Приземляясь на пол пещеры, пума задела какой-то шаткий предмет и чуть оступилась, но мгновенно обрела равновесие и выскочила в проем Вслед ей донесся душераздирающий вопль Таггарта и возбужденный лай гончей, сорвавшейся с поводка. Пума метнулась влево, к нагромождениям камней и бурелома, но тут ее настигла гончая. Кошка развернулась на бегу, выкидывая вперед огромную правую лапу, когти которой впились в шею собаки. Гончая замертво повалилась на землю, а пума помчалась вверх по склону.
Таггарт кричал и бился в агонии. Казинс судорожно рылся в карманах в поисках зажигалки. Он был так напуган, что, найдя наконец зажигалку, сумел высечь огонь только с четвертого раза. Его взору предстало ужасающее зрелище.
Таггарт извивался на полу пещеры. Его правая рука была зажата в капкане. Железные зубья сомкнулись в нескольких сантиметрах над его запястьем; из раны хлестала кровь. Казинс, с трудом сохраняя самообладание, крикнул Таггарту, чтобы тот не двигался, а сам бросился к своему коню, вытащил из сумки фонарь и аптечку и бегом вернулся в пещеру.
Опустившись на колени возле напарника, Казинс торопливо раскрыл аптечку, взял из нее кусок резиновой трубки и туго перетянул ею руку Таггарта над раной, затем опять выскочил из пещеры за крепкой веткой. Орудуя ею как рычагом, он разжал челюсти капкана и высвободил искалеченную руку. Таггарт к этому времени уже потерял сознание. Казинс подобрал три короткие палки и наложил самодельную шину.
Таггарту срочно требовалась медицинская помощь, но до базы на озере Муэскин-Джонни нужно было добираться более двух часов. Казинс знал, что раненый может умереть в пути: он потерял много крови и находился в состоянии шока. В дополнение ко всему полил сильный дождь и заметно похолодало, все это грозило осложнить состояние раненого.
Казинс подвел коней к пещере, отцепил большую флягу, привязанную к седлу вороного мерина, и, подойдя к Таггарту, плеснул воду на его лицо. Тот со стоном открыл глаза.
- Ты тяжело ранен, Уолт. Я постараюсь посадить тебя на лошадь, но ты должен мне помочь. Договорились?
- Поехали, Стив! - в слабом голосе Таггарта звучала решимость. - Кошка может вернуться в любую минуту, и тогда мне конец.
Казинс поднял товарища и вывел его из пещеры. Они продвигались мучительно медленно, останавливаясь едва ли не на каждом шагу, потому что раненый был не в состоянии идти. Наконец они добрели до вороного мерина. Казинс не без усилий водрузил Таггарта на коня и привязал к седлу. Изувеченная правая рука Таггарта была зафиксирована повязкой на груди. Казинс сел на своего коня и повел вороного вниз по склону.
За время кошмарного путешествия до базы состояние Таггарта резко ухудшилось. Из охотничьего домика раненого самолетом до ставили в больницу Смитерса, где ему оказали неотложную помощь и на санитарном вертолете переправили в Ванкувер. В тот же день Таггарту ампутировали руку почти до локтя.
На следующее утро в "Горное сафари" прибыл капрал Королевской канадской конной полиции, чтобы допросить Стива Казинса. Из Смитерса до озера Муэскин-Джонни полицейский добирался на машине, несколько часов трясясь по узкой ухабистой дороге, заросшей кустарниками.
Он вовсе не обрадовался, когда узнал, что свидетель еще не вернулся с рыбалки, на которую отправился вместе с клиентом, и даже обед из свежей форели, предложенный ему Эндрю Беллом, не развеял его раздражения.
За обедом капрал сообщил Беллу, что Таггарт пока остается в реанимационном отделении.
- Допрашивать его сейчас нельзя, поэтому мы хотели бы поговорить с мистером Казинсом. - объяснил полицейский.
Казинс, как раз вернувшийся с рыбалки, услышал последнюю фразу капрала и вознамерился расспросить его поподробнее о самочувствии своего напарника. Но полицейский его опередил.
