- Черт побери! Гроб пуст! - донеслись до меня его восклицания, весьма напоминавшие рычание потревоженного медведя в берлоге; затем я услышал уже знакомый мне звук падения крышки гроба на пол, а вслед за этим меня едва не оглушил еще более страшный грохот, от которого, казалось, затряслись даже стены - Рамиро, давая выход закипевшей в нем ярости, опрокинул катафалк.
Он спрыгнул со скамейки, и от его былой осторожности не осталось и следа.
- Это дело рук сладкоречивого мерзавца Филиппо! - заорал он. - Нас заманили в ловушку, а вы, дурачье, даже ничего не подозревали.
Я легко мог представить себе, как в уголках рта Рамиро появилась пена, как вздулись жилы у него на висках и с каким безумием глядели его вытаращенные от ужаса глаза, - ведь губернатор Чезены, несмотря на свои внушительные габариты, всегда был и оставался изрядным трусом.
- Вон отсюда! - проревел он. - Мечи наизготовку! Живее, живее!
Один из его сообщников что-то пробормотал ему. О, Матерь Божья! Что, если он предложил хорошенько обшарить церковь, прежде чем покидать ее? Но ответ Рамиро унял мои страхи.
- Я не могу рисковать, - рявкнул он. - Мы уходим порознь. Я иду первым, а вы следуете за мной. Выбирайтесь из Пезаро кто как сможет, и поскорее.
Конец его фразы потонул в гуле голосов, но я сумел уловить слова "Чезена" и "завтра вечером", из чего догадался, где он назначил своим сообщникам место встречи. Рамиро ушел; и едва стихли звуки его шагов, как за ним последовали и остальные, и, мне думается, если бы не страх перед своим звероподобным предводителем, они сбежали бы отсюда куда раньше.
Беспрестанно вознося хвалу Небесам за чудесное избавление от этих головорезов, я наклонился к мадонне Паоле. Я заметил, что ее дыхание стало более глубоким и равномерным, как у крепко спящего человека. Я надеялся, что вскоре она очнется, и тогда я смогу проводить ее во дворец - донести ее, бесчувственную, туда на руках представлялось мне совершенно немыслимым. Но тут я вспомнил, что в ризнице наверняка должен храниться запас вина для церковных нужд, и я смогу воспользоваться им, чтобы подкрепить силы мадонны Паолы, когда она придет в себя.
Я вновь обогнул алтарь, по пути прихватив свечу с алтарного подсвечника, которую зажег от одной из горевших рядом с опрокинутым катафалком свечей, и направился налево, туда, где, по моим понятиям, должна была находиться дверь в ризницу. К счастью, она оказалась незапертой. Я спустился по короткой лестнице с узкими каменными ступеньками и оказался в просторном помещении с побеленными стенами и потолком.
Возле одной из стен ризницы стояла широкая дубовая скамья, над которой висело огромное деревянное распятие весьма примитивной работы. Рядом с ней, в углу, я заметил небольшую лавку и на ней металлический таз и кувшин. Несколько священнических облачений висело тут и там на вбитых в стены железных крюках. Возле другой стены находилось нечто, напоминавшее шкаф и буфет одновременно, туда я и направился в поисках нужного мне эликсира жизни. Торопливо просмотрев несколько ящиков шкафа, одни из которых были плотно набиты монашескими одеждами, другие - свежевыстиранным тонким бельем, приятно пахнущим розмарином, я распахнул дверцы буфета, и блеск золотых и серебряных сосудов, чаш, подсвечников, богато украшенных драгоценными камнями дарохранительниц на мгновение ослепил меня. Однако зрелище всех этих сокровищ оставило меня равнодушным - в углу буфета я заметил вожделенный кожаный бурдюк, небольшой, но на вид полный вина.
Я уже протянул к нему руку, как вдруг тишину церкви прорезал пронзительный крик, заставивший меня замереть от ужаса. Неужели Рамиро вернулся и нашел мадонну Паолу? Что теперь делать? - подобные вопросы и предположения, одно фантастичнее другого, беспорядочно, как мухи в жаркий день, закружились у меня в голове.
