Применявшиеся в состязаниях заостренные камышовые поплавки еще одна неполинезийская черта. Суда из связок делали в прошлом в Новой Зеландии, но там материалом служил быстро намокающий новозеландский лён Phormium tenax. Остроносые поплавки такого же размера и формы, как на Пасхе, связанные из того же самого камыша, были широко распространены в древнем Перу. На озере Титикака, но особенно у Тихоокеанского побережья камышовые суда достигали огромных размеров, и, как показано в главе 3, примечательно, что в искусстве древнего чиму часто встречаются изображения птицечеловеков с длинным изогнутым клювом, как на Пасхе, плывущих на камышовых ладьях. В главе 9 мы отмечали, что ведущий авторитет по флоре острова Пасхи профессор Скоттсберг определил, что аборигенный пасхальский камыш относится к неполинезийскому виду Scirpus riparius; это пресноводное американское растение с орошаемых участков приморья Перу могло попасть на пасхальские озера только при помощи человека. И Фердон заявляет, что присутствие на Пасхе не только судна южноамериканского типа, но и самого растения, из которого его делали, "служит веским доказательством контакта с Америкой и позволяет предположить, каким образом производные от элементов американской культуры могли достичь острова Пасхи" (там же).
Большие и малые камышовые лодки занимают видное место в росписях на плитах домов Оронго. Мы видим тут также важное в пасхальских ритуалах и символическом искусстве стилизованное изображение двухлопастного весла. Во всей Океании не было двухлопастных весел, даже для ритуальных танцев, как на Пасхе, зато они были широко распространены в Америке. Вплоть до прошлого столетия такими веслами пользовались гребцы на камышовых лодках у берегов Калифорнии; в приморье Перу и Чили они были в обиходе до прихода испанцев, и археологи находят их при раскопках в этой области. Резные и раскрашенные весла, захороненные вместе с доинкскими моделями плотов рыбаками докерамической культуры на берегу Тихого океана ниже Тиауанако тоже двухлопастные, как и ритуальные весла острова Пасхи. Доставив в прошлом веке в Вашингтон превосходные пасхальские экземпляры, Томсон отметил, что в старину на острове ими пользовались "так же, как это делают индейцы Америки" (Thomson, 1889[307]). Однако еще важнее, что широкие двухлопастные весла, называемые на Пасхе ао, служили эмблемами ранга во время торжественных собраний. Для сугубо стилизованных ао характерны своеобразные черты, длинное тонкое веретено оканчивалось декорированной верхней и гладкой нижней лопастями; верхней лопасти либо резьбой, либо росписью придавали сходство со стилизованной человеческой маской; маска непременно венчалась высоким перьевым головным убором; по бокам до самого веретена как бы свисали удлиненные мочки ушей, придавая верхней лопасти угловатую форму.
То, что пасхальцы на суше использовали неполинезийское, типично американское весло как эмблему ранга, само по себе примечательно, а недавно я обнаружил, что двухлопастное весло, обладающее всеми особенностями ао, выполняло такую же роль у представителей древнейших доинкских культур на побережье Южной Америки. Во времена инков и позже ао в Перу не знали, но в периоды раннего и позднего чиму ими пользовались в приморье. Некий иерарх, держащий в каждой руке по резному ритуальному веслу, увековечен на красной керамике мочика и черной керамике позднего чиму, причем в каждом случае весло в правой руке наделено всеми особенностями, перечисленными выше для пасхальского ао (Heyerdahl, 1976[154]). Такое совпадение никак нельзя назвать случайным; присутствие самого настоящего ао в религиозном искусстве материка с наветренной стороны острова Пасхи - пальцевый отпечаток, который можно истолковать лишь как перуанское влияние на важный предмет ритуального искусства Пасхи. Принято относить начало периода позднего чиму примерно к 1200 г., что совпадает с первым веком среднего периода Пасхи, а мочика (раннее чиму) приходится на первую половину I тысячелетия, как и ранний пасхальский период. И если ао отображено в перуанской керамике в эти два периода, но не было известно во времена инков, стало быть, трансокеанская интродукция на Пасху произошла в раннем или среднем, однако никак не в позднем периоде.
