– Отведите нас к господину коменданту, – обратился к нему конвойный.
Инспектор с величайшей предупредительностью исполнил их просьбу. Он принес свечу, так как было уже совсем темно, и попросил обоих следовать за ним. Они прошли под сводами знакомого нам мрачного коридора и поднялись по лестнице, ведущей в квартиру коменданта. В приемной их встретил лакей.
– Не уходите, инспектор, – сказал Виктор, – вам придется сейчас отвести меня в камеру.
Инспектор принял это за шутку.
– Здешние апартаменты пришлись бы не по вкусу господину мушкетеру, – засмеялся он.
– А я ведь не шучу, господин инспектор, – ответил Виктор. – Сейчас вы узнаете, что я ваш арестант.
У инспектора округлились глаза.
– Святой Бенедикт! – вскричал он. – Разве такое возможно?
В это время лакей отворил дверь в кабинет нового коменданта Бастилии и пропустил туда обоих мушкетеров.
Преемником покойного Миренона был маркиз Андре, человек лет пятидесяти, седовласый, с хорошо сохранившимся лицом, с нежными и красивыми руками. Одет он был в дорогой камзол, прекрасной ткани рубашку с богатым жабо. Он был в длинном желтом жилете, согласно требованиям моды. На ногах его были белые шелковые чулки, башмаки с пряжками. Маркиз держался так прямо, будто проглотил аршин. Восковая кукла не могла бы держаться прямее. Ни одна черта его лица не дрогнула. В каждом движении, в каждом слове коменданта проглядывал придворный лоск.
Оба мушкетера по–военному отдали честь.
Маркиз ответил им движением правой руки, полуприкрытой кружевной манжетой.
– Я получил приказ, господин комендант, сдать вам мушкетера Виктора Делаборда, – сказал конвойный.
– Приказ? От кого? – спросил маркиз.
– От господина генерала Монтарена. Дальнейшие распоряжения последуют, господин комендант.
– Итак, этот мушкетер – узник Бастилии?
– Так точно, – ответил Виктор.
– Так–так. Узник, то есть арестант.
Маркиз подошел к письменному столу и позвонил.
– Позвать инспектора! – обратился он к вошедшему слуге.
Вслед за тем в кабинет вошел инспектор и отдал честь.
– Этого мушкетера надо отвести в камеру, господин инспектор.
– Слушаюсь, господин комендант.
– В какую камеру вы его отведете?
– В камеру номер девять башни номер семь, – ответил инспектор.
– Камера номер девять, башня номер семь, – повторил маркиз и проставил номера в списке. Потом спросил Виктора, как его зовут, и тоже записал.
Конвойный был отпущен.
Маркиз отвернулся к окну.
Церемония приема в Бастилию на том и закончилась, она была легка и коротка в сравнении с тем долгим временем, которое предстояло пробыть здесь заключенному.
– Я следую за вами, – сказал Виктор инспектору и вышел с ним из кабинета коменданта.
– Но, ради всех святых, господин мушкетер, как это получилось? – спросил не перестававший удивляться инспектор, когда они вышли во двор.
– Ах, любезный друг, – ответил Виктор, стараясь казаться веселым, – разве вы не знаете, как бывает на свете? Коршун, съедая воробья, говорит ему: "Я это делаю потому, что ты мал, а я велик".
– Гм, это означает, что у вас есть могущественный враг?
– Собственно говоря, я только помогал другому человеку, у которого как раз и есть могущественный и знатный враг. Однако и этого, как видите, оказалось вполне достаточным, чтобы угодить в Бастилию.
– Жаль, очень жаль… – пробормотал инспектор и повел мушкетера в седьмую башню, а там – в девятую камеру. – По крайней мере, вы ни в чем не будете нуждаться, господин мушкетер. В этой камере хорошая постель. Ну а о пище и питье я позабочусь. Спокойной ночи, господин мушкетер.
XXII. ЛЕЙТЕНАНТ И НАДЗИРАТЕЛЬ
Надзиратель Рошель был удовлетворен – Марсель Сорбон наконец‑то приговорен к смертной казни. Теперь Рошелю надо было позаботиться только о том, чтобы узник клетки не смог убежать до казни.
Но вот настал день исполнения приговора, но, к удивлению Рошеля, приготовлений к смертной казни никаких не делалось.
– Черт знает что! – высказал он свое нетерпение палачу Лоренцо. – Почему ты медлишь на этот раз?
– Почему я медлю, Рошель? Да потому что не получил приказа, – ответил Лоренцо.
– Но ведь этот проклятый каторжник приговорен! – воскликнул Рошель.
Лоренцо в ответ пожал широкими плечами.
– У каторжника, наверное, есть хорошие заступники, – высказал он предположение.
– Заступники? Кто бы это мог быть?.. Мушкетер отвезен в Париж. Лейтенант д'Азимон вчера возвратился домой. А больше, кажется, и нет никого…
– Я знаю только то, Рошель, что вчера вечером лейтенант д'Азимон был в клетке у каторжника и принес ему одеяло, теплый камзол, так как было очень холодно, и бутылку вина.
Рошель так и подпрыгнул на месте.
– Лейтенант д'Азимон? – переспросил он.
Лоренцо утвердительно кивнул головой.
– Я сам его видел.
– Что это значит? Что это с лейтенантом?..
– Вот потому‑то я и говорю, что у осужденного наверняка есть хорошие заступники, – повторил Лоренцо и ушел.
Рошель в глубокой задумчивости остался стоять на месте.
"Заступники?.. – раздосадованно думал он. – Лейтенант д'Азимон… Казнь откладывается… Черт знает что! Приговор есть – ведь это же не шутка. Он должен быть исполнен. Не иначе тут сам комендант замешан… Отменить смертную казнь он не может – на это у него нет власти. Но почему же тянут с казнью?.." И Рошель поспешил к клетке Марселя, чтобы удостовериться, что часовые стоят на месте.
Марсель тоже был удивлен оказанным ему снисхождением. Внимание к нему офицера говорило о том, что его, Марселя, не хотят мучить всеми муками клетки. Лейтенант д'Азимон от имени коменданта принес теплые вещи и поспешил из клетки, не снизойдя до разговоров с осужденным.
Может быть, это было сделано только для того, чтобы спасти его, Марселя, от преждевременной смерти? Холод и лишения вполне могли умертвить его раньше казни. Да, его ожидала смерть – Марсель это знал, хотя приговор еще не был ему объявлен.
Кроме мыслей о смерти, его мучила тревога за судьбу Виктора и Адриенны, которые из‑за него попали в руки преследователей. Все попытки узнать от надзирателя клетки что‑нибудь о них были тщетны. Тот не ответил на его вопросы.
Марсель подстелил под себя одеяло, чтобы железные прутья не впивались в тело, и, натянув камзол, попробовал заснуть. Вино существенно подкрепило его угасающие силы, успокоило, и Марсель впервые за несколько дней крепко заснул.
Когда поутру пришел надзиратель и принес воду и хлеб, он нашел каторжника не таким вялым, как обычно.
Марсель съел хлеб, чтобы он не достался крысам, вылил оставшееся вино в воду и с жадностью выпил ее. О возможности спасения он уже не думал. Двери и окна клетки охранялись часовыми день и ночь, так что даже таинственное привидение, наверное, не смогло бы проникнуть к нему сюда.
На обед надзиратель принес тарелку горячего супа. Это еще более утвердило Марселя в мысли, что его силы поддерживают по причине предстоящей казни. Но когда и этим вечером лейтенант д'Азимон принес вино и еще одно одеяло, Марсель удивился.
– Как мне кажется, господин лейтенант, вы мне желаете добра, – сказал Марсель. – Благодарю вас за все, что вы мне делаете хорошего. "Что значит благодарность каторжника?" – скажете вы. Но, господин лейтенант, не все каторжники виновны…
– Я знаю, что вы этим хотите сказать, и сожалею о вас и вашей судьбе, – ответил лейтенант д'Азимон, который, видимо, приехал верхом, потому что за клеткой слышалось конское ржание, а у него в руках был хлыст. – Не благодарите меня за эту малость, которую я вам сделал для облегчения ваших мучений. Я делаю это охотно.
– Ваши добрые слова, господин лейтенант, – сказал Марсель растроганно, – придают мне смелости задать вам один вопрос… Я до сих пор не знаю ничего об участи моего дорогого друга мушкетера и той девушки, которая столь мужественно принимала участие в моем побеге. Если вы знаете хоть что‑нибудь об этих людях, то, сделайте милость, скажите мне, что с ними сталось?
– Мушкетер Виктор Делаборд отвезен мною в Париж, и я надеюсь, что там его будут судить не слишком строго, – ответил д'Азимон. – А та удивительная девушка, как я слышал, тоже поехала в Париж, чтобы выхлопотать вам помилование…
– По этому поступку я узнаю мою верную Адриенну, – растроганно проговорил Марсель. – Она все еще не теряет надежды спасти меня. Она борется за меня, не страшась никаких трудностей и преград.
– Она выпросила у коменданта отсрочку вашей казни. Может быть, ей удастся выхлопотать и отмену ее. Так что вы можете гордиться своими друзьями, Марсель Сорбон.
– Да, вы правы. Я горжусь такой дружбой и любовью. Они вознаграждают меня за те удары судьбы, которые меня преследуют. И если я даже не буду спасен, если помилование не удастся выхлопотать, то в смерти меня будет утешать сознание, что Бог послал мне двух друзей, которые были способны на самопожертвование.
– Я очень немного могу сделать для облегчения вашей судьбы, Марсель. Узнав от вашего друга историю вашей жизни, я стараюсь хоть что‑то сделать, чтобы вы не чувствовали себя совсем покинутым, как те преступники, которые того заслуживают. Возьмите это одеяло. По ночам бывает очень холодно. Возьмите это вино, чтобы сделать воду годной к употреблению. Если у вас есть какая‑то просьба – скажите. По мере возможности я исполню ее.
– Одно только желание, господин лейтенант. Чтобы ваше участие не принесло вам вреда.
– Все, что я делаю, я делаю с согласия коменданта.
– Так и этот благородный человек знает причину моего заточения? Мне он, наверное, не поверил, но когда Виктор Делаборд подтвердил мои слова, что я невинно осужден на каторгу, тогда комендант должен был поверить. Если он ничего не может сделать для моего спасения, то, надеюсь, он хотя бы не поставит каторжника Сорбона в один рад с истинными преступниками. Судьба не дает мне отомстить за мать, за грека Короноса и за себя могущественному Бофору, который безнаказанно совершает одно преступление за другим. Он побеждает, господин д'Азимон, он избегает заслуженного наказания, потому что в его руках власть и сила. Но одно вы должны знать, в одном я вам могу поклясться в этот час. Если я останусь в живых и когда‑нибудь выйду на свободу, тогда у меня будет только одна цель в жизни – разоблачить герцога Бофора и тем самым сбросить порок с высоты его величия.
– Желаю вам, Марсель, чтобы ваше правое дело удалось. Я вижу, что ваша ужасная судьба не лишила вас мужества. Опасность над вашей головой велика, но… – Лейтенант д'Азимон вдруг замолчал.
Марсель посмотрел на отворявшуюся дверь и помрачнел. Офицер тоже обернулся – в дверях стоял ухмыляющийся надзиратель Рошель.
– Это прекрасно, честное слово! Офицер обделывает делишки с каторжником!
Не успел ретивый надзиратель прогнусавить эти слова, как получил сильный удар хлыстом, который был в руках у лейтенанта.
Рошель отшатнулся, перепугался, хотел бежать из клетки, но д'Азимон еще дважды успел хлестнуть его по лицу и по голове.
– Вот вам награда за ваше шпионство и за ваши подлые слова, надзиратель, – напористо сказал лейтенант. – Убирайтесь прочь! А то еще раз попробуете моего хлыста!
Рошель согнулся и закрыл лицо руками. Ему показалось, что из глаз его сыплются искры.
