- Тут трудно думать. О кереках совсем мало известно. Владилен Леонтьев собрал, наверное, все, что можно было собрать из керекской этнографии. Она дает немного - ровно столько, чтобы быть твердо уверенным в том, что кереки, коряки и чукчи - самостоятельные народы.
В самом деле, когда путешествуешь и по морскому берегу, и по центральной тундре Камчатки, то о кереках наслушаешься всякой всячины. Чукчи рассказывают о них как о кротком, добром и гостеприимном народе, который жил в устьях речек при впадении их в море. Их еда - морской зверь, рыба и морские птицы, которых на побережье было множество. Кереки, говорят, отличались от эскимосов тем, что далеко в море не ходили. Вообще далеко от своих мест не уходили и на новые земли не стремились. Если эскимосов, как природных мореходов, тянуло все время в дорогу, то кереки не собирались покидать берег. Так говорят.
Владилен Леонтьев с редкостной скрупулезностью выделил из языка людей, которые имели какое-то отношение к керекам, все то, что отличается от языка чукотского. Он проделал фундаментальную работу, но и она еще вопроса о том, кто такие кереки, вошедшие в состав чукчей, не решила. Все впереди. И скорее всего, более других наук просветит вопрос археология.
Ну а то, что кереки действительно вошли в состав камчатских чукчей, - непреложный факт. По генеалогии живущих ныне чукчей находишь в группе предков того или иного "безродного" человека. А "безродный" - это значит, что он или прикочевавший сюда из других мест чукча, о котором ничего не знали, или же коряк, присоединившийся к корякам-оленеводам, или же керек. Если в числе предков был керек, то потомство этого человека могло вступать в брак по иным правилам, нежели те, кто был потомком только чукчей. Ему разрешалось брать в жены более близкую родню, нежели тем, кто считался "чистым" чукчей.
Смотришь на генеалогии и сразу отмечаешь: керечка - здесь, там - керек. Не так уж и много, но по местным масштабам порядочно.
Значит, кереки не были уничтожены, как это полагают некоторые исследователи. Они были ассимилированы. Возможность примкнуть к другим - не особенно веское доказательство, но все же… Все же можно весьма осторожно говорить о том, что языковой барьер не был столь непреодолимым. Пример - чукчи давно соседствуют с эскимосами. Генетики поговаривают о том, что азиатские эскимосы тем отличаются от американских, что стоят ближе к чукчам по ряду генетических признаков. Эскимосы при этом так и не стали оленеводами. Ни в коей степени. Даже браков эскимосов с чукчанками-оленеводами - считанные случаи. Почти всегда чукчанки, выйдя за эскимосов, переселялись на берег и становились членами общества морских зверобоев, членами эскимосского общества. То же самое было и тогда, когда чукча женился на эскимоске. Правильнее будет сказать, что чукча и женился на эскимоске в тех случаях, когда становился морским зверобоем. Итог рассуждений - эскимос ни при каких обстоятельствах не становился оленеводом. Различия в жизненном укладе, языке, культуре, происхождении людей этого сделать не позволяли. У кереков и чукчей различия были слабее. Кереки оленеводами бывали.
Чельгат:
- Когда сюда наши предки пришли, здесь еще по речкам коряки жили. Потом кто породнился и в оленеводы пошел, а кто и ушел отсюда на юг.
- Почему так?
- А раньше так было. Пусть люди и мирно живут, друг друга не обижают, а все равно думают: "Вдруг воевать придется…" Так поживут-поживут, а потом подерутся и расходятся… Когда сюда предки пришли, мой прадед сказал: "Нам теперь надо много борцов вырастить. Народ вокруг чужой…" Как у нас борцов растили, знаешь?
- Нет, не знаю.
- С самых маленьких начинали борцов воспитывать. Как бегунов воспитывали, слыхал?
- Слыхал… А как определяли, кому борцом быть, а кому бегуном?
- Старики определяли. Если у парня ноги длинные, то его бегуном делали. Они и пояс носили тоненький… Если у парня ноги короткие, а туловище толстое, то его борцом воспитывали, и он все время носил широкий пояс… Меня борцом воспитывали…
- Почему тебя-то борцом сделали? У тебя и рост небольшой, и ноги длинные, и бегаешь ты лучше молодых?
