- Торговля с Новгородом для Ганзы - золотое дно, курица, которая несет золотые яйца. Ты думаешь, они зарежут ее собственными руками? Как бы не так! Все их выступления - это всего лишь игры. Штоб сбить цены на наши товары и получить полную свободу в торговле, желательно, беспошлинную. Поэтому нужно бить их по рукам - а еще лучше по башке - как можно чаще и больней. Так што не дрейфь, посадник будет на твоей стороне. Обещаю…
Милята Добрынин не мог признаться Остафию, почему так старается сделать ему большое одолжение - все-таки в купеческом сообществе он по праву пользовался большим уважением и серьезными связями. Просто среди бояр и именитых купцов давно шли разговоры, что пора нынешнего посадника сменить. И лучшей кандидатуры на этот пост, чем Остафий Дворянинец, нельзя было сыскать. Конечно, такие намерения держались в секрете, ведь еще существовало вече, которое нужно убедить, что Остафий - именно тот, кто нужен Великому Новгороду. А быть в дружеских отношениях с посадником дорогого стоит. Поэтому Милята уже мысленно подбирал ходоков из уважаемых купцов к посаднику, чтобы уговорить того пойти на крайние меры и прикрыть на время торговлю с Ганзой; ведь конфискацией товаров у одного мастерманна дело точно не обойдется - на Ганзу многие купцы имели зуб.
Ганза стремилась всеми силами ограничить контакты Новгорода с другими возможными покупателями с Запада, поэтому запрещалось перевозить новгородские товары на кораблях Ганзейского союза. Дело иногда доходило до того, что пираты и ганзейцы вместе грабили суда новгородцев. Немцы вывозили из Новгорода сотни тысяч беличьих шкурок, помимо большого числа соболей, куницы и бобра, и новгородцы теряли до половины дохода от торговли пушниной.
Поговорив еще немного, боярин и купец разошлись по своим делам. Впрочем, у Остафия в голове была лишь одна забота - как вызволить кочи и свой товар. Поэтому на торге он долго не задержался и направился домой.
Усадьба Остафия Дворянинца находилась на Плотницком конце и занимала большую площадь. Ее окружал крепкий высокий тын. Массивные, широкие ворота вели во двор, замощенный дубовыми плахами. В рубленом двухэтажном доме на каменном фундаменте, с сенцами и крыльцом, жил Остафий с семьей. Горница соединялась сенями с повалушей - пристроенной к дому холодной кладовой. Кроме дома, в усадьбе имелись еще и рубленые избы, в которых боярин поселил челядь и прислугу.
На подворье стояли две конюшни, в которых содержались лошади служебные и выездные, повить для сена и несколько хлевов; но основная часть скота и прочая живность, в том числе пернатая, содержалась в загородном поместье. Для хранения снеди и вин Остафий построил два просторных каменных погреба - один под домом, другой отдельно. Во втором погребе был обустроен ледник. А еще во дворе стояли добротные амбары для разного рода запасов, и в дальнем конце, за огородами, среди фруктового сада, - баня с предбанником. Все постройки и даже ворота украшала богатая резьба, на которую новгородские ремесленники были большие мастера.
Но оставим пока боярина и постараемся отыскать его младшего сына, непутевого Вышеню. Вообще-то, у него было два имени: православное Юрий, и второе - дань древней вере - Вышеня; предусмотрительный Остафий Дворянинец страховался на все случаи жизни и не забывал старые обычаи. Сын его родился в месяце жнивне - в августе, покровителем которого был Дажьбог - Вышень.
Вышене минуло восемнадцать лет, и он успел заслужить недобрую славу записного драчуна и бездельника. В данный момент отрок развлекался в обществе таких же великовозрастных балбесов из боярских семей, как и сам, - компания играла в "свайку" возле ворот Ганзейского Немецкого двора.
Двор включал в себя сложенную из камня двухэтажную церковь Святого Петра, служившую также товарным складом, больницу, кладбище, жилые и хозяйственные постройки, и был огорожен тыном из очень толстых бревен. Особую популярность Ганзейскому двору приносило немецкое пиво. Дубовые ворота, окованные железом, запирались на ночь. Ночная и дневная стража обычно состояла из двух вооруженных солдат-кнехтов, в качестве которых часто выступали молодые купцы-подмастерья, охранявшие церковь (новгородцам доступ в нее запрещен был даже днем), а внутри двора на ночь спускали огромных сторожевых псов.
