ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
Два дня, с утра до вечера, искал я зеленые лиственницы, хвоя у которых начала "закисать". И только на третий день мне повезло. С высокого, как корабельная мачта, дерева сорвался матерый глухарь. Здесь я и решил устроить засаду.
Не верьте тем, кто утверждает, что охота на лиственницах самая добычливая! Я просидел весь вечер, утро следующего дня, а птица не прилетела. Остался еще на день. Результат все тот же. Потратить столько времени зря! Меня мучила досада. А тут еще с неба посыпалась хрупкая снежная крупа. Возвращаться в избушку в полной темноте через бурелом не улыбалось. Семь километров такого пути даже днем одолеть не просто, а ночью тем более. В лесу "скорой помощи" нет, сломаешь ногу - сам себя записывай в поминальник.
Я решил провести еще одну ночь в ельнике. А она, как нарочно, выдалась холодной. И, когда перед самым рассветом я снова занял свое место под лиственницей, меня била мелкая дрожь, а окоченевшие пальцы с трудом сжимали ружье.
Пожалуй, еще никогда так долго не начинался рассвет. Время словно остановилось, и темнота останется на вечные времена!
От долгого сидения затекли ноги. Я только хотел сменить положение, как над головой раздалось мощное хлопанье крыльев. Прилетели! Во рту сразу стало сухо, а сердце так ворохнулось, словно начался инфаркт.
Глухаря видно плохо. Стараясь не шевелиться, медленно поднимаю ружье, ловлю птицу на мушку и нажимаю спуск. Грохнул выстрел, и к моим ногам упала срезанная дробью уродливая ветка, прозванная "ведьминым помелом".
В темноте я принял этот клубок, похожий на большого ежа, за сидящую птицу, а сам глухарь был на другой стороне дерева и сорвался сразу же после выстрела целым и невредимым.
Досадно! Но чувство юмора победило, и я, посмеиваясь, отправился восвояси, хотя все тело болело и ноги еле передвигались.
ОСЕННИЙ ТОК
Солнце поднялось над горами, когда я выбрался из избушки. В лощине над речкой полз легкий туман, трава, покрытая инеем, отливала тусклым оловом. За чащей осинника рявкнул козел, ему издалека ответил другой. И кто бы мог подумать, что самцы изящных косуль могут издавать такой свирепый медвежий рык!
С ближнего выруба донесся голос токующего тетерева. Чуфыканье и "бульканье" птицы было не таким ярым, как весной, но сейчас, когда кончалось "бабье лето", песня косача показалась необыкновенно прекрасной.
Так и в старости все, что напоминает нам юность, звучит и видится более ярко и красочно.
ЗАРЯНКА
В воздухе мелькали "белые мухи". С севера тянул холодный пронизывающий ветер. Лес опустел, стал тихим и светлым. Прислонившись к стволу толстой ели, я сидел, прислушиваясь к тишине, какая наступает в лесу после листопада.
Негромкий звук - "чик!" - привлек мое внимание. На расстоянии вытянутой руки, среди еловых веток, бесшумно перепархивала зарянка. Все певчие птицы давно улетели, а эта выносливая певунья, чьи песни звучат в лесу с ранней весны до осени, не спешила расстаться с родными местами.
Нервно подергивая хвостиком, зарянка вилась вокруг, и ее большие черные глаза с любопытством следили за каждым моим движением.
Мы долго рассматривали друг друга, и мне было приятно, что не для всех обитателей леса человек сделался пугалом.
УПРЯМЫЙ ЛИСТОК
За окном на ветру дрожал последний жухлый лист березы. Кругом, как зимой, все побелело от инея, и только этот листок не желал расстаться с родной веткой, напоминая о давно ушедшем лете.
Холодные ветры, устилавшие землю снегом, никак не могли справиться с упрямцем, и он провисел на ветке до самой весны. И только тогда раскрылась загадка его необычайного упорства: корешок листа был плотно обвит и прикручен к ветке паутиной гусеницы непарного шелкопряда.
ПОДАРОК
Обширное, поросшее соснами и черной ольхой болото. Между кочек заросли багульника и кассандры. Синими куполами высятся небольшие острова, покрытые ельником. Здесь тишина и полумрак. Сбоку, из-за пня, выскакивает заяц. Встает столбиком, забавно поводит ушами и дает стрекача.
Другой островок преподносит неожиданный подарок: в полуистлевшем пне торчит ветвистая лопата лосиного рога с восемью боевыми отростками. Он хорошо сохранился. Видно, потерял его сохатый прошедшей зимой. А пока не сбросил второй рог, бродил по лесу, свесив голову на бок - вес рога немалый, килограммов семь или восемь! Зверь и сейчас бродит где-то тут, поблизости. На влажной земле видны глубокие свежие следы, оставленные острыми копытами.
Лосиный рог до сих пор висит в моей комнате, напоминая тот день, когда я, не набрав даже половины кузовка клюквы, вернулся домой с необыкновенным подарком.
У ИСТОКОВ ЧУСОВОЙ
Первый снег, обманчивый и ненадежный, сырой и тяжелый, пригнул травы, склонил вниз еловые лапки. Идти нелегко, ноги скользят, того и гляди упадешь. Просека-грань, по которой я иду, выводит на широкий захламленный выруб. Белый снежок присыпал оставленные после рубки стволы.
Через лесосеку тянется дорога. По ее краям густой стеной стоят рябины, отчего дорога похожа на запущенную аллею. Лист с деревьев облетел, и крупные гроздья ягод багровеют на снежном фоне, как кровавые сгустки.
