Однажды верный себе Видок угостил пощечиной одного из своих командиров, который нашел предосудительным, что у него золотые эполеты, тогда как по уставу надо было носить полотняные. За этот "подвиг" Видок дорого поплатился бы, если бы не грянувшее сражение с австрийцами. В бою ему оторвало пулей два пальца, и он попал в госпиталь. Возвращаться в армию он не захотел и предпочел блузу рабочего офицерскому мундиру. Иначе говоря, стал дезертиром.
Это означало, что он должен был скрываться. Если бы его опознали, ему грозила бы в лучшем случае каторга.
Однажды в Брюсселе, куда он добрался, полицейские потребовали у Видока показать паспорт. Он прямодушно ответил, что у него его нет. Последовал арест. Он выдал себя за уроженца Лилля, назвался Руссо и уверял, что забыл документ дома. Слава Богу, его пока что не опознали. Чтобы не искушать судьбу, он решил бежать из тюрьмы, куда его водворили. На простынях спустился из окна второго этажа и добрался до дома в предместье, где жила одна его подружка. Переждав погоню, облачился в шинель конных егерей, наложил на левый глаз черную тафту с пластырем, что делало его неузнаваемым, и благополучно покинул город.
Посетив сначала Амстердам, Видок решил побывать в Париже, увидеть который давно мечтал.
Весной 1796 года он пришел в столицу и поселился на улице Лешель в гостинице "Веселый лес". Однако новая ссора с каким-то капитаном и угроза ареста вынудили его вскоре оставить город. Но куда идти? Лучше всего в Лилль. Как военная крепость и пограничный город он представлял многие преимущества для тех, кто, подобно Видоку, надеялся найти там полезных знакомых.
По пути в Лилль Видоку пришлось присоединиться к странствующему лекарю-шарлатану, ночевать с цыганами и узнать много интересного об их быте и обычаях, снова быть учителем фехтования. В Лилле он повстречал одну "камелию" - прекрасную Франсину, и, можно сказать, влюбился. Казалось, она отвечала ему тем же. Каково же было ему узнать, что тайком она встречается с инженерным капитаном. Застав их как-то за ужином вдвоем, Видок набросился на соперника с кулаками. За это его приговорили к трем месяцам тюрьмы и посадили в башню Святого Петра.
Здесь и произошел тот роковой эпизод, который, возможно, решил всю его дальнейшую судьбу.
Среди арестантов в камере находился крестьянин Севостьян Буатель, осужденный на шесть лет за кражу хлеба. Это был отец многодетного семейства, глубоко переживавший разлуку с детьми. Бедняк в отчаянии повторял, что заплатил бы порядочную сумму за свое освобождение.
Двое сокамерников - некие Груар и Гербо, осужденные за подлог, - решили помочь Буателю. Они взялись сочинить от его имени прошение об освобождении. Оба мошенника, жаждавшие заполучить обещанную крестьянином награду, через восемь дней объявили, что документ готов и Буатель может надеяться на скорое освобождение. И действительно, вскоре явился вестовой и передал тюремщику пакет. Вскрыв его, тот объявил, что это приказ об освобождении Буателя. Когда на другой день пришел для осмотра камеры инспектор и тюремщик предъявил ему приказ, тот сразу же увидел, что это фальшивка. Завертелось дело. К нему оказались причастными и оба мошенника, сфабриковавшие подложный приказ, и тюремщик, и сам Буатель, знавший о преступном замысле. Все они дружно показали, что в подлоге замешан и Видок. Для него авантюра двух подлецов кончилась весьма плачевно. За участие в подлоге его приговорили к восьми годам содержания в кандалах, согласно 44-й статье и второй главе Уложения о наказаниях.
Можно сказать, невинно пострадав, Видок теперь думал лишь о побеге. В этот момент как нельзя кстати объявилась Франсина, раскаявшаяся и горько сожалевшая о своем легкомыслии. Она часто навещала Видока и однажды тайком пронесла ему мундир, точно такой же, какой носил тюремный инспектор. Переодевшись и загримировавшись так, чтобы походить на инспектора, Видок беспрепятственно вышел из тюрьмы.