Срок пребывания для немцев в Новгороде был ограничен полугодом, соответственно торговавшие здесь купцы делились на "зимних" и "летних" гостей. Многие из молодых купцов проживали в новгородских семьях - для обучения русскому языку. В связи с этим пришлось даже внести изменения в устав Немецкого двора. Дело в том, что в Новгороде процветала игра в кости, и часто немцы, играя вместе с русскими, проигрывались до нитки. Поэтому в устав записали пункт, по которому купцам запрещались азартные игры под угрозой штрафа в пять марок…
Свайку - кованый гвоздь весом около пяти фунтов - бросал в толстое железное кольцо Бориска Побратиловец. Бросать свайку нужно было так, чтобы она упала в центр кольца или, воткнувшись в землю, оттолкнула бы его на некоторое расстояние.
- Эх, голова садовая! - с досадой воскликнул Бориска.
Он с такой силой бросил свайку, что гвоздь стал "редькой" - влез в землю по самую головку. Теперь, чтобы его вытащить, придется копать землю, а значит, подвергнуться шуточкам друзей.
- Вишь-ко, шильце к бильцу подползло! - расхохотался третий участник игры, Семка Гостятин. - Не тюрюкай тюрю, проползай в пору!
Придется взять щепку или что-нибудь другое для раскапывания земли вокруг гвоздя. В конечном итоге Семка будет сегодня в выигрыше. Если, конечно, его не обойдет Вышеня Дворянинец, у которого точный глаз и сильная рука.
Площадка, на которой они расположились, была в самый раз для игры в свайку - совершенно ровное место с мягкой землей, поросшей густой невысокой травкой. Немцы специально выращивали эту траву вокруг тына; ее даже косили хитро устроенной косой - она брала не под самый корень, а лишь сбивала верхушки, чтобы высота травы не превышала пяди. Получался плотный красивый газон, издали похожий на зеленый бархат.
Продолжить игру им не довелось. Со скрипом отворились ворота и к мальчикам направились два стражника.
- Пошёль вон! - сказал один из них и с силой толкнул первого попавшегося.
Им оказался Вышеня Дворянинец, который стоял ближе всех к воротам. Он обладал горячим, даже буйным, нравом, и когда его наказывали за разные проделки, грозился, что уйдет в ватагу ушкуйников - речной вольницы Великого Новгорода.
Недолго думая, Вышеня развернулся и влепил немцу такого крепкого леща, что тот превратился в живую свайку - воткнулся головой в землю.
- Шайзе! - в ярости вскричал другой стражник и выхватил меч из ножен с явным намерением зарубить нарушившего договор обидчика, ведь жителям Новгорода запрещалось даже приближаться к стенам Немецкого двора.
- Дай! - крикнул Вышеня, выхватил из рук растерявшегося Бориски гвоздь, который тот только что выкопал, и метнул его в сторону стражника, находившегося в пяти шагах от него.
В тот же миг раздался дикий вопль - свайка острым концом вонзилась точно в глаз немцу. Он выронил меч, упал на землю и начал кататься по траве, зажимая кровоточащую глазницу рукой. За стеной Немецкого двора залаяли псы, поднялся переполох, и Вышеня крикнул:
- Ходу!
Юноши помчались в сторону церковного сада и вскоре скрылись среди густого кустарника, служившего живой изгородью…
Остафий Дворянинец сидел в горнице и ужинал. Перед ним стояла большая плоская тарелка с половинкой онежского лосося - самой вкусной из всех рыб, тем более что кухарка готовила его с разными пахучими травками. А еще на столе присутствовал жбан немецкого пива - подношение от ганзейцев. Немцы всегда чуяли, куда ветер дует в новгородских делах, и старались задобрить будущих правителей заранее. А уж Дворянинца - тем более; вес у него в делах Хольмгарда, как иноземцы называли Великий Новгород, был немалый.
Услышав шорох за простенком, Остафий сказал:
- Это ты, Варфоломей? Ходь в горницу, откушаем чем Бог послал.
Скрипнула дверь и на пороге встал не старший сын боярина, а младший - непутевый Вышеня. По его виду Остафий понял, что малец опять влип в какую-то скверную историю.
- Говори, - приказал боярин, требовательно глядя на сына.
Он точно знал, что Вышеня не соврет. При всей буйной натуре тот никогда не опускался до лжи, а уж с отцом - тем более.
- Я, кажись, немчина пришиб, - тихо молвил Вышеня, опустив голову.
- Што-о?! - Остафий вскочил на ноги. - Ты в своем уме али шутишь так плохо? - боярин мысленно ужаснулся.
Даже за увечье придется платить большую виру, а уж если Вышеня и впрямь убил ганзейца… Это выльется в сорок гривен, не меньше. А может, присудят выплатить и двойную виру - немцы заставят. "По миру пустят ганзейцы, ей-ей!" - вспомнил Остафий арестованные в Любеке кочи с товаром. Нет, не бывать этому!
- Ты уверен, што до смерти? - упавшим голосом спросил боярин.
- Не знаю… Мне кажется, он может умереть. Свайка попала прямо в глаз. Кровишши было…
- Опять в свайку играли возле Немецкого двора?! А я предупреждал - не ходите туда!
