Архипелаг Абдынарал
Между длинным полуостровом Байгабыл, на котором мы пробыли несколько дней, и коротким и широким полуостровом Балай озеро глубоко прорезает берег узким заливом Балыктыколь, что в переводе означает "рыбный". По его середине почти от самого начала залива тянутся один за другим мелкие острова - настоящий архипелаг. У выхода залива, почти против поселка Каракумы, в котором сейчас находится рыбозавод "Алгазинский", расположен последний остров архипелага. Местные жители его называют "Шайтанарал", то есть остров Дьявола. Все остальные острова объединены общим названием Абдыкарал.
С самого угла залива Балыктыколь мы и начали посещение архипелага, с первого и крошечного острова. Он оказался большим гранитным монументом, с одной стороны обросшим зеленым тростничком. Здесь жила только пара воронов, опекавшая единственного вороненка. Птенец еще не умел летать, нелепо раскрыв клюв, испуганно смотрел на меня, помахивая жиденькими крыльями.
На этом островке любили отдыхать бакланы. На светлом граните они оставили множество "визитных карточек".
Второй островок выглядел округлым и зеленым холмом. Он зарос селитрянкой и терескеном. Эти два вида кустарничков преобладают здесь. С одной стороны к острову примыкал участок зеленого тростника. Островок диаметром около семидесяти метров был густо заселен птицами. В камнях гнездились три пары галок. На большом кусту селитрянки находилось большое, сложенное из палок гнездо серой цапли. С десяток серебристых чаек подняли страшную панику, а их бедные пуховички моментально покинули остров и отправились плавать. Перепуганные общей паникой, вылетели из гнезд несколько молоденьких галчат. С громкими негодующими криками выскочила из-под камней пустельга. Все это общество пернатых относилось терпимо друг к другу.
Наш мотор приготовил сюрприз. При заводке деревянная ручка на застрявшей во флянце веревке, раскрученная затарахтевшим двигателем, с силой ударила меня по плечу, а затем по пальцам левой руки. На плече оказались две кровоточащие ссадины, а два пальца руки мгновенно опухли и посинели. Поход по острову был испорчен.
На следующий день плывем на другой островок, тоже в бордюре зеленых тростничков. Недалеко от него мель, едва показавшаяся из-под воды. На ней сидели чайки, выстроившись аккуратной цепочкой. Но едва наш "Пеликан" приблизился к берегу, чайки, покинув косу, обеспокоенные, улетели на свой островок. А дальше все происходит как обычно: чайки взвиваются над островком, кричат, серые их птенчики бросаются в воду. Беспокоясь за их судьбу, я вынужден поспешно обойти островок и ретироваться. На нем главные хозяева - серебристые чайки, колония галок и две пустельги. Только одна пара! Хищникам не полагается селиться близко друг к другу.
Остальные острова архипелага, кроме острова Дьявола, я просматриваю издалека, не желая нарушать покоя птиц. Самый большой из них (его названия узнать не удалось) расположен против крошечного и полузаброшенного селения Сарыкамыс. Он очень живописен, сильно изрезан, на нем два больших озера, соединенных узенькой проточкой с Балхашем, несколько чудесных пляжей. Одинокие курганы венчают самые высокие участки островка, а на небольшой равнине вблизи берега вижу круг, диаметром около десяти метров, выложенный из крупных камней, полузанесенных почвой.
Отличная еда
Здесь, на берегу залива Балыктыколь, едва только начинают сгущаться сумерки, изо всех укромных уголков, из-под камней и кустиков, а больше всего из прибрежных тростниковых зарослей выбираются кровососущие комары и спешат к нашему биваку. Днем они не решаются покидать укрытие, опасаясь гибельного зноя и сухости. Где им, таким маленьким да с тонкими покровами, летать в жару!
- Слабаки! - с презрением говорит о них Николай.