На масках, изображенных в культовых постройках Оронго наряду с камышовыми ладьями, веслами ао и птицечеловеками, видим еще один существенный южноамериканский элемент - мотив "плачущий глаз" (Geiseler, 1883; Thomson, 1889; Lavachery, 1939; Ferdon, 1961[120, 307, 198, 112]). Этот стилизованный символ, столь важный в древнепасхальском искусстве, не известен больше нигде в Полинезии. Но опять же, как указывает Фердон, он является симптоматической чертой древних культур Перу и прилегающих областей Америки; примером может служить изображение бога Солнца и птицечеловеков на Вратах Солнца в Тиауанако. Минз подчеркивает исключительное значение мотива "плачущий глаз" в тиауанакском искусстве, где он связан с доинкским верховным божеством Виракочей - белым бородатым предводителем "длинноухих", который, покинув Тиауанако, ушел в Тихий океан. Минз согласен с толкованием Джойса, видящего в слезах капли благой для жизни на земле воды из глаз небесного божества (Ferdon, 1961; Means, 1931; Joyce, 1913; Heyerdahl, 1976[112, 213, 181, 154]). А еще Минз указывает, что голова плачущего божества в Тиауанако увенчана головным убором из перьев, олицетворяющим солнечные лучи, - своеобразная деталь, присущая всем пасхальским маскам с мотивом "плачущий глаз".
Верховный бог Макемаке изображался в Оронго также в виде животного из кошачьих. Так, Томсон пишет об одном наскальном рельефе, который считал самым древним: "…чаще всего встречается мифическое существо, полузверь-получеловек, с выгнутой спиной и длинными, переходящими в когти руками и ногами. По словам островитян, это символ бога Меке-Меке…" Он отмечал "удивительное сходство" этого изображения с мотивом, знакомым ему по перуанскому искусству (Thomson, 1889[307]). Кошка с выгнутой спиной, втянутым животом, длинными ногами и круглой головой с разинутой пастью вырезана наряду с птицечеловеком и на пасхальских дощечках. Часто цитируемая гипотеза епископа Жоссана, будто речь идет о крысе, предельно натянута; она порождена лишь тем, что крыса была единственным представителем млекопитающих на Пасхе и вообще ни на одном из тихоокеанских островов не водились кошки (Jaussen, 1894[178]). Зато кошачьи водятся в Америке и занимают виднейшее место в религиозном и символическом искусстве от Мексики до Перу начиная с тиауанакских времен; здесь, как и в Двуречье и Египте, они олицетворяли бога-творца.
Наряду с главным, единым для всех племен культовым центром Оронго у каждого рода была своя платформа со статуями, посвященная памяти предков. Дошедшие до исторических времен аху в конце открытого культового дворика очень похожи на религиозные сооружения в других частях Юго-Восточной Полинезии, а они в свою очередь сродни каменным платформам и дворикам соседней Южной Америки, включая Тиауанако. В предыдущей главе говорилось, что аху перекрыли более древнюю конструкцию, с другим рисунком и другой функцией. У этой астрономически ориентированной конструкции нет параллелей в Океании. Ее фасад помешался на месте задней стены аху, и состояла она из вала, облицованного превосходно обтесанными и пригнанными блоками.
Многочисленные статуи на аху все без исключения смотрели внутрь острова, дворик служил центром ритуала. В предшествующем периоде ритуалы сосредоточивались перед обращенной к морю высокой стеной, точно ориентированной по солнцу. Щели между огромными прямоугольными и многоугольными блоками заделывались тщательно подогнанными камнями; грани со стороны фасада были гладкие, чуть выпуклые. Нигде в Полинезии не найдено ничего подобного этой чрезвычайно совершенной каменной кладке. На некоторых островах можно увидеть стены из тесаного камня, но отделка не идет ни в какое сравнение с пасхальской, и они не ориентированы по солнцу. Зато стены с щебневым заполнением, ориентированные по солнцу, с облицовкой из мастерски обтесанных и пригнанных плит, как в раннем периоде Пасхи, широко представлены в Перу доинкского периода от долины Куско и Руми-Кольке до Оллантай-Тамбо и Тиауанако.
Бак предлагал считать предшественниками пасхальских изваяний немногочисленные, в рост человека каменные статуи Маркизских островов (Те Ранги Хироа, 1959[6]). Как показано в предыдущей главе, новейшие раскопки и углеродные датировки опровергают эту гипотезу. Маркизские платформы и истуканы появились уже после той поры, когда на Пасхе началось ваяние статуй среднего периода. Когда на острове Пасхи рождались изваяния раннего периода, ни на одном из остальных островов Тихого океана не было каменных исполинов, зато огромные каменные фигуры под открытым небом были характерной чертой святилищ на северо-западе Южной Америки. Мы уже видели, что неполинезийские типы статуй пасхальского раннего периода очень близки скульптурам Тиауанако.