- Виноват… прости меня…
- Ладно, виниться будешь опосля. Ну-ка, расскажи без утайки.
Вышеня выложил, как все произошло, словно на духу. На какое-то время в горнице воцарилась мертвая тишина - Остафий лихорадочно соображал. Ему не хотелось терять даже гривну, а тут целых сорок. Или восемьдесят. Нет, никогда! Выход есть - "дикая" вира. Пусть платит община. С миру по нитке, голому портки…
- Так кто был с тобой, говоришь? - спросил боярин.
- Бориска Побратиловец и Семка Гостятин.
Остафию стало немного легче; отцы обоих входили в число трехсот "золотых поясов" - наиболее влиятельных родов Великого Новгорода. Значит, виру можно раскинуть на троих… или вообще вопрос замять, если получится. Но это не решало главную проблему: боярин не хотел, чтобы его сын, даже такой беспутный, прослыл убийцей.
- Они не проболтаются? - строго спросил он сына.
- Никогда! Мы поклялись держать язык за зубами.
- По городу с утра шатался?
- Нет. Почти весь день упражнялся с Истомой. Тока к вечеру вышел…
Истома был холопом Дворянинца. Вышеня знал, что отец часто поручал ему разные рисковые дела, о которых не принято говорить вслух, а то и шепотом. Истома был быстр, как белка, и опасен, как рысь. Вышеня с ним дружил (если можно представить дружбу между боярским сыном и холопом), потому что Истома показывал ему разные "подлые" приемы драки и владения ножом - уж чем-чем, а этим простонародным оружием холоп владел как никто другой.
- Тебя многие видели?
- Из знакомых - никто.
- Это любо… - Боярин огладил бороду, подстриженную коротко - на иноземный манер. - Тебе нужно уехать из Новгорода. Немедля! И надолго. Притом не по водному пути - там будет слишком много любопытных глаз - а по суше. Мало того, все будут знать, што ты уехал еще вчера. Запомни это! А с твоими друзьями я поговорю.
- Зачем ехать?! Куда? - всполошился Вышеня.
- Затем, что так надо! А куда - скоро узнаешь. Ужинай борзо и собирайся! А я тем временем распоряжусь, абы седлали коней и приготовили харч. С тобой поедет Истома…
Лишь когда Новгород оказался далеко позади, Истома перестал отшучиваться (он вел себя достаточно вольно не только с дворянским сыном, но и с самым Остафием) и наконец сказал, куда они держат путь - на Онего. Вышеня знал, что на Онежском озере есть земли, принадлежащие отцу, но никогда там не бывал. Да и вообще, туда ездил только Истома, в основном зимой, по санному пути. Оттуда он пригонял добрый десяток саней, груженных копченой и вяленой рыбой, а ближе к весне - кипы беличьих шкурок и другие меха. Онежская белка "шёневерк", как ее называли иноземцы, стоила больших денег, и отец имел на ней хорошую прибыль.
Сам же боярин по поводу своей вотчины на Онежском озере был удивительно немногословен. В нежелании отца распространяться на тему Онеги Вышеня заподозрил какую-то тайну. Однажды он прямо спросил его об этом. Отец грозно нахмурил брови и коротко ответил: "Не твоего ума дело!"
- Держи уши на макушке, - предупредил Истома боярского сына. - Места здесь глухие, разбойные. Того и гляди попадем в переделку.
Вышеня лишь пренебрежительно хмыкнул; несмотря на юный возраст он мало чего боялся. С младых ногтей его натаскивали отменно владеть любым оружием, ведь сын тысяцкого, командовавшего новгородским ополчением, должен стоять супротив вражеской рати, если придется, рядом с отцом.
Истома настолько хорошо знал дорогу, что и в темноте легко держал нужное направление. Лошадей отец дал весьма видных, ведь путь предстоял нелегкий и дальний. Те, кто знал толк в коневодстве, были бы в восхищении от их статей.
В XIV веке русское коннозаводство из-за нашествия монголов было разорено, поэтому почти полностью прекратилось поступление благородных и очень дорогих восточных жеребцов-производителей, которые назывались "фарь". Не желая походить на быстрых татарских наездников, русские князья и бояре предпочитали ездить на грубых и медлительных лошадях.
Но наступали новые времена и представление о боярской лошади - тяжелой и неповоротливой - начало меняться. Одним из первых, кто по достоинству оценил преимущество легких татарских лошадей, стал Остафий Дворянинец. Он взял и соединил резвость лошадей приволжской вольницы - разбойников, которые называли себя татарским словом "кайсаки", то есть наездники - с выносливостью немецких клепперов. Получились невысокие, но очень быстрые, выносливые и красиво сложенные лошади для тяжеловооруженных всадников.
