Содержание:
Круглый камень 1
Культбаза № 1 4
Корраль 9
Ачиханьваям - Акякваям 12
Средние Пахачи 14
Первая школа Чейвилькута 20
Уметь расстаться 31
Фото 35
Примечания 35
Владимир Лебедев, Юрий Симченко
Ачайваямская весна
Круглый камень
Вездеход снаружи являл собой грозное зрелище. Отовсюду торчали стволы ружей - и одноствольные, и двуствольные. Когда-то, очень давно, кто только сюда не ездил! Привозили, конечно, и оружие. Ценность для местного населения оно представляло огромную. Поэтому старики никогда не выбрасывали ружей, даже если те ни на что и не годились. В свое время они, а может быть их предки, за них столько уплатили, что выбросить; конечно же, рука не поднималась. Давно и замки поломаны, и патронов таких сыскать невозможно, а ружья все-таки живут.
Вот и сейчас здоровенный парень Ятгиргин, устраивая себе на крыше вездехода сиденье, заботливо укладывает тульскую двустволку двенадцатого калибра. В двух местах на стволах поставлены самодельные стяжки - скобы, приваренные довольно грубо. Цевье обмотано проволокой, ложе украшено выразительной жестяной заплаткой. Чувствуется во всем заботливая, но к подобным работам не привыкшая рука, и отнюдь не рука мастера.
- Что не сменишь, Ятгиргин?
- Зачем менять, - застеснялся парень, ласково оглаживая старое оружие широченной ладонью, - еще поживет, постреляет… Эту двустволку мне отец подарил. Я из нее стрелять учился. Я из нее попаду хоть спросонья, хоть на бегу, хоть как… Привык. Я ее понимаю… Новое купить - просто. К другому ружью когда еще приспособлюсь…
Ятгиргин сделал на двустволке кое-какие приспособления. Внизу к ней прикреплен самодельный шомпол, на концы стволов надет кожаный чехольчик, чтобы снег не попадал. К чехольчику пришиты два длинных ремня. Ремни завязаны за скобу, предохраняющую спусковой крючок.
- Можно посмотреть ружьишко?
- Берите, - бурчит Яnгиргин с явным неудовольствием.
Чудо! Стволы отдраены на совесть. Сияют. Смазаны строго по армейскому уставу. Неусыпная забота прямо бросается в глаза. Для Севера такое дело - редкость. Обычное положение - оружие век не чищено. Так заведено у самодийцев - ненцев, энцев, селькупов или же у нганасан. Даже у таких природных промысловиков, как эвенки, редко кому в голову приходит чинить или же чистить оружие. Можно, конечно, найти старые кремневые или же пистонные флинты, которые имеют следы починки, да и то самой простой. Нынче люди удивительно легко расстаются со своим охотничьим снаряжением. Да и ухаживают за ним менее ретиво. То ли оружия стало много, то ли по цене доступно оно каждому. Во всяком случае заботливое отношение чукчей к ружьям выглядит чуть ли не особой чертой характера.
Ружья торчат и из окон кабины. Стало быть, на охоту рассчитывают и водитель с зоотехником.
- Все, что ли? - спрашивает Ваня, водитель нашего экипажа.
- Все! - отвечает Ятгиргин.
- Тогда - вперед!
Мотор взревел. Мы ринулись через задний борт в кузов.
Только теперь стало ясно, кто едет, а кто провожает. Вместе с нами в кузове оказались двое стариков, женщина средних лет и совсем молодая пара. Провожающих осталось значительно больше.
В кузове тесновато. Понемногу разбираем свои вещи й укладываем их. Под низ идут шкуры, спальные мешки, рюкзаки с одеждой.
У заднего борта стоят привязанные бочки. Одна - с бензином, другая - с маслом. Они постоянно передвигаются, приплясывая. Только начинаем обертывать их шкурой, как они сдвигаются или же, напротив, разъезжаются, намереваясь отдавить руки. Наконец на них набрасывают оленьи шкуры, и места возле них, только несколько минут тому назад считавшиеся самыми неудобными, становятся наиболее комфортабельными. Вездеход идет по снежному участку. Алмазная пыль клубится за кормой, оседая на одежде праздничными блестками. Мои очки быстро покрываются снежной пленкой, и смотреть становится трудно. Но постепенно все устраиваются поудобнее, кладут повыше ноги и пристраивают что-нибудь под голову. Теперь самое время или спать, или же заниматься каким-либо делом. В кузове совсем и не холодно. Можно и рукавицы снять. Достаем свои бумаги - выписки, сельсоветовские документы.
