Штурмбанфюрер понравился ему - энергичное лицо, и шрам совсем не портит его. Широкие брови, прямой нос и морщинистый лоб. Глаза смотрят пытливо.
Скорцени поднял рюмку с коньяком, хитро посмотрел на Ипполитова.
- Не смущайтесь, - сказал он успокаивающе, - смелее, ведь вам, вероятно, придется попадать в разные ситуации, и нужен твердый ум, решительный характер, чтобы выпутываться из них. Прозит!
- Я ценю ваше внимание, - ответил Ипполитов.
Скорцени снисходительно наклонил голову. Еще бы, попробовал бы этот тип, которого они вытащили из грязи, не согласиться с ним!
- Я для того и позвал вас, чтобы посмотреть, действительно ли вы такой, каким вас расписывают мои помощники...
Ипполитов сделал попытку подняться, но Скорцени махнул рукой, и тот снова уселся в кресло. На этот раз расположился удобнее, даже вытянул ноги, так как понял, что грозный штурмбанфюрер не такой уж страшный - иногда очень храбрым человека делают отсутствие интеллекта и способность реально оценить свои поступки. И еще Ипполитов понял, что необходимо во всем соглашаться со штурмбанфюрером, какую бы чепуху тот ни нес. Скорцени уже привык к лести окружающих, а эта болезнь неизлечима.
Скорцени же наблюдал за этим русским, первым, кого пригласили сюда, в кабинет, предложили удобное кресло и с кем он даже пьет коньяк. Но штурмбанфюрер не испытывал ни малейшего раздражения: от этого человека слишком много зависело, возможно, судьба не только его, но и рейха - настоящая козырная карта, и если удачно пойти с нее...
- Я изучил вашу биографию, герр Ипполитов, и она понравилась мне, - сказал Скорцени.
Ипполитов чуть шевельнулся в кресле. Иронизирует или серьезно? Ведь штурмбанфюрер не может не знать о его преступном прошлом, а воровство карается и в третьем рейхе.
Очевидно, Скорцени прочитал смятение на лице гостя и уточнил:
- Мне нравится, что вы все время были в оппозиции к большевикам. Не имеет значения, в чем это проявлялось, главное, что боролись с режимом всеми способами, вплоть до крайних мер.
Ипполитов облегченно вздохнул. А Скорцени не так уж прост, по крайней мере надо обладать определенной фантазией, чтобы обыкновенную кражу назвать "крайними мерами". Повеселев, ответил:
- Все методы допустимы, если речь идет о заклятом враге.
- Да-да... Поэтому Мы и выбрали вас, Ипполитов. Мы верим: вы пойдете на все ради конечной цели. - Скорцени пристально уставился в Ипполитова: - Вам известно, в чем она заключается?
- Особо важная диверсия...
Скорцени скривил рот в улыбке. Решил, что настало время раскрыть все карты. В конце концов, когда-нибудь это нужно сделать, а Ипполитов, кажется, уже созрел... Пожалуй, все пути назад у него отрезаны.
- Да, особо важная диверсия... - процедил он сквозь зубы. - Вы должны уничтожить Верховного Главнокомандующего красных!
Ипполитов сжался в кресле, почувствовав, что сердце оборвалось от страха и неожиданности. Переспросил:
- Вы имеете в виду?..
- Да, в вашу задачу входит уничтожение Сталина и членов русского Государственного Комитета Обороны, - подтвердил Скорцени.
Ипполитов не отвел глаз, лишь тень промелькнула на его лице, и он ответил бодро:
- Эта акция требует тщательной подготовки. Обычного человека и близко не подпустят к Сталину. Вы представляете, как охраняют там членов Ставки?
- Представляю. И мы выбрали вас, так как верим, что сделаете все, чтобы выполнить задание. Обновите ваши знакомства в Москве, изучите маршруты движения машин Сталина и его охраны. Кстати, как вам нравится "панцеркнакке"?
"Так вот для чего снаряды, прожигающие толстую броню", - подумал Ипполитов. Представил себя где-то в кустах возле шоссе, из-за поворота выскакивает машина, он поднимает руку, нажимает кнопку...