Именно такими были жеребчики под Вышеней и Истомой. Их обучили не пугаться диких зверей (для этого в конюшне Дворянинца стояли клетки с волками и медведями) и, если придется, сражаться с ними зубами и копытами. Это свойство лошадей из конюшни тысяцкого уже успели оценить многие видные люди Великого Новгорода, и те продавалась по очень высокой цене, почти сравнимой с теми деньгами, которыми редкие любители расплачивались за персидских жеребцов.
- А што, боярин, не пора ли нам немного перекусить и маненько отдохнуть? - спросил Истома, когда они удалились на весьма приличное расстояние от Новгорода. - Знаю тут пещерку одну, в ней и лошади поместятся.
Небо уже посветлело и раннее утро разлило над озером, мимо которого они проезжали, большой жбан белого тумана.
- Согласен! Пора, - радостно ответил Вышеня. - Я голоден, как волк. - Он и впрямь сильно проголодался; после разговора с отцом ему кусок в горло не лез.
Пещерка действительно была хороша - просторная, защищенная от ветра и влаги густым кустарником у входа. Правда, увидев посреди нее большое черное пятно пепла, Вышеня немного встревожился, но Истома успокоил его:
- Не боись, боярин. Ужо извини - эту пещеру знаю не только я. Место ведь проходное. Мне вот тоже приходилось здесь несколько раз костры жечь. Но края тут дикие, и летом по бездорожью сюда трудно добраться. Ты уж сам в этом убедился. Вот зимой - другое дело. Да и какая надобность по лесам и болотам плутать? Так и сгинуть недолго.
- А вдруг разбойники? Вишь-ко, пепел-то свежий.
- Однако ты глазастый, боярин, - с уважением сказал Истома. - И то верно - пепел точно не прошлогодний… - Он взял щепотку пепла, растер между пальцев, понюхал. - Дней десять назад костер горел. Ну дак нам-то что? Ежели и останавливались какие люди здесь, то ныне они далеко. Располагайся, боярин, а я пока лошадок обихожу да сушняк для костра соберу…
Подкрепившись, решили немного поспать. Вышеня уже с трудом держал глаза открытыми, так сильно тянуло его после сытной еды в сон. Уснули оба в один момент, едва легли на постель из веток, срезанных Истомой. Лошади стояли здесь же; они задумчиво жевали сочную траву (труды все того же Истомы) и с вожделением косились на саквы с овсом, - запас на всякий случай - лежавшие рядом с тугими переметными сумами, в которых хранились продукты.
Проснулся Вышеня от того, что его кто-то грубо пнул под ребра. Он подскочил как ошпаренный и хотел схватиться за меч, но вместо него оказалось пустое место.
Пещера полнилась народом, разбойным с виду. При виде ошеломленного лица юноши все дружно заржали.
- А птенчик-то с норовом, - вполголоса сказал разбойник, заросший черной бородищей по глаза. - Чай, богатенький. Одежонка справная. Интересно, што там у него в мошне?
- Убери руки, Ворон, - вдруг раздался хорошо знакомый Вышене голос Истомы. - А то как бы чего не вышло, - голос доносился из дальнего конца пещеры, терявшегося в темноте.
- Кто там такой храбрый? - с деланным спокойствием спросил разбойник, судя по всему, атаман шайки, но острый кадык на его длинной шее начал бегать вверх-вниз.
Подручные Ворона, поначалу несколько опешившие, схватились за оружие. Оно было у них очень разношерстным. У одного - большой тевтонский меч, совершенно бесполезный в тесноте пещеры с ее низким потолком, у второго - рогатина, у третьего - дубина, окованная железом, у четвертого сулица - метательное копье, а у остальных - ножи, топоры и кистени. У некоторых имелись и луки, но они, за отсутствием налучий, висели не у пояса, а за спиной.
- Это я, Ворон, - ответил Истома и показался на освещенном месте, готовый в любой момент спрятаться в глубокой нише.
Разбойники подбросили в затухающий костер несколько сухих веток, языки пламени поднялись высоко, и теперь пещера предстала перед глазами собравшихся во всей своей дикой красе. Порода, в которой образовалось естественное углубление, изобиловала включениями слюды, и ее крохотные пластинки заиграли-засияли, будто драгоценные камни. Разноцветные зайчики запрыгали по человеческим лицам в безумном хороводе, подчиняясь игре повелителя огня, древнего бога русичей Сварога.
- Истома?! - удивился Ворон. - Ты што здесь делаешь?
- То же самое и я хочу спросить у тебя, - дерзко ответил холоп Остафия Дворянинца. Истома стоял с луком в руках, и его стрела метила точно в сердце атамана разбойников. А уж стрелял он, как говорится, дай бог каждому; Вышеня это точно знал.
Видимо, и Ворону было известно это мастерство Истомы, потому что он осторожно сказал: