- Разумеется! - согласился канарец. - Несомненно, так оно и есть. Но всегда найдется человек, который больше других преуспеет в своем стремлении досадить дьяволу. Так чем вы могли ему досадить?
- Может быть, тем, что посылал проклятия в его адрес? - предположил Турок.
- Думаю, что нет. Скорее, вы чем-то ему напакостили. А если не ему самому, то кому-то из его слуг. Вы же знаете: того, кто обидит слугу Князя Тьмы, ожидают самые ужасные кары.
- Не-е-ет!
- Разумеется, это так. Разве вы сами этого не знаете?
- Никогда о таком не слышал...
- Но это так, - со всей серьезностью заявил Сьенфуэгос. - И теперь он каждую ночь будет пить вашу кровь, пока вы не умрете... Вот попомните мое слово! - прошептал канарец, вновь наклоняясь к самому его уху.
- Не случалось ли вам в последнее время обидеть кого-то, кто мог быть связан с Князем Тьмы?
Казалось, Бальтасар Гарроте по прозвищу Турок вот-вот упадет в обморок; он бессильно откинулся на спинку стула, будто сломанная кукла, и, тяжело вздохнув, хриплым шепотом произнес:
- Недавно я чуть было не отправил на костер одну ведьму.
- Не может быть!
Тот сокрушенно покачал головой:
- Вы разве не слышали, что донья Мариана Монтенегро сейчас находится под судом Инквизиции? Так вот, я выступал обвинителем по ее делу.
- О Боже! - присвистнул канарец. - Тогда все понятно: вы навлекли на себя гнев сатаны.
- Так значит, донья Мариана и впрямь служит сатане? - недоверчиво спросил тот.
- Не обязательно, - поспешил ответить канарец. - Вполне может статься, что она ни в чем не повинна, но вы прогневали Князя Тьмы уже одним тем, что использовали его имя в своих целях. Вы и впрямь считаете, что эта женщина, как там ее зовут, виновна в колдовстве?
Какое-то время Турок колебался; видимо, на этот больной вопрос он предпочел бы не отвечать; однако был настолько потрясен услышанным, а также загадочными следами на теле, что в конце концов все же признался:
- Нет. На самом деле я совсем в этом не уверен.
- В таком случае, почему вы на нее донесли?
- Потому что из-за нее погибли многие мои товарищи. Но это слишком долгая история, чтобы рассказать в двух словах...
- Тем не менее, она может привести вас к поистине ужасной смерти и вечному пребыванию в аду. Вы не замечали пятен крови на своей подушке?
- Вчера, - признался вконец растерянный собеседник. - Я не мог понять, откуда они взялись.
- Это Люцифер пьет вашу кровь и роняет на подушку ее капли. - Сьенфуэгос немного помолчал, прежде чем продолжить с большим апломбом: - То есть, конечно, не лично Люцифер, а его маленькие демонята, подсылаемые им как раз для таких вещей, но это ничего не меняет, - добавил он с такой убежденностью, что никому и в голову не пришло бы усомниться в его словах.
- И что же мне теперь делать?
- Если честно, вы мало что можете сделать.
- А если я буду спать с распятием?
- Положив его в ноги?
- Нет, - ответил собеседник, весьма напуганный перспективой стать жертвой приспешников сатаны. - Не в ноги, конечно. Положу в изголовье кровати или повешу на шею. И буду спать, не снимая сапог.
- Вы собираетесь провести всю жизнь в сапогах и с распятием на шее? - многозначительно усмехнулся канарец. - Не думаю, что это удачное решение.
- Тогда что же мне делать? - воскликнул Турок. - Каким образом удалось спастись вашему кузену?
- Он примирился с демоном.
- Примирился с демоном? - недоверчиво переспросил бедняга. - Объясните мне на милость, каким образом можно примириться с демоном? Для того, чтобы примириться с Богом, нужно просто исповедаться, но я не думаю, что у демона есть место для публичных покаяний.
