Говорят: кто родился в субботу, тому суждено в поте лица своего добывать хлеб свой. Я, субботний ребенок, убедилась, что это действительно так. Рабочий день у меня начинался в шесть утра и кончался в шесть вечера. После каждых 12 дней полагался уик-энд, когда мне нужно было всего-навсего подоить коров да покормить цыплят, - зато вторая половина дня оставалась в моем распоряжении.
…В свой самый первый день я встала в половине шестого, чтобы в шесть быть на месте. Мне показали, как загонять коров с поля в сарай для дойки. Видимо, в том, что мне быстро полюбился фермерский труд, сыграло свою роль одно обстоятельство; я начала карьеру в августе месяце, когда даже утречком уже тепло, - потянуло бы меня вставать так рано в холодном, сумрачном декабре? Я садилась на велосипед, одолженный на ферме, и летела через поля и рощицы, полные птичьего свиста. Приехав на место, я ставила велосипед к дереву и отворяла массивные деревянные ворота, которые следовало прислонить к ограде. Затем снова брала велосипед, ехала в поле и созывала коров, многие из которых еще лежали, жуя свою жвачку. Медленно и неохотно, но они все же поднимались - одни тянули время, другие, наоборот, бежали ко мне, в волнении качая головами. Джерсийские коровы чем-то похожи на оленей - такие же милые морды, огромные глаза и точеные ноги. Гернсийские все, как одна, рыжеватые с белыми пятнами, хотя и разных оттенков.
Даже рано утром над коровами неизменно вился рой мошкары. Отгоняя назойливых насекомых хвостами, животные шествовали по дорожке в направлении сарая для дойки, а я ехала следом на велосипеде.
Поблизости от фермы я снова объезжала их, чтобы убедиться, все ли на месте, - так, для порядка, поскольку они отлично знали, куда идти. Правда, иные не сразу входили в ворота, а прежде шествовали ко мне, обнюхивая своими влажными черными большими носами, - это было проявление любопытства; потом они все равно шагали в сарай следом за более послушными. Когда они проходили мимо меня в ворота, мне нужно было их сосчитать.
Главный дом усадьбы разменял не первую сотню лет, но неутомимая чета Болл немало занималась строительством, и он выглядел вполне на уровне. Двор окружали внушительные хозяйственные постройки, а на второй этаж большого каменного амбара, где размешался склад, вела солидная каменная лестница. С верхней площадки этой лестницы можно было наблюдать сцены выезда на охоту, происходившие при полном параде. Как правило, менее чем через десять минут выскакивала лисица; удирая от собак, она бросалась прямо под ноги охотнику.
После того как коров загоняли в сарай, их привязывали за шею веревками. В мои обязанности входило обмывать им вымя; следом шел мистер Болл и подсоединял к соскам доильный аппарат. Подходя к каждой корове, он называл ее кличку - в итоге я сперва научилась узнавать коров по хвостам (и, естественно, по той части тела, к которой хвост прикрепляется) и лишь намного позже стала различать их также и по физиономиям.
Со временем был оборудован новый сарай для дойки, и я стала доить самостоятельно. За время работы на ферме я научилась многим вещам. И у джерсийских и у гернсийских коров вкусное, жирное молоко. Но у всех коров разные темпераменты - одни хотят, чтобы их подоили первыми, другие, напротив, предпочитают быть последними, иные желают вставать в стойло справа, а есть такие, которым подавай только левую сторону. Словом, каждая корова - индивидуальность; как сейчас помню бочкообразную гернсийскую корову, которая невзлюбила меня и только и ждала случая, чтобы лягнуть.