- Я у отца один остался мужчина, Он из меня делал и борца и бегуна… Вот смотри, какая рука.
Чельгат протянул руку ладонью вверх. Ладонь разительно напоминала черепаший панцирь. Кожу на ладони было невозможно промять. На ребре ладони белели мозоли. Ороговевшие бугры покрывали всю ладонь, которая при этом гнулась, и все пальцы выглядели нормально.
- Как же такие руки получились?
- Когда я еще был мальчиком, посылали тупым топором рубить дрова. Говорили, что раньше давали только костяной топор, чтобы труднее было работать. Вот тупым топором и машешь… А ручка топора всю ладонь стирает. Когда постарше станешь, то дают на длинной рукоятке такой топор, у которого лезвие не острее обуха, и следят, чтобы большое дерево без устали перерубил. Надо одной рукой ударить, потом топор в другую руку перекинуть и этой рукой бить. Так и колотишь по полдня, а руки становятся как костяные… Потом бегать надо по полдня с камнями на спине. Положишь на спину неудобный камень, согнешься под ним и бежишь, бежишь… Потом целый день под бубен плясать надо было… Много всяких упражнений знали старики… Много… Некоторые мальчики не выдерживали. Болели…
У нас силач был - Пананто. Он такой был сильный, что ни на одном празднике никто с ним не хотел по-нашему бороться…
- А как борются по-вашему?
- У нас бьют вот так, ладонью. Вот так, ребром, бить нельзя. Можно только ладонью.
- И по всему можно бить?
- Нет… Нельзя бить по лицу, по глазам. Нельзя бить между ног. А так везде бить можно.
- Как же боролись?
- У нас борются так: сначала один нападает, а второй защищается, потом тот нападает, который защищался… А потом они борются как хотят.
- Что значит "как хотят"? Их что, никто не судит?
- Нет! С самого начала судят старики. Они говорят, когда кончать бороться, они говорят, кто неправильно борется…
- Вот ты выходил бороться. Как вы начинали.
- Я вызываю человека бороться. Он выходит, а старики говорят: "Пусть ты будешь начинать". Я тогда стараюсь его достать - так его достать, чтобы он ослабел или сдался. А он от меня спасается…
- Как?
- Он прыгает, не дает, чтобы я его ударил.
- Убегает, что ли?
- Не-е-ет. Он рядом стоит, но старается, чтобы мои руки его не достали.
Чейвилькут перебил его:
- У нас старик есть слепой. Когда-то борец был. На празднике один раз стал ругать других, что они не борются, а просто так, как дети, играют. Тогда старик Чельгат вышел и говорит: "Давай попробуем!" Сняли парки и стали бороться. Старик Чельгат к нему, слепому, подходит - только хочет его ударить, а тот приседает или кувыркается через голову так, что Чельгат мимо пролетает… Так он шутил, шутил, а потом ему этот наш слепой говорит: "Ладно, теперь я пробовать буду!.." И пошел на него. Руки открытыми держит. Как Чельгат не кувыркнется, а все-таки задевает. По слуху его достает. Немного поборолись, Чельгат его руки поймал и говорит: "Хватит, ты у меня всю кожу содрал". Старик и говорит: "Вот видишь, один раз чему-нибудь научишься, и без глаз сделать сможешь". Я пошел ему кухлянку подать, за руку взялся - а она крепче напильника.
Чельгат продолжил рассказ:
- Потом я буду от его рук прятаться. А потом мы будем с ним одинаково бороться. Понял?
- Не понял. Когда кончать борьбу надо? Откуда вы-то знали?
- Мы и не знали. Это старики говорили: "Хватит. Они друг друга убьют!" Тогда бороться кончали.
- Ты ведь хотел рассказать про то, как сюда пришли…
- Правильно. Я начал про Пананто рассказывать… Он у нас самый сильный парень был. Только и делал, что руки набивал и целыми днями плясал под бубен, чтобы сильным борцом быть.
Дед говорил, что когда сюда пришли, то другие северные чукчи им сказали: "Себе взяли пастбища, которые мы проведали до вас".
