Оставшись в одиночестве, я первым делом подошел к единственному в комнате зарешеченному окну и выглянул наружу. Внизу, прямо передо мной, чернел широкий двор замка, где, наверное, не было недостатка в бодрствующих часовых. Я тяжело вздохнул - путь в этом направлении был отрезан, и ближайшую ночь мне предстояло провести здесь, в крепости Чезены. Постепенно мои мысли вновь вернулись к Паоле. "Каким образом ей удалось перехитрить облаву? - недоумевал я. - Как к ней отнесся приютивший нас крестьянин и что она думала о моем затянувшемся отсутствии?" Я сидел на краю кровати, обхватив голову руками и напрочь забыв о времени, и в моем воображении вставали картины одна невероятнее другой.
Было, наверное, за полночь, и в замке наступила полная тишина, когда до меня донеслись из коридора звуки осторожно крадущихся шагов. Повинуясь инстинкту самосохранения, я бесшумно встал и задул горевшую на столе свечу. Шаги стихли возле моей двери, и я услышал осторожный, царапающий звук. Это немного подбодрило меня. Дверь была не заперта, следовательно, вести себя подобным образом мог только тот, кто просил разрешения войти ко мне как друг, а не как враг и при этом хотел сохранить свой визит в тайне от остальных обитателей замка.
Я быстро подошел к двери и открыл ее. На пороге стояла темная фигура. Каким-то чутьем я сразу угадал, что это Мариани, сенешаль замка Чезены. Зачем он явился: хотел ли помочь мне бежать отсюда или же искал помощи, чтобы отомстить за своего сына? Это мне предстояло вскоре узнать. Я посторонился, пропуская Мариани, и он молча прошел мимо меня в комнату. Откуда-то снизу, от пола, блеснул свет, и я увидел фонарь, который Мариани принес с собой, завернув в плащ. Он знаком пригласил меня сесть рядом с ним на кровать и прикрыл полой плаща фонарь так, чтобы его свет не попадал в окно.
- Мой друг, - приглушенным голосом произнес он, - я пришел, чтобы попытаться спасти вас.
- Говорите, - сдержанно ответил я. - Если надо, я готов действовать немедленно.
- Я так и думал, - удовлетворенно отозвался он. - Но прежде позвольте спросить: вы ли тот самый Боккадоро, придворный шут Пезаро, который сражался в доспехах синьора Джованни против мессера Рамиро дель Орка?
Я молча кивнул, подтверждая его догадку.
- Я слышал эту необычайную историю, - продолжал он. - Да и кто в Италии теперь не знает о ней? Все восхищаются вашей храбростью и находчивостью, а ведь положение, в котором вы тогда находились, казалось совершенно безвыходным. Это вселяет в меня надежду; возможно, помогая вам, мне удастся отомстить этому кровожадному чудовищу Рамиро.
- Не тяните, Мариани, - едва сдерживая нетерпение, пробормотал я. - Чего вы хотите от меня?
Но вместо слов я услышал сдавленные рыдания.
- Этот золотоволосый ангел, посланный мне в утешение в дни моей старости, - дрожащим голосом проговорил он, когда сумел наконец взять себя в руки, - этот мальчик, так безжалостно и бессмысленно убитый сегодня Рамиро, был моим единственным сыном. Я готов на все, чтобы отомстить за его смерть, но я подумал, что если смогу привлечь вас на свою сторону, то, объединив наши усилия, мы заставим его заплатить сполна за содеянное. Только эта мысль поддерживала меня в последние часы и не дала мне сойти с ума от горя. О, Боже милосердный! Мой бедный мальчик! Какой ужасной смертью ты умер! Зачем только я жил так долго!
- Ваш сын страдал всего несколько мгновений, а Рамиро за совершенное им злодеяние уготовано место в аду на веки вечные, - только и нашелся я сказать, но для него это было, конечно, слабым утешением.
- Так что же, по вашему мнению, мне нужно сделать? - спросил я затем, пытаясь отвлечь его от жуткой сцены гибели Беппо, которая вновь и вновь вставала перед его мысленным взором и которая - в этом не было сомнений - не изгладится из его памяти до гробовой доски.
