Сидел Анисим Никитич вместе с Кузьмичем в самом углу, под иконами. Сергею казалось, что место довольно неудобное, однако из слов он уяснил, что это "красный угол" – самое почетное место. Сам он поместился по левую руку от Кузьмича, вроде как спаситель… Около пасечника опять задремал дедушка Афиноген, клонясь на Прохора, своего сына, нестарого мужика, обладателя роскошной бороды, блестящей и аккуратной. За ним поместились еще двое: совершенно седой Матвей, лет сорока, с не менее седой бородой, фасоном немного похожей на ту, что носил Дамблдор, – длинный узкий клин, и Андрюха – парень лет тридцати с красным шрамом через лицо. Тихо расспросив Кузьмича, Сергей узнал, что шрам тот получил в боях. Вот только в каких именно, он уточнять не стал.
С другой стороны стола расположились женщины, периодически отбегавшие, а то и выбегавшие из избы по своим делам. Из-за этого мельтешения Сергей не только имен не запомнил, но и не очень ориентировался, кто из них кем кому приходится. Присутствовали две старушки, к которым уважительно относились все, так что Сергей так и не разобрался, чья они родня. Может быть, и всех, как Кузьмич. Две усталые женщины, дочери дедушки Афиногена, были сестрами Прохора. Куда делась жена последнего, опять-таки никто не уточнял. То ли две, то ли три сестры, одна из которых была женой Матвея, крутились, как юркие змейки, вокруг стола, иногда присаживаясь и тут же вскакивая. Все три (или две), темноволосые, стройные, действительно напоминали змеек. Особенно Сергею приглянулась одна, самая юная и гибкая… Одна молодая девушка была женой Андрюхи. Ее взгляд откровенно настораживал, какой-то он был потухший и безжизненный. Впрочем, сам Андрюха тоже живостью не отличался. Хотя что можно было ожидать от обитателей мест, где всего пять лет назад прокатилась война?
Единственное, что не нравилось Сергею, – это женская одежда. Если мужчины были одеты примерно так, как и можно было ожидать от деревенских, – сапоги, пиджаки, подпоясанные рубахи разных цветов, кепки немного странные, с околышем, то вид женщин прямо-таки вызывал сочувствие. Особенно на взгляд москвича XXI века.
Длинные темные юбки, глухие кофты, шерстяные (это летом-то!), у всех на головах платки. Из всего тела видны только лицо и руки. Даже молодые женщины были одеты так же, хотя Сергею казалось, что деревенские девушки должны носить платья. Такие легкие (ситцевые, во!) с цветочками, до колена… Фиг. Глухо до самого пола.
Самогон – штука небезобидная, поэтому через некоторое время в голове, и без того больной, зашумело. Игривые мысли толкались в мозгу. Захотелось представить здешних молодок в современной одежде. Для эксперимента Сергей мысленно раздел одну, жену Андрюхи, и последовательно одел в бикини, мини-юбку, деловой костюм… В итоге пришел к выводу, что лучше всего она смотрелась бы в обтягивающих джинсах и коротеньком топике. Можно даже полупрозрачном.
Занятый модельерными идеями, он не сразу заметил окончание празднования: народ постепенно вылезал из-за стола, прощался с хозяевами. Интересно, а куда ему теперь деваться? Навряд ли его пустят на постой и будут кормить бесплатно. Сейчас подойдет Кузьмич, скажет: "Ну, что, гостенек, пора и честь знать. Дуй куды хошь". И что? Куда пойдешь? Пешком до Загорок? А там его тоже не ждут, подпрыгивая от нетерпения…
– Сяргей, – присел рядом на лавку Анисим Никитич, – ты куда собяраешься податься?
– Ага, – включился задремавший было Кузьмич, – где родня-то твоя жила хоть помнишь?
– Не помню, – с горечью протянул Сергей, – ничего не помню. Один остался.