Тогда Пананто с отцом поехал на Север с ними говорить. Он прямо к ним поехал еще до ярмарки, когда все собирались на торг. Там отец Пананто говорил: "Нарочно приехали, чтобы бороться, чтобы эту землю, на которой никто оленей не пас, для себя оставить".
Пананто мне сам рассказывал, что чаучу, самый главный из тех, кто эти пастбища себе хотел взять, отцу Пананто говорит: "Ты, мэй (друг), ко мне пойдешь! Я с тобой еще говорить хочу. А твой сын пусть здесь останется, в этой яранге".
Пананто смотрит - все люди на этом стойбище не спят. Что-то они все время снаружи сидят. Пананто вошел в ярангу. Там старики сидят, водку пьют - се тогда американцы привозили.
Хозяин налил полную кружку Пананто, говорит: "Пей, мэй, приходи еще к нам в гости".
Пананто решил: "Это он нарочно мне так дает, чтобы я завтра ослабел". Сам взял кружку, понюхал и прямо упал, говорит: "Не могу, в рот ее всю не положу".
Пананто сделал вид, что спать уже валится. Будто ему так плохо, что он и сидеть не может.
Ушли в другую ярангу старики. Пананто все время в чоттагыне - в холодной части - лежит. Уже засыпать начал, как приходит хозяин стойбища. Пришел тихонько, но Пананто увидел его. Хозяин говорит: "Ты, доченька, возьми его, побудь с ним так, чтобы он ночь не спал".
Девушка говорит: "Ладно, красивый парень".
Только отец ушел, стала к нему девушка ласкаться. Пананто руки в рукава спрятал, лежит как каменный.
Девушка померзла маленько и полезла в полог. А Пананто так и спал не в пологе.
Утром отец Пананто говорит:
- Давайте вашего самого сильного. Посмотрим, кто сильнее. Нам ехать надо. Нам надо жить спокойно.
Хозяин стойбища позвал парня одного. Большой был парень. Пананто вышел с ним бороться. Еще и половины борьбы не прошло, как тот упал - дышать не может. Пананто ему все ребра сломал. Уехали они. Так люди с Севера их бояться стали.
Потом этот Пананто только борьбой и занимался. Ему жена говорит: "Ты почему, как дурак, целый день под бубен пляшешь? Может быть, в стадо сбегаешь?.. Ты почему только деревья тупым топором перебиваешь? Может быть, ты дров принесешь?" Тот только смеялся. Отвечал: "Если я этой работой заниматься буду, то мне скучно будет…"
А потом коряки, которые здесь жили, сказали: "Нам с такими рядом жить не хочется. Пускай борются наш сильный человек и этот Пананто".
Чельгат задумчиво осмотрел свои руки.
На Камчатке Петропавловск именуют торжественно Город. Другие города на полуострове упоминают по названиям. Девушка в аэропорту так и объявила: "Начинается посадка на самолет, следующий по маршруту Город - Москва". Толпа усталых пассажиров всколыхнулась и переместилась к выходу..
Впереди нас стояли моряки. Первый моряк - русский. Что называется, классический тип - русый и голубоглазый. Второй тоже классический тип - горбоносый кавказец со сросшимися бровями и непременной полоской усов.
Пассажиры по большей части женщины с детьми. Сезон отпусков - завтра будем праздновать Первомай. Детишек вывозят на материк. Те, которые постарше, стоят возле родительских сумок, нахохлившись. Это опытные путешественники. Их дорогой не удивишь. Вон, например, идет Николаша. Пяти лет ему еще не исполнилось. Все это мы выяснили, когда ждали отправки рейса. Рейс, как это водится, всю ночь откладывался на часок-другой. Коля рассказал, как они с мамой ехали сначала на собаках, потом долго ждали, когда будет погода, чтобы лететь в Город, а потом вот опять погоды в Городе нет…
Николаша держался солидно. Одного из мужчин, который стал было засыпать прямо возле регистрационной стойки, он строго спросил: "А что в самолете делать будете?.. В самолете спать надо".