- Вы Стивен Казинс? - осведомился он, отодвигаясь от стола. Получив в ответ кивок, он продолжал, придерживаясь сугубо официального тона: - Почему вы не сообщили В полицию о случившемся сразу же?
Казинс нахмурился:
- Я думал, вам из больницы позвонили. Я-то с какой стати должен докладывать в полицию?
- Это ваша прямая обязанность. Полиции необходимо докладывать обо всех несчастных случаях. А теперь расскажите, что произошло на той горе? - Капрал вытащил из кармана блокнот с ручкой и приготовился записывать.
- Ну… - Казинс почесал голову. - Дело было так. У Уолта есть кобыла. Она недавно ожеребилась. За два дня до того, как Уолт получил травму, к нему наведалась кошка. Она пыталась выкрасть жеребенка, но собаки Таггарта подняли такой лай, что он выскочил на улицу и пульнул в воровку. Была ночь, но луна светила, и Таггарту показалось, будто он зацепил кошку. Утром он обнаружил кровавые следы, тянувшиеся в гору. Мы решили пойти за кошкой и избавить ее от мучений.
Столь длинная речь была несвойственна для немногословного Казинса. Капрал уловил фальшь в его тоне и построении фраз, будто тот заранее отрепетировал свой рассказ. Было ясно, что Казинс что-то скрывает, и, когда он замолчал, полицейский нетерпеливо взглянул на него.
- А что случилось потом? Мне нужен полный отчет, мистер Казинс. Продолжайте.
Казинс сбивчиво изложил состряпанную на ходу версию. Взяв гончих, вдвоем с Таггартом они отправились по следам. Те привели их на склон горы Игл, где они и заметили пуму. Казинс имел в виду то место, где Таггарт в действительности подстрелил пуму, только теперь он заявил, будто его напарник вновь стрелял в кошку и ранил ее во второй раз. Затем он поведал, как они обнаружили убежище зверя.
Этот рассказ они с Таггартом заранее придумали на тот случай, если их уличат в браконьерстве, но, когда речь зашла о событиях в пещере, Казинс почувствовал себя менее уверенно.
- Мы решили, что эта тварь, скорей всего, умрет в своем логове, но не хотели, чтобы она мучилась, и поставили капкан. Так вот, Уолт как раз проверял его, когда кошка вдруг выскочила непонятно откуда. Она набросилась на Уолта и, я уверен, растерзала бы его, но наша гончая, которую я держал на поводке, вырвалась и кинулась на кошку. Та убила собаку и скрылась.
Капрала не удовлетворили показания свидетеля. Однако, когда допросили Таггарта, тот рассказал полиции почти то же самое. В его версии присутствовали незначительные расхождения с показаниями Казинса, но их отнесли за счет частичного расстройства сознания, вызванного тяжелой травмой. Расследование прекратили.
На следующее утро в ведущей ежедневной газете появилась большая статья под заголовком "Свирепая пума нападает на человека", которую телеграфные агентства мгновенно распространили по всему континенту. Таггарт и Казинс прославились на всю страну и даже за ее пределами. Первого молва окрестила героем, второго - его отважным спасителем.
Эндрю Белл, довольный столь широкой оглаской, повез на самолете телерепортера с бригадой операторов к месту происшествия. Съемки велись во время полета, и на борту звучал хорошо поставленный баритон комментатора:
- Где-то внизу, под нами, прячется коварный хищник, который подстерег Уолтера Таггарта и жестоко искалечил его. Врачам пришлось ампутировать Таггарту правую руку. Мы пролетаем над бескрайними горными просторами, немногие смельчаки, что живут здесь, опасаясь за свои жизни, запирают покрепче двери и держат ружья наготове.
Благополучно вырвавшись из пещеры, раненая пума во весь опор мчалась вверх по склону, стараясь держаться под прикрытием деревьев. Она не могла бежать долго, потому что, как и у всех кошек, у нее была узкая грудь и относительно небольшой объем легких. Через несколько минут она замедлила бег.