- Прекрасное, безотказное оружие, - ответил Ипполитов.
- Его сконструировали для вас, Ипполитов.
Ипполитов подумал, что Скорцени соврал, но эта ложь ничуть не огорчила его, наоборот, потешила самолюбие. Ответил твердо:
- Надеюсь, что успешно воспользуюсь им.
Ипполитов знал, что почти все группы шпионов и диверсантов, забрасываемые "Цеппелином" в советский тыл, проваливаются, но верил в свою счастливую звезду, собственную смекалку и находчивость, хотя по ночам в часы бессонницы сердце сжималось от страха... Однако сейчас, когда есть возможность, надо воспользоваться всеми благами жизни и как можно лучше играть свою роль.
- Вы должны надеяться, - твердо сказал Скорцени, - вы должны использовать оружие, что бы ни случилось. Ибо в противном случае пути к нам у вас будут отрезаны, а что ждет вас там - сами знаете. Альтернативы нет, Ипполитов, понятно?
Ипполитов не знал, что означает слово "альтернатива", но не отважился проявить свое невежество.
- Да, подтвердил он, - альтернативы нет, и "панцеркнакке" должно сделать свое дело.
- Мне нравится ваша решительность.
- Без нее мне хана.
- Что такое "хана"? - не понял Скорцени.
- Жаргонное слово, означает - смерть.
- Вы правильно рассуждаете: без решительности и храбрости вас ждет смерть. Более того, иногда из-за секундного колебания можно сложить голову. Вы знаете, как я освобождал Муссолини? - Скорцени так и сказал: "я освобождал", игнорируя всех остальных участников операции, и Ипполитов подумал, что этому умению преподнести себя надо поучиться у штурмбанфюрера. - О, это было трудное, почти безнадежное дело. И все же мы справились. Слышали как?
Ипполитов кивнул. Как не слышать, когда все немецкие газеты, захлебываясь, описывали этот случай?!
- Это было трудное, почти безнадежное дело, - повторил Скорцени. - И вот что, - перегнулся он через столик к Ипполитову, - должен сказать вам: если бы я растерялся хоть на мгновение, карабинер прикончил бы меня. Да, эта паршивая итальянская свинья успела бы выстрелить - я перепрыгнул через забор, а он уже поднял автомат, мне оставалось полсекунды, и, если бы я не успел нажать на гашетку, он скосил бы меня. - Штурмбанфюрер налил еще по рюмке и опрокинул свою одним духом, что свидетельствовало о волнении. - И я должен посоветовать вам: стреляйте первым, всегда стреляйте первым, секунда колебания может стоить жизни, а это не входит в наши планы, надеюсь, это не входит и в ваши планы, Ипполитов? - Он расхохотался громко, видно, шутка понравилась ему.
- Не входит, герр штурмбанфюрер, - честно признался Ипполитов.
- Вот мы и договорились... Пейте коньяк, Ипполитов, и я уверен, что мы с вами выпьем после возвращения за вашу победу.
- За нашу общую победу, - уточнил Ипполитов.
И это уточнение было по душе Скорцени, и он сказал:
- Да, мы поработали довольно много и не жалели средств. Вы знаете, сколько будет стоить акция?
- Откуда?
- Около пяти миллионов марок. - Даже лицо Скорцени вытянулось от значительности названной суммы. - Вы представляете, что такое пять миллионов?
- Представляю. - Ипполитов на самом деле был удивлен.
- За эти деньги мы могли бы забросить в русский тыл черт знает сколько агентов, но забрасываем только вас с мадам Суловой. Кажется, она уже стала вашей женой, не так ли?
- Мы оформили наши отношения, - без энтузиазма ответил Ипполитов.
- Как ее успехи?
- Учится работать на рации. Инструкторы довольны.
- Говорят, она смелая и решительная женщина.
- Слишком решительная...
Скорцени уловил подтекст реплики Ипполитова, засмеялся и махнул рукой.
- Не принимайте это слишком близко к сердцу, - посоветовал. - Людей надо использовать, пока они нам нужны. Мадам Сулова может не вернуться, а если вернется, то для вас тогда не будет ничего невозможного. Разводы оформляются быстро.