– Берегитесь меня, надзиратель! – добавил д'Азимон, садясь на лошадь, которую держал под уздцы солдат. – Осмельтесь только еще раз появиться передо мной с такими словами! Я давно заметил, что вы злой человек и пользуетесь каждым удобным случаем, чтобы излить свою желчь. Надзиратель должен быть строгим, но не злым. Запомните полученный сегодня урок!
И лейтенант д'Азимон уехал.
Сторож запер замок на двери клетки и молча удалился. Только Рошель и часовой остались возле клетки.
– Получил? – со смехом спросил часовой. – Лейтенанта д'Азимона не следует трогать.
Рошель выпрямился. На лице его вздулись красные рубцы. Слезы боли и злобы текли у него из глаз. Скрипя зубами и сжимая кулаки, он бросился бежать к дому коменданта.
– Ты поплатишься за это… – шептал он на бегу. – Я тебе этого не прощу!
Через минуту он вбежал, почти ворвался в кабинет коменданта.
Генерал Миренон, сидевший за письменным столом, посмотрел на надзирателя с удивлением.
– Что с вами опять случилось? – спросил он.
Рошель задыхался и с минуту не мог произнести ни одного внятного слова.
– Успокойтесь, надзиратель, – сказал комендант. – Отчего у вас лицо в полосах?
– От хлыста господина лейтенанта. Это неслыханно, господин комендант! Надо мной учинили насилие. Господин лейтенант д'Азимон…
– Расскажите все по порядку, – потребовал комендант.
Рошель подробно рассказал о случившемся.
– В таком случае берегитесь повторения, – сказал комендант. – Вы не должны забывать, что вы – надзиратель и не смеете делать никаких замечаний вашему начальнику. А тем более шпионить за ним и критиковать его. Впредь обращайтесь ко мне, прежде чем решаться на такие безрассудные поступки. Доносите мне и предоставьте мне самому решать.
– Ваше приказание, господин комендант, будет исполнено. А теперь я прошу вашей защиты. Прошу наказать лейтенанта.
– Господин лейтенант д'Азимон принес преступнику одеяло и вино с моего позволения.
Глаза Рошеля едва не вылезли из орбит.
– Преступнику? В клетку? – пробормотал он едва внятно. – Но ведь преступник осужден на смертную казнь, господин комендант! Кажется, он не должен ничего получать…
– Это не ваше дело. Вы принимали участие в решении его судьбы. Приговор утвержден. Но преступник воспользовался своим правом назначить день казни. Ступайте! И впредь действуйте обдуманней и не лезьте не в свои дела.
Рошель вышел от коменданта.
"Что ж, пусть будет так, – злобно размышлял он, выходя на тюремный плац. – Право на назначение дня казни – это верно. Но горе тебе, если ты вздумаешь не исполнить приговора! Есть суды повыше тебя… Мне кажется, что здесь что‑то… Может быть, преступник богат? Уж не подкупил ли он вас?.. – Хитрая ухмылка появилась на обезображенном красными полосами лице надзирателя. – Я всего лишь надзиратель. Но надзиратель Рошель будет следить за каждым вашим шагом. Если приговор не будет исполнен, вы будете иметь дело со мной. Побои дорого вам обойдутся…"
XXIII. ТАЙНА МАРКИЗЫ ДЕ ПОМПАДУР
Состояние здоровья маркизы, которая на балу съела только одну ложечку мороженого, стало улучшаться в ту же ночь. Помогло лекарство, которое прописал ей домашний врач. Этот припадок доктор посчитал повторением того, что случился с ней по возвращении из Парижа, когда она ездила в мастерскую художника. Тот припадок доктора объяснили слабостью сердца.
После той поездки в Париж маркиза заметно изменилась. Она стала задумчивой, предпочитала одиночество. Приближенные уверяли, что на маркизу находят приступы меланхолии. Они нередко видели ее в слезах.
Странная игра судьбы! Маркиза достигла всего, чего хотела, и вот в тишине проливает слезы. Она, которая могла удовлетворить малейшее свое желание, могла облагодетельствовать или свергнуть, – она чувствовала горе, даже плакала.
Но что означала эта перемена? Что могло мучить маркизу, которая властвовала теперь и над королем, и над всем государством?