- Конечно, такого места нет, - согласился Сьенфуэгос, едва сдерживая смех. - Но думаю, что это все же можно сделать.
- Совершив какую-нибудь мерзость?
- Мерзость? - переспросил Сьенфуэгос, на сей раз искренне удивленный. - Что вы хотите этим сказать?
- Когда Господь налагает епитимью, он, как правило, велит сделать доброе дело; а Князь Тьмы, значит, наоборот - должен потребовать сделать что-то дурное.
- Честно говоря, я никогда не задумывался над этим вопросом, - признался канарец. - Но вряд ли Князь Тьмы требует именно этого.
- Тогда чего же он требует?
- Я не очень в этом разбираюсь, но думаю, что, если демон от вас не отстанет, быть может, вам стоит отозвать свое обвинение против этой ведьмы?
- Отозвать обвинение? - в панике воскликнул Бальтасар Гарроте, которому вдруг показалось, что мир перевернулся с ног на голову. - Но это невозможно!
- Почему же невозможно?
- Потому что у меня есть основания для этого обвинения. И очень серьезные.
- Если ваши основания настолько серьезны, что вы готовы пожертвовать собственной жизнью и спасением души - воля ваша. В противном же случае советую вам хорошенько подумать. Что до меня - то я выполнил свой долг, предупредил вас об опасности, несмотря на то, что вы - последний человек в этом мире, с которым мне хотелось бы иметь дело. Прощайте, кабальеро!
С этими словами он встал, церемонно откланялся, окинул его долгим взглядом, полным сострадания, как если бы смотрел на умирающего, и удалился, даже не оглянувшись, с видом человека, не желающего видеть столь безмерных страданий.
Между тем, несчастный Бальтасар Гарроте застыл, подобно ледяной статуе, словно кровь застыла у него в жилах. Его охватила паника, и некого было в этом винить, ведь для человека начала XVI века намного естественнее было объяснить происходящее вмешательством демонов, нежели происками своенравных летучих мышей, которые вместо того, чтобы спокойно питаться фруктами и насекомыми, как в его родной Андалусии, повадились тайком пить кровь мирно спящих людей.
Любой из этих летающих кровососов способен высосать и переварить за ночь до семидесяти граммов крови; при этом они никогда не приближаются к своим жертвам до тех пор, пока те не погрузятся в глубокий сон. Их слюна содержит вещество, обладающее обезболивающим действием, так что спящий не может почувствовать, что стал жертвой зловредного хищника, точно так же, как почти невозможно обнаружить укрытия этих крылатых вампиров, где они прячутся днем.
Хитроумный Сьенфуэгос прекрасно знал, что в эту ночь маленькие крылатые гости вновь поужинают кровью перепуганного Турка, поэтому он ничуть не удивился, когда увидел, что уже на рассвете следующего дня тот стучится в дверь особняка капитана де Луны.
- Ты не можешь отозвать обвинение! - немедленно сказал виконт, когда помощник сообщил ему о своих планах. - Если ты это сделаешь, гнусный вонючий монашек решит, что это я тебя заставил, побоявшись потерять свое имущество, если Ингрид осудят.
- Мне плевать, кто что подумает, - сухо ответил тот. - Меня волнует собственная жизнь и душа.
- С Инквизицией шутки плохи!
- А с дьяволом - тем паче! - и Турок показал две новые отметины на мочке уха. - Сегодня ночью я спал с забаррикадированной дверью и запертым окном. Я едва не задохнулся, но ни один комар не проник в мою спальню. Однако, когда я проснулся, то обнаружил вот эти следы и лужу крови на подушке, - он затряс головой, готовый вот-вот разрыдаться. - Нужны ли вам еще доказательства? Одни лишь духи способны проходить сквозь стены! - он протянул вперед дрожащие ладони. - У меня уже нет сил, чтобы удержать бокал в руке. Так какое мне дело до этой проклятой Инквизиции?
- А я? Чем я-то провинился?
- Вы? - резко переспросил тот. - Вы втянули меня в это дерьмо, не предупредив, что эта чертова ведьма служит Князю Тьмы.