Мне случалось видеть, как рождаются телята - обычно это происходит ночью. Какая радость, когда после девяти месяцев беременности, после трудных родов наружу выскальзывает влажный горячий теленок, от которого поднимается пар! Лежа на земле, он собирается с силами, чтобы поднять голову, и выпускает через ноздри жидкость, оставшуюся m со времени пребывания в материнской утробе. Затем, покачивая головой, он осматривается вокруг сквозь длиннющие ресницы. Проходит еще несколько минут - и вот он уже пусть нетвердо, но стоит на ножках. Корова облизывает его, стимулируя работу сердца и удаляя лишнюю влагу с кожи. Даже впоследствии, когда корова будет возвращена в стадо, она узнает своего теленка, а он - ее.
Первый теленок появляется у коровы, когда ей исполняется примерно три года. Тем не менее она еще числится телкой, пока не телится вторично - только тогда ее удойность достигает пика.
Как и все млекопитающие, первые 48 часов после родов корова производит колострум - особо густое молоко, содержащее большое количество антител. Если новорожденный его не получит, он может и не выжить. По истечении же двух суток молоко становится нормальным, и все, что не выпьет теленок, может взять себе человек. Чтобы оставаться дойной, корове нужно телиться каждый год. После отела она дает молоко в течение десяти месяцев, а затем ее молочный поток "иссыхает". Тогда ее нужно отвести в стадо к другим "сухим" коровам и в течение двух месяцев даты ей отдохнуть. Когда же она снова отелится, то опять начнет давать молоко.
Раздача корма, чистка и прогоны коров туда и назад - все это занимает много времени. Когда по окончании утренней дойки выгонишь коров обратно в поле, на часах уже десятый час - время завтракать! Если хорошенько потрудишься, то и традиционные овсянка и яичница с беконом покажутся тебе медом.
Ну, а в десять утра наступает черед кур - их нужно покормить, долить им воды и собрать снесённые яйца. Птицеводство на этой ферме поставлено на широкую ногу - тут для кур и многочисленные насесты, и опилки, в которых так приятно купаться, и ящики для наседок. Несешь на своих плечах мешки с кормом и рассыпаешь по корытам. Тяжелая это работа, и все-таки она мне по-настоящем нравилась.
Особенно приятно было возиться с цыплятами. Сперва для появившихся на свет пушистых комочков чистили и готовили помещение, и когда им исполнялись первые сутки, и приносили туда в картонных коробках. Пушистые созданьица помещали под благодатные теплые лучи инфракрасных ламп. Почувствовав свободу после путешествия в тесных коробках, они принимались с писком носиться по опилкам, ища, нет и где еды, но их быстро настигала усталость. Один за другим они валились с ног, образуя из своих крохотных тел желтый пушистый ковер, на котором время от времени то здесь, то там открывался заспанный глаз и тут же закрывался вновь.
В деле заботы о животных, как и в любом другом, бывают спои взлеты и падения, звездные и скорбные часы. Сколько радости доставляют мне летняя пора, счастливая любовь, забота о братьях наших меньших, появление на свет новых существ - и как бывает грустно, когда вдруг все идет наперекосяк! Горько и обидно, когда влажная скользкая фигурка, выкатившись из чрева коровы, остается неподвижной. Нежно мыча, корова легонько толкает своего родившегося неживым теленка, думая его расшевелить; она никак не может взять в толк, почему это теленок не движется. Несчастье, когда внезапно прерывается подача электричества - тогда наутро, отправляясь проведать цыплят, видишь вместо задорно попискивающего пушистого ковра такой же пушистый, но безжизненный комок. Прискорбно, когда ветеринар обнаруживает у коровы мастит или молочную лихорадку или когда животное достигает старости - тогда бесполезная для фермы корова подлежит выбраковке. По причине болезни, старости ли - все больно.
…Пока ты не проникнешься жизнью фермы и не разберешься в логике сельского быта, тебе не удастся составить о нем свое объективное суждение. Прямо скажем, многие вещи здешнем стиле жизни мне не по душе, но я понимаю, откуда они происходят. Этот стиль складывался в течение сотен лет повседневной борьбы за существование. А где-то рядом рост численности человеческих существ, их алчность и, как следствие, возрастание спроса и предложения вызвали к жизни то, что мы называем прогрессом. Впрочем, живя на ферме, я вряд ли задумывалась о тех материях, о которых в наши дни идут такие ожесточенные споры. Есть ферма, есть присущий ей уклад бытия - и ты его приняла. Здесь ты близка к природе, как нигде.