- Надеюсь, до этого не дойдет, - покривил душой Ипполитов и сразу же перевел разговор на другую тему: - Я должен иметь настоящие документы, герр штурмбанфюрер. В крайнем случае изготовить их должны самые лучшие специалисты.
- О-о, не волнуйтесь, - поднял руку Скорцени. - В "Цеппелине" работают знатоки своего дела. - Быстро встал и покопался в ящике стола: - Вот, можете полюбоваться!..
Он протянул раскрытую ладонь, и Ипполитов увидел Золотую Звезду Героя Советского Союза. Настоящую Золотую Звезду на красной ленточке - она поблескивала на ладони, а рядом лежал орден Ленина.
- Где? - даже задохнулся Ипполитов. - Где вы взяли? Неужели настоящая?
- Самая настоящая! - самодовольно усмехнулся Скорцени. - Был такой русский генерал-майор. Попал к нам в плен еще в сорок первом году. Сейчас эта звездочка станет вашей.
Ипполитов представил себя где-нибудь на московской улице со Звездой Героя и как оглядываются на него прохожие. Сказал серьезно:
- Русские обожают своих героев, и эта звезда - лучшая рекомендация и пропуск куда угодно.
Скорцени спрятал орден и звезду в ящик стола.
- Вы получите их в свое время, - пообещал, - вместе с соответствующими документами. - Поколебался немного и достал из кармана брелок для ключей - бронзовый чертик с глубокой царапиной. Протянул Ипполитову: - Этот талисман был со мной, когда я освобождал дуче. Видите - царапина, зацепился за колючую проволоку, когда перепрыгивал через забор. Пусть этот талисман поможет вам, Ипполитов. Вы верите в приметы?
Ипполитов не верил ни в бога, ни в черта, но ответил, с благодарностью глядя в глаза штурмбанфюреру:
- Я надеюсь, что этот талисман принесет мне счастье, весьма признателен вам. Лучшего подарка не придумаешь.
Скорцени встал, давая понять, что аудиенция закончена, и Ипполитов вышел из кабинета, зажав в потной ладони поцарапанного бронзового чертика.
12
У Карего от недосыпания припухли веки, но полковник был чисто выбрит, и от него пахло хорошим одеколоном. Он постучал тупым концом карандаша по разложенной карте, сказал Бобренку и Толкунову, сидящим рядом:
- В ваш квадрат попадают два больших села - Квасово и Дидылово, - а также окружающие леса. Остальные группы прочешут местность от Ковельского шоссе на запад, то есть район выхода в эфир вражеской рации. Если шпионы еще не оставили этот район, вы должны обязательно обнаружить их.
Толкунов возразил:
- Так они нас и ждут!
- Вполне возможен и такой вариант, - согласился полковник. - Все может быть, капитан, но интуиция подсказывает мне, что шпионы затаились, выжидают, собирают сведения или готовят какую-то операцию. Что подтверждает эту мысль? Во-первых, сообщение нашего разведчика из "Цеппелина", что диверсионная группа высадится в заданном районе с важным заданием. Правда, они могли высадиться в нашем районе, а для выполнения задания передислоцироваться в другой. Но это маловероятно. Почему? А зачем им передвигаться в другой район, все время рискуя, если проще было бы высадиться именно там? - Заметил, как заерзал на стуле Бобренок, и добавил: - Предвижу ваши сомнения, майор. Действительно, бывает и так, чтобы замести следы, диверсантов высаживают далеко от места, где они должны действовать. Но в таком случае они стараются как можно быстрее отойти от места высадки. А что у нас? Они выходят в эфир только на третий день и недалеко от места, где вы нашли парашют. Итак, наверное, вражеские агенты притаились где-нибудь в нашем районе и выжидают удобного момента, чтобы перейти к решительным действиям.
- Или с помощью оставленной здесь немецкой агентуры собирают шпионские сведения, - добавил Толкунов.
Бобренок покачал головой.
- Вряд ли, - не согласился он. - Разведывательные данные необходимо передавать ежедневно, а они сидят молча. Что-то готовят, но что?
