За ним герцогом ехали телохранитель с жезлом в руке, потом пятеро трубачей, а также группа придворных и герольдов. Четверо зачинщиков турнира шествовало под балдахинами вместе со своими оруженосцами. За ними следовали верхом пажи герцога и распорядитель на ристалище.
Когда герцог занял свое место на трибуне, местный священник вместе с другими духовными лицами отслужил торжественную мессу на устроенном заранее алтаре. Она была по-военному короткой и проникновенной. Участникам турнира и впрямь требовалась помощь свыше, потому что предполагались очень ценные призы - герцог Жан Бретонский не поскупился, чтобы привлечь на свою сторону как можно больше рыцарей.
Один из герольдов, одетый в костюм золотого цвета, поднес ему послание от принцессы с неведомого острова, в котором та обещала свою благосклонность любому рыцарю, который сможет освободить похищенного титана, пребывавшего под покровительством ее карлика.
При этих словах на ристалище появился карлик в ярком костюме из малинового и белого атласа. Он вел за собой на цепи здоровенного полуобнаженного мужика, выкрашенного в черный цвет, - под африканца или сарацина. Приковав "титана" цепью к Золотому дереву, карлик уселся около него с трубой и песочными часами в руках. Протрубив в свою трубу, карлик перевернул песочные часы, чем дал отсчет начала турнира…
Волнение по-прежнему не покидало Жанну. Она мысленно представляла себя в одном ряду с рыцарями, вызывавшими на бой зачинщиков. Ей очень хотелось облачиться в мужскую одежду, взять в руки оружие и ввязаться в драку, да так, чтобы смешались пыль, поднятая копытами коней, пот и кровь.
Утром это желание стало просто неодолимым. Тем не менее она оделась, как полагается высокородной даме, притом с большой тщательностью (чем сильно удивила своих камеристок) и в одно из своих лучших платьев, которое надевала лишь несколько раз и то во время примерок. Сильно возбужденная, с естественным румянцем на все еще свежих щечках и ярким блеском в черных миндалевидных глазах она казалась совсем юной девочкой. Жанна практически не пользовалась мазями - какой прок от них, когда она каждый день до седьмого пота упражнялась с оружием или отдыхала у охотничьего костра, дым которого делал ее чумазой, похожей на простолюдинку?
Но отправимся на другую сторону ристалища, расположенную напротив отгороженной возвышенности, где сидела Жанна и другие дамы, в том числе и племянница герцога, мадмуазель де Пентьевр. Противоположная сторона полнилась горожанами и жителями окрестных сел. Но если городских обывателей привлекало только зрелище (за исключением лоточников и харчевников, продававших разную снедь и вино), то крестьяне приехали в Эннебон с вполне прозаической целью - продать за хорошие деньги побольше сена и овса для лошадей. Нужно сказать, их надежды оправдались - на турнир прибыло гораздо больше рыцарей, чем ожидалось. Под стенами замка образовалась самая настоящая ярмарка, где продавали все, что угодно, - от еды и напитков, до одежды, оружия и лошадей.
В городе можно было услышать не только французскую речь, но и фламандскую, английскую и даже немецкую. Некоторые рыцари Франции спешили в Бретань с единственной целью - скрестить копья с англичанами. Что касается фламандцев, то они недолюбливали бретонцев и готовились доказать свое превосходство пусть и тупым турнирным оружием. Ну, а немцам было все равно с кем драться; войны в Пруссии казались им ничтожными междусобойчиками, крестовый поход в ближайшем обозримом будущем не намечался, а немецкие рыцари любили размах и свою грозную славу лучших воителей Европы.
В толпе простонародья, бурлившей возле ристалища, стояли два нечаянных приятеля - странствующий немецкий шпильман Рейнмар и его бретонский коллега - жонглер, фокусник и музыкант в одном лице - по имени Франсуа. Они познакомились и подружились в таверне, где подавали жуткое, зато дешевое вино. Пробуждение их стало нелегким; головы у обоих с похмелья раскалывались, поэтому Рейнмар страдал мизантропией, а Франсуа то и дело откалывал разные штуки, иногда совсем несмешные, а скорее жестокие, на которые был мастак.
- …Эй, любезный, не ты ли потерял монетку? - коварно ухмыляясь, спросил Франсуа крестьянина-бретонца, немного смущенного большим количеством людей вокруг.
- Б-бе… М-му… - сначала проблеял, затем промычал донельзя изумленный бретонец, увидев в руках жонглера золотой шездор. - Ага! Да… это я… это мои деньги! - крестьянин схватил монету, словно коршун цыпленка.
Франсуа заботливо сказал:
- Ты кулак-то сожми покрепче, иначе опять денежку потеряешь.