– Ня грусти, – обнял его за плечи Кузьмич, – ня пропадешь. Такой парень, как ты, да штоб пропал? Как ты их, мазуриков – вжик, вжик…
…Ага, уноси готовенького. Тут вспомнились убиенные, и все съеденное и выпитое чуть не оказалось на полу.
– Кузьмич, – глухо, как через вату, послышался голос Никитича, – ты цего? Парень молодой, в боях не бывал, можа, энто у няго и вовсе первые…
"Первые покойники", – договорил неделикатный внутренний голос, и Сергея все же стошнило на пол. Вернее, на землю, потому что Кузьмич с Николаичем… тьфу, Никитичем… успели вывести его на улицу. Стало полегче. Правда, вернулась заглушенная было самогонкой головная боль.
– Ты, Сяргей, не унывай, – усадил его на лавку под стеной Кузьмич, – цем смогу – помогу. Хошь – до Загорок довязу, хошь – до Пяскова, если ты свою родню вспомнишь. А хошь – у нас в Козьей Горе оставайся…
…Сергей Вышинский – козий горец. Пошутил тогда над названием…
– …девку тябе найдем, парень ты здоровый, завядете хозяйство. Да вон хоть…
– Погодь, Ляонтий, – тормознул его Никитич, – человек еще в себя не пришел, а ты его уже оженить хочешь. Не видишь, больной он…
Голоса куда-то уплыли, затем вернулись.
– …у мяня. Слышишь, Сяргей, – потряс за плечо Кузьмич, – говорю, у меня перяноцуешь сягодня. А потом…
Голос опять уплыл.
– Что… потом… – И язык тоже отказывается служить… Нет… Это не самогон… Наверное, и вправду заболел… Ночь отлежать в лесу на сырой земле – это тебе не хухры-мухры…
– Сяргей, Сяргей. – Теперь за плечо тряс Николаич… Никитич… – Ты у нас в дяревне остаться не думаешь?
– Можно. – Язык вернулся в подчинение. – Только кому я тут нужен?
Кому ты вообще ЗДЕСЬ нужен?
А ТАМ ты кому нужен-то был?
– Пахать я не умею. Ничего не умею…
– За это не пяреживай, – хлопнул по плечу Никитич, – я же говорил, надумаешь – научу.
– Чему?
– Как цему? Ты што, не слышал? Я же говорил, помощник мне нужен. Я-то староват уже становлюсь. А батрака нанямать по ныняшним вряменам…
Батрак – это вроде бы наемный сельхозрабочий…
Никитич замолчал.
– Да, – покивал Кузьмич, – по ныняшним вряменам это…
– В батраки, значит, зовете?
Славная карьера – от менеджера по продажам в деревенские чернорабочие. Репу выращивать до старости.
– Да не в батраки, беспонятливый!
А чего тут не понять. По факту – батрак, а по документам – нет. Зарплату в конвертиках платить будешь, Никитич?
– Не в батраки, в помощники. Што наработаем – по-цестному. Я думал, сын помогать будет, а он…
Понятное дело. В город, за лучшей жизнью.
– Уехал?
– Ага, уехал, – неожиданно зло стукнул кулаком по колену Никитич, – в Могилевскую губернию.
Почему в Могилевскую?
– Казаки Булак-Балаховича его порубали. Еще в девятнадцатом.
– Так ты меня в сыновья взять хочешь?
– Счас! Сын у меня один… Был. Походишь в плямянниках. Двоюродных.
* * *
– Арте…
БАМ!
– …факт! Блин! Блин-блин-блин!
Как голова болит! Мало того что болела весь день, так теперь резко подскочивший Сергей с размаху въехал в низкий потолок.
– Что? – ухнул с печи проснувшийся Кузьмич.
К вечеру полил дождь, похолодало, гостеприимный хозяин закряхтел, пожаловался на боль в суставах и устроился спать на теплой лежанке.
– Сергей, што случилось?
