- А башка у тебя варит неплохо, - произнес он цинично.
Ипполитов решил когда-нибудь припомнить этому лысому ужу (а Валбицын чем-то напоминал ему именно ужа с красными глазами) неуважительно сказанное им слово "башка", но сейчас ссориться не стал. Каждая ссора и каждое недоразумение шли бы во вред делу, то есть во вред ему лично. А кто сам себе враг?
Спросил:
- Когда ложиться в госпиталь?
- Сегодня, - ответил Телле, - каждый час имеет значение.
В тот же вечер в военном госпитале Ипполитову сделали под наркозом пластическую операцию. Через два дня Краусс поставил в известность Сулову, что муж попал под бомбежку, получил легкое ранение, лечится и вернется через несколько дней. Сулову эта новость не очень огорчила: жизнь в коттедже нравилась ей, хоть Ипполитов и сдержал свое слово - с утра и до шести вечера приходилось работать с инструкторами.
Ипполитов же поднялся с кровати уже на третий день. В госпиталь приехал Валбицын. Они уединились в пустой палате, и "уж" сообщил, что из Берлина уже прибыл полный комплект наград для будущего майора Петра Ивановича Таврина. Кроме Золотой Звезды и ордена Ленина прислали два ордена Красного Знамени, ордена Александра Невского и Красной Звезды. Еще две медали "За отвагу" Валбицын отыскал здесь. Он показал Ипполитову и документы, подготовленные на имя майора Таврина.
- Ого! - воскликнул Ипполитов, искренне удивившись. - А вы работаете с размахом.
Узкое лицо Валбицына от удовольствия вытянулось еще больше.
Ипполитов разложил на столике возле кровати документы. "Уж" все-таки знал свое дело: обложка офицерского удостоверения потерта, а печати прямо замечательные. Итак, у него будут документы на имя майора советской контрразведки Смерш, а это должно открыть ему все двери.
- Спасибо, - поблагодарил он Валбицына вполне искренне. - Вы превзошли самого себя.
"Уж" улыбнулся загадочно. Вынул из портфеля две газеты, подал Ипполитову, тот развернул - номера "Правды" и "Известий".
- Ну и что в этом особенного? - спросил новоиспеченный майор Таврин.
Валбицын потер руки.
- Конечно ничего, - ответил он и одним взмахом руки, словно фокусник, вытянул из портфеля еще две газеты.
Ипполитов посмотрел на них, не понимая: те же "Правда" и "Известия".
- А вы сравните их, - ехидно посоветовал Валбицын. - Иногда надо повышать свой интеллектуальный уровень хотя бы чтением газет.
Он явно наглел, этот узколицый "уж", но Ипполитов проглотил пилюлю. Углубился в газету, и лицо его расплылось в невольной улыбке: вот оно что - в другом номере "Правды" за это же число, изготовленном Валбицыным, слово в слово копировавшем настоящий, был напечатан очерк о подвиге майора Петра Таврина и даже помещен его портрет. А в номере "Известий" в Указе Президиума Верховного Совета о присвоении звания Героя Советского Союза рядовому, сержантскому и офицерскому составу Красной Армии допечатаны фамилия, имя и отчество майора Петра Ивановича Таврина.
Ипполитов улыбнулся Валбицыну: за эту услугу можно простить злые намеки.
- Я советую вам, - произнес на прощание Валбицын, - тщательно изучить эти материалы и документы. Особенно очерк в "Правде". Пофантазируйте немного, газетчик не мог во всех подробностях описать ваш подвиг, придумайте детали и нюансы, я завтра заскочу к вам, мы обсудим их. Только прошу, фантазируйте смело, можно немного перегнуть палку, ведь вы Герой, и помните, там Героя зря не дают... Мы отшлифуем вашу легенду, а сейчас прощайте, мой дорогой герой! - все же не удержался от иронии.
А после обеда приехал Телле. Он разговаривал с Ипполитовым мягко и доброжелательно: обсуждали одну версию за другой, перебирали биографию Таврина.