Дорога спускается в лог, по нему протекает речка. Среди заснеженных берегов вода кажется черной и страшной. С опаской перехожу речку, хотя знаю, что глубина здесь чуть выше колена. В сторону бросаются стайки гольянов. Из-под камня метнулся небольшом хариус. Летом с друзьями мы приходим сюда с удочками и варим уху.
Снова зима!
ТРОПЫ
За долгие годы много прошел я дорог и тропинок. Сколько? Разве припомнишь? Никогда их не считал и не мерял. По иной пройдешь, как по асфальту, и не приметишь; а другая, вдвое короче, так измотает, что, добравшись до избушки, уже не в силах раздуть огонь в очаге.
Осенью с ружьем за плечами я брожу без троп, прокладываю их сам к далеким, синеющим на горизонте горам или в непролазную чащобу, где и в солнечный день царит полумрак.
Больше всего меня привлекают заброшенные тропы, не помнящие прошедших по ним путников. Кто они были? Что искали в этих глухих местах?
Я знаю, важно проложить след - и тропа вновь оживится. Люди будут шагать по ней и так же думать о тех, кто прошел перед ними, спрямив горную тропу. Снова будет таить она неуловимое очарование, тревожное предчувствие чего-то неизведанного.
РУБИНОВАЯ КАПЛЯ
Углеперый косач тяжело ударился о землю. Привязав добычу к поясу, человек ушел дальше, а там, где упала птица, на желтой траве осталась рубиновая капля. Кругом лежали мертвые опавшие листья, но эта капля среди вянущего праха казалась живой и горячей.
Кто из охотников не оставлял на траве рубиновые капли? Много оставил их и я, пока однажды эта смесь еще горячей крови и осеннего багрянца не поразила меня своим диссонансом и не заставила острее почувствовать силу живой природы.
Прошли годы. Я по-прежнему брожу с ружьем по лесам. Но там, где я прохожу, почти не остается рубиновых капель. Сам вид пернатых красавцев приносит мне радость.
По снегу к горным вершинами…
НЕВИДИМАЯ ГРАНЬ
В окне электрички мелькали перелески, холмы и ржавые, затянутые сырой дымкой болота. За моей спиной шел горячий спор мужчин, севших на станции Мурзинка. Нас отделяла спинка сиденья, и громкие голоса новых пассажиров вначале действовали на нервы, а потом я заинтересовался и стал прислушиваться.
- Ты не спорь! - доносился до меня простуженный бас. - Камни бывают всякие. Иной попадется такой, что ахнешь. Без огранки светится. Положишь на ладонь, а от него будто тепло идет!
- Все равно камень камнем и останется. Меня к живому тянет! - не сдавался собеседник.
- Да разве камень мертв? У него тоже своя жизнь. Он рождается, растет, стареет и превращается в пыль и песок. И птица, и камень подчиняются одному закону жизни.
- Насчет этого ты, может быть, и прав. Но признаком жизни является обмен веществ. Обладают ли им камни?
- У них обмен веществ заменяется химическим процессом, возможно, атомным распадом. Мы еще толком об этом не знаем…
Дальнейшего я не услышал. Группа туристов в вагоне грянула песню, заглушив все остальные звуки.
Под впечатлением подслушанного разговора я вспомнил, как однажды один охотник, геолог по профессии, сравнил рябчика с яшмой и в подтверждение своих слов рядом с птицей положил полированную пластину орской яшмы. Совпадение красок было изумительным. И все же сходство это случайное. Окраска птицы - ее защитное свойство. Тем не менее сравнение живого с мертвым тогда меня поразило. И вот сейчас другой человек в мертвом камне нашел черты живого.
Дома у меня на письменном столе лежит пластинка мореного дуба, на ней друза аквамарина. Чуть зеленоватые кристаллы на черной поверхности кажутся очень прозрачными и излучают холодный таинственный свет. Дерево и камень! Сочетание органического с неорганическим. Где проходит грань между ними?
До сих пор мир для меня был ясен и прост. Вещи и представления имели свое место и значение. Но, оказывается, в природе есть такое, что не сразу укладывается в рамки привычного.
РАЗДУМЬЯ
Когда из года в год обходишь полюбившиеся места иногда с корзинкой, ружьем или удочкой, а то просто так, наблюдая потаенную жизнь леса, особенно ясно видишь все изменения. В одном месте заметишь, как подросла на опушке рябинка, в другом - погорюешь над разбитой грозой елью.
В последнее время все чаще возвращаешься из леса с чувством обиды и огорчения. Редеют пригородные леса, захламляются, уродуются кострищами. Порубки, обтесанные, обреченные на гибель деревья - свидетели отдыха горожан.
На берегу Исети, возле станции Гать, безжалостные руки погубили лесную прелесть, содрав с берез белоснежную кору. Стоят сейчас вдоль берега раздетые, словно от горя почерневшие деревья, тоскливо засматриваясь в темную исетскую воду.
Лес приветлив, он каждому дает приют и отдых, а ему платят черной неблагодарностью. Откуда эта черствость и безразличие к лику земли? Великое всегда складывается из малого. Не умея беречь и любить пичугу, дерево или простую букашку, человек становится ко всему равнодушным. Яркие краски зорь, птичьи песни, зреющие нивы, свежесть озер, горы и реки и даже простой весенний цветок не тронут его сердце. А ведь все это взятое вместе и есть наша родная природа, любовь к которой неразделима с любовью к Родине.