Здешний сельсовет называется Ачайваямским - по речке, возле которой стоит центральный поселок. Сельсовет относится к Олюторскому району Камчатской области. Олюторский район располагается на восточном берегу Камчатки. А где находится Камчатка, каждый знает, даже плохой ученик, которого "ссылали" на заднюю парту за леность. Коренное население Ачайваямского сельского Совета представлено чукчами, эвенами и коряками. Большинство коренных жителей по официальным документам - чукчи. Их около 330: 150 мужчин и 180 женщин, 69 семей. Эвенов только 35 человек: 15 мужчин и 20 женщин, 9 семей. Коряков - 7 человек.
Территория эта ранее, столетие тому назад, была искони корякской, а большинство в наше время здесь составляют чукчи. Откуда они здесь? В самом деле, люди, которые считают себя ими, чукчи ли по происхождению? В этнографии имеется достаточное количество примеров, когда забывалась истинная национальная принадлежность и приписывалась совершенно другая. Примеров множество.
Еще около сотни лет тому назад этнографы застали сам процесс "превращения" одних народов в другие. Не так уж давно, по сибирским масштабам, на Колыме и Индигирке некоторые группы тунгусов (эвенков) перенимали юкагирский язык, юкагирскую культуру и многие считали себя юкагирами. Самым непонятным в этой истории было то, что в других местах юкагиры, как самостоятельный народ, постоянно уменьшались в числе, сливаясь с соседними народами, часть за частью высвобождали собственные кровные земли. Эти земли заселялись другими. Мелкие юкагирские стойбища все более и более плотно окружались иноплеменниками. Это, естественно, ускоряло процесс ассимиляции. То девушки юкагирские шли замуж за представителей иных народов, то парни юкагирские брали себе жен других национальностей. Этот процесс как лавина: чем дальше, тем скорость выше и разрушения мощнее.
И на фоне таких общих "разрушительных" явлений мельчайшие группы юкагиров окрашивают в юкагирские краски более крупные группировки тунгусов. Почему?
Однако к нашему времени эвенков (тунгусов) стало больше, чем было, а юкагиров осталось только три сотни человек с небольшим.
Есть и другой пример, правда, несколько иного толка. В наше время на реке Таз, в ее верховьях, имеется солидное число северных селькупов. Эти люди официально значатся селькупами, считают себя селькупами, говорят на селькупском языке и сохраняют различные элементы действительно селькупской духовной культуры. Стоило только проследить происхождение каждой из нынешних селькупских фамилий, как выяснилось, что предками их были вовсе и не селькупы.
Нынешние фамилии произошли в основном от ненцев, энцев, кетов, тунгусов и хантов. Однако большой уверенности в том, что незначительное число остальных фамилий и являются селькупскими, нет. Создается такое впечатление, будто в этом месте разные по происхождению люди в результате смешенных браков дали начало новой народности - селькупы. Их язык и некоторые другие элементы культуры, отличающие один народ от другого, совершенно самобытны.
Наконец, есть еще пример того, как возникают совсем новые народы. На Таймыре и прилегающей к нему с юга территории живут долгане. А всего только семь-восемь десятков лет тому назад никакого народа долган в природе не существовало. Здесь коренными жителями были нганасаны и энцы. Жизнь у нганасан и энцев прежде не была сладкой. Когда русские в XVII веке пришли на Таймыр, центр Таймыра - "земля Пясидцкая" была столь же таинственной и опасной, как Центральная Африка для европейцев во времена Ливингстона. Русские сборщики дани - "ясака" - с сокрушением писали о том, что к этой самой Пясиде подступиться невозможно. Она еще долго для всего мира оставалась "терра инкогнито".
Все же за две сотни лет на эту землю проникли кое-какие переселенцы. С юга пришли русские по Енисею. Их в этих местах стали звать "сельдюки" за то, что они промышляли много пресноводной сельди - ряпушки. Из таежных дебрей выходили на Таймыр эвенки и оседали там. С востока шли отдельными семьями и целыми группами семей якуnы.
Настоящей близости с хозяевами этой тундры не возникло, хотя и не было вооруженных столкновений. Однако нганасаны не сближались ни с русскими, ни с тунгусами, ни с якутами.
Для русских, якутов и тунгусов соседи оказались настолько чужими, что они нашли больше общего между собой, чем с ними. Среди русских, тунгусов и якутов на Таймыре появились смешанные браки так быстро, что уже при жизни одного поколения они восприняли единый язык - диалект якутского, стали называть себя по одному из эвенкийских родов - "долганы", а в культуре чего только не унаследовали - от христианства до шаманизма, от пушкинской "Сказки о рыбаке и рыбке" до тунгусской легенды о небесном охотнике.