Валбицын с Телле приезжали в госпиталь ежедневно на протяжении недели, пока врачи не выписали Ипполитова. В тот же вечер он узнал, что из Берлина прибыл уже знакомый ему майор технической службы - "носатый Ганс", как окрестил его Ипполитов. Он привез с собой доведенное до полного совершенства "панцеркнакке". А вечером Ипполитову и Суловой принесли форму: Ипполитову - с майорскими погонами; Лидии - младшего лейтенанта.
Форму нужно было обносить, чтобы не выглядела совсем новой, и Ипполитов с удовольствием примерил ее в тот же вечер. Стоял перед зеркалом, совсем не похожий на себя, словно чужой человек, смотрел и не верил: Золотая Звезда Героя и ряд орденов на груди, портупея не новая, ношеная, но немного поскрипывает, вальтер в кобуре приятно оттягивает ее.
Только на миг Ипполитов представил, что он настоящий Герой, однако эта мысль не принесла ему удовольствия, наоборот, злоба перекосила лицо, и он чуть не схватился за вальтер.
Гансова наука в Берлине все же дала о себе знать, теперь он выбивал почти всегда десять из десяти, рука не дрожала, и реакция была отменной. Вот и сейчас стрелял бы и стрелял в ненавистные лица, хотя знал, что всех все равно не перестреляешь, но все же...
Ганс ждал Ипполитова на полигоне, где стояли бараки "Цеппелина". Участок, на котором должны были испытать "панцеркнакке", вернее, проверить мастерство Ипполитова, предусмотрительно обнесли колючей проволокой и поставили часовых, сюда не могли попасть даже Телле с Валбицыным, только Ганс, Краусс и Ипполитов, еще двое молчаливых эсэсовцев из Берлина, которые обслуживали полигон, - строгой секретности, оговоренной самим Кальтенбруннером, придерживались неукоснительно.
Ипполитов не без удовольствия пристегнул к руке "панцеркнакке". Старательно прицелился, однако первая ракета пробила броню не в центре листа, как полагалось, а в самом углу, и Ганс недовольно поморщился. Вообще, он позволял себе быть совсем откровенным с Ипполитовым, не так, как Краусс, в последнее время заискивающий перед ним. Это, в конце концов, было естественно. Ганс отвечал только за техническую оснащенность готовящейся диверсии, а технику он привез действительно безотказную.
- У вас испортился глаз! - заметил Ганс. - И знайте, что снарядов для "панцеркнакке" у нас не так уж много, это вам не пули для вальтера, тратить их надо экономно.
Он еще раз внимательно осмотрел крепление, проверил, удобно ли вмонтирована кнопка включения в левом кармане брюк, и дал команду:
- Стреляйте еще раз, только внимательно. Рука у вас твердая, я знаю, вот и пользуйтесь этим!
Произнеся эту длинную тираду одним духом, Ганс стал позади Ипполитова, наблюдая, как тот наводит адское оружие. Наконец его рука застыла, ракета вылетела с шипением и прожгла лист почти в центре.
Ганс сдержанно, одними пальцами поаплодировал.
- Вы способный ученик, Ипполитов, - похвалил он, - и мне доставляет удовольствие работать с вами. Теперь попробуем пострелять по движущимся мишеням. Представьте, что сидите у шоссе, хорошо замаскировались, а мимо вас мчится машина. Вы должны насквозь пробить ее снарядом, ясно?
- Что ж тут неясного? - сдвинул брови Ипполитов.
- Тогда, пожалуйста...
Сейчас мишень напоминала макет движущейся автомашины. Ипполитов с первого раза не попал, вторым выстрелом зацепил машину, но третьим уже пробил мишень, четвертым и пятым тоже.
- На сегодня хватит, - решил Ганс. Невзирая на свой уравновешенный характер, он волновался, снял фуражку и вытер потный лоб. - Отдохнем.