- Ты и вправду так думаешь?
- А вы сами разве не видели? Она превратила озеро в пылающий ад, а теперь меня осаждают полчища демонов, - Турок яростно сплюнул. - Никогда я не боялся ни мавров, ни негров, ни христиан, все мое тело покрыто шрамами, а уж сколько раз я смотрел в лицо смерти! Но одно дело - честно погибнуть в бою с оружием в руках, и совсем другое - позволить приспешникам сатаны выпить до капли собственную кровь...
- И кто же предупредил об опасности, которая тебе якобы грозит?
- Один славный парень из Алькаррии по прозвищу Силач, который убивает мула одним ударом.
- Я слышал о нем. Он действительно так силен, как говорят?
- Мне он таковым не показался, но уж коли он сумел свалить мула и выиграть пари - думаю, и впрямь силен. Даже кузнец теперь хочет с ним встретиться, - Турок глубоко вздохнул. - Но вернемся к нашему делу. Я не желаю вам зла, но собственная жизнь и душа мне дороже. Так что я скажу брату Бернардино, что передумал и вовсе не уверен, будто видел в тот вечер на палубе именно ее, и дело следует закрыть.
- А если ты его не убедишь?
- Тогда, по крайней мере, Князь Тьмы увидит, что я пытался это сделать, и перестанет считать меня врагом.
- А если священник заявит, что это я на тебя надавил?
- Я смогу убедить его, что он ошибается.
- Каким образом? Рассказав ему байку, как тебя преследуют демоны? Ты хоть представляешь, что может случиться, если Святой Инквизиции станет известно, что слуги Люцифера каждую ночь пьют твою кровь, потому что ты подал ложное обвинение?
- Я предпочитаю не думать об этом.
- Скорее всего, мы все закончим жизнь на костре: ты, я, Ингрид и даже Фермина, если будешь упорствовать.
- Даже костер не так страшен, как все муки, что мне приходится терпеть, - заявил Турок. - По крайней мере, огонь очистит меня, и моя душа предстанет перед Создателем чистой и обновленной, - он цокнул языком. - Лучше вытерпеть несколько минут страданий, сгорая на костре, чем гореть в адском пламени целую вечность.
- Не могу с этим согласиться, - горячо возразил виконт де Тегисе. - Вечный огонь - слишком отвлеченное понятие, никто в наше время не может быть уверен, что он действительно существует. А вот как горит человеческая плоть и кровь на кострах Инквизиции, я видел неоднократно.
- Как вам будет угодно, капитан, - твердо заявил Бальтасар Гарроте, давая понять, что уже принял решение, и никто не заставит его изменить. - Видит Бог, ничто не страшит меня так, как Святая Инквизиция, ее допросы и пытки; но если этой ночью меня снова посетят эти твари, то завтра утром с первыми лучами солнца я брошусь к немытым вонючим ногам монаха и буду умолять его спасти мою душу.
6
В тот день, когда Турок, он же Бальтасар Гарроте, пришел к брату Бернардино де Сигуэнсе, чтобы уговорить его отозвать обвинения против доньи Марианы Монтенегро, францисканец повел себя так противоречиво, что положение только усложнилось, поскольку монах никак не мог понять этой перемены.
- Почему? - чуть ли не с кулаками набросился он на Турка.
- Вы же сами заставили меня над этим поразмыслить, - ответил Турок. - Возможно, я поторопился с выводами, и существуют другие объяснения случившегося.
- Какие, например?
- Не знаю.
- Если вы их не знаете, то значит, возможный союз доньи Марианы с сатаной по-прежнему остается такой же серьезной причиной, как и любая другая, - заметил монах.
- Конечно, - согласился слегка сбитый с толку наемник. - Но я лишь хочу, чтобы вы поняли - вероятно, силы зла не имеют к этому никакого отношения.
- А капитан де Луна? В какой степени он повлиял на это удивительное решение?
