После посвящения в воины индеец пошел навестить черноокую девушку. Она приняла его тепло, гордясь им, - ведь он с таким мужеством прошел тяжелые испытания; об этом красноречиво говорили открытые раны на его груди [* Здесь речь идет о ритуальном танце, который танцуют юноши во время посвящения. Будущего воина привязывают к столбу тонкими ремешками, продернутыми через петли, надрезанные на его теле. Во время танца юноша резким движением должен оторваться от столба. (Прим, перев.)]. Она радовалась, что ее жених честно выполнил обет и постился пять дней и пять ночей, а не пошел на обман, как это делали некоторые молодые люди, запасаясь на время поста кусочками вяленого мяса. И она больше не противилась ему, и он услышал ответ, которого так долго ждал... Закрыв лицо шалью, как это принято у индейских девушек, она в смущении протянула ему руку и прошептала обещание. И ей захотелось посмотреть на то место, где ее жених постился пять суток и которое так полюбилось ему.
И вот в солнечный день Месяца Ягод они простились с родителями, как будто уезжали в далекую страну, на самом же деле молодые отправились в соседние горы - на перевал, где росла старая сосна, чтобы провести там медовый месяц. Под ее тенистым шатром, на лужайке, усеянной цветами, они разбили вигвам из шкур бизонов. Несмотря на то, что подъем был крутым, они захватили с собой много домашней утвари, так как везли свое имущество на травуа - тележке-волокуше, запряженной лошадьми. Уже несколько поколений индейцев, кочевавших на просторах Великой Равнины, занимались охотой на мустангов - одичавших лошадей, брошенных бледнолицыми исследователями с Юга.
Когда супружеский лагерь был разбит и лошади вернулись с пастбища, молодой воин принес своей жене форель, которую поймал в ближнем ручье, и ягод с поляны; принес он и букеты цветов для убранства вигвама, свежей оленины и еще сосновых ароматных веток для постели. Он нарвал вишневых листьев, подсушил их немного у костра и сделал из них душистую подушку для любимой. А потом разжег большой костер, надел на голову повязку с двумя орлиными перьями и нарядился в самый лучший костюм, вышитый бисером и украшенный бахромой. Это был подарок молодой жены - она готовила его тайком и терпеливо вышивала, веря, что счастливый день настанет.
Юноша вынул из пестрого мешочка небольшой барабан, расписанный яркими узорами, и запел; он обещал в своих песнях, что станет вождем, а она, сидя рядом у костра, слушала его с волнением и разделяла надежды; руки ее, привыкшие трудиться, усердно чистили скребком шкуру только что убитого оленя, над пламенем она вялила оленину, варила ягоды и жарила форель.
Они были очень счастливы. Дерево заботливо простирало над ними ветви и посыпало землю хвоей, выстилая мягкий ковер.
Но вот словно какой-то стон раздался в густой зелени ветвей. Старая сосна знала, что, как все живые существа, которые гостили у нее, и эти двое не проживут долго; она переживет их и снова будет одинока - такова была ее судьба: жить и жить, в то время как другие умирают... И сосне захотелось сделать молодых счастливыми, пока они подле нее.
Как-то ночью юному воину приснилось, что около вигвама сидел огромный бурый медведь с серебристой меткой на груди. И так живо было сновидение, что юноша встал и выглянул из вигвама. Не найдя никого, он снова лег спать. Наутро он ничего не сказал жене о своем сне, боясь ее испугать. Она же, едва успев открыть глаза, начала рассказывать ему, что видела во сне огромного бурого медведя со светлой меткой на груди, которая напоминала выгнутый кверху лук и отливала серебром. Медведь сидел перед вигвамом, освещенный луной, и жестикулировал передними лапами, словно пытался что-то сказать. Тогда воин признался, что и ему тоже приснился медведь, что это, должно быть, вещий сон и что гризли надо немедленно сделать жертвоприношение, чтобы умилостивить его дух, - ведь медведь был покровителем молодого индейца. И юноша положил оставшийся у него табак в череп медведя, привязал, как знамя, свой самый красивый кушак, расшитый бисером.
А сосна затрепетала от радости всеми своими ветвями, и индеец думал, что и дух медведя тоже радовался.
С тех пор он всегда рисовал медведя на своем щите и на колчане, а жена вышивала бисером этого зверя, украшала праздничную одежду мужа, предназначенную для торжественных церемоний. И какую бы одежду ни надевал воин, на ней всегда можно было разглядеть неяркое изображение медведя или коричневые тона естественной окраски зверя.