Полковник посмотрел на часы.
- На рассвете вы должны быть в Дидылове. Соберите актив и поговорите с людьми. Не исключено, что агенты установили контакт с бандеровцами. Правда, в этом районе их почти нет, но все же... Выезд в пять тридцать. Идите отдыхать.
- Вам бы тоже не мешало, товарищ полковник, - сказал Бобренок.
- Не мешало бы, - согласился Карий. - Но должен еще позвонить генералу.
13
Они шли часа два зарослями и болотами, и наконец Муха вывел их к неширокой, но длинной и ровной поляне. Харитон остановился и даже свистнул от удовольствия. Затем ходил по поляне, мерил ее шагами, что-то сказал радисту, и они рассмеялись, довольные, как люди, которые нашли то, что долго искали.
Юрко сидел на траве, положив на колени автомат, и смотрел, как солнце цепляется за вершины сосен и елей. Напротив него в другом конце поляны росла высокая ель, агенты постояли, показывая на нее пальцами, и Юрко понял, что они нашли хороший ориентир.
Угрызения совести не давали покоя Юрку уже два дня: с того времени, как узнал, что Харитон с помощником - немецкие агенты. Противен был ему и сам Харитон, его лицо и маленькие хитрые глазки; Юрку почему-то все время казалось, что Харитон следит за ним, несколько раз ловил на себе его изучающий взгляд.
Вот и сейчас Харитон подошел к нему, остановился, расставил ноги в крепких сапогах, посмотрел внимательно и спросил:
- Ну, о чем думаешь?
Юрко думал, что ему противен этот перевертыш с погонами советского офицера и даже орденами на груди, но только пожал неопределенно плечами: мол, что ему думать и зачем, если есть начальство, - он человек маленький...
Подошли Муха с Михаилом, и Харитон приказал:
- Вы, пан сотник, возвращайтесь с Михаилом в схрон, а я с парнем заскочу в село.
- Это зачем? - не сообразил Михаил. - Мельник днем уехал в город и вернется завтра.
Муха пренебрежительно похлопал его по плечу:
- Я на твоем месте был бы догадливее.
- Мельничиха? - почему-то даже обрадовался Михаил. - Ты о ней? О Зине?
- Если пана Семенюка нет...
- Можно и развлечься... - добавил радист. - Жаль, я тоже не отказался бы.
- Довольно! - оборвал Харитон. - У меня в Квасове дела.
Но никто ему не поверил, даже Юрко, хотя его мнением не интересовались, будто он пустое место.
"Вот, - со злостью подумал Юрко, - до чего я докатился: холуй, прикрывающий грязные дела распутника..." Но ничего не сказал и поплелся за Харитоном, как побитая собака.
Село ложилось рано, особенно теперь, когда керосин привозили редко, а от коптилок люди уже отвыкли: Квасово светилось одинокими огоньками. Харитон постоял немного на опушке, направился к домам. Он шел тихо и осторожно, огибая низины, заполненные полосами вечернего тумана, но не очень таился - имел подлинные документы, а зачем и от кого прятаться старшему лейтенанту Красной Армии?
У Семенюка керосин был, и окна светились. Харитон постучал требовательно и громко, и Зина открыла ему не колеблясь. Может, ждала кого-то другого, однако не растерялась, увидев гостя, и с готовностью пропустила его в дом. Юрко шагнул за Харитоном, но тот преградил дорогу. - Ты, парень, - хохотнул коротко, - заночуй на сеновале, там тепло и сеном пахнет, а я тебя подниму, если понадобится.
Юрко отправился к сеновалу, но не полез туда, а уселся на бревна, лежавшие у дверей, прислонившись спиной к дверному косяку. Сидел и смотрел на звездное небо без единой тучки - Млечный Путь блестел серебром, и какая-то звездочка мерцала, казалось, даже двигалась. "Так вот и земля наша мерцает для кого-то", - подумал Юрко и вспомнил Катрусю. Боже мой, что бы он отдал, только бы девушка оказалась здесь...
Протянул руку и нащупал холодную сталь лежащего рядом шмайсера. Юрко с отвращением оттолкнул оружие, встал и вышел со двора.