– Ничего. Сон плохой приснился.
– А-а… – протянул Кузьмич и заворочался, засыпая.
Сергей заснуть не смог. Он лежал на выделенном ему спальном месте – тех самых антресолях над дверью, называемых полатями, укрытый толстой овчинной шубой – тулупом (такое чувство, как будто не в России, столько слов новых и непонятных). Прямо над головой нависал потолок. От тулупа густо пахло кожей и шерстью. Но спать мешало другое. Артефакт!
Сергей наконец-то вспомнил, что предшествовало его пробуждению в лесу. Он был в музее, затем попытка спереть медную пластину, меч, разрезавший руку, кровь, залившая узоры… Затем он кладет руку в углубление. И все. Дальше он приходит в себя в лесу. Значит, виной всему именно тот медный артефакт. Получается, он забросил Сергея в прошлое (если это все же не розыгрыш). Видимо, артефакт, обнаруженный в музее, где лежали колдовские прибамбасы, действительно оказался магическим. Ни о чем подобном, в смысле о предметах, магически перебрасывающих в прошлое, Сергей не слышал, но это не значит, что таких предметов не существует. Многолетнее увлечение фэнтези не то чтобы заставило верить в существование магии, но сделало ее чем-то вполне возможным.
Сергей лег поудобнее и начал размышлять. Ситуация, в которой он оказался, имела по крайней мере четыре объяснения. А значит, его дальнейшие действия могут иметь четыре направления.
Первое, самое простое: он спит и ему снится сон. Выпил, покурил, вот и мерещится ему, что он в прошлом. А на самом деле лежит, тихонько похрапывая, у костра, и, чтобы вернуться в настоящее, достаточно проснуться. Однако при тщательном анализе предположение пришлось отбросить – Сергей посчитал, что если человек во сне поймет, что он спит, то проснуться для него – плевое дело. Однако вот что-то не получалось.
Второе, неприятное: он не спит, он просто сошел с ума. Версия, похожая на "сонную", но объясняющая, почему он не может проснуться. Психи из собственного бреда так легко не выныривают. Значит, все окружающее – его собственная галлюцинация, а он сам – в дурдоме, в палате с мягкими стенами. К счастью, против подобного (Сергей, как и любой нормальный человек, панически боялся сойти с ума) было три обстоятельства. Во-первых, как помнилось, сумасшедший никогда не считает себя сумасшедшим. А раз он считает себя сумасшедшим, значит, он не сумасшедший. Правда, с другой стороны, может быть, он как раз сумасшедший, который считает себя нормальным на том основании, что он думает, что он сумасшедший… Хватит! А то и правда заплетешь себе извилины в морской узел. Вторая причина не быть психом: реальность окружающего. Мозг человека не может сочинить подробную картину мира. А все вокруг слишком реально: от пахучего тулупа до лягушачьего концерта, доносящегося с пруда. Наконец в-третьих, человек обычно сходит с ума на том, чем увлекается. Вот если бы он попал в фэнтезийно-магический мир, тогда версия сумасшествия была бы основной. Но большевиками Сергей никогда не увлекался и не видит причин, с чего бы его перемкнуло именно на двадцать пятом году. Значит (фу-ух!), он не псих.