Позже индеец ежегодно совершал свое путешествие к перевалу в горах, где росла старая сосна, и проводил ночь у ее подножия. И снова, и снова ему снился медведь, будто охранявший его во время сна. И каждый раз юный воин приносил дары, чтобы поблагодарить дерево и умилостивить дух медведя. Это бывало всегда летом, в ту пору, когда созревали ягоды. И каждый год он обновлял свою зарубку на стволе сосны, очищал от смолы шрам незажившей раны со следами зубов медведя и никогда не забывал положить табак в череп.
Но однажды индеец появился в необычном виде. Он пришел обнаженным, лишь в поясной повязке, да вокруг талии затянут кушак, расшитый бисером, на котором висели широкие ножны; ноги обуты в мокасины. Лицо и тело его были расписаны малиновой, желтой и белой краской в каком-то причудливом узоре. Повязка из орлиных перьев высокой короной украшала голову, а длинные концы ее крыльями спускались на спину. В руках воин держал длинную трубку, украшенную орлиными перьями и иглами дикобраза.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как индеец юношей впервые посетил горный перевал. За эти годы он совершил много военных подвигов, сбылась его юношеская мечта - он стал вождем. Теперь он пришел сюда, взволнованный очень тревожными событиями, ему необходимо было излить свою душу перед деревом и просить помощи у медведя-покровителя, которого он называл Братом.
Наступили тяжелые дни. Назавтра ожидали большое сражение с бледнолицыми - они наводнили прерию шумными толпами и отнимали землю у индейцев, от битвы с ними зависела судьба его родовой группы.
Индеец зажег свою трубку и, держа ее в вытянутых руках, повернулся сначала на Восток, потом на Запад, на Север и на Юг. Вот он поднял трубку вверх, к Солнцу, которое боготворил, и опустил вниз, к Земле, он называл ее Матерью. Потом он закурил и выпустил дым сначала между ветвями сосны, а затем в череп медведя. Отступив на шаг, поднял руки в умоляющем жесте и склонил голову, украшенную трепещущими орлиными перьями.
В тишине раздался его звучный голос:
- О ты, великое Дерево, страж гор.
О ты, дух Медведя, мой Брат.
Вы - мои покровители.
Выслушайте меня.
Только об одном прошу вас:
сделайте меня сильным в битве.
Помогите моему ножу и топору сразить бледнолицых.
когда они станут отнимать наши дома.
Дайте силу моим рукам,
чтобы они не устали сгибать лук
и пускать меткие стрелы в врага.
Помогите быть храбрым на поле битвы.
Не для себя я об этом прошу.
Не ради славы буду теперь сражаться,
но ради спасения моего народа,
моих детей и моей жены.
Бледнолицые разбрасывают индейцев,
как буран снежные хлопья.
Солнце индейцев на закате.
а Солнце бледнолицых высоко.
Как хлопья прошлогоднего снега.
мы исчезаем.
Сделайте меня сильным в битве.
Вы - мои защитники.
о мои Братья,
услышьте _меня!
И старая сосна заколыхала своими ветвями, из ее густой зелени словно вырвался вздох и послышался шепот: "Мужайся, мы с тобой".
А среди теней почудился шепот духа медведя: "Я буду рядом с тобой, я могуч в битве".
Совершив жертвоприношение, индеец поспешил вниз по склону горы в прерию, к своему народу. По пути ему показалось, что из темноты, откуда-то позади него, доносились глухие звуки шагов огромного зверя, который шел вслед за ним. И воин сказал:
- Мой Брат медведь следует за мной.
И это придало ему храбрости, и он стал обдумывать план битвы, которая надвигалась.
Вбежав в вигвам, где собирался совет вождей, он воскликнул:
- Начнем военный танец! Быстрее делайте приготовления, и мы победим. Наши надежды очень сильны сейчас. Пусть юноши распишут себя боевой краской. Бейте в барабаны, трещите трещотками, свистите в свистки... Пусть раздается военный клич: "Мужайтесь, завтра мы победим!" - И он снова воскликнул: - Мужайся!
Это был пароль, который, ему чудилось, он услышал от медведя в горах.
Но, когда на рассвете появились бледнолицые солдаты, оказалось, что они лучше вооружены, превосходили индейцев численностью и лошади их были сильнее. Своими ружьями, револьверами, саблями они сеяли смерть в индейском лагере, никого не щадя. Солдаты стреляли в женщин, несущих младенцев за спиной, иногда одной пули было достаточно, чтобы убить двоих. Они косили саблями девушек, юношей, стариков и детей, когда те пытались бежать. Убийства сопровождались хохотом и бранью этих извергов в голубых мундирах. Теснимые бледнолицыми, индейцы в отчаянии бежали в горы, к перевалу. Солдаты, преследовавшие их, не смогли туда перевезти свои пушки, а крупные лошади кавалеристов не в силах были подниматься по крутым склонам гор с быстротой индейских пони.
