Во второй раз она сказала это, и во второй раз ожидала ответа. Она не знала, что выдало ее. Настойчивость? Язвительный гнев, вместо страха и потока обвинений. Опустив руки, он уставился на нее. Его взор пронзал насквозь, до задней стенки черепа. Она отвернулась.
- Вы не беременны, и никакой опасности нет, - произнес, он наконец, без всякого выражения.
Она все же была Кателина ван Бокелен, которая никогда не прятала глаз со стыда, с самого детства. Но теперь она опустила взор и молчала даже когда зашуршали простыни, и он покинул ее.
- Зачем?
Судя по голосу, он стоял рядом с постелью. Не одеваясь и не пытаясь прикрыться. Когда она взглянула на него, то увидела что Клаас стоит, выпрямившись, в совершенно естественной позе, как те мужчины, которых, она утверждала, что видела обнаженными: мужчина, ожидавший объяснений, полагавшихся ему по праву. Он и сам знал причину, но на сей раз желал услышать это от нее.
- Иначе ты бы не пришел, - просто сказала она.
- И что, стало легче теперь, когда я пришел?
Она покачала головой.
- И что же должно произойти сейчас? Разумеется, я во всем ваш покорный слуга. Но только не в этом.
Она попыталась защититься.
- Я вела речь о женитьбе.
- В самом деле? - переспросил он. - Нет, демуазель. Вы желали лишь узнать, насколько преуспели в этой новой игре. Вы не имеете себе равных, я уже сказал вам об этом. Я не намерен жениться. Об этом я тоже говорил. А брак со мной нужен вам меньше всего на свете. - Он наконец прервался. Его лицо, прежде выражавшее нетерпение, теперь отражало лишь ироничное раздражение. Он вздохнул. - Кателина, все, чего вы желаете, это того, что только что получили. И какой угодно супруг способен дать вам это.
Она вытянулась на постели, и боль вновь затопила ее.
- Но ты больше не желаешь этого от меня, даже хотя я не знаю себе равных?
- Разумеется, я этого желаю. Разумеется, я желаю вас. Но это больше не повторится. Никогда. Мы используем друг друга, как шлюх. Разве вы этого не видите?
- Да, вижу, - отозвалась она. - И я согласна. И кроме того, мы больше никогда не сможем остаться наедине. Но сейчас мы здесь, в последний раз, и мы можем дать друг другу облегчение. Прошу тебя. Прошу тебя, иди сюда Пожалуйста, вернись.
Он не сможет отказать ей, подумала она. Точно так же, как не сможет отречься от собственного желания.
Вместо этого, внезапно нагнувшись, он погасил свечу, способную предать его чувства. Затем, как будто этой жажды не существовало вовсе, он оделся в темноте и направился к дверям С порога он произнес только:
- Прощайте. Прощайте, демуазель.
Глава 25
На следующий день, впервые в жизни, Клаас вышел из себя на людях. По пути из Гента в Брюгге ему нужно было наставить Феликса в том, какой отчет он, Феликс, должен представить своей матери. Клаас напомнил ему, почему тот уволил лувенского управляющего, и какие изменения должен внести новый управляющий, с помощью самого Феликса. Однако тот, утомленный ночными излишествами, выказывал все признаки раздражения; обычно с этим Клаас справлялся с легкостью.
Но на сей раз ему не удалось развеселить своего спутника. Возможно, потому что он сам был не в настроении шутить. Феликс, в свою очередь, обрушился на него, утверждая, что сам прекрасно знает, что желает услышать его мать. Что он устал от этой темы, и вообще, это не имело к Клаасу никакого отношения.
Исходя из своего немалого опыта, Клаас на время оставил эту тему и попытался немного привести в чувство и Феликса, и себя самого. Они уже подъезжали к Брюгге, когда Феликс, уже совершенно взбодрившийся, упомянул о Мабели.
Все всегда и повсюду поддразнивали Клааса по поводу его похождений. Он принимал это философски. Каковы были его подлинные чувства по отношению к той или иной девушке, ему не требовалось сообщать посторонним.