Правда, не так-то легко было смириться с холодом. Я люблю зиму за ее морозные утра и туманные дни, но когда приходится разбивать лед в корытах с водой и с усилием соскребать с полу примерзший навоз, думается почему-то совсем другое. К тому же мой фургончик промерзал до основания - когда я возвращалась после уик-энда, то постельное белье можно было стоймя ставить у стенки. На обогрев требовалось около часа. От холода руки покрылись язвочками - когда, проснувшись поутру, я пыталась подвигать ими, язвочки начинали кровоточить.
Спасением от холода была овсянка за завтраком - я посыпала ее бурыми крупицами сахара и сдабривала свежими желтыми сливками, которые соскребала со стенок бидона. Как бы там ни было, зима не убила меня, и я готова была перенести следующую.
…Вскоре после того, как я оказалась на ферме Пенни-уэлл, мне подарили щенка. Это была моя первая собственная собачонка, и я назвала ее Пенни. Конечно, приходилось мириться с многочисленными лужицами - и все-таки она была великолепна. Шкура у нее была черного цвета, перемежавшегося с желтовато-коричневым. В этой собачке перемешались непонятно какие породы, зато она всюду преданно следовала за мной. Она скрашивала мое неуютное бивачное житье - спала в ногах вместо грелки и будила по утрам, когда приходило время гнать коров на дойку… У нас установился некий порядок: большую часть времени она проводила в моем обществе, иногда убегала, но недалеко и ненадолго.
…Но вот как-то в субботу, в послеобеденное время, я сидела в фургончике и слушала радио, когда до моих ушей донеслось знакомое царапанье. Ничего себе - я и не заметила, что она отсутствовала! Но тут я увидела, что с ней творится что-то неладное - бока отяжелели, начались позывы на рвоту; Я подхватила ее на руки и вынесла вон. Когда я положила ее на землю, лапы разъехались, и ее вытошнило. Она дрожала всем телом. Я тут же кинулась к мистеру Боллу, который не замедлил явиться. К этому моменту из пасти собачонки уже хлестала пена. Мистер Болл мигом позвонил ветеринару и посадил нас с Пенни в машину. Поездка показалась мне вечностью. Пока доехали, у собачонки начались спазмы, закатились глаза, а из пасти пошла слюна. Она потеряла сознание, и я поняла, что спасти ее не удастся.
Стараясь не делать резких движений, я внесла ее в клинику, но она умирала у меня на глазах. Даже когда я положила ее на стол, было очевидно, что врач ничем помочь не сможет. Из ее глотки исторгся страшный вопль, и тело замерло в неподвижности.
Слезы залили мне лицо. Я не могла поверить в происшедшее. Всего какой-нибудь час назад она вертелась около меня, здоровая и жизнерадостная, а теперь лежит недвижно, с застывшей в глазах мукой! Ветеринар объяснил, что в ее агонии наблюдались классические симптомы отравления стрихнином - очевидно, она польстилась на отравленную приманку, которую фермеры кладут около курятников для воровок лисиц. У меня в голове не укладывалось, как можно сознательно убить животное таким вот варварским способом. Очевидно, Пенни убежала на чью-нибудь соседнюю ферму и подобрала там приманку. Поэтому, пока я жила на ферме Пенниуэлл, я больше не заводила собак, не желая подвергать их риску.
Я рано пристрастилась к общественной деятельности - вступила в Клуб юных фермеров. По-моему, лучшей формы досуга и общения не придумаешь. Каждую неделю мы встречались, от души забавлялись и веселились - то у нас вечеринка к уютном кабачке, то поход на хоккейный матч, то дискотека, то спортивные состязания - в общем, не соскучишься. Порою я возвращалась в фургончик спать к половине восьмого утра - а все равно спать не хочется.