Они втроем - Ипполитов, Ганс и Краусс пообедали здесь же, в бараке, скромно, без спиртного, съели простой солдатский обед, может, только порции были побольше и мясо нежнее, но Ипполитов, привыкший за последнее время к деликатесам, не мог скрыть разочарования. Краусс заметил это сразу. Вообще этот чертов Краусс замечал почти все, был неплохим психологом, и не зря ему поручили подготовку такой ответственной операции. Поедая с удовольствием или с деланным удовольствием обыкновенный гороховый суп, он заметил:
- Ваша подготовка, герр Ипполитов, приближается к концу. Завтра или послезавтра на местный военный аэродром прилетит "арадо". И через несколько дней вы... - Краусс поднял ладонь.
И у Ипполитова сжалось сердце. Неужели так скоро? - Посадочная площадка найдена? - перебил штурмбанфюрера.
- Сейчас этот вопрос решается, - ответил Краусс уклончиво. - Я же говорю о другом. С сегодняшнего дня советую вам воздержаться от употребления спиртного. Рука у вас должна быть твердой, а голова всегда трезвой. Алкоголь не способствует этому. Надеюсь, вы разделяете мою точку зрения?
Ипполитов утвердительно кивнул. Этот немец высказывает прописные истины с видом первооткрывателя. Проклятый шваб не понимает, с каким удовольствием он напился бы сегодня. Лишь бы на час, пусть на минуту забыть, что через несколько дней...
И все-таки Краусс прав: его будущая судьба действительно зависит от твердости руки, безошибочной реакции и умения молниеносно принимать необходимые решения. Алкоголь, к сожалению, не способствует этому.
Они выпили компот, и Ганс с таинственным видом позвал их в маленькую, отгороженную от барака кладовую с массивной железной дверью. Стульев здесь не было. Ганс подсунул им пустые ящики от снарядов, полез в угол и вытащил обычный портфель с двумя замками - портфель советского образца, в котором носят бумаги служащие и начальники разных рангов. Ипполитов вспомнил, что именно в таком портфеле он вез украденные на станции Аягуз, где работал заведующим нефтескладом, деньги, много денег. Он смог пошиковать на них... Незаметный портфель из дешевой кожи, и никто не задержит на нем взгляд.
Почему же Ганс ставит его на стол почти торжественно? И Краусс улыбается таинственно?
Штурмбанфюрер протянул руку, будто хотел взять портфель, но в последнюю минуту передумал, положил руку ладонью на стол, погладив его гладкую поверхность, произнес:
- В этом портфеле сюрприз, его сделал для нас Ганс, конечно, не без помощи специалистов главного управления имперской безопасности. Не так ли, майор?
Ганс значительно кивнул, и глаза его светились гордостью. Слегка похлопав по портфелю рукой, сказал:
- Здесь лежит мина, герр Ипполитов. Мина большой взрывной силы, которая может произвести огромные разрушения.
- Мы возлагаем на нее большие надежды, - подхватил Краусс. - Вы герой, и там, на советской стороне, перед вами должны раскрыться все двери.
- И ваша задача воспользоваться этим! - сверкнул глазами Ганс.
Ипполитов недовольно взглянул на него. Подумал: "А ты куда лезешь? Ты должен обеспечить меня всем, самым лучшим оружием, а уж что будет делаться там, за линией фронта, не твое собачье дело".
Видно, Краусс понял, что разгневало Ипполитова.
- Вы обязаны принимать решения самостоятельно, учитывая все варианты, любые возможности, - сказал Краусс. - Подложить мину будет не так-то просто. Охрана Верховного, конечно, не дремлет, и под носом у нее пронести портфель с начинкой очень трудно.
"Невозможно, - решил про себя Ипполитов. - Пустое дело".
- Для чего тогда брать с собой? - спросил он.
- Мы должны использовать даже один шанс из ста, - возразил Краусс. - Портфель много места не займет. А вдруг пригодится... Всего не предусмотришь и не предугадаешь. Неожиданно может возникнуть благоприятная ситуация. Вам понятно?
Ипполитов наклонил голову почти машинально. Он уже давно понял, куда гнет Краусс. Но известно ли этому самоуверенному штурмбанфюреру, как трудно ему будет там, в Москве?
Ганс заглянул в портфель и объяснил:
- Вы прино́́сите его туда, где будет заседать военная верхушка, незаметно оставляете, а сами исчезаете. Завершает все ваша жена. В назначенное время она подает радиосигнал - следует взрыв.