Но мне кажется, лучше комары, чем гнусные слепни. Мы сидим под тентом, пережидая страшный зной, а вместе с нами снизу на тенте примостились слепни. Предугадать их нападение невозможно. Тихо и незаметно, один за другим они садятся на тело и вонзают в кожу свой массивный хоботок. И успевают вовремя увернуться от удара. Из-за слепней нельзя сбросить с себя лишнюю одежду. От них, начавших охоту на человека, не отвяжешься. Слепень будет тихо, тайно и настойчиво продолжать попытки нападения. Даже в лодке, вдали от берега, нет от них спасения. Отличные летуны, они, видимо, с берега замечают добычу. Думается, что такая способность выработалась у этого кровопийцы с давнего времени, когда дикие животные, спасаясь от гнуса, забирались в воду.
Почему слепни нападают на человека? Найдется ли человек, который выдержит, когда такая большая муха пронзит кожу толстым хоботком и напьется крови? Был ли хотя бы один слепень-удачник, который дал потомство, напившись человеческой крови? Подобное же недоумение вызывают иксодовые клещи. Ни одного из них, раздувшегося до размера фасоли за несколько дней сосания крови, не потерпит ни человек, ни даже его давнишний обезьяноподобный предок. И все же они продолжают бессмысленное нападение на человека. Очень быстроногие пустынные клещи-гиаломмы, преследуя человека, заползают на него, но, как бы опознав ошибку, присасываются исключительно редко. Слишком давно этот клещ обитал совместно с человеком и приобрел к нему инстинкт спасительного равнодушия.
Когда спадает жара и приближаются сумерки, слепни исчезают. Но в это время появляются комары. Природа мудро распределила время деятельности кровососов: одни деятельны днем, другие - в сумерки и ночью.
- Слабаки, - продолжает храбриться Николай, отмахиваясь от комаров, но сам поспешно прячется от них под полог, не удосужившись как следует подготовиться к ночлегу.
К счастью, и комары и слепни на северном берегу Балхаша водятся только местами.
Сегодня особенно жарко, и поэтому так назойливы слепни. Кровопийцы охотятся за нами, и мы отплачиваем им тем же. К концу дня я с удивлением замечаю, как со всех сторон к нашему биваку поспешно и деловито мчатся муравьи-бегунки. Раньше их не было. Неужели этих неугомонных созданий привлекли остатки нашей еды? К подобным вещам, я знаю, они равнодушны. Что-то случилось в муравьином обществе!
Загадка оказалась несложной. Муравьям-охотникам удалось притащить в муравейник убитых слепней, и тогда был объявлен аврал. Слепень - отличная еда. И свеж, и мягок, и нетяжел. И… пошла заготовка провианта!
Шайтанарал
В конторе рыбозавода Алгазы, находящегося в поселке Каракумы, единственном на северном берегу восточной половины Балхаша, вежливо осведомились о цели нашего приезда. На мой же вопрос о том, почему так назван остров - Шайтанарал, ответили, что сейчас толком никто об этом ничего не знает. Как-то старики говорили, что он издавна считался плохим: кто на нем побывает, с тем случится несчастье, болезнь или еще что-либо нехорошее.
Думалось, не зря назвали остров дьявольским, было что-то с ним связано значительное и несчастливое. Но прошли столетия, а название осталось. Да ради одного названия стоило посетить остров! С берега он выглядел неказистым, маленьким. Самый последний из архипелага залива Балыктыколь, он как бы замыкал собой их цепочку у входа на просторы Балхаша.
Отъехали от поселка несколько километров, преодолев сыпучие пески, забрались на полуостров, почти голый и усеянный большими глыбами красного гранита, и стали готовиться к поездке на остров. Что он собой представляет - посмотрим. А вдруг найдем следы какого-либо "шайтана"? Но едва уселись в лодку, как у самого штуцера лопнул шланг. Поломка была незначительной. Отрезав негодный конец, следовало его надеть на штуцер и для верности переставить стальное стягивающее полукольцо. Но Николай, как часто с ним случалось, запротестовал:
- Не нужно полукольцо, обойдется. Знаю я эти заводские премудрости. Увидите, проходит без него мотор не один год.
Как же, он - капитан корабля, штурман, моторист и механик - разве может последовать советам своего пассажира?!