Теперь пума брела, страдая от боли, ибо рана вновь открылась и начала кровоточить. Вскоре пума вышла на звериную тропу, пройдя по ней немного, она остановилась и бросила взгляд в сторону пещеры. Убедившись, что охотники ее не преследуют, она продолжила путь и через восемьсот метров вышла к ручью. Пуму утолила жажду, затем обработала рану и подремала урывками, не теряя бдительности.
Спустя час она поднялась и вновь напилась из ручья. Ей хотелось есть, но стремление найти новое убежище возобладало над чувством голода. Она перебралась вброд через лесной ручей и побрела по звериной тропе.
Раненая пума шла весь остаток дня и всю ночь. К утру она отдалилась от своих преследователей почти на шестьдесят километров. Сначала она поднялась на вершину Игл и по глубокому снегу перебралась на противоположный склон горы. Спустившись по склону, она набрела на ручей, который вывел ее к перевалу Телкуа и реке Зимец, вдоль которой она прошла еще двадцать пять километров.
Когда восточные пики начали розоветь, пума ступила в большую долину. Тонкое обоняние подсказало ей, что в этой лесистой низине водится много дичи, запаха своих сородичей, которые могли бы помешать ей устроить свое будущее, она не учуяла. Обессиленная, забилась в трещину между валунами и проспала там до ночи, не ведая, какой переполох произвел ее прыжок на волю в царстве людей. Пробудившись, она села и опять принялась изучать звуки и запахи своих новых владений - в одной стороне унюхала барсука, в другой - сурка. Не укрылись от внимания пумы и послания, оставленные ее конкурентами.
Медведи ее не очень беспокоили; они питались главным образом плодами и корнями растений, насекомыми и падалью. Волки были опасными соперниками, но они знали, что отнимать добычу у пумы рискованно. Зато росомахи, быстрые и сильные, отличались непревзойденной наглостью.
Пума пренебрегла чувством голода и целый час сидела неподвижно, осваиваясь в новой обстановке, и лишь изредка вскидывала переднюю лапу, чтобы смахнуть комаров с морды и ушей Она не отвлекалась ни на секунду, прекрасно понимая, что ее жизнь зависит от знания окружающей обстановки.
Когда над долиной опустилась ночь, расцветив иссиня-черное небо бесчисленными блестками звезд, пума наконец поднялась и спустилась с камней. Она продвигалась, как обычно, бесшумно, часто останавливалась и вертела головой, принюхиваясь, всматриваясь и вслушиваясь и темноту, запоминая рельеф местности.
Неожиданно сменившийся ветер донес до нее запах чернохвостого оленя. С дрожащими ноздрями она свернула в сторону и крадучись, пошла на вожделенный запах.
Спустя десять минут она увидела добычу. На плоской возвышенности у небольшого ручья, протекавшего между пластов гранита и полевого шпата, паслись три оленя. Двое из них, упитанные и на вид резвые, стояли у самой воды. Третий, тщедушный и хилый, щипал траву метрах в десяти от них. Он дышал неровно и тяжело.
Припав брюхом к земле, пума беззвучно двинулась по склону холма. За пятнадцать минут она добралась до вершины. Потом, не отрывая взгляда от больного олешка, присела и прыгнула.
Олени возле ручья встрепенулись и метнулись прочь, предупреждая об опасности своего хворого приятеля. Тот повернулся, чтобы пуститься наутек, но пума, приземлившись в трех метрах от него, прыгнула еще раз. Передними лапами хищница нанесла олененку удар и сломала ему шею. Пума перетащила добычу в кусты и утолила голод.
Июль подходил к концу, и беременная пума начала искать логово. До родов оставалось несколько дней, а убежища для детенышей она еще не устроила.
Однажды ранним вечером пума набрела на изумрудное озерцо, которое питали речушки, бравшие начало на горных ледниках. Один из ручьев сбегал по склону остроконечной возвышенности и обрушивался на скалу. Прозрачная вода рассеивалась в воздухе веером тонких струй, падавших с высоты шестидесяти метров в лежавшее внизу озеро.