- Просто и сердито, - добавил Краусс.
"Конечно, задумано сердито, - решил Ипполитов. - Но не все так просто. Вот как у вас вышло... Штауффенберг оставил портфель под ногами у фюрера! Ну и что? А Штауффенберг был своим среди своих. Любимец Гитлера. У меня ситуация посложнее..." Ипполитов сам испугался этой мысли, хотел поделиться своими сомнениями с Крауссом и Гансом, но вовремя спохватился и промолчал. Прямо называть вещи своими именами не годилось, тем более что каждый мог понять его по-своему, а что касается дела Штауффенберга, то всякая, даже маленькая, случайность могла иметь трагические последствия.
Но Краусс понял, какие мысли волнуют Ипполитова. И сказал так, чтобы дать ответ на невысказанный вопрос и в то же время чтобы никто не смог придраться ни к одному его слову:
- Эта мина огромной взрывной силы. Я бы сказал - огромнейшей. То, что у нас было раньше, не идет ни в какое сравнение.
Ипполитов понял его и благодарно склонил голову. Да, рейх ничего не жалеет для его миссии, и она должна удасться. Естественно, он же баловень судьбы, все в его жизни осуществлялось. Украл деньги - скрылся. Захотел устроиться на хорошую работу - нашел доверчивого начальника. Надумал перейти линию фронта - пожалуйста, немцы признали его и доверяют, даже уважают. Это же надо, сам Скорцени...
Ипполитов сунул руку в карман, нащупал бронзовый брелок, подаренный во Фридентале.
Его талисман, его счастье...
15
Рваные и злые тучи мчались навстречу машине низко над лесом, будто хотели зацепиться за вершины сосен, но обходили их и неслись дальше, не в силах пролиться дождем. Погода портилась, а розыскникам это было ни к чему, особенно сейчас, когда "виллис" прыгал на ухабах дороги между Дидыловом и Квасовом. Именно прыгал, ибо Виктор выжимал из машины все, что мог, и они крепко держались, чтобы не вылететь из автомобиля на крутом повороте.
Около полуночи, когда розыскники еще сидели в Дидыловском сельсовете и разговаривали с председателем, раздался звонок из районного отдела госбезопасности. Дежурный сообщил: только что звонила какая-то девушка из Квасовского сельсовета, там объявился немецкий диверсант, и председатель с "ястребками" пошли брать его. Оперативная группа выезжает в Квасово, но от райцентра до села сорок километров, а от Дидылова - десять. Начальник райотдела распорядился дозвониться и сообщить...
Бобренок, не дослушав, бросил трубку: каждая секунда дорога, неужели не понимает этого болтливый дежурный? Толкунов, увидев выражение лица майора, уже вставал, председатель что-то сказал, но не было времени ни на объяснения, ни на извинения - хорошо, что Виктор дремал здесь же, на скамейке в коридоре, а ему ничего не нужно было объяснять, он стряхнул с себя сон за секунду, и "виллис" рванул как шальной, разметая колесами вязкий песок сельской улицы.
Только после этого Бобренок рассказал, что случилось.
Толкунов покашлял в кулак и пробурчал недовольно:
- Говоришь, председатель с "ястребками" пошли брать?..
- Думаешь, мне это нравится? Черт их дернул, неужели не возьмут?
- Все может произойти... - как-то флегматично ответил капитан, но вдруг разразился: - Тоже мне, художественная самодеятельность! Пошли диверсанта брать, нам бы его дай бог взять, а то "ястребки"! И почему люди лезут не в свои дела?
В глубине души Бобренок разделял чувства капитана, но целиком согласиться с ним не мог.
- Люди жизнью рискуют, а ты... - сказал не то чтобы с укором, но и не одобряя.
- А кто их просит рисковать? - проворчал Толкунов под нос, но не так запальчиво.
- Совесть.
- А если упустят?
- Плохо.
- Не то слово. Они в такое подполье уйдут, что попробуй их найти. Или вообще передислоцируются.
- Возможно, - согласился Бобренок. - Если диверсанты в Квасове или возле него, мы бы завтра их обнаружили. Давай, Витя...
Но Виктор и так выжимал все, что мог, и "виллис", перескакивая с одной выбоины на другую, мчался навстречу сердитым тучам...
Десять километров до Квасова преодолели за считанные минуты, еще минуты три или четыре искали сельсовет, наконец увидели освещенное окно, единственное в селе, и подъехали прямо к крыльцу. Председатель услыхал шум мотора и вышел навстречу. Стоял на ступеньках и смотрел, как выпрыгивают из открытой машины два офицера.
- Что? - с нетерпением воскликнул Бобренок. - Что с диверсантом?
- Убит.
- Эх!.. - с упреком выдохнул Толкунов. - Что вы наделали?
- Убили диверсанта! Разве неправильно?
Бобренок успокоился: диверсанта не выпустили, это уже хорошо, лучше, конечно, было бы взять живым, но что ж... Сдвинул фуражку на затылок, приказал:
- Расскажите, как все было.
Председатель коротко рассказал о случившемся.
- Где тот бандера? - быстро спросил Бобренок: решил, что от сведений человека, который был связан с диверсантом, зависит очень много.
- А тут... - Председатель отступил, освобождая проход. - Кстати, он из автомата и положил того диверсанта.
В комнате тускло светила закопченная керосиновая лампа, на лавке сидели два парня - белобрысый с вихром, совсем еще мальчишка, и шатен с длинными волосами и большими живыми глазами - он уставился на офицеров не то чтобы испуганно, но с тревогой. И Бобренок понял, что это и есть тот парень, который пришел в село с диверсантом. Подошел к нему и спросил:
- Ты привел диверсанта в село?
Парень побледнел и встал.
- Да, мы пришли вместе.
- И дальше что?
- Он остался у Семенюков, а я побежал в сельсовет.
- Испугался? - спросил Толкунов.
Юрко ответил твердо:
- Нет. Чего мне было бояться? Кто знал, что мы в селе?
- Тогда почему же?
- Так он же немецкий диверсант!
- А ты кто?
Юрко сник.
- Но ведь не гитлеровец, - ответил тихо.
- Бандеровец?
- Да.
- Откуда?
- Из куреня Сороки.
- И что ты делал с диверсантом?
- Получили задание прийти в Квасово и оказать помощь каким-то людям. Но я не знал, что немецким диверсантам.
- Сейчас ты скажешь, что бандеровцы воюют с немцами...
- Нет, - уверенно прервал его Юрко, - сейчас не скажу.
Бобренок заметил, что допрос идет немного не так, как надо, и решил вмешаться.
- Ты пришел в село с одним диверсантом, а где же второй? - спросил он.
- В схроне.
- В каком схроне?
- Километрах в десяти.
- Кто там?
- Немецкий радист и сотник Муха.
- Что вы делали?
- Искали поляну. Думаю, для посадки самолета.
- Знаешь, где схрон?
- Знаю.
- И найти можешь?
- Конечно.
- Хочешь помочь нам?
- Почему ж нет? - махнул рукой Юрко. - Я уже решил: обратного пути нет. И делайте со мной, что хотите...
Председатель подал майору шмайсер.
- Вот оружие, - объяснил он. - Добровольно передал нам, а потом из этого же автомата положил диверсанта.
- Дострелялись, - посетовал Толкунов.
Председатель обозлился:
- Кто знал, что вы приедете? А он поразвлекался бы с мельничихой - и в лес...
Что ж, председатель был прав, и Бобренок сказал:
- У нас к вам нет никаких претензий, простите, как ваша фамилия?
- Василь Стефурак.
- А отчество?
- Лукьянович.
- Жаль только, Василий Лукьянович, что парень ваш погиб.
- Жаль. Хороший был хлопец. Фронтовик, там пронесло, а тут положили.
- Смерть в бою!
- Да, - согласился председатель, - почетная, но когда гибнет свой человек...
- А где женщина, у которой ночевал диверсант? - спросил Бобренок.
Председатель указал на дверь соседней комнаты.
- Кладовка там, - объяснил. - Без окон, не убежит.