Да и в наши дни переселится, скажем, семейство из Якутии и работает на Таймыре, числится какое-то время якутами, а дети уже относят себя к долганам. Так что количество долган увеличивается так быстро, как снежный ком в теплую погоду.
Ну а примеров ассимиляции, примеров того, как мелкие группки сливались с более многочисленными и сильными соседями, столь много, что и приводить их не стоит. Подобные явления сами собой разумеются, и ничего таинственного в них нет.
Эти знания нас отнюдь не утешали. От нас требовалось прежде всего определить, кто такие ачайваямские чукчи. То ли они в самом деле потомки коренных жителей соседней Чукотки, то ли они произошли от представителей других народов и в какое-то время стали относить себя к чукчам. А в этом случае надо было уяснить, являются ли они потомством однородной в национальном отношении группы или же разных объединившихся групп. Вариантов здесь могло быть великое множество. Пожалуй, настало время объяснить, для чего все это нам надо.
Сейчас многих ученых занимает вопрос о механизме наследования человеком различных признаков. Для того чтобы постичь сущность этого механизма, изобретено несколько приемов. Один из них - изучение генетических характеристик крови. Этих характеристик в наши дни насчитывается более полусотни. С одной стороны, их достаточно много, а с другой - ничтожно мало, так как этих характеристик, или, как говорят специалисты, "маркеров", столько, что настоящее число пока и назвать невозможно. Само собой разумеется, что закономерности в возникновении определенных комбинаций маркеров крови и соответственно каких-то признаков удобнее всего изучать на примере так называемой замкнутой популяции. Замкнутая популяция в применении к человеку - это, грубо говоря, группа, которая существует, размножаясь без участия пришельцев.
В идеале хотелось бы найти такую группу людей, которая когда-то имела ограниченное число предков, потом достигла определенной численности и дожила до наших дней, воспроизводясь только внутри себя. Желание это несбыточно. Таких идеально "чистых" групп в природе не существует, да и ранее вряд ли были.
Из множества требований, которые предъявляются генетиками к замкнутой популяции как к объекту изучения, есть и оптимальная численность людей. Плохо, когда исследуемая группа имеет менее пяти сотен человек. Можно, конечно, работать и с меньшей группой, но выводы не будут достаточно достоверными. Поэтому хочешь или не хочешь, а надо искать группы до восьмисот человек. Сотни три обычно сбрасываются по разным причинам, и статистика остается вполне приемлемой.
Лет двести тому назад, а может быть и того меньше, подходящую для генетиков группу можно было легко отыскать. Наши собственные предки жили в классически замкнутых популяциях, женились по преимуществу на своих же деревенских, а уж в национальном отношении однородны были образцово. Однако времена эти прошли. Генетики слегка опоздали. В наши дни полигон деятельности исследователей замкнутых популяций сужается неумолимо. Надо захватить то, что еще можно. Возможности буквально ускользают из рук.
Несколько лет назад генетики начали изучать нганасан. Даже в масштабе всего человечества нганасаны являли собой исключительный пример. Они прямые потомки самого древнего населения Евразии, сохранившие древнейший культурный уклад, строгие правила определения кровнородственной близости и порядок заключения браков. Работа с ними была закончена недавно. Специальная лаборатория в Новосибирске изучала генетику и физиологию этого маленького народа. Теперь подведены итоги. Руководителем этой лаборатории сказано буквально следующее: "Страшно подумать, что эта работа могла быть начата, скажем, хотя бы на пять лет позже. Уже сейчас нет тех древних стариков, которых мы застали, уже сейчас есть столько детей, родившихся от смешанных браков, что следующее за ними поколение нганасан будет нганасанами разве что наполовину. Еще через поколение нганасаны будут существовать только в названии".
Ачайваямские чукчи заинтересовали нас тем, что они давно обособились в отдельную группу. Теперь предстоит составить генеалогию на каждого человека - выяснить, от кого кто происходит и в какой родственной связи все эти люди состоят между собой.
Работа требует терпения и тщательности.
Вездеход рявкнул и стал. Мотор посопел немного и затих. Стало слышно, как в металлических кишках машины переливается горючее.
Хлопнула дверца, и шаги заскрипели по снегу возле заднего борта.
- Уснули? - спросил Иван, отстегнув покрышку кузова и забросив ее вверх.
- Вездеход кормить будешь? - спросил его один из пожилых чукчей.
- Точно.
Люди зашевелились. Мы первые вылезли наружу и стали распаковывать бочку с машинным маслом.
Старики легко перепрыгнули через борт, совершенно не сообразно с возрастом, и отошли немного в сторонку.