- Ни в какой, - заверил Турок. - Скорее наоборот, он предупредил меня о возможной опасности, и что в такой сложной ситуации вы можете вообразить, будто он на меня повлиял.
- И это вполне естественно, - признался брат Бернардино. - Это весьма подозрительно - ведь вы решили отозвать обвинение спустя всего несколько дней после того, как он узнал, что в случае если донью Мариану осудят, Инквизиция конфискует всё его имущество.
- Даю вам слово чести, что капитан на это не повлиял.
- Такое слово мало что значит в этом случае, дон Бальтасар, - сердито ответил монах. - По вашей вине эта женщина несколько месяцев провела в темнице, ее друзья в бегах, горожане раздражены, а меня не оставляют глубокие сомнения, которые даже мешают спать. И вы думаете, что можете просто вот так дать слово?
- Простите!
- Сожалений недостаточно! - в голосе монаха звучала ярость, почти немыслимая для обычно столь учтивого человека. - Вы причинили слишком много вреда, и я должен знать истинные причины таких серьезных обвинений, а что еще важнее, почему вы, рискуя подвергнуться наказанию, решили их отозвать.
- Мой мотив - искренняя убежденность, и не думаю, что существует более страшное наказание, чем муки совести.
- Я вижу, вы побледнели, - заметил монах. - К тому же дрожите, как в лихорадке. Пожалуй, вы и впрямь кажетесь больным, но все же я никак не могу поверить, что столь плачевное состояние вызвано муками совести, которая вас, насколько я могу судить, никогда особо не тревожила, - он выдержал ироничную паузу. - Сколько людей вы убили на своем веку, дон Бальтасар?
- Не знаю, не считал. Но я убил их в честном бою.
- Так вы полагаете, что вели себя честно, сражаясь под знаменами короля мавров против христиан?
- Я никогда не сражался против христиан, а моя роль в этой войне слишком ничтожна, чтобы ее обсуждать. К вашему сведению, даже сама королева меня не осуждала. Более того, она высоко оценила мое стремление остановить эту кровопролитную войну.
- Ну хорошо, - согласился крошечный францисканец. - В конце концов, я не вправе вмешиваться в дела, выходящие за пределы моей юрисдикции. Если сама королева сочла возможным вас простить, закроем эту тему. Но меня интересует другое: почему ваша совесть, которая прежде никогда вас не мучила, хотя имела для этого куда более веские причины, именно сейчас довела вас до такого состояния, что теперь я вижу перед собой лишь тень того человека, каким вы были всего десять дней назад?
- Возможно, близость смерти заставила меня повзрослеть.
- Близость смерти? - удивился монах.
- Вас это удивляет? Посмотрите на меня! У меня нет сил шевельнуть ни рукой, ни ногой, я чувствую себя совершенно разбитым, перед глазами у меня все плывет, и каждое утро мне все труднее вставать с постели.
- Попросите цирюльника, чтобы он пустил вам кровь.
- Кровь? - в ужасе воскликнул наемник. - Вы что, хотите загнать меня в могилу до срока? Кровь мне самому нужна, у меня не так много ее осталось.
- Почему вы так в этом уверены? - спросил священник, не упуская ни единого слова.
- Посмотрите же на меня: мое лицо прям-таки зеленое! И эта слабость, что сводит меня в могилу. Не нужно быть цирюльником, чтобы понять: этот землистый оттенок кожи - отнюдь не признак грозящего апоплексического удара, а скорее наоборот.
- Интересно.
- Что здесь может быть интересного? - разозлился Турок. - Вы что, увлекаетесь медициной?
- Да, пожалуй, - согласился брат Бернардино де Сигуэнса. - Только я лечу души, а не тела. Но я и в самом деле впервые слышу, чтобы совесть действовала подобно медицинской пиявке.
- Думайте что хотите, - фыркнул Турок. - Я сделал свое дело, а как поступать дальше - решать вам.
- Нужно подумать.
- Ваше право.