В домах слепо темнели окна. Вначале Юрку казалось, что на него смотрят и следят за каждым его шагом, но вскоре это чувство притупилось - он шагал посередине улицы совсем открыто, ибо знал, куда идет и зачем. Только вначале, когда вышел со двора Семенюка, не отдавал себе отчета в этом, но решение возникло сразу, хотя, может быть, он обманывал себя и обдумал все уже давно, просто колебался и собирал силу воли для последнего шага, и сейчас, сделав его, тяжело ступая, шел по песку разъезженной улицы.
Улица немного расширилась, и наконец Юрко очутился на сельской площади. Слева стояла деревянная церковь, напротив нее кирпичный магазин с закрытыми ставнями, а к нему прижался домик с одним освещенным окном. Юрко направился прямо туда, точно рассчитав, что домик без забора может быть только сельсоветом.
Он вошел не постучав, остановился прямо на пороге и осмотрелся. Мужчина, сидящий за столом, покрытым красной скатертью, стал настороженно выдвигать ящик, в котором, наверное, хранилось оружие, а второй, что примостился в углу, потянулся к приставленному к спинке стула карабину - это было закономерно, время военное, да и из лесу могли выйти бандиты. И Юрко, чтобы продемонстрировать, так сказать, свои мирные намерения, шагнул прямо к столу - люди увидели, что он безоружный, и успокоились.
За столом сидел человек средних лет в помятом хлопчатобумажном пиджаке, с длинными седыми усами. Усы у него поседели, а волосы были еще черными, глаза смотрели по-юношески остро.
Тому, кто потянулся к карабину, исполнилось самое большое лет двадцать, одет он был в солдатскую гимнастерку, широкие брюки, из-под которых выглядывали тяжелые ботинки на грубой подошве. Военная гимнастерка и карабин не делали его солиднее, выглядел он совсем подростком, что подчеркивал и вихор, задорно торчавший на макушке.
В комнате сидел и третий человек, которого Юрко сразу не приметил. Еще молодой, но полный, в вышиванке, заправленной в галифе. Пристроился он на скамейке у стены и, наверное, что-то говорил, так как застыл с раскрытым ртом, словно его оборвали на самом интересном, и смотрел на Юрка недовольно.
- Вы председатель сельсовета? - спросил Юрко у седоусого.
- Я. Что вам?
- Есть разговор... - Юрко обвел изучающим взглядом присутствующих, и председатель понял его.
- Это наш актив, можете говорить все. Кто вы?
- У меня важное сообщение. Сейчас в селе прячется немецкий диверсант.
Председатель выдвинул ящик, вынул парабеллум и засунул его в карман брюк. Встал и перегнулся к Юрку через стол.
- Кто вы и откуда вам это известно? - спросил он строго.
- Потому что я привел его в село...
- Ты? Сам?
- Точно. Он сейчас в доме Семенюка. - Теперь, когда главное было сказано, Юрко вздохнул и опустился на стул.
Председатель обошел стол и остановился напротив Юрка. Белобрысый юноша с вихром схватил карабин и стал сзади. Они, так сказать, окружили Юрка, но все было правильно, парень ничуть не обиделся. Глотнул воды и сказал:
- Позвоните куда следует. Времени в обрез, на рассвете он уйдет, а может, и раньше.
- Кто ты? - спросил председатель еще раз.
- Фамилия Штунь. Юрий Штунь из Львова.
- И как же ты?.. С диверсантом?..
Юрко безнадежно махнул рукой:
- Случилось.
- Бандера?
- Точно. - Услыхал, как за спиной щелкнул затвор карабина, но председатель предостерегающе поднял руку.
- Почему диверсант один и как вы попали к Семенюку?
- Мельник - связной. А может, тоже агент, оставленный немцами. У него была явка для диверсантов и для нас тоже.
- Сколько вас?
- Четверо.
- Где?
- В лесном схроне.
- Далеко?
- Верст десять. Или чуть меньше.
- Дорогу знаешь?
- Найду.
- Почему задержались у Семенюка?
- Мельника нет дома, и диверсант пошел к его жене. А меня послал на сеновал.