До острова совсем недалеко. Вблизи берега, куда правил лодку Николай, вода по цвету предупреждала о том, что мелко, есть подводные камни. Но и здесь Николай показал свое упрямство:
- Не беспокойтесь, проскочим за милую…
Незадачливый капитан не успел договорить фразу, как мотор с грохотом зацепил за камни, за лодкой в воде протянулась полоса густого взмученного ила. Гребной винт уцелел, но шпонка поломалась.
Островок казался неприглядным. Серый щебень, чахлая растительность да множество почерневших и давным-давно выброшенных штормом тростниковых окатышей. Когда-то слегка выходившие на поверхность воды небольшие скалы послужили опорой для гальки и щебня, и бурный Балхаш постарался: нанес их несколькими валами.
Южный кончик острова выглядел забавно: походил на лихо закрученный хвостик гигантского ската. На нем сидела стая черных ворон и молча, не шелохнувшись, как мне показалось, сосредоточенно, наблюдала за мной. Птицы взлетели неохотно и лениво, когда я подошел к ним близко. Более ничего не было примечательного. Стал перевертывать тростниковые окатыши. Но под ними не было даже обычных завсегдатаев - прибрежных уховерток. И вдруг под одним увидал парочку самых настоящих домовых мышей. Выглядели они отлично, полненькие, с превосходной лоснящейся шерсткой. Поблескивая черными бусинками глаз, они не особенно растерялись и не спеша скрылись под перевернутым окатышем, явно проявив ко мне любопытство.
Домовые мыши в Средней Азии часто живут в поле, но к зиме многие переселяются в жилище человека, оправдывая тем самым свое название. Как же эти два поселенца оказались здесь? Перекочевали из поселка весной по льду да так и остались здесь на лето? Задумался о мышках, и до моего сознания не сразу дошли крики Николая. Он стоял над лодкой и размахивал руками. Оказывается, во время стоянки шланг сорвался со штуцера, конец его опустился ниже бачка, заполненного почти до верха горючим, и добрая его часть вылилась в лодку. "Заводская премудрость", по определению Николая, все же была необходима. Бензин для резиновой лодки был опасен.
Долго возились, наводя порядок. Потом на обратном пути несколько раз глох мотор из-за того, что в горючее частично попала вода, и уже на биваке пришлось немало повозиться, чтобы обезопасить наше суденышко от горючего и масла. Да, остров действительно оказался с шайтаном. Впрочем, с нашим водителем лодки всегда что-либо случалось, и, если быть суеверным, на всех островах должны были действовать против нас шайтаны.
Остров, соединяющийся с материком
Едем дальше по северному берегу восточной части Балхаша и вскоре видим маленький островок. На карте он обозначен пятнышком без названия. Миражи жаркого дня раздвоили его на две горизонтальные полосы. На верхней он выглядел волнистой полоской, будто из-за близко расположенных на нем друг к другу курганов. С материка к острову тянется длинный и узкий выступ. Косой его назвать нельзя. Мелеющий Балхаш обнажил косу от островка, от конца которой до материка не более двухсот метров. Остров начал соединяться с сушей.
Подобраться на машине поближе к острову не удалось. Гряды очень сыпучего песка с примесью мелкого щебня преградили путь. Ямы в песке с затолканными в них кустиками, палками и досками красноречиво свидетельствовали о том, с каким трудом приходилось вытаскивать машины обратно легкомысленным водителям, вознамерившимся пробраться дальше.
С длинного выступа полуострова, позади нашего пути, виднелся поселок-рыбозавод Каракумы.
Складывать лодку не хотелось, поэтому я решил переправиться через узкий пролив на надувном матрасе, благоразумно оставив все вещи в машине. Встречные волны основательно охладили мой пыл мореплавателя, и, чтобы добраться до островка, пришлось немало поработать руками и ногами.
Едва я достиг берега, как с небольшой отмели поднялась стая уток пеганок и атаек. Вся она, видимо, состояла из молодежи, пренебрегшей заботами о потомстве: в это время их взрослые сородичи высиживали яйца или даже начали выкармливать выводки и оберегать их от многочисленных врагов. Подобные объединения холостяков встречались среди гусей, журавлей и многих других птиц. Впрочем, могла сказаться и другая причина. Обмелевший Балхаш не в состоянии дать приют птицам, и часть из них не стала заводить потомства. Сколько же было прежде гнездящихся на озере уток, гусей, журавлей, цапель, бакланов, пеликанов, не говоря уже о различных чайках!