- Вы слышали, как Лампаньяни поддел Рамиро насчет трех курьеров, прибывших за одну неделю из Читта-ди-Кастелло в Чезену, и, возможно, помните его таинственную фразу о шляпе, которую он словно ненароком обронил перед самым уходом?
- Разумеется, - ответил я. - И я не только хорошо помню, что и как тогда было сказано, но и успел сделать из этого весьма любопытные выводы.
Старик недоуменно взглянул на меня.
- Я думаю, что письмо, которое курьер вручил сегодня Рамиро, служит лишь для того, чтобы убаюкать подозрения чересчур любопытных, - поспешил я пояснить свои слова. - Настоящее послание, то самое, ради которого и был отправлен курьер, спрятано в его шляпе - возможно, даже без его ведома.
Он посмотрел на меня так, словно я был волшебником.
- Мессер Боккадоро… - начал он.
- Мое имя Бьянкомонте, - поправил я его, - Ладдзаро Бьянкомонте.
- Каким бы ни было ваше имя, - ответил он, - ваша проницательность заслуживает всяческого уважения. Вы угадали добрую половину из того, что я хотел сообщить вам. Интересно послушать, что вы думаете о содержании этих секретных писем? Спросите свою интуицию.
- Когда хочешь узнать о содержании корреспонденции, которую хранят в такой тайне, лучше всего обратиться к здравому смыслу, - сказал я. - Нет ничего проще, чем начать фантазировать на сей счет, но я должен честно признаться, что не могу представить себе, какие узы связывают синьора Читта-ди-Кастелло и этого злодея Рамиро. Однако всем известно, что измена часто встречается там, где ее меньше всего ждут, и сближает самых, казалось бы, разных людей.
- Лампаньяни не был дураком, а повел себя глупо, - задумчиво произнес старик. - Он догадался о том же самом, что и вы. С каждым из посыльных Рамиро поступал следующим образом: его хорошо кормили и еще лучше поили, причем подавали ему самое крепкое, неразбавленное вино, после чего утомленный с дороги курьер засыпал, а Рамиро спускался на кухню, завладевал его шляпой и доставал оттуда письмо. Затем, как я полагаю, он писал ответ, прятал его обратно в шляпу и возвращал ее на место. А наутро проснувшемуся и ничего не подозревающему курьеру вручался, так сказать, официальный ответ, и он отправлялся в обратный путь.
Мариани сделал небольшую паузу и затем продолжал:
- Лампаньяни о чем-то подозревал и следил за Рамиро, чтобы убедиться в обоснованности своих подозрений. Но он слишком неосторожно обмолвился о своих открытиях и уже поплатился за это. Сейчас он лежит с кинжалом в груди, мертвый и холодный. Час назад Рамиро убил его, пока он спал.
Я невольно содрогнулся. Сколько же крови пролилось здесь! Неужели Чезаре Борджа не имеет ни малейшего представления о том, что творит в Чезене его губернатор?
- Бедняга Лампаньяни! - вздохнул я. - Упокой, Господи, его душу.
- Его место в аду, и я не сомневаюсь, что он уже горит в вечном огне, - равнодушно отозвался Мариани. - Он был негодяем еще почище, чем сам Рамиро, и теперь ему предстоит ответить за свои гнусные дела. Но хватит о Лампаньяни. Я пришел говорить не о нем.
Так вот, вернувшись после своего нового преступления, Рамиро велел мне отправляться спать. Проходя по коридору, я обратил внимание на широко распахнутую дверь в комнату Лампаньяни. Я заглянул туда и сразу понял, какая трагедия произошла там. Затем я вспомнил реплику Лампаньяни насчет шляпы и поспешил назад, на галерею, откуда хорошо виден весь зал. Рамиро там уже не было, и я предположил, что он пошел на кухню. Тут я подумал о вас и решил, что, наверное, могу рассчитывать на вашу по мощь. Дрожа от страха, я торопливо спустился вниз в зал, достал из буфета бутыль, из которой обычно поили вином курьеров, сорвал помечавшие ее печать и красный шнурок и поставил на стол вместо той бутыли, что подал Рамиро в его присутствии, перед тем, как он отослал меня.