…Близились рождественские праздники. Молодые фермеры ходили с песнопениями по домам, желая их обитателям счастливо встретить Рождество и собирая пожертвования на благотворительность. Во многих домах нас уже ждали как дорогих гостей, готовили угощение. Правда, вечера стояли холодные, но закутайся поплотнее - и вдыхай полной грудью дух празднества!
И вот как-то так получилось, что я пришла на вечеринку с одним молодым фермером, а покинула ее с другим. У меня появился Джимми - мы прожили вместе почти год, прежде чем решили пожениться. Джимми был старшим сыном мистера и миссис Николз, державших ферму близ Торнбери. У них было большое стадо фризских коров, и я приезжала к ним на уик-энды помочь Джимми и поближе познакомиться с семьей.
Семейство - а оно оказалось многочисленным - приняло меня как родную. Когда я впервые попала на эту ферму, то заметила, сколь существенно она отличалась от той, где я работала. Она была значительно больше, и, кроме молочного стада и цыплят, здесь держали также свиней. В просторной кухне стояла печь "Ага", у которой так славно было греться, все заботы по готовке брала на себя миссис Николз, и по воскресеньям семья неизменно садилась за стол в полном составе. У Джимми было трое братьев и сестра: Брайану - 19 лет, Элизабет - 11, Дирику - 8 и Томми - 4. Что ни говори, приятно стать частью такой большой семьи.
Миссис Николз умела готовить самые разнообразные блюда, и это ее совершенно не утомляло; если кто-то приходил на ферму в обеденное время (почтальон или просто случайный гость), его непременно приглашали за стол. (Впоследствии это создало определенные сложности: Джимми считал, что и я должна так поступать, а я так не считала, вот мы и садились за стол втроем со случайным гостем, думая, как поделить два бифштекса на троих!)
Одной из местных примечательных личностей был пожилой письмоносец Эрн, живший бобылем. Одет он был всегда в плащ военного покроя, подпоясанный веревочкой, стары галифе и начищенные, будто на бал, черные ботинки. Прибавьте к этому редкие волосы, торчащие, как колючки у ежа, и не сходящую с физиономии широкую улыбку, обнажавшую два зуба - верхний и нижний. Эти два зуба были предметом постоянных нападок моего благоверного.
- Привет, Лысый Двоезуб! - говорил он. С этой ритуальной фразы начиналась церемония вручения нам почты.
- Ага, - кивая, отвечал почтальон, - Двоезуб.
- А как они у тебя называются - если не ошибаюсь, Кусало и Жевало? - шутил Джимми, и оба мужчины покатывались со смеху.
Эрн был очень пунктуальным человеком. Он всегда развозил почту в один и тот же час и по одному и тому же маршруту. Он жил в отдаленной деревне, и вот как-то раз e маршрут пересекла новопроложенная дорога, ведущая к электростанции Олдбери. Со временем здесь возросла интенсивность движения, и на перекрестках были поставлены свет форы.
Однажды кто-то из персонала электростанции, направляясь на работу, проехал на зеленый свет, не снижая скорости. К его ужасу, в это самое мгновение из-за поворота на свое велосипеде выскочил Эрн. Избежать столкновения оказалось невозможно. Приехала "скорая помощь" - удивительно, кости целы, только шишки да синяки. Затем настал черед разбираться полиции.
- Я ехал на велосипеде, - объяснял Эрн, - а этот пол умный несется не разбирая дороги, ну и наехал на меня. Разве вы не знаете, что я каждый день ровно в половине двенадцатого проезжаю этот перекресток?
- Знаю, сэр, - сказал полицейский. - Но ответьте на кой вопрос, мистер Эрн: какой свет горел в этот момент светофоре?