Островок был мал, но красив. Ярко-белую полосу из камней, выглянувших на поверхность после отступания воды, оттенял бордюр камней черных. Затем шла каемка свежей зелени тростничков и каких-то других растений, похожих на капорцы, затем росли тамариски и чингиль. Дальше всех от воды укоренилась широкая полоса курчавок, сплошь покрытая красно-коричневыми семенами. Она очень красила островок, далее покрытый желтыми, выгоревшими на солнце растениями. Со всех сторон синело озеро, ровный горизонт его с севера прерывался короткой темной и такой заманчивой полоской из густых деревьев; на противоположном далеком южном берегу в озеро впадала река Каратал.
Меня встретила тревожными криками дружная колония луговых тиркуш. Тиркуши не чайки, рыбу не ловят, но здесь они не испытывают недостатка в пище. Все кустики густо облеплены целыми тучами ветвистоусых комариков. Чтобы успокоить птиц, пришлось отойти подальше от берега с их гнездами и подняться на высокую часть острова.
Вся возвышенная часть островка оказалась в курганах. Те, кто возводил курганы, видимо, жили на другой стороне озера в устье реки Каратал у пресной воды.
Кроме курганов вдали виднелись какие-то желтые бугры с темными столбиками. Но едва я прошел к ним десяток метров, как желтые бугры неожиданно зашевелились, темные столбики на них закачались, стали еще длиннее, и передо мною с земли поспешно поднялось небольшое стадо верблюдов. Животные повернули в мою сторону головы: появление человека на необитаемом островке их явно обеспокоило. Корабль пустыни, говорят, плавать не умеет, сюда загнали животных по льду еще ранней весной на все лето.
Тиркуши, отстав от меня, передали эстафету преследования крикливым крачкам. Их истеричные возгласы действовали на нервы. Беспокойство птиц не было беспричинным, и мне пришлось внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на яички или на нежных крохотных пуховичков.
Курганы были старинные, все сложены из крупного щебня, принесенного с берега. Возле каждого находились группы камней. Время изменило их расположение, но иногда они сохраняли очертание правильного круга или прямоугольника. Возле одного из них каменный круг был сложен из больших, вкопанных торчком камней. Все это напоминало сакские захоронения.
Едва я приблизился к самому большому кургану, как с его вершины, заставив вздрогнуть от неожиданности, вылетела утка-пеганка и, обеспокоенная, стала носиться вокруг. На кургане оказались две довольно крупные, возможно, ранее принадлежавшие лисам норы, в которых и поселились утки. Светлая почва бутанчика возле нор вся истоптана птичьими лапками. Желая успокоить утку, я поспешно покинул большой курган, но был вынужден возвратиться к нему. Его окружало темное кольцо, но не из камней, а из засохших растений петросимония сибирика. Какие-то особенные почвенные условия, возможно созданные случайно человеком около двух тысячелетий назад, сказывались до настоящего времени. Для крохотных кустиков кеурека, покрывавших всю сухую и высокую часть островка, этот круг был недосягаем, и на нем они не росли.
Вот и конец островка. На небольшом маячке высотой около семи метров, сооруженном из уголкового железа, рядом с сигнальной лампочкой, автоматически зажигавшейся с наступлением темноты, расположилось гнездо воронов. Два родителя, громко каркая, взлетели мне навстречу, в то время как пара великовозрастных птенцов напряженно всматривалась в нарушителя их покоя.
Возвращаясь обратно, я увидел, как один из родителей угощал своего отпрыска птенчиком чайки, очевидно, воспользовался последствием переполоха, устроенного птицами. Недалеко от косы с лежащим на ней надувным матрасом я миновал верблюдов. Застыв как изваяния, с презрительно недоброжелательной гримасой на мордах, они не сводили с меня взгляда своих, как мне показалось, злобных глаз. Добравшись до матраса, я с облегчением улегся на него и, подгоняемый волнами, приблизился к берегу.