Однако за три месяца своего отсутствия он привык к тому, что все личные дела, если таковые и имелись, остаются личными; а со времени возвращения он был слишком занят, чтобы уделять этим делам внимание. Конечно, за исключением тех, избежать которых оказалось невозможно. Разумеется, в первый же день в Брюгге Феликс сообщил ему, что Джон Бонкль завоевал привязанность Мабели. Поскольку Клаас считал Джона славным парнем, он с этим смирился, и даже взял на себя труд сгладить возможные разногласия между ними, заявив и Джону, и позже самой девушке, что ни к кому не предъявляет никаких претензий.
Менее всего он был готов обсуждать Мабели с Феликсом, тем более по дороге домой из Гента. А началось все с иной, внешне куда более опасной темы.
Феликс внезапно заявил ему:
- Вообще, не понимаю, почему бы мне не достать свои доспехи прямо сейчас. Ты все равно о них знаешь. Можешь сказать, что это одолжил мне кто-то из свиты дофина. Ты сможешь вычистить их для меня, и я их надену на турнир Белого Медведя.
- Так, стало быть, ты записался?
- Они меня приняли. Как раз перед отъездом. Еще две недели впереди. Я буду тренироваться каждый день. Это самый большой турнир во Фландрии, во Франции, даже во всей Европе. И они все будут там. Гистель, Грутхусе, возможно, и сам граф Шароле. И все рыцари Золотого Руна, которые смогут приехать. Знаешь, тот, кто выиграет копье, провозглашается победителем на весь год и ходит из дома в дом со своей свитой…
- Это стоит кучу денег, - Клаас моргнул. - Как ты их раздобыл? - Он старался говорить потише, чтобы их разговор не могли подслушать лакеи, ехавшие сзади.
Феликс ухмыльнулся.
- А ты не догадываешься? Ну, это кое-что из тех вещей, о которых ты не знаешь. Вроде Мабели.
- Мабели?
Ухмылка Феликса под одолженной соломенной шляпой сделалась еще шире.
- Я купил Мабели у Джона Бонкля.
- Что?
Клаас натянул поводья и остановил лошадь. Лакеи столпились сзади. Феликс, улыбаясь, проехал еще несколько шагов, а затем, обнаружив, что остался один, развернулся, улыбаясь еще сильнее. Лакеи вопросительно уставились на Клааса, который огляделся по сторонам, завидел вдалеке деревья и коротко бросил:
- Мы поедим там. Ступайте и ждите.
Лакеи продолжили путь, не глядя друг на друга, покуда не оказались вне пределов слышимости. Феликс остался на месте. Глаза его сверкали.
- Ага! - воскликнул он. - Жалеешь, что сам не додумался до этого?
Клаас поставил кулаки на седло и оперся на них.
- Деньги перешли из рук в руки за прелести Мабели? Джон Бонкль продал ее тебе?
- Он сперва не хотел, - признал Феликс. - Но он купил меховую шапку, не сказав отцу, и не мог за нее расплатиться.
- Бедный Джон Бонкль. И как он объявил об этом Мабели?
Улыбка сошла с лица Феликса.
- Откуда мне знать? Наверное, сказал ей, что это в последний раз, и что теперь она будет приходить ко мне. Она должна быть готова к моему возвращению из Лувена Сегодня. - Лицо его прояснилось при этой мысли. Он вновь призывно улыбнулся. - Дешевле, чем прошлой ночью, да?
Клаас не шелохнулся.
- А как же Грилкине?
Улыбка исчезла вновь.
- А что Грилкине? - недоуменно переспросил Феликс. - Какой закон говорит, что нельзя спать с другой девицей каждую ночь, если так хочется? Да если бы и был такой закон, ты никогда об этом не думал.
- А скажи мне, - попросил Клаас, - что ты будешь делать, если Мабели не придет?
Феликс сердито уставился на него.
- Конечно, придет.
- От Джона Бонкля к тебе, вот так запросто. Зная, что за нее заплатили деньги. Если она придет, то кем она станет после этого?
- Я уезжаю, - заявил Феликс и дал шпоры коню.
Выбросив вперед руку, Клаас перехватил поводья. Лошадь Феликса дернулась и затопталась на месте. Феликс вскинул хлыст, и Клаас свободной рукой схватил его за запястье. Вскрикнув, Феликс выронил плеть, и пальцы его обмякли.
- Ах ты, ублюдок! Ты сломал мне руку. Теперь я не смогу…
- Будет как новенькая через десять минут, когда мы закончим этот разговор, - заявил Клаас. - Если Мабели не придет к тебе сегодня, как ты поступишь?
Феликс побелел от ярости. Дыхание со свистом вырывалось через стиснутые губы.
- Я купил ее. Если она не придет, я сам пойду за ней.
- Прямо в дом Меттенея?
Феликс недобро усмехнулся.
- Необязательно. Должна же она когда-нибудь выйти на улицу.
- И тогда ты ее похитишь. Отведешь в какое-то укромное место и изнасилуешь. И будешь повторять это всякий раз, когда захочется? Или ты думаешь, она уступит после первого раза?
- Весьма вероятно, - отозвался Феликс.
Гадкая ухмылка, совсем ему несвойственная, словно приклеилась к губам под действием гнева.
- До тех пор, пока кто-то другой не захочет ее купить, и ты ее продашь?
- Ты так говоришь, будто… И вообще, какое тебе до этого дело? - выкрикнул Феликс.
- Я так говорю, потому что это работорговля, - отозвался Клаас. - Ты обращаешься с Мабели, как будто она Лоппе, и даже хуже. Не думаю, что кто-то пытался изнасиловать Лоппе. Ты возглавляешь одну из лучших торговых компаний в Брюгге или скоро встанешь во главе ее, и ты продаешь и покупаешь девушку, как товар. Даже милорд Саймон так не поступал. Может, он и лишил ее девственности, но она пришла к нему по любви. Ты думаешь, ко мне она пришла из-за денег? Или к Джону Бонклю? Конечно, ей нужно бы выйти замуж. Конечно, ей не следует менять любовников, точно так же, как… Да… Бывало так, что я спал с новой девушкой каждую ночь. Но, по крайней мере, тут не было никакого обмана. Мы не клялись друг другу в вечной любви и не собирались жениться. Мы делали это, женщины и мужчины, только по любви. Но так!.. После того, что ты сделал, независимо, придет к тебе Мабели сегодня или нет, она станет просто продажной шлюхой.
Наступило молчание. Клаас сидел в седле, тяжело дыша, прислушиваясь к отголоскам собственного голоса и думая, какого дурака он свалял Он не оставил Феликсу никакого выхода, никакого пути к компромиссу или возможности спасти лицо. И он отлично знал, даже если Феликс не подозревал об этом, что именно заставило его так поступить.
- Отлично, - заявил Феликс на это. - Тогда выкупи ее у меня. И не каким-нибудь векселем на банк Медичи. Наличными. Сегодня же вечером.
И вновь молчание. Затем:
- Как скажешь, - отозвался Клаас негромко. - Тогда надеюсь, ты простишь меня, если я потороплюсь домой. У меня будет много дел.
Он отпустил поводья Феликса и пришпорил лошадь, переводя ее сперва на рысь, а затем пуская в галоп. У деревьев лакеи проводили его взглядом, затем обернулись к Феликсу. Но Феликс, как он и ожидал, не последовал за ним.
* * *
День еще не подошел к концу, когда Клаас въехал в Брюгге через Гентские ворота, на несколько часов опередив своих спутников. Изначально он планировал, и до сих пор оставался при этом мнении, что именно Феликс первым должен дать отчет о Лувене своей матери. Поэтому он обрадовался, узнав, что демуазель де Шаретти с дочерьми отсутствует, несмотря даже на то, что Хеннинк набросился на него, едва он поставил взмыленную лошадь в конюшню.
Вопли продолжались всю дорогу по двору. Насос вновь сломался. В одном из чанов обнаружилась протечка. Трое рабочих подрались, а остальные теперь ходят мрачные, как туча. Человек, который продал не так давно какую-то недвижимость вдове, желает получить ее обратно и утверждает, что способен доказать, будто сделка была незаконной. В мешках пряжи обнаружилась гниль. Вдова назначила нового стряпчего. Флорентийцы, лукканцы и даже секретарь папского легата по очереди являлись к вдове, чтобы осведомиться, когда наконец посыльный Шаретти отправится в Италию, потому что их ящики с депешами уже переполнены. Его ждет пакет из Милана с печатью того лысого лекаря. И, когда бы Клаас ни появился, Ансельм Адорне желает немедленно видеть его. - Вот это возвращение! - воскликнул Клаас Хеннинк, похоже, решил, будто он жалуется, но, конечно же, это было не так. Восторг переполнял его при мысли о том, сколь многое предстоит привести в порядок. Бегом бросившись в дом, собирая приветствия и дружескую ругань со всех сторон, он первым делом взялся за письмо Тоби.
Он читал его, пока снимал с себя дублет. На середине прервался и перечел вновь. При этом выражение его лица было таково, что привело бы Хеннинка в ярость. Затем, повязав фартук, он направился вниз, чтобы починить насос Пока он был занят этим, четверо работников по очереди подошли, чтобы на что-то пожаловаться, пока их не заставил вернуться к работе щеголеватый молодой человек с серпообразным носом, в длинном платье до середины лодыжек, который решил, что перед ним, должно быть, Клаас.
Клаас признал это, выпрямляясь и вытирая руки. Он давно предлагал вдове назначить кого-нибудь в помощь Юлиусу, пока тот в отъезде. Было три кандидата, все с отличной репутацией. Стало быть, вдова выбрала одного из них. Он надеялся, что ее выбор был верным.
Остроносый молодой человек, которому на вид было лет под тридцать, заявил:
- Я мессер Грегорио. Я уже послал за мастером, чтобы починить насос. А сейчас я бы предпочел, чтобы ты прошел прямо ко мне в кабинет и сделал доклад по Лувену. Демуазель де Шаретти скоро вернется. Она пожелает услышать все как можно скорее.
Да, выбор был верный. Сын ломбардца, друга покойного отца демуазель, изучал юриспруденцию в Падуе. Несколько лет был младшим секретарем в Сенате Венеции. Вернулся домой в Асти, затем во Фландрию, где его отец был ростовщиком. Привычный, судя по всему, иметь дело лишь с вышестоящими.
- Иду, мессер Грегорио, - отозвался Клаас. - Jonkheere Феликс желал также присутствовать при отчете демуазель. Он будет здесь через час.
Стряпчий, незнакомый с Феликсом, помолчал.
- Тогда можешь закончить с насосом, - объявил он, наконец. - Но ты должен быть в кабинете, когда появится jonkheere Феликс.
Клаас кивнул. Дождавшись, пока стряпчий скроется из виду, он проверил насос, который теперь работал, как надо. Затем позвал кого-то из подмастерьев, чтобы тот все убрал за ним, а сам вернулся в дом, чтобы привести себя в порядок и переодеться в свой синий камзол, после чего, прихватив послание Тоби, взял мула из конюшни и потрусил в особняк Адорне. По пути он успел заехать еще в два места.
* * *
Едва лишь Марианна де Шаретти вернулась домой, как ее новый поверенный, мейстер Грегорио, сообщил, что Клаас появился ненадолго, однако, невзирая на приказ, так и не пришел с докладом. А молодой хозяин, ее сын Феликс, по-прежнему в пути и еще не прибыл.
Клаас вернулся без Феликса. Что-то случилось. Феликс попытался уволить Клааса? Клаас поступил на службу к кому-то другому и вернулся только за вещами? Нет. В таком случае он бы дождался встречи с ней.
Своему новому поверенному она выделила комнату с письменным столом, прежде принадлежавшую Юлиусу, и сейчас, поблагодарив, она велела Грегорио вернуться к себе и ждать, пока его позовут.
Затем направилась в собственный кабинет, по пути узнав от Хеннинка, что насос починен, но беспорядки в красильне продолжаются. Он ни словом не упомянул о Грегорио, а стало быть, по-прежнему оставался недоволен им. Судя по тому, что именно Клаас починил насос, и все, с кем он общался, пребывали в добром расположении духа, это означало, что он никуда от них не уходит. Это понравится Катерине, даже если не понравится Тильде. Марианна де Шаретти раскрыла свои учетные книги и постаралась сосредоточиться на делах.
Наконец объявился Феликс. Весь в лохмотьях, - похоже, он охотился с придворными дофина. Он пустился в длинный и занимательный рассказ об этом. Судя по тому, что сын ее ни словом не обмолвился о Клаасе, он, вероятно, уже узнал от Хеннинка, что тот вернулся, но пока не говорил с хозяйкой. Прежде чем она успела спросить его об этом, новый стряпчий Грегорио постучался в дверь. Верно, она ведь сама просила, чтобы он присутствовал на их встрече. Ему следует знать, что происходит в Лувене. Не успел мейстер Грегорио усесться, как дверь распахнулась рывком, и на пороге обнаружился приятель Феликса, Джон Бонкль. Демуазель де Шаретти воззрилась на него в изумлении. Тот застыл, заливаясь румянцем.
- Демуазель, прошу прощения. Мне сказали, что Феликс здесь.
- Совершенно верно, - подтвердила мать Феликса. - Но боюсь, что он очень занят? Это что-то срочное?
- Нет. То есть да. - Джон Бонкль никогда не славился живостью ума. - Феликс, он требует восемь шиллингов до вечера. Я не могу ему заплатить, ублюдок.
Испуганно округлив глаза, Феликс указал ему взглядом на мать. Джон Бонкль побледнел.
- То есть… Прошу прощения. Это у меня случайно сорвалось, демуазель. Но Феликс, я правда не могу расплатиться.
- Что заплатить? Почему?
- Заплатить тебе за него, за нее, - попытался объяснить Бонкль. - Ну, в общем, ты понял.
- За что мне заплатить? - переспросил Феликс. И медленно залился краской.
- Простите, демуазель… - обернулся к ней Джон Бонкль. - Но Клаас сказал, что я должен заплатить ему до вечера восемь шиллингов, иначе…
- Что иначе? - мягко осведомилась Марианна де Шаретти.
Наступило молчание.
Марианна де Шаретти поднялась с места. Взяв ключ из связки на поясе, она отомкнула один из сундуков у стены. Оттуда достала мешочек и настольные весы, которые установила на столе. Развязала мешочек, и на зеленое сукно высыпалась стопка серебряных гротов. Она выложила их на весы, несколько монет убрала, и наконец, взвешенные пересыпала в новый мешочек. Весы она установила поверх стопки подписанных обязательств, рядом с которыми лежал лист с расценками красильни, где цены были аккуратно вписаны в столбик напротив образчиков окрашенной пряжи. Все очень по-деловому.
- Весы проверяли совсем недавно, - заявила она Джону Бонклю. - Полагаю, ты можешь им доверять. - Она по-прежнему говорила очень мягким тоном, держа мешочек с серебром на ладони. - Я должна отдать это тебе, или Феликсу, или Клаасу?
- Мне, - поспешил с ответом Феликс.
Она устремила взор на своего первенца, давно повзрослевшего.
- С удовольствием. Но, разумеется, тебе придется объяснить, на что пойдут эти деньги.
Молчание. Затем Феликс неохотно подал голос.
- То есть, на самом деле, это Джону. Я перед ним в долгу.
Она покосилась на Джона.
- Верно?
Тот кивнул, похоже, на время утратив дар речи.
- Тогда, - произнесла мать Феликса, - я буду рада вручить тебе эти деньги от имени моего сына. Он постепенно расплатится со мной, и я потребую очень невысокий процент. Ты доволен, Джон?
Тот опять кивнул.