За пеленой брызг пума разглядела мелькавшие тени. Летучие мыши. Их колонии она иногда встречала в пещерах. Пума немедленно направилась к водопаду, ступая по сухим камням. Спустя некоторое время, преодолев целый ряд больших мшистых валунов, она ощутила мускусный запах, который доносился из каменной полости.
За водопадом пума обнаружила просторную пещеру. В глубине пещеры она увидела небольшую нишу с чашеобразным дном. Это было идеальное логово. На первых порах покатые стенки не позволят котятам выкарабкаться из ниши, да и вход в пещеру, скрытый водопадом, вряд ли привлечет чужое внимание.
Четвертого августа в течение семи часов пума родила троих крошечных котят - двух самочек и самца.
Первым из утробы матери появился самец. Он весил около полукилограмма и в длину, от кончика носа до кончика короткого хвостика, достигал тридцати трех сантиметров. Едва родившись, он ощерился, с шипением разевая и закрывая маленькую пасть. Это продолжалось до тех пор, пока мать не вылизала его насухо своим шершавым языком, оглашая своды пещеры нежным урчанием.
Она перевернула новорожденного на спинку и, осторожно прижимая его к полу большой лапой, перекусила ему пуповину, затем зализала маленькую ранку и ткнула первенца носом в один из шести налитых молоком сосков.
Котенок вцепился в сосок и не выпустил его изо рта даже тогда, когда у матери вновь начались потуги и она стала рожать второго детеныша - дочь, которая оказалась значительно меньше своего брата. О ней пума тоже позаботилась должным образом, как и о сыне. Пока котята сосали молоко, она произвела на свет еще одну самочку.
Вылизав вторую дочь и подтолкнув ее к соску, пума наконец-то получила возможность отдохнуть. Пушистые комочки копошились у ее живота и издавали чмокающие звуки, они дарили ей неведомое прежде ощущение умиротворения и покоя. Миленькие самочки были покрыты желтовато-коричневым пушком с черно-коричневыми пятнами, похожими на розочки леопарда. Их короткие хвостики обвивали темные колечки, мордочки украшали темные полосы, тянувшиеся от глаз К нижним краям носа. Котик отличался от кошечек цветом. Родимые пятна на туловище, хвосте и мордочке у него были такие же, как у сестер, но сам мех отливал молочной белизной.
Котята закончили первую в своей жизни трапезу и заснули, тесно прижавшись к матери. Пума, утомленная тяжким испытанием, тоже погрузилась в сон.
Глава 3
Первые несколько дней новорожденные котята тихо мяукали, если хотели есть, но большую часть времени спали около матери, а когда та покидала пещеру, чтобы утолить жажду, сворачивались в плотный клубок, ища уюта на ноге или ухе своего соседа. На четвертый день они стали более активными, неуклюже ползали и медленно карабкались друг на друга.
Самым подвижным оказался белый котенок. Он часто подползал к выходу из логова, определяя его местонахождение по прохладному воздуху, проникавшему в нишу из передней части пещеры. Мать неизменно выкидывала лапу и ловила его, затем, спрятав когти, втаскивала детеныша обратно в нишу. На десятый день котята прозрели. Белый самец первым увидел свет. Утром, когда его мать доедала в большой пещере койота, которого они убили и приволокла в свое убежище, он медленно открыл глаза. Он устремил взгляд к проему, на самое яркое место, и им овладело крайнее любопытство.
Покинув сестер, маленький кугуар направился к выходу. Он шел неуверенно, поскольку еще не умел координировать свои движения, но вскоре сообразил, что можно ориентироваться по запаху, оставленному на камне лапами матери. Он шатался, спотыкался, оступался, но упорно карабкался к источнику света. Ему потребовалось семь минут, чтобы преодолеть четыре метра, отделявших логово от короткого туннеля, который вел в главную пещеру.
Балансируя на краю проема, кугуар высунул голову из ниши. Его ослепил яркий луч света и оглушил шум водопада. С испугу он дернулся и, не удержав равновесия, кувырком полетел на дно пещеры, визжа во все горло.