Совсем не понимая, что делает, бретонец сжал кулак… и во все стороны брызнули яичный белок и желток. Простофиля не заметил, как ловкий фокусник подсунул ему вместо монеты небольшое куриное яйцо. Тут бы и уйти ему от греха подальше, но вид золота помутил разум виллана и он, схватив Франсуа за рукав, завопил:
- Люди добрые! Это вор! Он украл у меня золотой!
- Убери руки, наглец! - надменно ответил Франсуа. - Ты обвиняешь в краже невинного человека, между прочим - дворянина.
Бретонец несколько стушевался, но все равно не отступил. Зрители небольшого представления, устроенного Франсуа, до этого животы надрывали, а теперь, глядя на обалдевшего бретонца, посуровели и обступили фокусника.
- Нам все равно, кто ты, - строго сказал один из них, судя по одежде, горожанин, возможно, небогатый купец. - Монету мы все видели. И слова твои слышали. Не шути больше так нехорошо, верни монету бедняге.
- Я мог бы предложить вам обыскать меня, - глядя на горожанина честными глазами, ответил Франсуа. - Но этот человек - записной лгун. Монета вон она, лежит на земле… - Штукарь указал под ноги крестьянину.
- Но это медное денье! - подняв монету и рассмотрев ее, снова возопил бретонец. - А у меня был шездор! Шездор! - добавил он для большей убедительности.
- У тебя было яйцо, а не шездор, - нахально заявил Франсуа.
- Я ведь не наседка, чтобы греть в своем кошельке яйца!
- Да что ты говоришь? - ухмыляясь, сказал фокусник. - А это что у тебя?
Он засунул руку за пазуху своего оппонента и, к дикому изумлению не только бедного бретонца, но и обступивших их горожан, вытащил оттуда… небольшую курицу! Она сонно похлопала веками, а затем вдруг начала кудахтать и вырываться.
- Держи свое сокровище, - сказал Франсуа, отдавая курицу крестьянину. - Это твой "шездор". И больше не обманывай добрых людей. Иди, иди отсюда… - Он развернул его кругом и подтолкнул в спину.
Потерявший способность хоть что-либо соображать, бретонец исчез в толпе, а люди вокруг штукаря снова начали хохотать - сначала неуверенно, робко, а затем, когда до них дошло, что они стали свидетелями блестящего фокуса, раздались аплодисменты и смех, заглушившие звук труб, вызывающих на ристалище первого поединщика.
Все тут же забыли о фокуснике и обратили взоры на рыцарей, готовых к сражению.
- Да-а… - протянул пораженный Рейнмар, у которого даже головная боль прошла. - Славная штука получилась.
- Еще бы, - ответил довольный Франсуа. - И стоила она мне всего лишь денье. Теперь на мои выступления в Эннебоне будут приходить целые толпы. А значит, на хлеб насущный я что-нибудь да соберу. Что касается монеты и курицы… будем считать это подачкой нищему во славу-у Го-оспода на-ашего-о! - последние слова он пропел словно клирик.
- Но ведь курица стоит гораздо дороже, - заметил Рейнмар. - Тем более сейчас, когда в Эннебоне полно приезжих.
- Да. Но я спер ее у рыночного торговца по дороге сюда. Каюсь, каюсь, пришлось прибегнуть к фокусу! Но для доброй шутки все средства хороши. Да простит меня Всевышний… - Франсуа с наигранно покаянным видом поднял глаза к небу, сложив ладони лодочкой.
Рейнмар глянул на него с подозрением и спросил:
- Уж не безбожник ли вы, мсье?
- Это для вас так важно, герр Рейнмар? - не без иронии ответил вопросом на вопрос Франсуа.
- Отнюдь. Просто близкое общение с человеком, продавшим душу нечистому, добавляет перца в кровь… и в мои произведения.
- Разве добрая шутка обозначает то, о чем вы сказали? А я и не догадывался, что вы ханжа, милостивый сударь. Мне довелось слушать вчера ваши шпрухи - они не только великолепны по стилю, но мне показалось, что от них явно попахивает не только перцем, но и серой.
Приятели обменялись понимающими взглядами и весело рассмеялись. Впрочем, на них никто не обратил внимания, потому что в это время мессир Арно де Бомануар выбил из седла сеньора де Тарсе - рыцаря из Фландрии. Народ закричал, дамы захлопали в ладоши, герцог милостиво кивнул головой мессиру, и он вернулся к своему шатру, чтобы сменить копье, потому что в руках у него остался лишь короткий огрызок. Зато оруженосцу сеньора де Тарсе и его слугам пришлось изрядно потрудиться, потому что их господин был тяжелый, как буйвол, и по причине падения не мог идти самостоятельно.
- Да-а, перевелись нынче рыцари… - не без задней мысли протянул жонглер.