Третье, чуть менее неприятное: все-таки розыгрыш. Может быть, какой-то безумный миллионер именно таким образом развлекается: построил деревеньку (правда, видок у нее довольно старый, но, может быть, он давно забавляется) и периодически заманивает в нее несчастных прохожих, чтобы следить за их потугами выбраться из прошлого. Так, подумаем… Его вырубило сразу после прикосновения к артефакту. Как это можно объяснить в рамках версии с розыгрышем? Ну, скажем, Денис работает на того самого миллионера и заманивает жертв в музей. В артефакте спрятана тоненькая игла со снотворным – дотронулся и отключился. Невозможность предугадать, куда он пойдет? Скажем, ловко упрятанный жучок-маячок. Следили за ним на экране пеленгатора и, как только он вышел на дорогу, выпустили Кузьмича. Уж больно вовремя тот появился. Агент Кузьмич запудрил мозги жертве и притащил ее сюда, в Козью Гору, деревню, населенную сплошными актерами и наверняка напичканную видеокамерами. Как в этом фильме с Джимом Керри, как там его… А, "Шоу Трумана"! Реальная версия? Ну… Если честно, то очень сильно притянутая за уши. В ее рамках невозможно объяснить смерть беспризорников (если допустить, что они тоже актеры). Вернее, не столько смерть, сколько реакцию Кузьмича. А именно ее отсутствие.
Ну и наконец, четвертое: он действительно в прошлом, в двадцать пятом году, и с этим нужно как-то жить. А вот как?
Сергей ничего не знал о крестьянской жизни, кроме того, что была она очень тяжелой и беспросветной. В принципе этого достаточно. Прожить остаток жизни батраком хитрого Никитича? С утра до вечера пахать землю? Не-эт, не о такой судьбе он мечтал всю жизнь. А с другой стороны, что делать?
Сравнивая свою судьбу с книжными историями про провалившихся во времени, Сергей пришел к выводу, что ему крайне не повезло. В какое-то зверски неинтересное время его перенесло. Обычно попаданцы либо оказывались в прошлом где-то незадолго до Роковой даты, то есть двадцать второго июня сорок первого года, и успевали прорваться к Сталину. После чего русские выигрывали войну с меньшими потерями, герои становились ближайшими советниками и чуть ли не лучшими друзьями всех известных исторических личностей. Либо попадали в совсем уже дикие времена, где моментально варили порох из подручных средств, строили заводы, фабрики, мануфактуры, ковали в деревенской кузнице радио и запускали спутники в космос. И опять-таки становились либо вождями, королями, адмиралами, либо людьми, глубоко уважаемыми всем окрестным народом за мудрость, храбрость, изобретательность и прочее. Это герои книг. А он?
До войны еще добрых шестнадцать лет. Правда, Сталин уже пришел к власти, но все равно слишком уж большой промежуток. Просто не поверит. Все равно что где-нибудь в восемьдесят четвертом году подойти к молодому разведчику Володе Путину и сказать, что через шестнадцать лет он станет президентом России. Пристрелит, как провокатора. Это Путин. А уж у Сталина тем более не заржавеет…
Учить по примеру многочисленных книжных последователей местных жителей уму-разуму? А чему, собственно, он, Сергей Вышинский, менеджер-недотепа и реконструктор-неудачник может их научить? Как землю пахать? Ха-ха. Как мечом махать? Два ха-ха. Сразу вспоминается эпизод из Индианы Джонса. Ну, тот, где перед Индианой машет саблей одетый в черное выпендрежник, после чего следует выстрел, мечемашец падает мертвым, а Индиана прячет пистолет и идет по своим делам. Ну, что еще ты знаешь полезного? Как впарить покупателю партию сахара? Как играть в "Дум"? Как ползать по Интернету? Ха-ха, ха-ха, ха-ха… Ни черта ты, любезный друг, полезного для здешних жителей не знаешь. Даже из истории не вспомнишь ничего путного, потому что и в школе, и в академии историю ненавидел (как и все остальные предметы). Даже неизвестно, что здесь уже изобретено, а что еще нет. Вот телевизор. Изобретен? А впрочем, даже если и нет, что можно рассказать о его устройстве? То, что у него есть экран и кнопочки?
Сергей подумал, потормошил свою больную голову, но не смог вспомнить устройство ни одного более-менее значимого предмета. Кроме степлера. И то только потому, что один раз от скуки разобрал его на части. Навряд ли местных крестьян заинтересует степлер. Или хоть кого-нибудь.