Дети поменьше дремали на маминых плечах. Их было много, обмякших во сне маленьких людей, втянувших в рукава рукавички, уткнувшихся в материнские шеи. Бодрствовали только двое. На руках у массивного капитан-лейтенанта сидел крепкий малыш. Он был похож на матрешку, запакованную в обширный пуховый платок. Одной рукой он прижимал к себе ружье. Не игрушка, а чудо. Самоделка. Весьма точная копия охотничьей двустволки. Стволы черненые, курки бронзовые, ложе из хорошего дерева. Малый стойко таращил глаза под порывами пронизывающего ветра, лишь иногда смаргивая невольную слезу.
- Держишься, тезка? - подмигнул ему русский моряк.
Малый растянул замерзшие губы в улыбке.
- Молодец, Ваня, - одобрил кавказец, - сейчас в самолет сядем.
Ваня заулыбался еще шире - и застеснялся, спрятался за отцовскую голову.
Держалась молодцом еще одна особа - крошечная девчонка в легкомысленном пальтишке. Она вертелась так, что мать - изящная рыжеволосая дама - все время пересаживала ее с руки на руку и поминутно одергивала. Волосы девочки были посветлее, чем у матери. Личико в веснушках.
- Да успокоишься ты наконец, Ася! - не выдержала мамаша.
- Пассажиры с детьми - вперед! - возгласила дежурная.
Женщины с детьми пошли к трапу. Мы принялись таскать сумки, сумочки, чемоданчики, коробки - ручную кладь тех, кого не провожали.
Вот в самолет вошел бывалый путешественник Николаша, вот капитан-лейтенант передал такой же, как он сам, фундаментальной жене своего Ваньку вместе с ружьем, степенно с ней расцеловался и отошел в сторонку. Вон и Ася скрылась в люке. Можно и нам двигаться.
Едва сели в кресло - уснули.
…На реке чисто и празднично. Идешь прямо по зеркалу застывшей воды. Сквозь прозрачный лед видны все камешки. На местах поглубже под зеркалом угадывается движение бегущей воды. Если лечь ничком, приблизить лицо ко льду, то можно увидеть, как в подледной глубине ходят гольцы.
За поворотом, где речка образовала глубокую промоину и где стоит рыба, лед весь в дырках. Лунки проверчены метра через два-три. Возле лунок сидят старухи да старики на собачьих нартах. Упряжки заведены на высокий берег и привязаны к тальникам. Незанятые лунки заботливо прикрыты фанерными магазинными ящиками, чтобы снег не попадал.
Блесна уходит в узкий колодец с бирюзовыми стенками. Вода на леске сразу же замерзает и делает ее жесткой, как соломина. Уже сколько времени подергиваем свои удочки, а голец не идет. Рядом с нами сидит старушка, улыбаясь всем темным, почерневшим на весеннем солнце лицом, и одну за одной вытаскивает этих рыб.
К нам голец не идет.
Возле старушкиной нарты выросла уже целая груда рыбы. Тело выловленного гольца словно ракета. Цвет - серебристо-голубоватый с металлическим оттенком. И на этом фоне - нежные желто-оранжевые крапины. Рыба на морозе шевелится медленно, сразу же покрываясь ледяным панцирем, и блекнет на глазах.
- Место ищите, - говорит старуха, стряхивая с крючка очередную добычу.
Гортанный клик прерывает ее речь. Низко-низко, прямо над рекой, плывет караван лебедей. Пять величавых птиц набирают высоту над нашими головами и доверчиво снижаются вновь, пролетев место, где сидят люди. Они делают круг, следуя за поворотом берега, и скрываются за кустарником. Сели совсем близко. Из-за поворота раздаются их голоса.
- Место ищите, - опять говорит старуха.
- Пойдем, - предлагает Володя.
- В бухту Корфа идите, - советует старуха.
- Как же мы туда придем? - мне непонятно.
Бухта Корфа ведь от этих мест в нескольких сотнях километров.
- Близко, близко, - кивает старуха, - вон там, где река поворачивает.
Да это ведь не старуха. Это - Чельгат. Как я раньше этого не понял! Чельгат, конечно, сколько угодно рыбы поймает. Он и ловит ее удивительно. Он в лунку свой чаат опускает, рыба так и вылетает на лед.