- Вы о чем? - остро взглянул на него Рейнмар, ожидая какого-нибудь подвоха или шутки.
Француз и вчера устроил в таверне веселый переполох, который едва не закончился полноценной дракой с ножами и дубьем. Он весьма изобретательно пошутил над каким-то англичанином, но тот не понял шутки и полез в драку. Хорошо, компаньоны английского эсквайра были еще недостаточно пьяны для больших глупостей и вовремя придержали его.
- Разве можно сравнить старые времена и нынешние? - с серьезным, и даже печальным, видом сказал Франсуа. - Кто из современных рыцарей способен на действительно тяжкий обет? Например, не надевать панцирь, когда нужно ложиться в постель к возлюбленной, не пить вино по субботам, садиться за стол только после того, как вымыты руки, и носить власяницу раз в месяц - вот уж поистине тяжелейшие испытания!
- Или, к примеру, каждое воскресенье надевать на левую ногу цепь, подобную тем, что носят пленники, только золотую, пока не отыщешь десять достойных противников, желающих сразиться с тобой в пешем бою до последнего вздоха, - подхватил Рейнмар.
- Именно так, мой друг! Да-а, были когда-то люди… Престарелый шевалье де ля Тур Ландри в поучение рассказывал своим дочерям об Ордене Влюбленных - ордене благородных рыцарей и дам, существовавшем во времена его юности в Пуату и некоторых других местах. В Ордене действовали потрясающие обеты. Например, летом рыцари, кутаясь в шубы и меховые накидки, должны были греться у зажженных каминов, а зимою не надевать ничего, кроме обычного платья без меха. Но больше всего мне понравилось правило, требующее от супруга, к которому рыцарь этого Ордена заявится в гости, тотчас же предоставить в его распоряжение дом и жену, отправившись, в свою очередь, к жене хозяина; если же хозяин этого не сделает, то он тем самым навлечет на себя величайший позор. Главное: обет нужно было принести во время пира и поклясться фазаном, поданным к столу, а затем его съесть.
- Правило, касающееся обмена женами, мне очень по душе, - со смехом сказал Рейнмар. - Но должен с вами не согласиться, милейший друг: как раз современная Бретонь тоже может похвалиться рыцарем, для которого обет - не пустой звук.
- Видимо, я сильно отстал от жизни в своих странствиях. Позвольте полюбопытствовать: кто это?
- Мессир Бертран дю Геклен. Когда некий рыцарь вызвал его на поединок, мсье Бертран объявил, что встретится с ним лишь после того, как съест три миски винной похлебки во имя Пресвятой Троицы. Видите ли, он дал такой обет. И нужно сказать, что похлебка пошла ему на пользу - противник был повержен.
- Древние римляне говорили: "Истина в вине". Ваш пример наводит на мысль, что не только истину можно найти в кубке доброго вина или в миске винной похлебки, но и силу для очередного рыцарского подвига. Вчера у нас был такой момент, но мы бездарно его упустили, согласившись на мировую с англичанином и его друзьями.
- Не мы, а вы, мсье Франсуа.
- И знаете, сегодня я об этом почему-то совсем не жалею, - ухмыльнулся Франсуа. - Тот англичанин здоров, как боевой жеребец. Убить его мне не позволяли принципы, а быть побитым мешали ребра, которые до сих пор болят после одной пирушки полугодичной давности, - Рейнмар коротко хохотнул.
Франсуа его поддержал. Они хотели продолжить познавательный во всех отношениях разговор, но тут на ристалище случилось нечто невероятное: какой-то совсем молодой рыцарь поверг на землю мессира Гильома де Кримель, одного из лучших рыцарей Бретани. Народ сначала загудел, а затем раздались бешеные рукоплескания.
- Однако… - Франсуа, который и впрямь происходил из древней дворянской фамилии и хорошо разбирался в рыцарских поединках, сильно удивился. - Молодцу здорово повезло. Де Кримель в легком боевом облачении перепрыгивает лошадь, а однажды он полдня без устали махал мечом, защищая свой замок, и уложил, если мне не изменяет память, человек двадцать. Правда, среди них было всего три рыцаря, тем не менее боец он знатный.
- Удача - капризная госпожа. А кто этот молодой рыцарь?
- Сейчас узнаем… Эй, малый, поди сюда! - подозвал Франсуа юного лоточника, продававшего соленые сухарики, медовые коврижки и еще какую-то выпечку. - Кто сейчас победил?
- Ах, пресветлый господин, вы такой добрый, купите сладкую коврижку! - Хитрая мордаха мальчика подсказывала, что, несмотря на молодость, он уже прожженный плут, то есть чистокровный бретонец. - Таких вкусных коврижек нет ни у кого.
- Ты вопрос слышал?