Затем я спрятался на галерее и оттуда наблюдал за всем, что происходило в зале. Вскоре вернулся Рамиро, неся в руке шляпу. Он извлек письмо, стал читать, и его лицо буквально просияло от восторга. Он налил себе полную чашу вина и одним глотком осушил ее. За ней последовала другая чаша и третья - мессер Рамиро редко останавливался прежде, чем выпивал все до последней капли. Прикончив бутыль, он устроился в своем кресле поудобнее, словно решил поразмышлять над письмом, которое лежало перед ним на столе. Скоро он громко захрапел, и тогда я поспешил к вам.
Мариани замолчал, и вновь наступила пауза.
- И что же от меня требуется? - наконец спросил я. - Зарезать его, пока он спит?
Он покачал головой.
- В моих руках достаточно сил, чтобы сделать это самому, но после того, что он сотворил с моим мальчиком, такая смерть стала бы для него слишком легкой.
- Так что вы предлагаете?
- Если Рамиро действительно замышляет предательство, то предать он может только одного человека - Чезаре Борджа, а раз так, то неплохо было бы заглянуть в лежащее перед ним письмо и завладеть им.
- А что случится завтра, когда он проснется и обнаружит его отсутствие? Начнутся повальные обыски, пытки и казни, которые прекратятся только тогда, когда оно отыщется. Впрочем, незачем убеждать вас в этом - вы лучше меня знаете нрав губернатора Чезены.
- Только это и останавливает меня, - тяжело вздохнул он. - Если бы я знал, как переправить письмо Чезаре Борджа или как выбраться с ним сейчас из Чезены, я ни секунды не колебался бы. Армия Чезаре Борджа сейчас стоит в Фаэнце, до которой не более двенадцати часов пути верхом. Увы, я не смогу выехать раньше, чем настанет утро, но к этому сроку о пропаже станет известно и никому не будет позволено покидать крепость.
- Что ж, значит, надо сделать так, чтобы он не заметил исчезновения письма, а на это очень трудно уповать, - сказал я.
Мы опять замолчали.
- Как вы считаете, он еще спит? - поинтересовался я.
- Наверняка, - утвердительно кивнул Мариани.
- Кто-нибудь может случайно увидеть нас, если мы сейчас отправимся на галерею?
- Это исключено. В такое время в Чезене бодрствуют одни часовые.
- Тогда идемте и посмотрим, что можно предпринять, - сказал я, вставая. - Может быть, там, на месте, нам скорее удастся что-то придумать.
Я направился к двери. Мариани подхватил свой фонарь и последовал за мной, стараясь идти мягко и бесшумно.
Глава XVIII
ПИСЬМО
Мы на цыпочках прокрались вдоль коридора в сторону галереи, венчающей банкетный зал. Благополучно достигнув ее, мы притаились в темноте и прислушались - ни один звук не нарушал царившую в замке тишину.
Осторожно опершись о крепкие дубовые перила, ограждавшие галерею, я заглянул вниз. Там все было черно, и лишь в центре зала, вокруг стола с двумя горевшими на нем свечами, образовался небольшой оазис света. У стола, уронив голову на грудь, неподвижно сидел Рамиро, а перед ним лежала какая-то бумага, которая, как я догадался, и являлась интересующим нас письмом. Если не задумываться о последствиях, то завладеть им сейчас не составляло никакого труда, но это был бы поступок не только неосмотрительный, но и опасный.
Требовалось срочно что-то придумать, однако, признаюсь, поначалу я почувствовал себя совершенно обескураженным. Рядом с собой я слышал напряженное дыхание Мариани, драгоценные минуты уходили одна за другой, и я уже собирался признать свое поражение, как вдруг меня осенила неожиданная идея. Я попросил Мариани принести мне другой лист бумаги, примерно такого же размера, как тот, что лежал на столе перед Рамиро. Старик молча кивнул головой и, осторожно ступая, исчез в темноте коридора.
Рамиро тем временем громко захрапел, и я начал не на шутку опасаться, как бы его не разбудил его же собственный храп. Впрочем, Мариани отсутствовал недолго. Я буквально выхватил лист бумаги из руки сенешаля и, игнорируя его расспросы - не время было заниматься объяснениями, когда каждая секунда была на счету, - поспешил к лестнице и ринулся вниз.