Индейцы разнуздали своих маленьких лошадей и отвели их на пастбище в безопасное место на перевале, а сами сражались пешие. Меткими стрелами они косили солдат одного за другим, потом настигали их в засаде, отнимали оружие, амуницию и продолжали сражаться в горах, повернув ружья бледнолицых против них самих.
А потом на поляне, где росла сосна, произошла решающая битва. Индейцы сомкнулись дружно вокруг священного дерева, и оно оказалось в центре битвы. И в самый разгар боя вождь все время чувствовал рядом с собой медведя, но только не того, спокойного, миролюбивого, а быстрого, ужасного, грозного. И от этого рука его становилась более твердой, с каждым ударом томагавка он набирал новую силу, и никто не мог устоять в борьбе с ним. "Как медведь", - шептались индейские воины между собой.
А грозное эхо битвы грохотало и металось между сосной и скалами, и казалось, что и дерево и скалы были тоже участниками битвы. Орлы описывали широкие круги, парили с криками над политой кровью землей.
И высоко над пороховым дымом, пылью и грохотом возвышалась сосна - величественная, спокойная и суровая, словно полководец, который наблюдает с высоты и обдумывает план сражения.
Успех перешел на сторону индейцев. Они сражались ожесточенно, отчаянно, мстя за гибель своих семей. Теперь у них были сабли, пистолеты, ружья, и они бились с врагом не на жизнь, а на смерть. Солдаты тоже были храбрыми, но их связывали в движениях тяжелые сапоги и узкие мундиры, и они не могли состязаться в быстроте и ловкости с обнаженными краснокожими.
Индейцы вышли победителями - предсказание вождя сбылось. И он рассказал собравшимся воинам, как помогло им могучее дерево и как дух медведя сражался ожесточенно бок о бок с ними. И каждый из оставшихся в живых индейцев принес свой дар к подножию сосны. Теперь она стала дважды священным деревом: под ее сенью произошла последняя отчаянная битва, которая принесла им победу. Череп медведя все еще висел на ветке, он был украшен, как гирляндами, затейливо вышитыми бисером поясами. Оперенные украшения, расписные щиты, военные сумки и другие ценные вещи были положены к стволу дерева или же повешены на его ветках в знак благодарности.
И этому не стоило удивляться. Уже давным-давно мудрые старцы племени черноногих предсказали, что, пока живет Дерево, и они будут жить, но если Дерево погибнет, они будут изгнаны с Великой Равнины. И еще говорилось в предсказании, что, если черноногим суждено погибнуть раньше или же покинуть эти места, Дерево рухнет на землю. А вот теперь под его священной сенью они одержали победу.
Но сердце сосны было встревожено, и душа медведя печальна. Что будет, когда воины вернутся в свой лагерь и начнут считать убитых?
Там, среди сорванных вигвамов и дымящихся пепелищ, лежали истерзанные трупы женщин и детей. И среди них вождь разыскал свою жену и двух юных сыновей. Скорбь народа была так велика, что он не обмолвился словом о своей безвозвратной утрате, безутешном горе.
В сумерках он покинул разоренный, опустошенный лагерь и поднялся по склону горы на место битвы. Он остановился молча под сенью дерева. Тяжелые вздохи отчаяния вырвались из его груди, когда нахлынули воспоминания. Здесь он провел счастливые дни медового месяца. И образ черноокой девушки, такой нежной и застенчивой, доверчиво переступившей порог его вигвама и одарившей его счастьем, возник перед ним как живой. Он с трудом сдерживал рыдания. Овладев собой, вождь приветствовал дерево и медведя четким торжественным жестом, поблагодарив за победу.
Да, такая была победа! Он бросился ничком на ковер из опавшей хвои, посреди даров благодарности, принесенных воинами, и, уткнувшись лицом в корявый корень сосны, зарыдал. Теперь он уже не был воином, он был просто человеком.
Кругом царила смерть, и никто не увидел его горя. Лишь огромные ветви сосны ласково склонились над‘ним, и тень медведя появилась рядом - гризли сидел совсем неподвижно и пытался что-то сказать, но не мог - видно, от горя.
Под утро роса стекала каплями с игл сосны, и казалось, что падали тихие слезы на человека и на умолкшее поле битвы. Сюда пришла Победа. Но она затерялась на этом горном перевале и была предана Забвению.