Но следующий крик вывел меня из ступора. Забыв о бурдюке с вином, я сломя голову кинулся прочь из ризницы и перед алтарем увидел белую, в тусклом свете свечей казавшуюся почти бестелесной, фигуру мадонны Паолы. Я сразу догадался о причине ее страха - любой на ее месте перетрусил бы, очнувшись от забытья в таком месте и в таких одеждах.
- Мадонна! - окликнул я ее, почти бегом устремившись к ней. - Мадонна Паола!
- Ладдзаро? - через секунду услышал я ее напряженный голос. - Что случилось? Почему я здесь?
- Произошло нечто ужасное, мадонна, - торопливо произнес я. - Но теперь все в порядке, все уже позади, и вам ничто более не угрожает.
- Как я оказалась здесь? - спросила она, дрожа как осиновый лист.
- Потерпите немного, и я обо всем расскажу, - ответил я и наклонился, чтобы поднять с пола плащ, соскользнувший с ее плеч, пока она шла сюда от задней части алтаря. - А пока воспользуйтесь вот этим, - добавил я, помогая ей закутаться в плащ. - Как вы себя чувствуете, мадонна, вам плохо?
- Я не знаю, - нетвердо проговорила она. - Но мне очень страшно. Объясните же мне, что все это означает, - взмолилась она.
Обещая все объяснить ей, как только она окажется в менее зловещей обстановке, я буквально потащил ее за собой в ризницу. Там я усадил ее на дубовую скамью и достал из буфета кожаный бурдюк и чашу. Она сказала, что не хочет пить, но я проявил настойчивость.
- Речь идет не о том, чтобы утолить жажду, мадонна, - сказал я. - Вино вас согреет и придаст вам сил. Смелее, мадонна, выпейте.
Она все же послушалась меня и сделала несколько жадных глотков, после чего ее мертвенно-бледные щеки слегка порозовели.
- Я очень замерзла, Ладдзаро, - пожаловалась она.
Я вновь подошел к шкафу и извлек оттуда одну из черных монашеских ряс, на которые обратил внимание, когда искал вино. Закутавшись в груботканую, но весьма теплую одежду, она, видимо, почувствовала себя уютнее и вновь приступила к расспросам.
- Вы так добры ко мне, Ладдзаро, - неуверенно начала она. - Я была несправедлива к вам… Который сейчас час? - после секундного замешательства добавила она.
Но этот вопрос я оставил без ответа. Я велел ей набраться мужества, чтобы выслушать длинную и жуткую историю, которая, к счастью, благополучно завершилась.
- Но все же, почему я оказалась здесь? - воскликнула она, едва я приступил к повествованию. - Я, должно быть, лежала в обмороке, если ничего не помню, - и тут она сама обо всем догадалась. - Они решили, что я умерла, верно, Ладдзаро? - полуутвердительно, полувопросительно произнесла она, и ее обращенные на меня глаза испуганно расширились.
- Да, мадонна, - твердо ответил я, - вас сочли умершей.
После этого я рассказал ей все, что случилось вчера, умолчав только о том, почему задержался в церкви. Когда я начал говорить о появлении Рамиро и его людей, она вздрогнула, закрыла глаза и открыла их не раньше, чем я замолчал. К своему удивлению, я увидел, что она тихо плачет.
- Значит, вы спасли меня, Ладдзаро? - убитым голосом прошептала она. - О, мой верный Ладдзаро, в трудную минуту вы всегда оказываетесь рядом со мной. Вы в самом деле мой единственный, мой самый верный друг, и вы всегда выручаете меня.
- Вам уже лучше, мадонна? - резко, пожалуй, даже несколько грубовато спросил я ее.
- Да, мне лучше, - ответила она и встала, как будто собираясь проверить свое собственное утверждение, - но от одной мысли о том, что случилось со мной, мне делается дурно.
- В таком случае, посидите и отдохните, - посоветовал я. - Мы отправимся в путь, когда вы почувствуете себя более уверенно.
