки повидать Лос-Анджелес и пообщаться с русскоговорящими, наталкивались на ловкие и заботливые ограничения.
Наконец, отец Паша и его жена поняли: куда они попали. До них дошло, что гостить у сыночка означает: бесплатно работать со стройматериалом, купленным на их же деньги.
Первые самостоятельные шаги предприняла мама. Просматривая русскоязычные газеты, среди объявлений о предлагаемых работах, она отыскала молодую русскую семью в Нью-Йорке, нуждающуюся в женщине без вредных привычек для присмотра за ребёнком и ведения домашнего хозяйства. Кроме зарплаты, предполагалось проживание и питание на месте. Связавшись по телефону и договорившись о встрече, она решилась ехать туда.
Просьбами и требованиями, ей удалось получить от сына какую-то сумму денег, и она сразу же улетела в Нью-Йорк.
Встреча и переговоры с супругами-работодателями, к счастью, прошли успешно. Её приняли в семью, и она приступила к воспитательно-хозяйственной работе, на этот раз, уже с какой-то оплатой.
Муж Паша, пока оставался в гостях у сына, и ожидал вестей из Нью-Йорка. Убедившись, что жена трудоустроена, супруги решили, что Паше следует заканчивать бесплатные работы на благо американской музыкальной индустрии, и без него процветающей. И, как можно скорей, переезжать к ней в Нью-Йорк.
Для переезда на восточное побережье Паша изыскивал средства правдами и неправдами. Свои же деньги ему приходилось выпрашивать у сына-работодателя мелкими порциями, под всякими надуманными хозяйственными предлогами. Наконец, собрав нужную сумму, он тоже съехал, так и не достроив задуманную сыном музыкальную студию.
В сущности, за время пребывания в Лос-Анджелесе, супруги потеряли там не только сбережения, привезенные из Росси, но и сына. Для них стало очевидным, что родители его абсолютно не интересуют, и кроме кровного родства их уже ничто не связывает. Более того, они поняли, что для них будет лучше - держаться подальше от этого паразита.
Так, утомлённый непривычной калифорнийской жарой и пришибленный американской реальностью, сибиряк Паша появился в нью-йоркском метро, с дорожной сумкой и немым вопросом о туалете.
Его случайный знакомый земляк Игорь был в возрасте его сына, и прибыл в США всего несколько дней назад. Им было о чём поговорить. О ельценовском пьяно-разорительном бардаке в России, об отсутствии туалетов в нью-йоркском метро, безденежьи и возможных способах выживания.
Каждый из них располагал своим небогатым опытом пребывания в Америке. Но Игорь, в отличие от Паши, имел некоторые преимущества. Несмотря на его молодость, он успел ещё до приезда сюда избавиться от ложных иллюзий. Он трезво смотрел на Америку сквозь толстые линзы своих очков и воспринимал реалии без паники и восторгов. Верное представление о жизни, какой она может быть и к чему нужно быть всегда готовым (как пионер), он получил ещё в советской Сибири, отбыв там, в исправительных лагерях три года.
Бесплатную путёвку в лагерную жизнь ему предоставили местный комитет госбезопасности и "народный" суд.
Упекли его от имени и в интересах советского народа за "распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй".
После своего освобождения, Игорь обзавёлся семьёй. Так как, последние три года он работал лишь в целях своего исправления, то женихом он оказался небогатым. Зато с редким жизненным опытом.
Наученный лагерными уроками, Игорь хорошо помнил, как многого ему там не хватало, и как тяжко доставались редкие радости-сладости. Поэтому, к туризму в Америке он начал готовиться серьёзно и заранее.
Проведав о существовании где-то в Нью-Йорке русской православной церкви, он проявил себя в Сибири, как активист местного прихода. И получил от батюшки рекомендательное письмо к православному отцу в Нью-Йорке.
С письмом и заготовленной трогательно грустной историей, сразу же по прилету в Нью-Йорк, он направился на аудиенцию к местному Владыке.
Не с первого раза, но всё же, местный православный отец принял Игоря. Горемычному православному туристу позволили расцеловать руку батюшки, а затем терпеливо выслушали его историю-просьбу.
Грустная исповедь о гонениях коммунистами-антихристами на родине-уродине, и всякими случайными работодателями-иудеями здесь в Нью-Йорке, в сущности, сводилась к тому, что в настоящий момент он нуждается в ночлеге и, если можно, в деньгах.
Владыка понимал младших братьев-единоверцев без излишних объяснений. Он хорошо знал, зачем приходят к нему православные земляки. Его благословение было по-американски деловым. Батюшка выдал просителю направление на поселение в общежитие, состоящее на балансе русской православной церкви Нью-Йорка. А также, состряпал ему первый американский документ, удостоверяющий личность прихожанина. Эта бумаженция содержала фотопортрет Игоря, напечатанный ещё в Свердловске, и его паспортные данные. Все было убедительно заверено подписью местного православного батюшки и его печатью.
- Паспорт - спрячь в надежное место, а этот документ всегда держи при себе, на всякий американский случай. И с молитвой по жизни! - отечески проводил-благословил он Игоря.
Общежитие Игорь отыскал на 111-й улице, где-то по соседству с Харлемом (Harlem river). Обозначалось оно как монастырь имени Святого Патрика, (или Лейтенанта Шмидта).
Вопросы поселения и прочие пункты монастырского устава контролировались комендантом, проживавшим там же. Им оказался старый пропитый морской волк, ирландского происхождения. Он принял от поселенца направление Владыки и показал Игорю спальное место, которым новичок может пользоваться. И дал понять, что в случае нарушения устава, член коммуны может быть лишен этого блага.
Это было дно, на котором находили себе пристанище люди, не желающие или неспособные жить по-другому.
Имея в прошлом трехлетний лагерный опыт, Игорь особо не удручался. Всё это рассматривалось как временный вариант.
Проживая в нью-йоркской богадельне, он допустил лишь несколько незначительных ошибок: воспользовался коммунальным холодильником для хранения прикупленных впрок продуктов, и одолжил нескольким соседям, по их просьбе, по 2–3 доллара на сигареты.
Неписаное правило устава гласило: положил что-либо в холодильник, а равно - одолжил кому-либо - прости долги ближнему, как и мы прощаем тебе, и забудь о потерянном.
Преследуя цель - найти работу и заработать то, что ему не заплатили на родине в исправительных лагерях, Игорь не собирался злоупотреблять гостеприимством этой ночлежки. Но для аренды жилья и обращения к услугам посреднических агентств по трудоустройству, у него пока не было денег. Поэтому, возникший вариант летних лагерей, где сносно оплачиваемая работа сочеталась с жильём и питанием, был для него вполне приемлемым, в сложившейся ситуации.
К моменту встречи двух земляков Паша уже повидался со своей супругой и убедился, что предоставленная ей по месту работы комната, вовсе не предполагает проживание там и мужа-Паши. Таким образом, он мог лишь навещать супругу. Тем не менее, его жена была неплохо устроена, и теперь оставалось найти место под солнцем для самого Паши.
В процессе поисков он связался со своим новым, случайным и единственным приятелем - Игорем. При обмене информацией о вариантах трудоустройства, у них возник адрес тёти Изи. Она-то и направила неприкаянных сибиряков в распоряжение хозяина лагеря Мойши. Лагерный босс определил двух товарищей на кухню, под начало своего брата и шеф-повара.
В нашем бараке они сначала вместе заняли свободную комнату. Но после недели совместного проживания и сотрудничества, подустали друг от друга и разъехались.
Пару днями ранее до их приезда, на наши натруженные головы свалился новый, не в меру энергичный бригадир.