Бледнолицые нахлынули на землю индейцев в таком бесчисленном множестве, что небольшие отряды кочевников не в силах были выдержать их натиск. Индейцев уничтожали безжалостно. Там, где бледнолицые не могли покорить справедливой войной и силой закона, они нарушали договоры, разоряли страну, подвергали людей изгнанию, спаивали индейцев, приучая их к виски. В короткое время были целиком уничтожены огромные стада бизонов, безжалостно подорван родовой строй индейцев, искоренены их обычаи, верования, их язык и искусство.
Волна переселенцев, приехавших почти со всех концов света в поисках земли, наводнила страну, как саранча, и заполонила ее. Высокомерные и жадные, они уничтожали всех, кого не могли подчинить себе, и все, что не могли использовать. Дым от лесных и степных пожаров заслонил полуденное солнце. Огромные территории страны мало чем отличались от бойни, потому что бескрайние прерии теперь были почти непроходимыми из-за ужасного зловония, распространяемого миллионами убитых бизонов. Тысячи осиротелых телят, чьи шкурки не годились охотникам-спекулянтам, умирали от голода.
Те немногие индейцы, которые выжили, стали бездомными в своей собственной стране и были загнаны в резервации. Здесь они находились под властью правительственных чиновников - агентов, которые мало что знали об индейцах и не всегда отличались честностью. Началась горькая и безнадежная борьба, в которой некоторые индейцы опозорили себя, став перебежчиками; одни с овечьей покорностью, другие с низким раболепством, в зависимости от темперамента, помогали врагу в кознях против своего народа. Всякого рода подонки, порой мало чем отличавшиеся от наемных убийц, занимались охотой на индейцев и проявляли ничем не оправданную жестокость, какая бывает у отъявленных негодяев, которым терять уже нечего. Они же вербовались на службу разведчиками и проводниками при военных отрядах колонизаторов. Изредка встречались в этой роли и порядочные люди, полюбившие суровую жизнь на индейской границе. Однако слишком много было злостных убийц, удовлетворявших свои преступные страсти, не рискуя быть вздернутыми на виселицу.
Враги убивали друг друга без разбора, с несказанной жестокостью: одни боролись за то, чтобы захватить, другие - чтобы не отдать залитую кровью землю. И люди и животные, обитавшие в прерии, измучились, потеряли доверие друг к другу и не подпускали к себе близко. И, кто знает, быть может, чувство полной безнадежности нередко толкало людей на измену.
В пограничных городках, размножавшихся как грибы, тюрьма и ночной кабак были нередко главными зданиями; здесь, среди колонизаторов, выросло целое поколение разбойников и головорезов, которые терроризировали население, убивали и грабили, бунтовали против установленных законов и порядков [• И теперь, когда я пишу эти строки, мало что изменилось. Разница лишь в том. что арена действия этого разбоя передвинулась дальше на Восток и что воинствующие искатели приключений измельчали. (Прим, автора.)].
А индейцы, обездоленнные и обессиленные, молчаливо наблюдали, как бледнолицые ссорились и дрались между собой из-за обладания землей, которая не принадлежала никому из них.
Цивилизация пришла на Запад, но Запад теперь одичал. "Дикий Запад", воспеваемый в песнях и прославленный на страницах романов и повестей, был в зените своей славы.
Вековечная сосна была свидетельницей всех перемен, но, казалось, оставалась безучастной. Она стояла неподвижно на перевале гор, суровая и безмолвная.
Много лет спустя после исторической битвы, теперь уже давно забытой, старый человек поднялся по тропе, которая вилась по цветущему лугу горного перевала. Человек шел очень медленно, неуверенным шагом, как ходят люди, чьи силы иссякли и жизненный путь подходит к концу. Когда он подошел к одиноко стоявшей сосне, перед которой расстилалась там, далеко внизу, бескрайняя равнина, он сел на один из выступавших корявых ее корней, и, погрузившись в раздумье, долго смотрел вдаль.
Он увидел там жилища людей, разбросанные повсюду, но только не индейские вигвамы, а деревянные дома бледнолицых, - они стояли на земле, разделенной на правильные квадраты, подобно шахматной доске. Стада бизонов, которые передвигались в былые дни по пастбищу, словно движущийся ковер, уже не оживляли больше прерию. От них остались лишь кости, сваленные в огромные кучи, целые горы костей; местами кости были выложены в высокие, широкие штабеля вдоль железной дороги, чтобы удобнее было погрузить их и отправить на удобрение. Старик хорошо это знал, потому что сам все видел.
И он сидел молча в печальном раздумье, и взгляд его был устремлен на бескрайние просторы равнины.