- Куда же мы пойдем? - поинтересовалась она.
- Конечно, во дворец, к вашему брату.
- Да, разумеется, - без особого энтузиазма согласилась она, словно ожидая услышать иной ответ. - Ведь завтра - это будет завтра, не так ли? - синьор Игнасио приезжает за своей невестой. Он весьма и весьма многим обязан вам, Ладдзаро.
Наступило неловкое молчание. Я принялся обеспокоенно расхаживать по ризнице. До утра оставалось, наверное, совсем недолго, скоро здесь могли появиться монахи, и наше положение с каждой минутой становилось все более и более опасным.
- Ладдзаро, - негромко произнесла она наконец, - как вы оказались в церкви?
- Я пришел вместе с другими, мадонна, к панихиде, - довольно сдержанно отозвался я, больше всего на свете опасаясь расспросов на эту тему. - Если вы оправились от потрясения, мадонна, то нам лучше уйти отсюда.
- Нет, еще не совсем, - возразила она. - Прежде чем мы покинем церковь, мне бы хотелось разобраться в этой странной истории и кое-что выяснить для себя лично. И потом, разве нам так уж плохо здесь? - с неожиданным кокетством добавила она. - Вот только интересно, что мы скажем святым отцам доминиканцам, если они застанут нас наедине друг с другом в такое время и в таком виде?
От смущения я готов был сквозь землю провалиться. Поистине вломившиеся в церковь Рамиро и его приспешники испугали меня куда меньше, чем этот допрос.
- Так что же задержало вас, когда все ушли? - повторила она.
- Я остался помолиться, мадонна, - отрезал я. - Чем еще можно заниматься в церкви?
- Помолиться за меня, Ладдзаро? - вкрадчиво спросила она.
- Ну конечно, мадонна.
- У вас преданное сердце, Ладдзаро, - негромко проговорила она. - А я была так жестока с вами. Но, мне кажется, вы получили по заслугам за свой обман, скажете нет, Ладдзаро?
- Наверное, я заслужил подобное обращение, мадонна, хотя, возможно, вы были бы более снисходительны ко мне, если бы знали, почему я поступил так, - неосторожно ответил я.
- Если бы я знала? - на секунду задумалась она. - Действительно, я не все понимаю. Даже в том, что случилось сегодня ночью, для меня многое осталось загадочным, несмотря на ваши пространные объяснения. Скажите мне, Ладдзаро, почему вы предположили, что я не умерла?
- Я не предполагал этого, - вырвалось у меня. "О Боже! Что-то будет", - мелькнуло у меня в голове.
- В самом деле? - удивленно воскликнула она, и я наконец-то понял, к чему она клонит. - В таком случае, почему вы решили заглянуть внутрь гроба?
- Вы задаете вопросы, на которые мне трудно дать вам ответ, - едва сдерживая неожиданно нахлынувшее на меня раздражение, сказал я. - Благодарите Бога, мадонна, что все сложилось так, а не иначе, и не спрашивайте себя "почему?".
Она пристально посмотрела на меня, и ее глаза странно заблестели.
- Но должна же я услышать наконец правду, - не отступала она. - Я имею право на это. Ответьте мне: прежде чем мое тело предадут земле, вам захотелось в последний раз взглянуть на меня?
- Наверное, мадонна, - неуверенно признался я, сконфуженно опустив взгляд. - Уйдемте же отсюда, мадонна! - почти взмолился я, но она не обратила на мою просьбу ни малейшего внимания.
- Неужели вы так сильно любите меня, Ладдзаро?
На секунду мне показалось, что я окаменел. Затем я резко повернулся к ней, и мое лицо - я в этом не сомневался - смертельно побледнело, а глаза засверкали, как у одержимого. Я знал, что поступаю как сумасшедший, но я уже не владел собой. Наверное, не последнюю роль здесь сыграли бурные переживания этой ночи и предыдущего дня, иначе ее слова не лишили бы меня остатков здравого смысла.