Маркизу д'Эстрад осаждали расспросами. Ведь в маркизе де Помпадур заметили перемену с тех пор, как она была с маркизой д'Эстрад в мастерской художника Андриана. Как раз после этой поездки с ней случился припадок, во время которого она чуть не задохнулась от слез.
Какая‑то тайна окружала эту всемогущую женщину.
Придворные дамы объяснили этот припадок по–своему. Они утверждали, что живописец Андриан изобразил маркизу слишком старой, и вот, мол, мысль, что она стареет, произвела на нее такое гнетущее действие.
Герцог Бофор был при дворе единственным, кто иначе смотрел на это дело и доискивался истинной причины. Ведь маркиза д'Эстрад высказала при нем предположение, что маркиза де Помпадур увидела кого‑то на бульваре, самой многолюдной улице Парижа, и это так сильно подействовало на маркизу, что у нее сделался припадок.
План виконта Марильяка не удался. Отравленное мороженое, которое он поднес маркизе, оказалось невкусным. Хотя на другой день маскарада маркиза и выглядела утомленной, опасность явно не угрожала ее жизни. А о повторной попытке нельзя было и думать, потому что это могло возбудить подозрение.
Герцог твердо решил свергнуть ненавистную ему маркизу, осмелившуюся захватить всю власть в свои руки да еще унизить его, герцога Бофора. А он был такой человек, который не успокоится, пока не столкнет с дороги или пока не отправит на тот свет неугодную ему личность.
Так что же такое увидела маркиза из окна мастерской живописца? Этот вопрос сильно занимал герцога. Он чувствовал, что разоблачение тайны дало бы ему возможность отомстить маркизе. Интуиция подсказывала ему, что увиденное как‑то связано с ее прошлым. И герцог начал копаться в прошлом маркизы. Он припомнил то, что слышал некогда от покойного коменданта Бастилии. Тот говорил ему, что Жанетта Пуассон была дочерью обедневшего мясника. Она была замужем за человеком, от которого ее увез богатый ростовщик д'Этиоль. Ростовщика она не могла видеть на парижском бульваре, а если бы и увидела, то это не произвело бы на нее столь потрясающего впечатления, ибо она, конечно же, не любила его. Мать тоже не могла расстроить маркизу столь сильно, потому что маркиза давно уже распорядилась, чтобы госпожа Пуассон ни в чем не нуждалась.
Таким образом, оставался ее первый муж. Когда‑то комендант Бастилии называл имя этого первого мужа, однако герцог его не запомнил.
Скорее всего, маркиза увидела этого брошенного ею ради богатства человека. Скорее всего, ее мучили упреки совести, раскаяние. Тут‑то герцогу и виделся ключ к разгадке.
Надо было узнать имя этого человека. И герцог поручил виконту Марильяку произвести разведку. Камер–юнкер попробовал выведать кое‑что у одного из пажей маркизы и спустя некоторое время явился во дворец герцога.
– Ну, что вам удалось узнать, виконт? – спросил герцог с нетерпением.
– Первый шаг сделан, ваше сиятельство, – ответил Марильяк. – Я решил, что больше всего можно узнать у старой матери маркизы. Эта женщина знакома с камердинером Бине, и паж посоветовал мне обратиться именно к Бине.
– К Бине? Вы правы, виконт.
– Так вот, Бине сказал мне, что госпожа Пуассон живет в поместье под Парижем, около Сен–Дени.
– Разве сам Бине не мог сообщить кое–какие подробности из прошлого маркизы?
– Бине хитер, ваше сиятельство. Он остерегается говорить на эту тему. Нет сомнения, что он все знает, но не проговаривается.
– В таком случае мы отыщем госпожу Пуассон и у нее узнаем все, что нам надо, – сказал герцог.
– Если вы прикажете, ваше сиятельство, то я завтра же отправлюсь…
– Да, отыщите мать маркизы, но не давайте ей понять, с какой целью вы приехали к ней, – сказал Бофор.
– Так я и сделаю, ваше сиятельство, – ответил виконт Марильяк.
Этот камер–юнкер и в самом деле оказался наиболее подходящим человеком для исполнения тайных планов герцога.