В петле не по одной, а по целой связке рыбы.
- Пойдем, - говорит Володя.
Мы идем совсем не долго. Только поворачиваем за каменистый мысок - и правда попадаем прямо в бухту Корфа. Ленивая океанская волна вспенивается между изъеденными льдинами. Холодная вода вскипает в гротах и промоинах, колышет шуршащие, шепчущиеся льдины. Чайки сидят нахохлившись, подымаясь со льдинами вверх и опускаясь, смотрят в море. В море - силуэты кораблей.
- Пойдем, - торопит Володя.
И мы идем по заснеженной улице поселка. Посредине - дорога в траншее. По бокам - снежные стены метров по шесть высотой. Мы все идем и идем по этой снежной улице, пока не открывается мелкая бухта. На ней и впрямь люди ловят рыбу. По всему льду видны черные фигуры рыболовов.
- Здорово, мужики! - кричит нам ближний.
Да ведь это Юра - летчик-вертолетчик, который сейчас на материке в отпуске.
- Ты как сюда попал?
- Да приехал рыбу половить. Корюшка идет как бешеная. Надоела она мне - ну ее к черту. Берите себе. Я лучше опять в Гагру полечу.
Юра подталкивает к нам ногой коробку из-под телевизора, полную свежей корюшки.
- Лучше водички попью, - говорит он, зачерпывая ладонью из лунки морскую воду…
- Пить будете?
Передо мной оказывается стюардесса с подносиком.
- Где Юрка? - чуть было не спросил. Сон, однако, отпустил, и голова прояснилась.
Летим. В точном соответствии с предсказанием многоопытного пассажира Николаши все наши спутники вкусили первую порцию самолетного сна.
- Наш полет проходит на высоте восьми тысяч метров со скоростью шестьсот километров в час. Температура за бортом - пятьдесят градусов мороза, - объявляет стюардесса. - Сейчас вам будет подан горячий завтрак. Прошу поднять спинки кресел и подготовить столики, находящиеся в спинках передних кресел..
- Скорее бы! - в один голос произносят наши соседи моряки.
Женщины зашевелились. Мамаша Аси с полотенцем и несессером двинулась к туалету.
Ася проворно сползла с кресла и пошла по ковровой дорожке тихонько вслед. Она дошла до ряда, где возле прохода расположился со своим ружьем Ваня. Ваня завозился в кресле, взмахнув неожиданно ружьем. Тяжеловатый ствол описал дугу и ударил девочку по голове. Ася повернула личико к Ване. Ее огромные светлые глаза наполнились слезами. Уголки губ задрожали, и наступил тот самый момент, когда дети задыхаются от обиды.
Ваня бросил ружье. Он соскользнул на пол, схватил Асю двумя руками за голову и стал истово целовать и ушибленное место, и мокрые от негорьких слез щеки.
Он наконец увидел, что обида у девочки прошла, и принялся настойчиво звать ее к себе, на свое место.
Ася вздохнула и вскарабкалась на сиденье. Ваня уселся рядом. Он сунул руку в карман кресла перед собой и вытянул оттуда несколько детских тоненьких книжек. Потом он достал пластмассовых матроса и Буратино.
- На, на! - говорил он, одаряя всем своим богатством девочку.
Ася принимала его дары, лопоча что-то, что с наших мест слышно не было.
В самолете надо спать. Это заключение Николаши совершенно справедливо. Когда спишь в самолете, то получаешь единственную в действительном настоящем возможность вновь увидеть и то, как ловят корюшку в бухте Корфа, и то, как реки краснеют от лососей, и то, как медведи промышляют рыбу, и то, как снежные бараны цепочкой идут через перевал.
В Москву самолет прилетел рано-рано утром.
Сонная процессия взрослых и детей потянулась от трапа к стеклянному зданию аэропорта. Ася и Ваня семенили, держась за руки. Они потом так и стояли, держась за руки возле багажного отделения, пока матери получали вещи.
- Ну, пойдем, - сказала Асина мать, управившись с багажом.
Носильщик был уже готов двинуться, нагрузив тележку горой чемоданов.