- Сильно люблю вас, мадонна? - переспросил я и не узнал свой собственный голос - настолько чужим он показался мне. - Да вы для меня воздух, которым я дышу, солнце, которое освещает мой убогий мирок. Вы мне дороже чести, даже самой жизни. Вы мой ангел-хранитель, мой небесный покровитель, к которому я денно и нощно взываю о милосердии. Сильно ли я люблю вас, мадонна?..
Я осекся, внезапно осознав, что совершил и что за этим может последовать. Я упал перед ней на колени, уронил голову на грудь и широко раскинул руки.
- О, простите меня, мадонна! - сокрушенно воскликнул я. - Простите и забудьте. Никогда в жизни я не осмелюсь еще раз оскорбить вас.
- Нужно ли мне прощать вас и забывать? - услышал я задумчиво-нежный голос мадонны Паолы, и ее рука ласково коснулись моей головы, словно она хотела благословить и успокоить меня. - Вы ничем не оскорбили меня, и я навсегда запомню то, что вы сейчас сказали. Чего вы боитесь, мой верный Ладдзаро? Разве мужчина должен стыдиться признания, которое ему пришлось сделать в критическую минуту? За эту минуту я до конца дней своих буду благодарна судьбе. Однажды мне показалось, что я люблю синьора Джованни Сфорца. Но на самом деле я любила вас, ведь именно вы заслужили мою любовь теми подвигами, которые я приписывала ему. Как-то раз, в насмешку, я сама сказала вам об этом. Но затем мне пришлось всерьез задуматься над своими словами, и я поняла, что ни у одной женщины не было более верного, благородного и храброго друга, более преданного любящего, чем вы, Ладдзаро. Пусть же вас не удивляет то, что я полюбила вас, и я буду считать себя счастливейшей из смертных, если когда-нибудь стану достойна вашей возвышенной любви.
Я почувствовал комок в горле, и у меня на глаза навернулись слезы, которых я в тот момент совершенно не стеснялся. Мне не хватало воздуха, мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Невозможно описать охватившие меня чувства: попытайтесь представить себе, что может испытать душа, внезапно извлеченная из глубин преисподней, очищенная от грехов и вознесенная к небесному блаженству, и тогда вы, наверное, поймете меня.
- Madonna mia! - вскричал я. - Подумайте, о чем вы говорите. Ведь вы - знатная синьора Сантафьор, а я…
- Сейчас речь не об этом, - мягко прервала она меня. - Насколько я знаю, Бьянкомонте - патрицианский род, и не так уж важно, какую шутку сыграла с вами жизнь. Вы берете меня замуж?
Она легонько приподняла мой подбородок и заставила меня посмотреть ей в глаза.
- Так вы возьмете меня замуж, Ладдзаро? - настойчиво повторила она.
- О, Santo Fior di Cotogno - Священный Цветок Айвы, - только и смог прошептать я.
В ответ она улыбнулась мне, ласково и нежно. И тут мое сердце заныло от нестерпимой боли. Мое счастье оказалось недолгим, и теперь моя душа стремительно погружалась в бездну отчаяния.
- Мадонна, ведь завтра за вами приезжает синьор Игнасио Борджа, - простонал я.
- Да, верно, - нетерпеливо отозвалась она. - Но это уже не имеет значения. Паола Сфорца ди Сантафьор умерла. Requiescat! Мы должны сделать так, чтобы ей позволили почить в мире.
Глава XV
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Не находя слов, я уставился на нее; постепенно до меня дошел смысл того, на что она намекала, и моя душа наполнилась невероятной смесью страха, удивления и радости.
- Почему ты так смотришь, Ладдзаро? - воскликнула она. - Что смущает тебя?
- Как такое возможно? - заплетающимся языком произнес я.
- А что тебя останавливает? - ответила она вопросом на вопрос. - Губернатор Чезены сам подсказал нам, что делать. Его следует поблагодарить за дружескую услугу.
- Ведь он обо всем знает, - напомнил я ей.