- А то как же, я неглухой. Может, хотите соленый сухарик? Мадам Бувье - лучшая булочница во всей округе!
- Понял, - с печальным вздохом сказал Франсуа и достал из кармана медную монетку. - Держи, вымогатель. Надеюсь, денье прочистит тебе уши и освежит память. Вопрос нужно повторять?
- Ваша щедрость, мсье, выше всяких ожиданий, - ответил мальчишка, обрадованный неожиданной прибылью. - Нижайше благодарю. Да будет милостива к вам Святая Мадонна. А вы, наверное, приезжие?
- Да отвечай же, дьявол тебя дери, по существу! Иначе уши оборву.
- А если я не знаю?
- Тогда верни денье, плут.
По лицу мальчика было видно, что в нем происходит борьба между желанием выпросить у господина еще одну монетку и опасениями, что тот отберет ту, которую дал. Наконец он решил, что лучше синица в руке, нежели журавль в небе, и ответил:
- Этот храбрый рыцарь - мессир Оливье де Клиссон. - с этими словами мальчик юркнул в толпу, и был таков.
- Славный род, - заметил Франсуа. - Замок Клиссон - один из самых больших и богатых в Бретани…
Однако вернемся к Жанне де Бельвиль. Виконтесса де Шатобриан сидела, как на иголках. В храбром рыцаре она узнала скромного, застенчивого мальчика, который однажды вместе со своим отцом навестил сеньора Мориса. Их познакомили, но Оливье сказал всего несколько слов; казалось, он боялся живой, непосредственной Жанны, которая трещала, как сорока. В конечном итоге ей надоело общество застенчивого молчуна, и она ускользнула во двор замка, где принялась упражняться с мечом против манекена.
Это было изобретение де ля Шатра - набитое опилками чучело рыцаря в полном облачении с руками-перекладинами, к которым подвешены грузы. Сначала это были мешочки с овсом, затем овес заменили песком, и в конечном итоге прицепили вместо мешочков увесистые деревянные шары на цепочках. С помощью хитрого приспособления слуга вращал манекен, и приходилось немало попотеть, чтобы мешочки с песком не нанесли удар, нередко очень сильный.
Жанна увлеченно атаковала манекен, в азарте выкрикивая боевой клич, но в какой-то момент подняла голову и увидела, что стеснительный мальчик стоит возле открытого окна на втором этаже и внимательно за ней наблюдает. Жанна замешкалась на долю секунды, и мешочек с песком сшиб ее с ног, да так ловко, будто это сделал настоящий рыцарь с помощью булавы. Она отлетела в сторону и упала, некрасиво задрав ноги. И тут послышался хохот. Мальчик у окна неприлично смеялся, - и все никак не мог остановиться. Пунцовая от стыда, взбешенная, как дикая кошка, которой наступили на хвост, Жанна вскочила на ноги и убежала в свои покои, где разразилась слезами и гневными словами в адрес невежливого гостя. Нужно сказать, в выражениях она не стеснялась.
С той поры Жанна постаралась вычеркнуть произошедшее из своей памяти. Но когда Жанна увидела Оливье на ристалище без шлема и услышала его имя, громогласно объявленное герольдом, к ней на миг вернулось беззаботное детство. Она узнала его сразу, хотя он, конечно же, стал мужчиной. Красивым мужчиной. При виде его дамы заволновались, зашушукались, и с их слов Жанна поняла, что Оливье де Клиссон не женат.
Тем временем зачинщики, за исключением выбывшего из строя мессира Гильома де Кримель, продолжали свои победные бои. Но вот снова пришла очередь Оливье де Клиссона. Желающих сразиться с зачинщиками было еще хоть пруд пруди, а уже близился вечер, и маршал-распорядитель с тревогой посматривал на герцога - не поря ли на сегодня прекратить турнир?
На этот раз юноша вызвал на бой мессира Арно де Бомануара, коснувшись копьем его щита, установленного под Золотым деревом вместе со щитами остальных зачинщиков. Турнирное копье Оливье де Клиссона, как и у всех рыцарей, было сделано из легкой и мягкой древесины, с желобками, чтоб легче ломалось. Оно называлось "глейвом", что означало "ветка" или "палка". Наконечник копья был корончатым, в форме распустившейся лилии, с четырьмя зубцами.
По рыцарям прошло заметное волнение, а дамы, весьма искушенные в перипетиях подобных турниров, тревожно зашептались. Все считали, что Оливье де Клиссон замахнулся слишком высоко. Арно де Бомануар, волосы которого уже тронула седина, считался непобедимым. Редко кто отваживался вызвать его на поединок.
Когда соперники появились на ристалище, все затаили дыхание. Даже неугомонные мальчишки-разносчики вина и снеди - и те затихли. Картина была из тех, на которые стоило посмотреть.