- На каком таком светофоре? - удивился Эрн.
…Оправившись от синяков и шишек, Эрн засел за правила движения и - будьте уверены! - вызубрил их так, что от обоих зубов отскакивало.
Мы с Джимми поженились, когда мне было семнадцать, а ему - двадцать пять. Мы переехали на ферму под названием Грейт-Лиз, неподалеку от фермы Пул-Фарм, где Джим продолжал работать. Поначалу мы жили в фургончике, а потом, когда старый усадебный дом был подремонтирован, перебрались туда.
Ферма Грейт-Лиз была довольно-таки запущенным местом, и все же я полюбила ее. Здесь все дышало покоем, особенно старый яблоневый сад, где давно уже не собирали яблок на продажу. Я любила бродить среди его шишковатых деревьев, имевших самые замысловатые формы, а зимой, когда ветки обнажались, можно было видеть шарики омелы. Я и сейчас иногда вижу омелу, когда мы выезжаем зимой куда-нибудь - ведь она растет обычно на верхушках деревьев, и летом ее скрывают листья. Когда семя омелы прорастает, оно прикрепляется к дереву при помощи усиков. Эти усики проникают сквозь кору и врастают в ткани дерева, питаясь его соками. Но это растение нельзя считать полностью паразитическим; когда у него вырастают листья, оно само начинает вырабатывать нужные ему вещества путем фотосинтеза.
Омела цветет в апреле или мае, но ее цветы не привлекают внимания. Они сменяются белыми ягодами - ветки с этими ягодами и развешивают над дверями к Рождеству. Ягоды поддаются птицами; часть семян рассеивается вместе с их пометом, а часть - другим, более любопытным путем. Когда птица клюет ягоды, семена прилипают к ее клюву при помощи той самой клейкой субстанции, которая позволяет им прибиваться к коре дерева. Птица замечает это, как правило, позже, уже перелетев на другое дерево; об его-то кору и начинает она чистить клюв, оставляя на ней семена.
Обычай украшать дома омелой идет еще от друидов - они развешивали ее на своих жилищах, чтобы отпугнуть злых духов. Кроме того, бытовало поверье, что омела способствует плодовитости - не отсюда ли обычай целоваться под омелой?!
Семейная жизнь обрела полноту с появлением на свет нашей дочки Уэнди. Год спустя за ней последовала дочурка Кэрри. Многие из наших друзей переженились и нарожали детишек примерно в это же время, а так как мы поддерживали тесные связи, то скучать не приходилось.
Я решила научиться водить машину и ездила в Бристоль на курсы. Поначалу на уроки меня возил Джимми, но эти поездки неизменно заканчивались спорами, так что впоследствии я стала ездить одна. После урока я навещала родителей; которые жили в Кливдоне. Самое ценное, что я научилась водить машину по центральным улицам города, - кто хоть раз успешно проехал по центру Бристоля, тому никакое движение не страшно.
Правда, не все получилось сразу - сдавая первый раз на права, я провалилась с треском, за что натерпелась колкостей от Джимми. Когда собралась на переэкзаменовку, сказала супругу, что еду к родителям. Со второй попытки все получилось, но я решила до поры до времени сохранить это в тайне. Джим подкатил за мной к самому родительскому порогу и сказал:
- Обратно машину поведешь ты. Тебе же нужна практика.
Я покорно взяла ключи зажигания, а дальше произошло вот что. Прежде, когда за рулем сидела я, мы ездили по объездной дороге, потому что я как начинающая не имела права пользоваться скоростной трассой. На сей раз я нахально выскочила на автостраду и погнала как неисправимый лихач.
- Что ты делаешь?! - завопил Джимми, - Нас же сцапает полиция!
А мне хоть бы хны. Бедняга всю дорогу просидел, повернувшись к заднему стеклу: высматривал, нет ли погони.
Только доехав до места, я торжествующе предъявила ему только что полученные "корочки".