Иван налил масла в банку из-под сухого молока. Масло текло густое, как патока. Все-таки холодновато.
- Ух, замерз, - сказал один из стариков, улыбаясь.
Крепкие белые зубы без изъянов. Гладкая без морщин кожа. Вытатуированная точка на переносице и два кружка возле уголков губ не портили лица. В мочки ушей продеты тоненькие ремешки с нанизанными бисеринками. Щеголь - по всему видно. Да и жена балует мужа: вся одежда новенькая и очень красивая.
- По коням! - командует Иван.
Мы снова лезем в кузов и опять принимаемся за устройство своих мест.
Вдруг вездеход как на стенку наткнулся. Иван что-то его чересчур резко осадил.
- Чельгат, - раздался голос зоотехника, - пойди-ка глянь, что за следы.
Мы снова полезли наружу. Старина Чельгат перемахнул через борт и побежал вперед. Мы пошли за ним.
Наш путь пересекла цепочка огромных следов размером с суповую тарелку. Можно было и глазам не поверить. Едем по суше, а следы зверя, которые невозможно спутать ни с какими другими. Следы одного из самых заядлых мореходов Арктики - белого медведя.
- Белый медведь, - невозмутимо поясняет Чельгат.
- То-то и я думаю, - смущенно говорит зоотехник. - Откуда?
- Здесь белый медведь всегда ходит. Место тут узкое. Он с восточного берега ходит на западный и обратно. Их тут видели люди. Я сам как-то видел.
Здесь не самое узкое место Камчатского полуострова, и белому владыке арктических морей приходится долгонько топать по суше. По льдам - ему привычнее. К тому же не понятно, что перегоняет его из открытого Берингова моря в Пенжинскую губу.
- Далеко здесь от берега до берега.
- Очень-то не далеко. - Чельгат присаживается на корточки и чертит ножом по искрящемуся насту. - Вот она, наша Камчатка… Видишь, как листик ольхи, длинная-длинная. Здесь вот у нее черешок. Это - наша земля. Вот тут, на юг от нас, Карагинский залив. Здесь корякская земля. Тут, между Оссорой и Ильпырским, и есть самое узкое место. Не знаю - ходят ли там медведи с берега на берег. Может быть, для них там слишком тепло и людей многовато. А здесь они всегда ходили. Здесь, смотри вот, и дальше на север, место поровнее. Тут кончается Олюторский хребет - горы поменьше.
- По коням! - командует Иван.
Задний борт в обрамлении брезента вездехода очень похож на киноэкран, когда смотришь из кузова, как из темного зала. На экране проходят кадры, которые потом будут сниться. Вот видны отроги Олюторского хребта.
Олюторский хребет показан не на всех картах полуострова Камчатка. На обычных картах указывают Срединный хребет - "позвоночник" этой страны - да Пенжинский, уходящий на Чукотку. Олюторский хребет и поменьше этих, и пониже.
Вездеход оставляет за собой долины, лесистые перевалы, каменные осыпи.
Снега в этом году мало. Старожилы говорят, что и не помнят, когда за зиму выпало так мало снега. Морозы, однако, стоят суровые. Все речки промерзли почти до дна.
Вездеход ползет по лесу, стоящему во льду метра на два от земли. Возле стволов уже вытаяли лунки с южной стороны. Луночки правильной формы, как вмятины от яйца в мокрой глине. Лед горбатится между тополей, перекрученных лиственниц, прямых рябин, островов кустарника и завалов сушняка. Склон крутой. С этим потоком мог справиться только могучий морозище. В некоторых местах вода застыла волнами, ступенями.
Мимо проплывает расселина, заткнутая обломком породы размером с избу. Вода еще осенью заполнила получившуюся чашу, а холод превратил ее в лед. Лед выперло вверх и разломало на куски. Они сейчас обтаяли и искрятся, словно хрусталь.
Наш ковчег меняет направление хода, все лучи из хрустальной россыпи потухают, и только один огонек продолжает переливаться малиновым, синим, зеленым…
Кочкарник. Машина натыкается на закраину болота и встает в нерешительности.
- Вылезай! - кричит Ваня.
Вездеход (уже без нас) тащится, перемалывая кочки высотой до метра и более. Они стоят именно на таком расстоянии, что вездеход проваливается между ними. Кочки промерзли и стали словно каменные.
Иван, видимо, вспоминает службу в танковых войсках. Он ведет машину как на маневрах. То попятится и с разгону врежется в строй кочек, то методически крушит и давит их гусеницами, метр за метром продвигаясь к спасительному краю болота.