- Но будет молчать как рыба, - возразила она. - Попробуй он только заикнуться о том, что ему известно, и его немедленно спросят, откуда у него такие сведения, а легко ли на это будет ответить? Как ты думаешь, Ладдзаро, - продолжала она, - если бы Рамиро удалось осуществить свой замысел, что сказали бы в Пезаро, когда нашли бы мой гроб пустым?
- Скорее всего, предположили бы, что тело похитил какой-нибудь колдун или дерзкий ученый-анатом.
- Ага! А если мы незаметно выберемся из церкви и до утра покинем Пезаро, они ведь подумают то же самое, верно?
- Разумеется, - согласился я.
- Тогда что же мы медлим? Или, быть может, ты любишь меня недостаточно сильно, Ладдзаро?
В ответ я только улыбнулся, красноречиво посмотрел на нее и вздохнул.
- Я колеблюсь, поскольку прекрасно представляю себе, какими последствиями чревато ваше предложение. И я не хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь вы раскаивались в том, что совершили в порыве страсти.
- И это говорит влюбленный, - укоризненно покачала она головой. - Неужели в тебе могут уживаться холодная рассудительность, скрупулезное взвешивание всех "за" и "против" и та буря чувств, которая разыгралась всего минуту назад на моих глазах?
- Да, мадонна, - решительно ответил я. - Это возможно потому, что я люблю вас, и ваша судьба, которую вы собираетесь связать с моей, мне не безразлична. Может ли синьора Паола Сфорца ди Сантафьор…
- Довольно об этом, - резко перебила она меня, вставая. Она шагнула ко мне, положила руки мне на плечи, и ее голубые глаза в упор взглянули на меня, парализуя всякое сопротивление и безжалостно подавляя мою волю.
- Ладдзаро, - чуть понизив голос, проговорила она, - время идет. Пора действовать, а вместо этого ты пустился в размышления и призываешь меня взвесить то, что уже давно взвешено раз и навсегда. Ты дождешься того, что нас застанут здесь и бежать будет поздно. Неужели ты решишься пожертвовать нашим счастьем и упустишь шанс, который не выпадает в жизни дважды?
Она стояла совсем близко от меня; я чувствовал какой-то тонкий запах, исходивший от нее, и, казалось, слышал, как бьется ее сердце. Я был как воск в ее руках, она могла лепить из меня все, что бы ни захотела. И я забыл обо всем на свете. Сейчас мы были не синьора Паола ди Сантафьор и бывший шут Боккадоро, а просто мужчина и женщина, связанные навсегда взаимной любовью. Будучи не в силах сопротивляться неизбежному, я наклонился и поцеловал ее. Несколько показавшихся мне бесконечными секунд мы стояли так, затем я отшатнулся от нее, с трудом вырвавшись из ее объятий, - я всерьез испугался, что упаду в обморок, если не сделаю этого, - и постарался взять себя в руки.
- Паола, - сказал я, - надо бежать отсюда. Я отвезу тебя к своей матери - у нее дом неподалеку от Бьянкомонте - и там ты сможешь жить до тех пор, пока мы не поженимся. Но я не представляю себе, как нам удастся покинуть Пезаро незамеченными.
- Это я уже придумала, - негромко произнесла она.
- Уже придумала? - удивился я. - И что же тебе удалось придумать?
Вместо ответа она отступила от меня и накинула на голову капюшон своей рясы, так, что ее лицо почти скрылось под ним. Теперь, глядя на нее, вряд ли кто усомнился бы в том, что видит перед собой худенького и низкорослого доминиканца. С радостным восклицанием я бросился к шкафу и, выбрав подходящую по размеру монашескую рясу, натянул ее поверх одежды.
- Идем скорее, Паола! - воодушевленно вскричал я, закончив с переодеванием, и, схватив ее за руку, потянул за собой.
Почти бегом мы пересекли погруженную в полумрак церковь, и я осторожно выглянул из-за двери наружу, удостоверяясь в том, что нам ничто не угрожает. Но все было тихо. Пезаро мирно спал, и до рассвета, по моим предположениям, оставалось не менее двух часов.