Сложные погребальные обряды крохотного острова Пасхи весьма примечательны, и найденные Мэллоем сначала перед ориентированной по солнцу стеной в Винапу, а затем перед другими пасхальскими аху смежные каменные гробы с многочисленными кремированными останками добавили новые данные (Mulloy, 1961[231]). Кремация известна в Новой Зеландии, в остальной Полинезии не обнаружена; спорадически отмечена в Меланезии и в некоторых западных областях Южной Америки (Ferdon, 1961[112]). Неизвестны в Полинезии и обычные для Пасхи лодковидные могильники из толстых стен с щебневым заполнением и длинной полостью посередине, предназначенные для вторичного погребения (Geiseler, 1883; Ferdon, 1961[120, 112]). Нет в остальной Полинезии и цилиндрических башен с ложным сводом, которые на Пасхе называют тупами и которые в точности повторяют южноамериканские погребальные башни-чульпы, изобилующие в области Тиауанако.
Обращаясь к жилым постройкам, снова увидим совсем не полинезийскую картину. Разбирая типы пасхальских домов, Фердон пишет: "Одна из черт, так явственно отличающих комплекс материальной культуры острова Пасхи от культуры других полинезийских островов, - многообразие жилых построек… тот факт, что во всей своей конструкции каждый из этих типов оказывается уникальным в Полинезии, порождает еще одну проблему, которую вряд ли можно объяснить независимым развитием" (Ferdon, 1961[112]). Один из основных ранних типов жилищ, особенно часто встречаемых в восточной части острова, - круглые каменные дома с низкими, толстыми стенами с щебневым заполнением, с встроенными погребами и входом через крышу, которая, по-видимому, была конической и делалась из камыша. Местами такие круглые дома примыкали друг к другу смежными стенами, и получались поселения с единообразной планировкой (Skjölsvold, 1961; Ferdon, 1961[283, 112]). В полинезийской архитектуре ничего подобного нет зато эти дома во всем, вплоть до такой детали, как вход через крышу, схожи с круглыми толстостенными смежными домами на обращенных к океану склонах гор ниже Тиауанако (Ferdon, 1961; Bruayn, 1963[112, 48]). Столь же видное место занимали длинные лодковидные жилища из плит, со срубовой кладкой в острых углах, с кровлей ложным сводом и входом через подобие туннеля сбоку. Культовое селение Оронго - наиболее сохранившийся образец этой важной неполинезийской конструкции, но и в других частях острова наблюдались отдельные постройки и даже руины целого поселения такого рода (Thomson, 1889; Ferdon, 1961[307, 112]). Пасхальские камышовые хижины в отличие от крытых травой полинезийских построек из жердей были не прямоугольными и не овальными, а сохраняли лодковидный контур древних каменных домов, в которых заостренные концы были обусловлены самой конструкцией. Таким образом, своеобразная форма, применение южноамериканского камыша тотора, настилаемого на жерди, вставленные в ямки тесаных, тщательно подогнанных бордюрных камней, - все это отличает пасхальские жилища даже исторической поры от жилищ остальной Полинезии (Mulloy, 1961; Smith, 1961; Skjölsvold, 1961; Heyerdahl, 1961[231, 290, 283, 151]). Вездесущие базальтовые бордюры паенга принадлежат к наиболее характерным археологическим памятникам Пасхи; в других частях Полинезии параллелей нет Такие же камни с высверленными на узкой стороне ямками использованы повторно как строительный материал в стенах культовых платформ и на Пасхе, и в Тиауанако (Heyerdahl, 1976[154]).
Обнаруженный археологами своеобразный пасхальский очаг, совсем не похожий на общую для всей Полинезии земляную печь, складывали из установленных торчком плоских прямоугольных камней. Наполовину врытые в землю, они образовали квадрат или пятиугольник и в точности повторяли типичную конструкцию, известную по раскопкам жилищ древнего Перу (Heyerdahl and Ferdon, 1961; Izumi and Sono, 1963[155, 174]).
Стало обычным приписывать неожиданное наличие на Пасхе каменных домов, искусно выложенных мегалитических стен и огромных изваяний особенностям эволюции на острове, где не было дерева для резьбы и строительства. Эта гипотеза, как уже говорилось, больше не годится. Исследования пыльцы показали, что в прошлом остров был сплошь покрыт исчезнувшими затем деревьями и кустарниками, даже пальмами, и первопоселенцы начали с того, что расчищали огнем участки для карьеров и каменных сооружений.
Население Пасхи явно придавало важнейшее значение характерной черте одной линии предков, которые искусственно растягивали мочки ушей. Этот обычай отражен во всех каменных изваяниях среднего периода, и по сей день пасхальцы выделяют составляющую меньшинство населения группу, связывающую свое происхождение с "длинноухими", в отличие от потомков победоносных "короткоухих". Островитяне продолжали удлинять уши вплоть до исторической поры; очевидно, обычай передавался по материнской линии, поскольку племенные предания утверждают, что от избиения во рву Поике уцелел только один "длинноухий", тогда как женщины, а возможно и дети, были ассимилированы победителями.