Несмотря, однако, на столь удачный маскарад, Видока опознали, и он вновь оказался в башне Святого Петра. Но мысль о побеге не покидала его. И вот как-то вызывают его на допрос вместе с несколькими другими заключенными. Их всех снаружи охраняют солдаты и двое жандармов в помещении.
Один из них выходит, неосторожно оставив возле Видока свою шляпу и шинель. Другого вызывают звонком, и он тоже покидает комнату. Не долго думая, Видок надевает шляпу жандарма, его шинель, берет за руку одного из заключенных и, делая вид, что сопровождает его за известной надобностью, решительно идет к двери. Солдаты пропускают его, не говоря ни слова.
И вот Видок на воле. Но что делать без денег и без паспорта? Он решает на первое время укрыться у Франсины. Это было ошибкой. Жандармы верно рассчитали, что искать его надо у подружки. Так он снова угодил за решетку. И снова выручила Франсина. Она часто навещала его и однажды принесла трехцветную ленту, которую он попросил у нее. Из куска ленты он сделал себе пояс, остатком украсил шляпу и в таком виде смело прошел мимо часового, принявшего его за муниципального чиновника.
Когда его снова изловили, доставили в ту же проклятую тюрьму и заковали в кандалы, он узнал, что бедная Франсина осуждена на шесть месяцев за содействие его побегу.
Самого же Видока ожидала отправка сначала в парижскую тюрьму Бисетр, а оттуда на каторгу в город Брест. Каторжников, отправляемых туда, сковывали попарно толстым железным обручем, на ногах тяжелые оковы - бежать, казалось, было невозможно. Правда, арестанты партии, с которой шел Видок, предприняли было такую попытку в лесу, во время привала. Но кончилась она неудачей.
Тюрьма Бисетр - обширное четырехугольное здание, состоящее из примыкавших к нему многих построек, главная из них - пятиэтажный корпус, на каждом этаже сорок камер, для четырех заключенных каждая.
Помимо охраны на крыше день и ночь "дежурил" свирепый пес по кличке Драгун, не поддающийся ни на какие искушения. Не устоял он лишь перед куском жареной баранины, подброшенной заключенными. Пока он лакомился мясом, некоторые из них попытались бежать. За это "страж" был сослан на собачий двор, где, посаженный на цепь, без свежего воздуха и, должно быть, от угрызения совести, он вскорости подох. А люди переносили и не такое.
В тюрьме Видок познакомился со знаменитым Жаком Гутелем, кулачным бойцом, у которого брал уроки его искусства, пригодившиеся ему впоследствии.
Надо заметить, что жизнь в этой, как, впрочем, и в других тогдашних французских тюрьмах, не отличалась особо строгим режимом. И тысяча двести арестантов, которых вмещала тюрьма, вели довольно свободный образ жизни. Могли более или менее свободно передвигаться, заниматься чем хотели, лишь бы не пытались бежать. Довольно легко они сносились и с внешним миром. Многие пользовались этим, получая с воли инструменты и деньги, чтобы организовать побег.
Когда арестантов начали готовить к отправке на каторгу, для Видока все оказалось внове. И то, что у его шляпы обрезали поля, а у одежды воротник, и то, как всех сковали попарно шестифунтовой цепью, прикрепленной к общему железному пруту для двадцати шести арестантов, так что двигаться они могли только все вместе. К этой цепи каждый был прикован от ошейника в виде железного треугольника, закрепленного заклепкой.
И вот партия двинулась. Представьте себе, говорит Видок, пятьсот негодяев, большей частью пьяных (вино свободно продавали в тюрьме), горланящих песню галерников: "На нас красные куртки, вместо шляп колпаки, а галстуками мы пренебрегаем. Нам напрасно жаловаться, мы избалованные дети, и страх потерять заставляет держать нас на цепи".
Двадцать четыре дня длилось это путешествие. По прибытии в Брест всех обрядили в красные куртки и зеленые колпаки. На каждой робе - буквы GAL, на колпаке - железная бляха с номером, а на плече выжженное клеймо TF (каторжные работы). В придачу ножные кандалы.
Не буду рассказывать о том, что Видок и при этом пытался несколько раз бежать, однако неудачно. Наконец еще одна попытка увенчалась успехом, подтвердив его репутацию короля риска и мастера побегов.
Переодевшись в платье сестры милосердия Франциски, монахини, которая за ним ухаживала в тюремном лазарете, он наконец бежал, подпилив кандалы. Едва ли не самое трудное при осуществлении этого побега было справиться с головным убором монахини, довольно сложным сооружением. Непорядок в нем мог легко выдать беглеца. Но все обошлось - туалет мнимой монахини оказался безупречным, хотя юбки сильно мешали при быстрой ходьбе.
Не прошел Видок и получаса по нантской дороге, как услыхал три пушечных выстрела, возвещавших о его побеге.
В Нанте ему удалось раздобыть крестьянское платье, в котором он и продолжил путешествие. Путь его лежал в Аррас.
Приключения продолжаются
По дороге ему пришлось побывать в роли погонщика скота и пережить немало приключений.
Дома его не ждали. Родители считали непутевого сына давно погибшим. Пришлось сочинить длинный рассказ, который мало соответствовал тому, что случилось с ним на самом деле. Из его исповеди мать и отец уяснили лишь одно - их сын находится в бегах и ему грозит арест. Надо было подыскать надежное убежище. Решили поместить сына в окрестной деревеньке у бывшего кармелитского монаха, друга отца. В то время (шел 1798 год) священники совершали богослужения тайно, поэтому монах служил обедню в риге. Видок стал его помощником, для чего пришлось вновь облачиться в рясу. Свою должность он исполнял так ловко, что можно было подумать, будто ничем другим никогда и не занимался. Заодно стал помогать монаху и в обучении деревенских ребят. И с этой ролью он успешно справлялся.
Все шло хорошо, никто не подозревал, что молодой монах - это беглый каторжник. Подвело его сластолюбие.
Раз ночью, когда, движимый ревностью к науке, он собирался давать уроки одной своей ученице на сеновале, его схватили четыре дюжих парня, отвели в хмельник, раздели и высекли крапивой. После чего вытолкали на улицу голым, покрытым волдырями.
Незамеченным (благо была еще ночь) он добрался до дома своего дяди, проживавшего неподалеку. Здесь, посмеявшись над его несчастьем, его намазали постным маслом и сливками. Через несколько дней, совершенно выздоровев, неудачливый донжуан навсегда покинул свое укрытие.
Дома он показаться не смел - со дня на день могла нагрянуть полиция. Он решил отправиться в Роттердам, где нанялся матросом на корабль, назвавшись Огюстом Дювалем из Дориана. Паспорта никто от него не потребовал.
Судно, на котором служил Видок, было самым обыкновенным капером, и многие члены экипажа под стать Видоку скрывались от властей.
Видоку пришлось участвовать в абордажных схватках при захвате английских торговых судов, поскольку Франция находилась тогда в состоянии войны с Англией. Риск щедро оплачивался долей от захваченной добычи. Скопив порядочную сумму, он уже было подумывал о каком-либо честном занятии, как вдруг на судно пожаловала полиция для проверки. Случилось это все в том же злополучном для него порту Остенде, где корабль стал на якорь. Матрос без документов вызвал подозрение. Ему предложили сойти на берег и обождать в участке, пока не подтвердится, что он есть тот, за кого себя выдает.
На улице, не долго думая, Видок попытался улизнуть. Он был уже довольно далеко от стражи, но на беду споткнулся и упал. Преследователи настигли его, надели ручные кандалы, заодно изрядно поколотив прикладами и сабельными ножнами.
И вот он снова бредет в колонне арестантов. Его ждала все та же тюрьма Бисетр, куда он вновь попал весной 1799 года. Отсюда с партией приговоренных к каторге ему предстояло проделать путь до Тулона.
Его напарником, скованным с ним одной цепью, оказался знаменитый парижский вор Жосси по прозвищу Отмычка. В свете, где он обычно орудовал, его принимали за креола из Гаваны. Он выдавал себя за маркиза Сент-Аман де Фараль.
Приятная наружность, изящные манеры и умение прилично держать себя в хорошем обществе, костюм франта открывали перед ним двери богатых особняков. Он так свыкся со своей ролью, что, даже будучи скован цепью, среди каторжников сохранял изящные манеры и вел себя как аристократ. Видок обратил внимание на то, что каждое утро этот благовоспитанный вор целый час занимался своим туалетом, особенно ногтями рук, пользуясь великолепным несессером. Позже Видок расскажет о нем в своей книге, посвященной бывшим его дружкам и пережитым им самим приключениям.
После почти сорокадневного путешествия транспорт из пятнадцати фур, набитых арестантами, прибыл в Тулон.
Последовала знакомая процедура: раздали одежду каторжников и заковали в ручные кандалы. Затем всех разместили на корабле - плавучей тюрьме. Здесь еще раз всех переписали, отделили от остальных "оборотных лошадей", то есть беглых, вновь угодивших в силки закона. Этих заковали в двойные цепи. Побег увеличивал срок на три года. Видока, оказавшегося в числе закоренелых, как и остальных таких же, освободили от работы, дабы исключить возможность побега.
Прикованный к скамье, вынужденный спать на голых досках, пожираемый насекомыми, униженный жестоким обращением, страдая от недостатка пищи, Видок скоро приобрел жалкий вид. Недаром о тулонской каторге шла дурная молва - по сравнению с брестской содержание здесь было намного хуже.
Каких только злоумышленников и злодеев не повстречал он тут. Таков был и некий Видаль, сокамерник Видока.
В четырнадцать лет он стал членом шайки убийц, эшафота избежал лишь благодаря своей молодости. Его приговорили к 24 годам, но, едва переступив порог тюрьмы, он во время ссоры ножом убил своего товарища. Содержание в тюрьме заменили каторгой. Здесь ему представился случай "отличиться". Случилось, что однажды не оказалось в городе палача и некому было совершить казнь. Видаль с готовностью предложил свои услуги. Такая практика тогда, во время революции, и позже имела место. Палачи-добровольцы, в отличие от таких, скажем, как все тот же Сансон, унаследовавший свою должность от отца, по происхождению ассенизатора и живодера, не обладали тем искусством, что профессионалы. Но к помощи их вынуждены были прибегать во время массовых казней, когда палачей не хватало.
Таким палачом-любителем был, в частности, некий Анс, принадлежавший к эльзасским ворам. По жестокости с ним не мог сравниться ни один палач. У него была привычка во время казни выстраивать в ряд отрубленные головы перед теми, кто ждал очереди у эшафота. Зимой 1794 года он выстроил таким образом в линию 26 голов, отрубленных в один день.
Другой из подобных любителей "оригинального жанра" действовал в Бордо. Звали его Дютрусси. У него была манера оскорблять осужденных, причем он продолжал поносить их даже после того, как голова падала с плеч.
Члены Конвента вынуждены были написать о нем в Париж, после чего он был в марте 1795 года арестован за то, что без распоряжения и официальных полномочий гильотинировал несколько человек, осыпая их предварительно всякими оскорблениями.