Но не зря пословица гласит: "Торопись медленно". Преодолев пару ступенек, я пропустил третью, сделал резкое движение, и колокольчики на моем колпаке предательски звякнули. Я замер, до боли сжав зубы и затаив дыхание. На верху Мариани предупреждающе зашипел на меня, только увеличивая этим мое смятение. Надо же было оказаться таким дураком, чтобы забыть про колокольчики, обругал я себя, боясь даже подумать о последствиях своей оплошности.
Слава Богу, Рамиро даже не шелохнулся в своем кресле. Однако я подумал, что не стоит искушать судьбу, и решил сначала избавиться от этого проклятого колпака. Кто знает, вдруг мне потребуется быстро и бесшумно скрыться отсюда; в таком случае, звяканье колокольчиков непременно выдало бы меня.
Я поднялся на галерею, к неописуемому удивлению и испугу Мариани, который успокоился лишь тогда, когда я сказал ему о причине своего возвращения, мы вместе углубились в коридор, и там он помог мне стащить с головы колпак.
Попросив его отнести колпак в мою комнату, я вернулся к лестнице и вновь начал спускаться, на сей раз без всякой спешки, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Рамиро сидел спиной ко мне, а справа от меня находился высокий буфет - тот самый, откуда мальчик доставал вино, - который мог послужить мне прикрытием в случае опасности. Секунду постояв в нерешительности у подножия лестницы, я медленно двинулся вперед. Густо устилавшие пол камыши заглушали звуки моих шагов, и, пройдя половину расстояния, я почувствовал себя увереннее. Но, на свою беду, в полутьме я не заметил табуретку, неизвестно как оказавшуюся на моем пути, и с грохотом опрокинул ее. Думаю, что, раздайся над моим ухом пушечный выстрел, мои до предела натянутые нервы спокойнее отреагировали бы на это. Обливаясь липким ледяным потом, я упал на четвереньки и неподвижно замер, не осмеливаясь даже дышать.
Храп резко оборвался. Рамиро поднял голову и лениво, словно нехотя, повел ею из стороны в сторону, словно желая выяснить, что же разбудило его. И прошло еще несколько ужасных мгновений, прежде чем я услышал его ровное, глубокое дыхание, говорившее о том, что он задремал. Но я не стал спешить и ждал еще не меньше десяти минут, наверное показавшихся Мариани вечностью, пока вновь не услышал раскатистый храп Рамиро.
Затем я осторожно поднялся с пола и медленно прокрался к столу. На сей раз я благополучно достиг своей цели, и молча, словно призрак, встал рядом с Рамиро, глядя на него сверху вниз.
Он тяжело дышал во сне, его лицо побагровело от выпитого, губы омерзительно кривились, и спутанные пряди рыжих волос в беспорядке спадали на мокрый от пота лоб. У него на поясе, в соблазнительной близости от меня, висел длинный кинжал, и неудивительно, что у меня возникло сильное желание воспользоваться им. Очистить мир от такого чудовища являлось, без сомнения, богоугодным делом, но что могла принести мне смерть Рамиро? Скорее всего, только верную гибель от рук его товарищей, а это никоим образом не устраивало меня теперь, когда жизнь для меня словно начиналась заново и была полна надежд и обещаний. Письмо - если наши предположения о его содержании подтвердятся - могло оказаться куда более действенным оружием. Я огляделся по сторонам и хорошенько прислушался. В замке царила полная тишина, нарушаемая лишь размеренными шагами часового во дворе, но мне казалось маловероятным, чтобы он по собственной инициативе, не имея на то приказания Рамиро, осмелился заглянуть сюда.
Я решил, что, пока Рамиро спит, я могу считать себя в относительной безопасности. Поэтому я пристроился за спиной Рамиро - такая позиция, по моему мнению, давала мне больше преимуществ в том случае, если он вдруг начнет пробуждаться, - выгнул шею и вперил взгляд в письмо, самый краешек которого был зажат у него между пальцев. Разобрать, что было написано там, не составляло для меня большого труда: я всегда отличался превосходным зрением, а Вителоццо Вителли обладал крупным, ясным почерком. Затаив дыхание, я принялся читать письмо, содержание которого я хорошо помню и по сей день, по прошествии стольких лет.