- Это даже не право, а нечто гораздо более сложное и глубокое, - заметил монах с угрожающей серьезностью в голосе. - Еще Бернар Гуи, Великий инквизитор, предупреждал, насколько опасно может быть оправдание виновного. Слишком часто за спиной кающегося стоит не Бог, а сам дьявол.
Если бы это было возможно, Турок бы побледнел еще больше, но его кожа и так уже стала белой и почти прозрачной, и лишь бегающий взгляд и дрожь в голосе выдавали, насколько его всполошило упоминания дьявола.
- Не ищете черную кошку в темной комнате! - воскликнул он. - Я готов взять на себя ответственность за это злосчастное деяние и принять любую епитимью, какую вы на меня наложите, но отказываюсь признавать, что снизошедший на меня божественный свет может исходить от дьявола.
- Только Святая Церковь вправе решать, божественный ли это свет или что-то другое, - ответил францисканец. - Не подобает быть столь высокомерным, чтобы присваивать себе право, которое никому не принадлежит. Я собираюсь тщательно изучить этот случай и обещаю вам, что приложу все усилия и выясню всё, вплоть до мельчайших деталей.
- Так вы отпустите ее на свободу?
- Не сейчас, - сухо ответил священник.
- Почему же?
- На то у меня есть причины, но совершенно очевидно, что, если есть хотя бы один шанс на миллион, что вы действуете по велению Князя Тьмы, я считаю своим долгом оставить донью Мариану под стражей, пока не получу доказательств того, что она не связана с силами зла.
- Разве не во власти человека искупить то зло, что я невольно причинил? - смиренно спросил наемник.
- А разве во власти человека вернуть мертвым жизнь? Или честь - тем, кто ее потерял? - возразил монах. - Вам следовало подумать, и хорошенько, основательно подумать, прежде чем запустить ту машину, которую не в вашей власти остановить.
- Зато это в вашей власти.
- У меня нет такой власти, и никогда не было, - покачал головой монах. - А теперь оставьте меня. Я должен покаяться перед Господом и испросить у него совета.
- А мне что делать?
- Молиться, если умеете. И главное, не покидать остров, если не хотите, чтобы я приказал заковать вас в цепи.
- Я не в том состоянии, чтобы куда-то уехать, - ответил Турок.
Так оно и было, а кроме того, Бальтасар Гарроте не сомневался, что куда бы не завела его злосчастная судьба, в этом мире нет места, где можно спрятаться от взора Бога или дьявола.
Остаток утра он провел в часовне доминиканского монастыря в бесконечных молитвах, а потом до самого вечера просидел на берегу реки, позабыв о мориске Боканче, которая, несомненно, высосала бы из него последние силы. С наступлением темноты он отправился на постоялый двор в слабой надежде найти там таинственного Силача, который как сквозь землю провалился с того самого дня, когда предупредил его о грозящей опасности.
Часом позже Турок заметил его у входа, и бросился к нему, как цепляющийся за соломинку утопающий, заставив сесть рядом.
- Воистину святые небеса послали мне вас! - радостно воскликнул он. - Бог услышал меня! Мне просто необходимо было с вами увидеться!
- Вот как? - удивился канарец.
- Кто еще может дать мне добрый совет, если не человек, которому я обязан жизнью? - Турок глубоко вздохнул и крепко сжал Сьенфуэгосу руку. - Я это сделал! - снова воскликнул он.
- Что вы сделали?
- Отозвал обвинение.
Несколько мгновений Сьенфуэгос лишь ошарашенно глазел на Турка, поскольку хотя и надеялся, что его смелый план сработает, даже в самых безумных мечтах не предполагал, что успех последует так скоро.
- Это точно? - спросил он наконец.
- Разумеется! Сегодня утром я встречался с братом Бернардино де Сигуэнса.
- А кто это такой?
- Инквизитор.
- И что же он сказал?
- Посоветовал мне молиться, - Турок задумчиво посмотрел на собеседника. - Думаете, это поможет?
- Возможно. А что он собирается предпринять в отношении доньи Марианы?
- Понятия не имею. Думаю, что и он тоже.
- Но вы же отозвали обвинение!