На маркизском острове Хуа-Пу верховного полинезийского бога Тики называли Тики Большеухий (Tautain, 1897[305]), а жители островов Херви во времена капитана Кука поклонялись богу по имени Большеухий, и все же обычай искусственно растягивать уши вряд ли можно считать полинезийским. Тем не менее он был весьма характерен для острова Пасхи. Беренс, участник плавания Роггевена, открывшего остров для европейцев, обратил внимание на то, что некоторые островитяне "розовые, словно они обгорели на солнце. У них были такие длинные уши, что свисали до плеч" (Behrens, 1722[26]). Впоследствии Бичи отметил пасхальцев с такими длинными ушными мочками, что их, чтобы не мешались, приходилось иногда "скреплять вместе на затылке" (Beechey, 1831[25]).
Обращаясь к Перу, видим, что обычай искусственно растягивать уши относился к очень древней поре и играл важнейшую социальную роль. Маркхэм пишет, что право растягивать ушные мочки было привилегией инков королевской крови; соответственно их называли народом большеухих, что в испанской интерпретации превратилось в орехонес (Markham, 1911[210]). Педро Писарро, прибывший в Перу во время конкисты вместе с Франсиско, писал: "У некоторых орехонес уши спускались до плеч. У кого самые большие уши, тот почитался среди них самым знатным" (Pizarro, 1571). По преданиям инков, легендарные полубоги, построившие Тиауанако, тоже растягивали ушные мочки и называли себя большеухими (Bandelier, 1910; Oliva, 1931[21, 236]).
Спутник Писарро, Хуан де Бетансос, взявший в жены представительницу племени инков, записал, что предводитель виракочей, белый бородатый тиауанакский иерарх Тикки, по пути от озера Титикака к морю задержался в Куско, чтобы назначить здесь своего преемника, прежде чем спускаться к Манте. Далее, он "оставил указания, как после его ухода поддерживать линию орехонес", после чего "соединился со своими людьми и навсегда удалился в океан" (Betanzos, 1551[34]).
Очень похоже, что легендарный бог "большеухих" Тикки, отплывший от берегов Перу, и Тикки Большеухий, приведший, согласно маркизскому мифу, людей в Полинезию, - один и тот же легендарный персонаж; однако только на Пасхе растягивание ушных мочек играло такую же социальную роль, как в древнем Перу, и только здесь реалистичные предания утверждают, что "длинноухие" прибыли вместе с отрядом короля Хоту Матуа из большой страны на востоке.
Если не считать статуй среднего периода, ни один памятник некогда высокой пасхальской культуры не пользуется такой известностью, как дощечки с резными письменами, известные под названием кохау ронго-ронго. Они висели на крышах всех лачуг, когда на Пасху прибыл первый миссионер, но по его приказу большинство дощечек сожгли, другие спрятали в тайных родовых пещерах, где они сгнили, и лишь несколько штук были спасены для потомства. Все первые миссионеры зафиксировали, что даже самые развитые и сведущие пасхальцы не могли объяснить смысл хотя бы одного из выгравированных на дощечках знаков, не могли также изобразить идеограммой самые простые слова. Они знали, что на каждой дощечке запечатлен определенный текст, но, который текст на какой дощечке, здесь мнения расходились. Читали знаки не так, как обычно читают, а нараспев. Благоговейно копировали старые письмена на новых дощечках, почитая их ценнейшими магическими предметами (Eyraud, 1864; Roussell, 1908; Zumbohm, 1880[109, 265]).
Два пасхальца, приехавшие работать на Таити, объявили себя грамотеями, умеющими читать ронго-ронго. Одного поймал на жульничестве Крофт: пасхалец три воскресенья подряд читал одну и ту же дощечку и каждый раз иначе (Croft, 1874[87]). Другой, по имени Меторо, приглашенный в резиденцию епископа Жоссана, 15 дней импровизировал бессвязные и бессмысленные тексты по немногочисленным идеограммам на пяти маленьких дощечках. Доверчивый епископ заполнил его выдумками 200 с лишним страниц, но ловкий Меторо выкрутился, заявив, что большинство слов не выгравированы на дощечках, а потому невидимы. Тем не менее епископ попытался составить каталог ронго-ронго, где, например, пять разных знаков обозначают фарфор, о котором пасхалец до прибытия на Таити и не слыхал. В переводе хитроумного Меторо один знак означал "он открывает фарфоровую супницу", другой - "три мудрых короля", третий - "лодка, которая хорошо качается с человеком и перьями" (Jaussen, 1893[177]). Разумеется, при соединении этих знаков получалась полнейшая бессмыслица.