Мать-пума, только что покончившая с койотом, услышала страдальческие вопли своего ребенка и стрелой бросилась на звук. В четыре грациозных прыжка она настигла своего невредимого, но перепуганного сына, утешила его ободряющим урчанием и, взяв в зубы, перенесла в логово.
Котята быстро подрастали и с каждым днем становились все активнее. В начале сентября, когда им исполнилось пять недель, белый кугуар весил уже три килограмма, на полкило больше каждой из своих сестер. Он был не только самым крупным из детенышей, но и самым неуправляемым и проявлял завидное бесстрашие. Едва мать уходила куда-нибудь, он тут же принимался обследовать большую пещеру, прекрасно усвоив, что в ее присутствии не следует выбираться из логова, потому что она немедленно с позором водворит его назад.
Однажды рано утром пума принесла в логово скелет оленя, чтобы котята поточили свои прорезавшиеся зубки. Заняв детенышей, она отправилась на поиски нового убежища.
Котята целый час, урча от удовольствия, лизали и грызли кости. После самочки заснули, а их братик решил отправиться на разведку. В то утро, завороженный радужной игрой брызг, которые переливались на солнце, проникавшем в пещеру сквозь туман, он набрался храбрости и пошел на свет. Он пробирался медленно, крадучись, прижимая уши к низко пригнутой голове, и все это время не сводил глаз с цели своего путешествия. Наконец он выпрямил ноги, поднял голову и прямо-таки прыгнул к выходу, жмурясь от яркого солнца. Его обдало брызгами. Котенок отскочил с громким воплем и агрессивно зашипел.
Ретировавшись на безопасное расстояние, он продолжил свои исследования. Котенок облизнулся, впервые в жизни пробуя на вкус воду. Она ему понравилась. Ободренный, он опять двинулся вперед и на этот раз, когда брызги посыпались на него, не остановился, а стал играть, ловя лапой капли. Он продвигался все дальше. И вдруг, впервые в жизни, оказался вне пещеры.
Деревья, водопад, озеро, величественные горы в снежных шапках, ослепительное солнце и огромное синее небо образовывали впечатляющую панораму, которая поначалу полностью завладела его вниманием. Потом до него донесся мелодичный клич пестрогрудой овсянки. Он стал прислушиваться, мотая головой, и наконец увидел птенца - пухлую птичку с коричневым оперением, сидевшую на пихте.
Наблюдая за поющей птицей, котенок осознал, что ощущает запахи овсянки, почвы, воды, каких-то животных и еще множество других. Это все были незнакомые ароматы, которые он не мог определить. Растерянный, он сполз с камня и помчался назад в пещеру, где оставался до возвращения матери, объявившейся только во второй половине дня.
Пума нашла новое логово в одиннадцати километрах от водопада и решила перенести туда детенышей в тот же день. Пещера находилась в западной части Хейзелтонских гор, у слияния рек Зимец и Каньон-Крик, на склоне, усеянном трещинами и валунами, среди которых котята всегда сумеют спрятаться, если медведю или волку вздумается напасть на них. Образовавшаяся в результате обвала пещера являла собой идеальное убежище. К ней прилегал большой оползневый участок, выстланный щебнем и каменными глыбами, откуда открывался прекрасный вид на раскинувшуюся виду местность.
В логове у водопада пума вылизала дочерей, потом взяла зубами за шкирку сына и покинула пещеру. Котенок, привычный к подобному обращению, висел спокойно - не визжал и не брыкался. Через час он был доставлен в новое логово, где пума выпустила его из пасти и облизала. Затем она угрожающе фыркнула на сына. Напуганный, тот забился в дальний угол пещеры. Пума не стала задерживаться. Не мешкая, она отправилась за меньшей из дочерей. К ночи ее три котенка были устроены в новом жилище.
К третьей неделе сентября белый котенок весил четыре с половиной килограмма, а его сестры - по три с половиной. Хвосты у них вытянулись, пятна тускнели. На белоснежном самце они почти полностью стерлись, только на мордочке и хвосте оставались еще темные отметины.