О подобных же предположениях современников рассказывают и Бюшинг, и неизвестный автор записки "История одного тюремного заключения". И действительно, многое в деле и следствии Мировича остается загадкой. Невольно возникают вопросы. Почему осталась без всякого дальнейшего расследования смерть Аполлона Ушакова, явно не утонувшего, а убитого, и притом не разбойниками, так как он не был ограблен? Почему даже не справились о ямщике, который его вез? Далее, почему не были допрошены, кроме Чефаридзева, те четверо, которые приезжали в Шлиссельбургскую крепость утром того дня, когда Мирович предпринял свою попытку? И главное, почему избавился от всякого наказания сенатский регистратор Бессонов, который столько же слышал и говорил об Иоанне Антоновиче, как и Касаткин и Чефаридзев, и даже именно пригласил Чефаридзева и других ехать в Шлиссельбург и там уговаривал коменданта показать им крепость, а между тем остался потом совершенно в стороне? Почему, наконец, Панин в декабре 1763 года просил Власьева и Чекина потерпеть еще недолго; терпеливо оставаться на своих местах "до первых летних месяцев" и тут же послал им, несмотря на близость обещанной отставки, по 1000 рублей каждому от имени императрицы? Быть может, вполне прав Герман, который/ хотя и не знал всех этих подробностей, но, основываясь на донесениях иностранных дипломатов, утверждает, что Екатерина предприняла летом 1764 года путешествие в Лифляндию "для того, чтоб своим отсутствием как бы показать, что она ничуть не причастна к катастрофе, которая без нее должна была случиться в Петербурге". "Чтобы нечего было опасаться со стороны верности гвардии, - продолжает Герман, - она взяла с собою в путешествие к свите все самые горячие головы и людей, особенно уважаемых народом. Так что прочие офицеры, по большей части неопытные или изнеженные, всегда должны были опасаться находившейся в Лифляндии опытной армии с лучшими начальниками в главе ее".
Если допустить справедливость этих фактов, если считать, что план покушения Мировича исходил от самой императрицы и был приведен в действие Тепловым, тогда объясняется если не все, то многое. Становится понятным, почему 4 июля приезжал в Шлиссельбург сенатский регистратор Бессонов, служивший в канцелярии Теплова и уговаривавший трех своих знакомых ехать в Шлиссельбург, почему именно он упросил коменданта устроить прогулку по крепости и почему он потом расспрашивал Чефаридзева, о чем говорили между собой во время этой прогулки он с Мировичем. Понятно, почему Мирович без спросу пустил в крепость этих людей, а потом, по их отбытии, уже поговоря с Бессоновым и Чефаридзевым, в тот же день принялся за выполнение своего предприятия и, между прочим, велел часовым пропустить те шлюпки, которые приедут ночью. Не только понятны, наконец, но и вполне вероятны следующие факты, приводимые Гельбигом: "Во время следствия Мирович постоянно смеялся над допросами, потому что был убежден, что не только не будет наказан, но еще щедро награжден. Чтоб он никого и ничего не предал, его палачи с дьявольскою свирепостью не разубеждали его. Мирович продолжал хохотать, даже когда его вели на место казни и объявляли ему приговор…" Екатерина могла рассчитывать, что Мирович ее не выдаст. У него же было еще столько надежды впереди.
Добавить к сказанному можно, думается, только одно. Как и тобольский купец Иван Зубарев, подпоручик Василий Мирович, кстати родившийся в том же Тобольске, был использован в дворцовых интересах. Но в отличие от первого (если считать, что тобольский купец избежал смерти и жил в Сибири), Мирович был жестоко обманут и стал жертвой коварной интриги.
Можно представить, что ему, отпрыску разорившегося рода, внуку одного из главных приверженцев Мазепы, обещали за услугу трону вернуть имение, отобранное в свое время у его деда-предателя. Он так усердно и безуспешно добивался этого, так долго обивал пороги канцелярий и писал столько прошений, что в конце концов ему пообещали исполнить его просьбу, но с одним условием. Так Мирович стал игрушкой в руках придворных лицемеров и палачей, исполнителем их тайных замыслов.
* * *
Истории Мировича и посвятил свой одноименный роман Г. П. Данилевский. Помимо печатных источников, документов и воспоминаний писатель широко использовал и семейные предания. Его прадед, по отцу, как он писал, был земляком и товарищем по воспитанию Мировича. Прабабка писателя, бывшая фрейлиной при дворе супруги Петра III, спасла мужа благодаря своим знакомствам, когда в поместье сделали обыск после шлиссельбургской катастрофы. По словам Данилевского, она живо помнила и в семейном кругу подчас рассказывала как о Мировиче, так и о причинах его рокового покушения. Ее воспоминания, жившие в семье, дошли до писателя, благодаря чему, по его словам, вся так называемая основа романа (жизнь и смерть Мировича, как и многие подробности воцарения Екатерины и покушения Мировича) взята была им из воспоминаний прабабки и бабки.
В процессе работы над романом, знакомясь с источниками, писателю удалось уточнить некоторые факты заговора Мировича. Знал он, естественно, и о других заговорах в пользу Иоанна Антоновича. Но подробно касаться их в своем романе не стал, лишь бегло упомянул о "лопухинском деле" и приключениях Зубарева. Не использовал Данилевский и известной ему версии о том, что Мирович пал жертвой дворцовой интриги. Впрочем, если бы писатель повернул сюжет в эту сторону, его роман вообще не увидел бы свет. Как не была опубликована и работа В. В. Стасова. Труд, автор которого обосновывал гипотезу о том, что заговор Мировича был лишь комедией, разыгранной по сценарию Екатерины II, оставался в рукописи более ста лет. Только в наши дни появились некоторые из него извлечения.
Однако образ Мировича, каким его вывел Данилевский, далеко не идеальная фигура. В этом писатель также абсолютно верен истории и преданию. Его герой - самолюбивый и легкомысленный "армейский авантюрист", искатель карьеры - вполне мог бы принять предложение стать по существу убийцей шлиссельбургского узника.
ГЛАВНЫЙ ВОРОЛОВИТЕЛЬ, ИЛИ ХОЗЯИН "ВОРОНЬЕГО ГНЕЗДА"
Таинственный пассажир
В пасмурный осенний день к гостинице "Ангел" подъехал наемный экипаж. Дверца отворилась, показалась конической формы шляпа, затем нога, обтянутая шелковым чулком, в башмаке с пряжкой и высоким каблуком, наконец, туловище в длинном плаще. Пассажир, стараясь не испортить туалет, а главное, не сбить пышный, завитой буклями парик, осторожно выбрался на мостовую. Пока кучер сгружал саквояж, незнакомец направился к стоявшей у ворот громоздкой пассажирский карете, уже запряженной и готовой к отъезду. Трижды в неделю карета отправлялась отсюда по главному Северному тракту. Из этого можно было заключить, что только что прибывший джентльмен собирался, пересев в карету, совершить далекое путешествие.
- Мистер Голдсмит, - обратился к нему хозяин гостиницы, наблюдавший за посадкой, - покорнейше прошу вашу милость садиться, сейчас тронетесь.
Степенный господин, которого назвали мистером Голдсмитом, подобрав полы двустороннего суконного плаща, занял свое место. Под плащом виднелся темно-коричневый бархатный кафтан, надетый поверх камзола почти того же цвета. По внешнему виду это был средней руки торговец из Сити, отправлявшийся по коммерческим делам в провинцию. Так он и значился в списке пассажиров - Александр Голдсмит, коммерсант.
В действительности же под этим именем отправлялся в путь Даниель Дефо - известный тогда журналист, впоследствии автор знаменитого романа "Робинзон Крузо". Но что заставило его воспользоваться вымышленным именем? Поспешное бегство от кредиторов или угроза тюрьмы за очередной злой памфлет? Ни то и ни другое. Он ехал по делам государственной важности. Причем за последние два-три года ему не впервые приходилось совершать путешествия под разными именами. И каждый раз, принимая новое обличье, он исполнял роль с истинно актерским мастерством, ибо был по натуре лицедеем. Ему ничего не стоило "войти" в образ, который предстояло сыграть. Свойство это или, вернее, особый дар он использует и при создании литературных героев, легко перевоплощаясь в своих персонажей, невольно перенимая у своих героев голос, походку, манеры и привычки. Он словно бы разменивал свою душу на множество других, испытывая при этом величайшее наслаждение.
Так под разными масками Дефо колесил по дорогам страны, неожиданно появляясь то на востоке, то в западных графствах, то на севере, в Шотландии. В пассажирских каретах, наемных экипажах, верхом на собственной лошади проделал он немало сотен миль. Что ж, он любил движение, можно сказать, испытывал в нем потребность. Любил большие торговые города, многошумные ярмарки, дорожные тракты с почтовыми и пассажирскими каретами и судоходные реки с гружеными баржами. Простор равнинных путей он предпочитал горным тропам, а сухопутные путешествия - морским. На ровной земле, казалось ему, он стоял увереннее.
Погружаясь в толчею, смешиваясь с ней, он всякий раз испытывал иллюзию сопричастности с действительностью и всякий раз горько разочаровывался, оказываясь одиноким в сутолоке людей и дел.
Какую же миссию выполнял Дефо во время своих столь таинственных вояжей?
Здесь необходимо небольшое отступление в прошлое.
Однажды Дефо разразился злым и остроумным памфлетом против преследования пуритан, или, как их называли, диссидентов, то есть раскольников. Это было все равно что бросить пылающий факел в пороховой погреб, начиненный религиозными фанатиками - сторонниками господствующей англиканской церкви. Предав забвению "Акт о веротерпимости", принятый еще в 1688 году, они лелеяли мечту о своей Варфоломеевской ночи - кровавой расправе с инакомыслящими.
Мракобесы, которых Дефо зло высмеял в памфлете, грозили расправиться с его авторам. Некоторое время они, правда, не знали, кто же на самом деле написал эту бичующую сатиру, поскольку имя сочинителя отсутствовало. Но уже через месяц оно стало известно. И третьего января 1703 года последовал приказ об аресте Даниеля Дефо, "виновного в преступлении чрезвычайной важности".
Дефо не стал ждать, когда у дверей его дома появятся констебль со стражей. Тайком он покинул свое жилище и скрылся в лабиринтах столичных улиц. Вдогонку ему "Лондонская газета" опубликовала сообщение о награде в пятьдесят фунтов стерлингов тому, кто откроет, где прячется автор злополучного памфлета. Благодаря той же газете мы можем представить, как выглядел этот несчастный коммерсант и журналист Дефо. "Худощавый, среднего роста, - приводила его приметы газета, - около сорока лет; смуглый, волосы темно-каштановые, однако носит парик; глаза серые, нос крючковатый, подбородок острый". Как особую примету газета называла большую родинку-бородавку на щеке около рта - предмет постоянных насмешек его врагов, средоточие, как им казалось, его зловредных качеств.
Объявление о том, что разыскивается Даниель Фо, он же Дефо, было расклеено по улицам. Награду за выдачу опального памфлетиста обещали немалую, и неудивительно, что нашелся охотник заработать эти деньги.
В мае 1703 года Даниель Дефо был арестован и заключен в Ньюгейтскую тюрьму. Причем поначалу его поместили в общую камеру, где содержались те, кто не мог заплатить соответствующую мзду за пребывание в помещениях для привилегированных заключенных. Здесь в общих камерах спали на каменном полу вповалку, зимой дрожали от холода, летом изнемогали от жары. Ночь здесь нельзя было отличить от дня. Зато у тех, кто готов был оплачивать свой относительный комфорт, надзиратели вымогали кучу денег. Первый побор следовало внести за "удобные кандалы". Чем больше мог заплатить заключенный за "удобство", тем легче становились его кандалы. Тюремщики ловко пользовались этим обычаем и часто вновь прибывшего арестанта из богатых буквально опутывали цепями: ножными и ручными кандалами. Заплатив и освободившись от цепей, заключенный вскоре узнавал, что его расходы на этом не кончаются. Приходилось вкладывать монету в толстую лапу тюремщиков за то, чтобы погреться у огня, поесть не очень черствого хлеба, получить приличное одеяло, за то, чтобы тебя не избивали и не мучили. Деньги предоставляли возможность спать в лучшей части тюрьмы, где было хоть немного света и воздуха и где даже имелись кровати и столы. Жизнь тут обходилась очень дорого. Так, самая дешевая постель стоила два шиллинга в неделю. Свобода передвижения по тюрьме также зависела не от совершенного преступления, а всецело от кармана заключенного. Словом, кошелек был единственным средством выжить в этом кошмаре.
Такое положение отчасти проистекало из-за скаредности городских властей. Муниципалитет просто-напросто не платил тюремщикам жалованья, тем самым поощряя незаконные поборы и взятки.
В погоне за наживой тюремное начальство развернуло также продажу спиртного. "Синяя погибель", как называли джин - можжевеловую водку, - продавалась свободно, и повальное пьянство тоже приносило солидный доход тюремному начальству.
К счастью, друзья не оставили Дефо на произвол судьбы и помогли устроиться в тюрьме с относительным комфортом.
И тем не менее это была тюрьма. А вскоре последовал и приговор: содержание в Ньюгейте, доколе будет угодно ее величеству королеве. Это могло означать, что он обречен и на пожизненное заключение.
Но судьба вновь не оставила Дефо. Нашелся человек, который рассудил, что перо такого публициста может послужить правительству. Так думал Роберт Харли, всесильный вельможа и ловкий политик, решивший эксплуатировать талант Дефо в целях своей карьеры. Благодаря такому влиятельному покровительству он уже в конце года оказался на свободе. Скорей всего, ему пришлось за это согласиться на кое-какие условия, продиктованные спасителем.
В тот момент Дефо мог, как говорится, на радостях пообещать что угодно, лишь бы вырваться из тюрьмы. Но на воле от него очень скоро потребовали исполнения обещанного.
Лидер партии тори Роберт Харли, новоявленный его благодетель и крупный политический игрок, не намерен был оставлять векселя неоплаченными. Да и сам Дефо прекрасно это понимал. Тайный союз, заключенный с Харли, хотел он того или нет, возвращал его к беспринципной борьбе одинаково продажных партий - тори и вигов.
Теперь Дефо думал только о том, как лучше всего оправдать доверие и надежды своего освободителя Роберта Харли - спикера палаты общин, в будущем графа Оксфордского.
Скоро Харли стало ясно, что он не ошибся в выборе. Хитроумный и честолюбивый политикан не брезговал никакими средствами в борьбе за власть. Вот почему он по достоинству оценил предложение своего подопечного Дефо о создании шпионской сети по всей Англии и за ее пределами. Дефо разработал подробный план будущей секретной организации. Собственно, эту идею подал Дефо сам Харли, обмолвившись однажды в письме к нему, что если бы он был министром, то хотел бы знать, что говорят о нем. Дефо же поспешил развить и оформить ненароком брошенную мысль. После чего ему было поручено организовать особую службу, а попросту говоря - политическую разведку.
С присущей ему энергией Дефо принялся за дело. И вот сеть секретных агентов раскинулась по стране. Едва ли стоит говорить, что сплести сеть осведомителей было делом нелегким. Потому-то Дефо и колесил по городам и весям, создавая такую разведку, как он сообщал Харли, которой еще никогда не знала Англия. Через некоторое время он с гордостью доносил своему патрону: "Мои шпионы находятся повсюду".
Нередко и ему самому приходилось выступать в роли простого агента. На постоялых дворах и в тавернах он прислушивался к разговорам простолюдинов, в кофейнях и клубах, где собирались политические деятели, выявлял настроение влиятельных особ. В его обязанности входило также предотвращать тайные заговоры, в частности направленные против объединения Шотландии с Англией. Выполняя это задание, он почти три года прожил в Эдинбурге под фамилией Голдсмит.
Хотя послания и были зашифрованы, он соблюдал величайшую осторожность и всякий раз подписывал их разными именами.
Случалось, что его собственные агенты, не подозревая в нем своего шефа, доносили на него в "центр" как об опасном субъекте. И они имели на то основания: маскируясь, Дефо изображал противника правящей партии тори - партии крупных и средних землевладельцев.
В газетах он яростно нападал на представителей этой партии, за что его не раз пытались привлечь к суду. Однажды Дефо заподозрили в том, что он автор очередного ядовитого пасквиля на палату общин. Казалось, не избежать ему вновь тюрьмы. Но, как обычно, на выручку поспешил всесильный Харли.
Сам же Дефо, изображая антиправительственно настроенного человека, не особенно пытался опровергать общественное мнение. Напротив, балансируя над пропастью, он был заинтересован в подобной репутации и всячески способствовал ее распространению.
Десять долгих лет Дефо оставался руководителем политической разведки. И даже тогда, когда Харли на время вынужден был оставить свой пост, он продолжал "по наследству" усердно служить новому министру. А позже, когда к власти пришли виги - партия торговой и промышленной буржуазии, - столь же усердно выполнять задания новых хозяев, приняв обличье противника их правления.
Чем можно объяснить эту деятельность Дефо? Конечно, здесь сработал страх перед угрозой тюрьмы, иначе говоря, чувство самосохранения. Необходимость расплачиваться за проявленное однажды малодушие: опрометчивое обещание верой и правдой служить коварному и беспринципному министру. А вырваться из его лап было не так-то просто. Но также безусловно и то, что Дефо был сыном своего времени - эпохи авантюристов, не брезговавших любыми средствами ради своего обогащения.
Деятельность Дефо была тщательно законспирирована, поэтому мы и сегодня очень мало знаем о ней. Осторожность, с какой он руководил подчиненными агентами, пользуясь шрифтами и тайнописью, его скрытая связь с Харли, которую, кстати, позже он начисто отрицал, отсутствие каких-либо в этом смысле денежных документов, где значились бы фамилия того, кому выделялись соответствующие суммы на оплату агентов и его самого, как, впрочем, и многое другое, остающееся и поныне невыясненным.
Что касается деятельности Дефо-журналиста, то тут мы располагаем более достоверными сведениями.
Одна из задач Дефо как руководителя политической разведки состояла в том, чтобы войти в доверие издателей торийских газет и журналов и выступать со статьями, смягчающими их антиправительственную направленность, выявляя заодно и авторов действительно оппозиционных сочинений. Ему, связанному с литературным миром, это не составляло особого труда. Дольше всего (почти целых восемь лет) Дефо подвизался в качестве такого замаскированного журналиста-агента "Мист джорнэл". И все годы издатель Мист питал к нему полное доверие, охотно публикуя на страницах своего журнала и выплачивая немалые гонорары. Но однажды случайно выявилось подлинное лицо Дефо, и маска оказалась сброшенной. Дело кончилось скандалом, и старый Мист бросился на своего ведущего сотрудника с обнаженной шпагой. Однако был обезоружен и ранен.