Как бы отвечая на мысли, на печи крякнул и заворочался Кузьмич. Неграмотный, кстати. Нет, не заинтересует…
Даже напряги Сергей извилины и вспомни что-нибудь техническое, и что? Кому ты будешь предлагать устройство автомата Калашникова? Кузьмичу? Никитичу? Или будешь ходить по улицам и орать: "А вот чертежи автомата! Недорого! Кому-у?!"
Никакой от тебя пользы, Сергей Аркадьевич. Будешь ты пахать и пахать, причем в буквальном смысле этого слова. А не так, как ты привык "пахать" в офисе с кондиционером и компьютером…
С такими трагическими мыслями Сергей заснул.
Попытался заснуть.
Как только приходил сон, вместе с ним появлялись беспризорники. Стоял на пригорке Длинный с наполовину перерубленной шеей. Кривлялся Рыжий в залитой кровью кофте. Чумазик с отчаянным визгом опять мчался на него, выставив блестящие шилья. И добегал. В тот момент, когда острия вонзались ему в живот, Сергей выныривал из огромного тулупа, орал и врезался головой в потолок. На третьей побудке Кузьмич начал материться уже во весь голос.
* * *
– Ну, как там мой новый плямянничек? – Никитич выглядел до отвращения бодро. По крайней мере, для Кузьмича, чувствовавшего все свои пятьдесят лет. И даже еще пару десятков лишних.
– Шальной какой-то. – Кузьмич сидел на крыльце. – Всю ночь орал и головой о потолок стукался. Спать не давал.
– Ну орал… Положи трех, да ясце первый раз – не так заорешь. А сейцас где? Спит?
Солнце уже встало, так что для деревенских продолжать спать – признак крайнего лентяя.
– Да не. Всю ночь не спал и поднялся ни свет ни заря. Вон, в туалете страдае.
– Так ён же сяктант. Нябось не то что самогона, вообсце спиртного не пил.
– Не скажи. Сяктант не сяктант, а самогон вчера глотал, как воду. Да и вообсце…
– Што? – насторожился Никитич. Получить зависимого работника, да еще почти бесплатного (за еду и ночлег) – чертовская удача, и не хотелось бы омрачать ее.
Может быть, думал он и не совсем такими же словами (как-никак крестьянин двадцатых годов), но все дело в том, что точно передать человеческие мысли сложно (а часто и невозможно), так какая разница – перескажем мы их с соблюдением крестьянской лексики или так, чтобы понятнее было…
– Да посмотрел, как ён ест.
– Ну?
– Да никак.
– Не ест, што ли? Я же видел, ел он вцера.
– Ест он странно. Как будто солому жуе. Никакого выражения на лице.
Никитич подумал:
– Да и бог с ним. Привяредничать не буде.
– Тосций он какой-то. – Кузьмич прислонился головой к столбу крыльца. Не то, ох не то уже здоровье… Сначала именины, потом встреча с странным парнем, беспризорники, опять самогон… Ох…
– Ницего. – Никитич уже решил, что работник ему достался хороший. А что сектант… Да хоть иллюзионист! Деваться ему все равно некуда – ни родни, ни знакомых. – Тощий, да жилистый. Лишь бы работал. Сейчас работы много… Потихоньку обучится, а потом… Потом и к торговле подключится…
– Ну да, ну да… – страдальчески поморщился Кузмич.
Из распахнувшейся двери туалета показался сектант Сергей. Бледный, почти зеленый, пошатывающийся.
"Одежку ему сменить надо, – хозяйским глазом прикинул Никитич, – а то выглядит как… Как сектант. И подстричь. Со своими патлами и бороденкой больше на попа похож, чем на нормального человека".
Сергей подбрел поближе и рухнул на завалинку (этого слова он еще не знал и считал, что сидит на фундаменте).
– Доброе утро, – прохрипел Сергей и забился в выворачивающем внутренности кашле.
"И подлечить. На тиф вроде бы не похоже. Простыл, может…"