Нередко такие любители, не умевшие управлять машиной казни, обрекали жертву на долгие мучения. К слову сказать, и профессионалы частенько допускали промахи по неопытности обращения с новоизобретенным орудием - то ли из-за недостатков конструкции, то ли еще почему. Так Пейрюссену (потомственному палачу города Бордо) во время казни нескольких человек пришлось опускать нож по многу раз, пока наконец ему удалось прикончить свои жертвы. За такую "нерасторопность" самого палача обвинили "в жестокости по отношению к приговоренным, которые не могли защищаться"?! Судья заявил ему, что теперь работу палача может выполнять любой гуманный человек и что в некоторых коммунах находятся даже патриоты, оспаривающие друг у друга честь выполнять функции национального правосудия. Все палачи, продолжал судья, должны благословлять Революцию, которая сделала их уважаемыми гражданами. Выходило, что Пейрюссен не уважал Революцию, поскольку не проявил себя с гуманной стороны, карая во имя закона. За это его бросили в тюрьму, и город лишился палача. Тогда его стали на время отпускать из тюрьмы для совершения казней.
Видаль, довольно долго исполнявший приговоры Революционного трибунала, тем не менее не заслужил прощения. Когда голова Робеспьера - вдохновителя террора - скатилась с плеч и кровавая вакханалия кончилась, палача-добровольца Видаля водворили обратно в тюрьму под особый надзор. Его приковали к скамье с неким Дешаном, одним из участников кражи века - похищения драгоценностей из государственного хранилища.
Преступление это наделало в свое время немало шума, о нем было объявлено с трибуны Конвента министром внутренних дел. Лишь пять лет спустя, в 1797 году, удалось напасть на след грабителей благодаря некой госпоже Корбен, сообщившей за обещанное вознаграждение сведения, которые и привели к раскрытию преступления. Сумма, в которую исчислялось похищенное, составляла семнадцать миллионов. При этом исчез знаменитый алмаз "Регент". Его история заслуживает отдельного рассказа.
Алмаз был найден в копях Голконды в 1701 году. Раб, который добыл его, решил утаить редчайшую находку. Он понял, что с помощью такого прекрасного камня добудет себе свободу. Недолго думая, он ударил себя киркой по ноге. Рваная рана оказалась достаточно глубокой, чтобы как раз спрятать в ней драгоценный камень. А сверху хитроумный раб наложил повязку из листьев. Таким образом ему удалось провести бдительных надсмотрщиков. Ночью он бежал. Проделав нелегкий путь, добрался до Малабара, где договорился с английским матросом, что тот тайком увезет его в трюме судна. В случае удачи невольник пообещал щедро оплатить услугу единственной ценностью, которой владел. Матрос был поражен, увидев необыкновенный алмаз. Желание немедленно завладеть им охватило его. Удар ножом - и он стал владельцем сокровища. На берегу матрос нашел ювелира и продал ему добычу за тысячу фунтов стерлингов. В свою очередь тот сбыл камень подороже. Целых двадцать тысяч фунтов стерлингов выложил за невиданный алмаз Томас Питт, английский губернатор Мадраса.
Когда о покупке столь редкого сокровища узнали в Лондоне, никто не поверил, что Питту действительно достался по такой сравнительно недорогой цене необыкновенный алмаз. Каким образом у него оказался камень весом в 400 карат? Всем казалось это подозрительным. Тем более что прошлое губернатора было покрыто мраком неизвестности. Болтали, будто он был когда-то пиратом. А раз так, то, возможно, алмаз - незаконная добыча морского разбойника.
Питт не стал ждать, когда его попросят представить доказательства на право владения алмазом. Тайком он передал камень лондонскому ювелиру, чтобы огранить его.
Известно, ценность алмаза зависит не только от его величины, но и от формы, придаваемой ему огранкой, от цвета, прозрачности. Причем огранка значительно меняет стоимость камня. И хотя при этом он теряет в весе, но чистота обработки, придающая алмазу блеск и "игру", повышает его цену.
Два года трудился ювелир над огранкой алмаза, найденного рабом в копях Голконды. И вот наконец камень вспыхнул еще более прекрасным, чудесным светом. Отныне его стали называть "Бриллиантом Питта".
Однако владел им Питт недолго. Он предпочел все же избавиться от столь известной и обременительной драгоценности. И в 1717 году успешно сбыл бриллиант регенту Франции герцогу Орлеанскому за три с половиной миллиона золотых франков.