"Достопочтенный Рамиро, - было написано в нем. - Я получил ваш ответ на отправленное мною письмо, и меня очень обрадовало, что вам удалось найти человека, который нам так нужен. Пусть же он готовится к действиям - решающий час приближается. Сразу после наступления Нового года Чезаре Борджа собирается отправиться на юг и по дороге намерен посетить Чезену, чтобы на месте расследовать выдвинутые против вас обвинения в злоупотреблении властью. Как видите, обстоятельства вынуждают вас самым решительным образом позаботиться о собственной безопасности. Надеюсь, вы не обманете наших ожиданий и будете достойны обещанной вам награды. Намеченный герцогом визит в Чезену как нельзя более благоприятен для осуществления наших планов. Да укрепит Господь руку вашего арбалетчика и направит его стрелу точно в цель. Я верю, что вся Италия с облегчением вздохнет, избавившись наконец от власти тирана. Кланяюсь вашему превосходительству и с нетерпением жду от вас известий.
Вителоццо Вителли".
Итак, наши подозрения полностью подтвердились. Заговор действительно существовал и был нацелен против самого герцога Валентино. В обладании этим письмом заключалось спасение и для мадонны Паолы, и для меня, надо было всего лишь благополучно доставить его Чезаре Борджа.
Я шагнул к столу, быстрым и бесшумным движением схватил письмо со стола, вновь отступил назад и замер. Рамиро, как ни в чем не бывало, продолжал храпеть; выждав еще несколько секунд, я сделал пару шагов в сторону, стараясь не шуршать, сложил письмо и сунул его себе в пояс. Я достал из-за пазухи чистый лист бумаги, которым снабдил меня Мариани, и, вернувшись к столу, положил его точно на то же место, где находилось письмо, разве что, из опасения разбудить Рамиро, не вложил лист ему в руку.
Внутренне перекрестившись и затаив дыхание, я приступил затем к самой трудной части моего отчаянного предприятия. Я взял с подсвечника свечу, поджег с угла бумагу и положил свечу на стол. Я надеялся, что мессер Рамиро, проснувшись, придет к выводу, что именно ее падение вызвало пожар на столе.
Пламя быстро пожирало бумагу и приближалось к руке спящего Рамиро. Если я хотел успеть добраться до галереи незамеченным, мне следовало бы уже находиться на лестнице, но сперва я должен был убедиться в том, что огонь сделал свое дело, - иначе все наши хлопоты оказались бы напрасными.
Вот пламя лизнуло пальцы Рамиро; медлить было нельзя, и я быстрыми, бесшумными шагами направился к лестнице. Но я не успел преодолеть и половины расстояния, отделявшего меня от нее, как за моей спиной раздался громкий крик боли. Я тут же упал на колени и притаился на полу, успев лишь подползти поближе к буфету. Тряся обожженной рукой и дико озираясь, Рамиро вскочил на ноги. Его взгляд остановился на обуглившейся бумаге и лежавшей на столе свече; секунду он тупо глядел на них, затем одним движением смахнул пепел со стола на пол и рухнул обратно в кресло.
- Дьявольщина! - вполголоса выругался он. - Хорошо, что я успел несколько раз прочитать его. Впрочем, уж лучше ему было сгореть, чем попасться на глаза кому-нибудь, пока я спал.
Эта мысль, однако, насторожила его. Он встал с кресла, взял в руку свечу и, высоко подняв ее над головой, внимательно огляделся по сторонам. Сколь слабым ни был свет свечи и сколь густой ни была тень там, где я прятался, он, однако, сумел каким-то образом заметить что-то показавшееся ему подозрительным возле буфета и, удивленно вскрикнув, сделал шаг в мою сторону.
Я не стал ждать, пока он приблизится ко мне и отрежет путь к отступлению, тем самым лишив меня всякой надежды на спасение. Я решительно поднялся с пола и с безграничной наглостью назвал себя: