У каждого здорового половозрелого самца-шимпанзе по нескольку раз на дню начинаются страшные приступы бешенства. Его охватывает беспричинный гнев, от которого он начинает орать, бушевать и рвать на части всё, до чего сумеет дотянуться руками. Эти безумные "пляски" служат, по-видимому, для демонстрации силы и запугивания более молодых самцов, а также самок, которых следует держать в повиновении. И действительно, во время такого приступа на воле все члены обезьяньего "клана" разбегаются кто куда. К счастью, через пару минут припадок проходит, и самец даже может по-товарищески подойти и сочувственно осмотреть раны, которые только что сам нанёс; поведение вполне спортивное, не правда ли? Мне немало в своей жизни пришлось повозиться с этим "народом", и я знаю, как надо с ними обращаться.
На зов своего хозяина Роджер спустился с дерева и, несмотря на то что тот пришёл с суковатой палкой, держал себя по отношению к нему весьма приветливо. Однако по таким сценкам ещё нельзя судить об истинном характере шимпанзе; часто они бывают пожизненно привязаны к своему хозяину, который их вскормил с малолетства, но боже упаси попасть им в чужие руки! Роджер прожил у этих хозяев целых семь лет. Так что я шепнул
Михаэлю на ухо:
- Не может быть и речи, такого он пускай спокойно оставит у себя!
Но надо было знать моего сына! Он продолжал упорствовать и тянуть из меня жилы:
- Ну пап, ну ты пойми - ведь его пристрелят, как только его хозяин уедет в Европу, а он такой красивый, такой большой! Ну пап!
И я дал себя уговорить, о чём потом ещё не раз пожалел!
Какой-то африканец принёс всевозможные гаечные ключи и отвёртки; он бросил их нам с довольно большого расстояния, а сам тут же убежал. Цепь была закреплена не то пятью, не то шестью различными болтами и гайками, потому что Роджер, как нам объяснили, за эти годы превратился в искусного специалиста по побегам из плена. Мы с трудом отвинтили все эти хитрые приспособления и повели Роджера к грузовику. Там мы перебазировали маленькую Аку в ящик, освободив более просторные апартаменты для этого здоровенного малого.
Но как заманить его в клетку? Тогда мы придумали вот что: открыли дверь, а позади клетки поставили маленькую Аку так, чтобы Роджер мог её разглядеть сквозь прутья решётки. Как только он увидел сородича, тут же насторожился, шерсть на нём поднялась дыбом, он вскочил на грузовик и ринулся в клетку, чтобы схватить маленькую обезьянку. Но не тут-то было! "Щёлк!" - дверь за ним захлопнулась, а я принёс снятые с пилорамы крепкие доски и дополнительно забил ими клетку снаружи.
Затем мы двинулись в сторону "дома"; на этот раз им была ферма господина Шмоурло, где мы караулили диких слонов, чтобы запечатлеть их на киноплёнку.
По приезде я сразу же выпустил малютку Аку из заточения. Она радостно принялась бегать вокруг дома, а потом и по комнатам. Но под вечер её надо было забрать со двора домой из-за возможности появления леопарда. Но шутка сказать; поймать расшалившегося детёныша шимпанзе! Стоило мне схватить её за руку, как она сейчас же делала попытку меня укусить. Я вынужден был отпускать её руку, и она радостно убегала прочь. Тогда я решил испытать себя в качестве ковбоя: пытался поймать её с помощью лассо. Но попробуйте накинуть лассо на человека, у которого четыре руки!
Уже начало темнеть, а мы никак не могли справиться с маленькой нахалкой. Но надо же, чёрт возьми, найти какой-то выход из этого положения! Тогда мы решили вот что: я, Михаэль и несколько африканцев стали отгонять обезьянку от дома, стараясь загнать её в лес, отрезая ей обратный путь. Как я и ожидал, в лесу малышке показалось неуютно. Она испугалась, заплакала и с воплями бросилась ко мне; в один миг она забралась по мне наверх и обвила мою шею руками. Но стоило мне попытаться надеть ей ошейник, как она опять начала кусаться, вырвалась и убежала.
Тогда я принял отчаянное решение: неслуха придётся отшлёпать- ничего тут не поделаешь. И я действительно прикрикнул на неё и пару раз ей наподдал. Ака отреагировала чисто по-шимпанзиному: она рассвирепела, заплакала, завизжала и… замахнулась на Михаэля, стоявшего рядом со мной! Дело в том, что детёныш-шимпанзе не имеет права кусать своих родителей, поэтому они обычно вымещают зло на других, ни в чём не повинных существах. Мне пришлось крепко держать её за руку, чтобы она не набросилась на моего сына.
Наконец обезьянка утомилась; признав во мне хозяина, она сделалась такой послушной и кроткой, что мне без труда удалось застегнуть на ней ошейник, пряжку которого я на всякий случай ещё обмотал проволокой. За этот ошейник Аку на ночь привязали на пеньковой верёвке к её "домику". А днём ей разрешалось свободно бегать по двору.
Но должен сказать, что это был первый и последний раз, когда я побил маленькую Аку, живущую и поныне в нашем Франкфуртском зоопарке. С того самого вечера я стал её любимым "родителем", а Михаэль - заклятым врагом. Стоило мне только начать его ругать, как она со взъерошенной шерстью злобно набрасывалась на него. Если я её привязывал, она бывала несчастна. И как же она умела выражать эту свою скорбь! Обезьяна кричала, рвала на себе волосы, кидалась на спину и дрыгала ногами и руками, как это делают капризные маленькие дети. Но если я подходил поближе, она тут же взбиралась по мне, обвивала мою шею руками и судорожно впивалась всеми своими двадцатью пальцами. Притом довольно болезненно. Чтобы она меня отпустила, я должен был её долго уговаривать, успокаивать, играть с ней, а потом огромным скачком отпрыгивать в сторону, вне пределы её досягаемости. Бедная Ака! Нам было искренне жаль её, и мы желали и ей, и себе от всей души поскорее уж попасть домой, во Франкфуртский зоопарк.
Наконец надо было трогаться в дальнейший путь. Но как? Мы сидели одни на этой ферме, расположенной в пяти-шести километрах от основного шоссе: сюда никто не приедет. Тогда я выбрал из библиотеки господина Шмоурло французский роман под завлекательным названием "Мадонна спального вагона" и зашагал по направлению к шоссе. Там я сел на обочине и принялся с интересом листать этот бульварный роман. Как только из леса начинал доноситься рокот мотора, я сейчас же выходил на середину дороги и ждал. Но две-три машины, прошедшие за всё утро, ехали либо в неподходящем направлении, либо были уже перегружены.
Наконец мне удалось остановить тяжеленный дизель, вёзший бочки с бензином. Чёрный владелец машины был не против взять нас с собой, но ни за что не соглашался свернуть с шоссе и подъехать к ферме по просёлочной дороге. По-видимому, у него уже имелся печальный опыт езды по подобным разъезженным колеям. Поэтому он поставил машину на обочине, а сам слез и пошёл со мной пешком посмотреть своими глазами, какова дорога. Относительно обезьян я ему вообще не обмолвился ни словом, потому что боялся, что тогда он ни за что не согласится нас взять. Это я оставил в качестве "сюрприза" напоследок. Однако мы с ним поладили, он подъехал на своём грузовике к самым дверям фермы, и мы погрузили к нему в кузов весь свой скарб, включая клетки с обезьянами.
Большая клетка Роджера не влезала в уготованное для неё место, поэтому мы решили поставить её набок. Но когда мы её опрокинули, случилось нечто, от чего кровь у меня застыла в жилах: оказывается, доски пола в клетке были просто вложены в пазы, но не закреплены. Пока обезьяна сидела на полу, это никому не мешало. Теперь же, когда пол сделался боковой стенкой, доски эти стали медленно сползать в сторону. К счастью, Роджер был слишком занят обругиванием помогавших при погрузке африканцев, поэтому не сразу заметил открывшуюся лазейку. Будь это самка-шимпанзе, такое не ускользнуло бы от её внимания - те, как правило, проворнее и сообразительнее; я помчался за дом, схватил валявшиеся там первые попавшиеся доски и, не переводя дыхания, прибил их длинными гвоздями к клетке. И только убедившись, что они надёжно укреплены, мы отпилили торчавшие концы, а потом ещё обили клетку полосками железа, обмотали проволокой и забили крест-накрест рейками. Уф! Ну вот наконец всё было готово, и можно было трогаться в путь.
Ехали мы долго. Впереди нас некоторое время шёл другой грузовик, обдавая пас облаком красной пыли, так что вскоре мы выглядели так, будто здорово обгорели на солнце. Тогда наш водитель дал газ, расстояние между машинами всё сокращалось, а потом произошло то, что меня в Африке никогда не переставало удивлять: передний грузовик немедленно съехал на обочину и остановился, уступая нам дорогу, чтобы мы могли спокойно его перегнать.
Однако на подступах к реке Дабу и чёрным водителям бывает уже не до вежливости. Дело в том, что паром через реку (сооружённый из толстых досок, набитых на полые стволы деревьев), который обслуживает чёрный паромщик с несколькими помощниками, работает только с восхода солнца и до захода. Ни минутой раньше, ни позже. Паромщик находится на государственной службе, получает зарплату и не желает работать больше, чем ему положено. Перевозка машины через реку занимает около часа. Поэтому тот, кто стоит в хвосте длинной очереди, вынужден прождать полдня, а то и заночевать на берегу, где полно комаров и мух цеце.
Мы с Михаэлем разделись и поплыли рядом с паромом: ведь вблизи подобных переправ, как правило, не бывает крокодилов.
Машина шла только до Ганьоа; не доезжая ста метров до "campement", как здесь называются кемпинги или мотели, я велел остановиться. Дома эти гостиничного типа, построены вдоль главных магистралей страны на государственные средства и сданы в аренду частным владельцам. Впрочем, на сегодняшний день в них почти никогда не бывает свободных мест. Однако мне повезло, и я получил двухкомнатный номер. И только после того, как были заполнены все формуляры с их бесчисленными вопросами, только после этого подъехал грузовик, и мы начали выгружать весь свой зверинец, к великому ужасу арендатора кемпинга…
Между прочим, чёрный владелец грузовика, к моему удивлению, стал отказываться от денег за проезд:
- Ну что вы, месье! Мне это просто доставило удовольствие, месье!
Удивительные люди - эти африканцы! Никогда не угадаешь, как они поступят: то вот так, а то торгуются до одурения, как китайцы.
Пока мы затаскивали ящики с животными во двор, сбежалось около ста пятидесяти африканцев. Вся деревня сбежалась. Девочки-шимпанзе (их теперь у нас было уже две) и другие обезьяны испугались, а Роджер начал буйствовать. Он бросался на стенки своей клетки так, что она раскачивалась во все стороны, и мы вынуждены были её всё время придерживать, чтобы она не опрокинулась. Африканцы улюлюкали и старались совать палки меж прутьев клетки. Роджер до того разволновался, что время от времени стал высовывать руку, хватать меня за рукав и плакать. Как только я уходил, он снова начинал бесноваться.
А потом ещё заявились и белые постояльцы кемпинга, среди которых был какой-то капитан французской армии, который потребовал объяснить ему, что тут происходит. В течение шести часов я только и занимался тем, что прогонял зевак со двора. Когда стемнело, двор, слава тебе господи, опустел. При тусклом свете электрической лампочки (гордости кемпинга) нам наконец удалось поесть, а потом принять душ под подвешенным к потолку ведром с душевым шлангом. После этого мы замертво упали на постели.
Не успели мы заснуть, как под окнами снова начался скандал. Я слышал недовольное ворчание постояльцев, которым помешали спать, и полуголый кинулся во двор, к Роджеру. Оказывается, его возмутила собака, которая стояла возле его клетки и лаяла на него. Это была сторожевая собака кемпинга. С отчаянной решимостью я заманил пса в какой-то сарай и запер его там. Когда я уже улёгся в постель, Роджер снова принялся орать и барабанить. Причём антракты между его "выступлениями" становились всё короче. Наконец я не выдержал и снова выбежал из дома. Во дворе никого не было. Но тут я понял причину беспокойства Роджера: прямо против его клетки, над входом в кемпинг, висела электрическая лампочка, которая горела сейчас на удивление ярко, потому что была единственной из всех подключённых к движку в столь поздний час. Она слепила глаза обезьяне и не давала ей уснуть. Тогда я разыскал лестницу, влез наверх и слегка вывернул лампочку. Наконец наступил покой до утра.
Ещё до завтрака Михаэлю пришлось взять на себя защиту обезьян от зевак. А я побежал разыскивать какую-нибудь возможность уехать отсюда в Бваке, в нашу штаб-квартиру. Но все местные торговцы уверяли меня, что отсюда никакие машины не ходят непосредственно в Бваке, что непременно придётся ехать с пересадкой. Но я был уже стреляный воробей и знал цену подобным утверждениям, поэтому продолжал свои поиски. И нашёл. Под навесом какой-то фактории, прямо на улице, но зато на модной американской раскладушке спал здоровенный шофёр грузовика. Его "apprentis", подручные, завернувшись в одеяла, лежали прямо на земле. Один из них уже проснулся, и я спросил у него, куда они держат путь. К моему неописуемому восторгу, он ответил, что они направляются в английский Судан, но сначала заедут в Бваке. Чёрный шофёр не знал французского, зато говорил по-английски и был рад-радёшенек найти хоть кого-то, с кем можно объясниться. Как водится, он принял меня за американца. Мы долго торговались относительно цены за проезд и сошлись наконец на сумме в несколько сот марок за шестьсот километров. Он пошёл на рынок подыскать себе ещё несколько попутных пассажиров и ровно в 10, как было договорено, подъехал к воротам кемпинга. Мы начали погрузку, а арендатор кемпинга облегчённо вздохнул…
Однако не так просто оказалось в толпе зевак найти несколько дюжих мужчин, решившихся поднять клетку с Роджером и погрузить её в кузов "камьона"…
Глава пятнадцатая
Ночной бой с Роджером
Итак, мы пустились в путь со всем своим "Ноевым ковчегом", упакованным в ящики, коробки и клетки и водружённым на грузовик "английского" африканца, направляющегося в Бваке. Наш "ковчег" сильно пополнился за последние дни: теперь у нас было уже три шимпанзе - Роджер и две малышки - Ака и Лулу, затем несколько мартышек-мангобеев и других обезьян, были у нас и птицы и виверры. Рядом с нами в кузове сидело по двадцать, а иногда и по тридцать попутных пассажиров, которые нас приветливо угощали орехами кола, запихивая нам их пальцами прямо в рот. Но зато они безо всякого спроса угощались нашими бананами, припасёнными для обезьян… Я сидел сзади, возле клетки с Роджером с палкой в руках, потому что беднягу выводило из себя то обстоятельство, что при каждой остановке грузовика вокруг собирались зеваки, кричали, а то и дразнили его. Силища же у него была медвежья, и разломать клетку ему бы ничего не стоило, если не следить за ним неустанно. Кроме того, от страшной тряски по разъезженной дороге в течение многих часов Роджер очень страдал. Он уж и не знал, что предпринять: пробовал ехать стоя на четвереньках и во весь рост, держась руками за прутья, пытался и сесть, но по причине костистого зада это было ему неудобно. Бедный Роджер! Он наверняка решил, что такие грузовики созданы с единственной целью истязать несчастных обезьян! Время от времени он просяще протягивал мне руку сквозь прутья клетки, чтобы я подержал её в своей, пожалел и успокоил его. А то снова начинал буйствовать, и я, ей же богу, не мог поставить ему это в вину - уж очень бедняге было не по себе! Тогда он всей тяжестью повисал на прутьях клетки, его могучие мускулы угрожающе вздувались, он визжал, орал и старался схватить меня и укусить. В таких случаях мне приходилось отходить от клетки и ехать стоя. Сидящие впереди чёрные пассажиры то и дело предупреждали меня криками, чтобы я наклонился, иначе свисающие над дорогой сучья могли бы снести мне голову.
Мы останавливались почти в каждой придорожной деревне, потому что одни пассажиры слезали, а другие забирались на машину. Причём всё это каждый раз сопровождалось длительными переговорами и торговлей относительно стоимости проезда. Перевозка пассажиров по дорогам Африки - важная статья дохода водителей грузовиков. Ведь там, где нет или почти что нет железных дорог, - это единственный способ передвижения. Так что нанять в Африке грузовик сразу же до необходимого вам пункта - предприятие абсолютно безнадёжное; надо платить за каждый километр, как у нас в электричке.
Впрочем, я заметил, что африканцы в Западной Африке охотно разъезжают туда-сюда. Редко мне приходилось видеть, чтобы кто-нибудь из них брёл по шоссе пешком. Если не считать платы за проезд, то само путешествие обходится им довольно дёшево благодаря древнему обычаю, по которому путник в любой чужой деревне имеет право безо всякого подсаживаться к общему котлу и пользоваться бесплатным ночлегом. Государственные границы здесь существуют только для белых, чёрные же всё равно ездят безо всяких виз.
Каждую более длительную остановку грузовика и дебаты с новыми пассажирами я использовал для того, чтобы распить вместе с владельцем грузовика (который был рад поговорить хоть с кем-нибудь по-английски) бутылку пива в какой-нибудь деревенской пивнушке.
Заодно я старался выведать, нет ли у кого-нибудь в этих местах приручённых диких животных: детёнышей обезьян, леопардов или тому подобное. И вскоре уже в кабине водителя сидел прелестный чёрный мангобей, ручная длиннохвостая обезьяна. Вокруг талии у неё был пояс, к которому прикреплялась верёвка, впрочем, обезьянка не делала ни малейших попыток удрать.
Один прокажённый гордо сообщил мне, что у него дома живёт "sing comme les hommes blancs" - "обезьяна, похожая на белых людей". Я не мог понять, что же это у него такое, но, когда он принёс своё чудо, очень обрадовался: это оказалась мартышка - белоносый гусар, у которой действительно белое лицо и рыжевато-блондинистые волосы.
Я уже давно не надевал пробкового шлема, потому что понял, что большинству людей они здесь совершенно не нужны. Я носил "зюйдвестку" с мягкими, свободно свисающими полями. Ведь в Южной Америке, через которую тоже проходит экватор, никто никаких шлемов не носит, а надевают простые соломенные шляпы. Но для поездки на грузовике я решил его всё же нахлобучить себе на голову, так как между шлемом и головой остаётся довольно большой зазор, в который приятно задувает попутный ветерок. При этом я обнаружил, что кожаные ремешки, имеющиеся на таком головном уборе, служат не только для красоты: внезапно его сдуло у меня с головы. Мои спутники подняли невообразимый крик, и грузовик остановился. Так что я смог одного из "подручных" шофёра послать подобрать его. Но к моему большому удивлению, парень не остановился возле того места, где шлем укатился в кусты, а продолжал бежать всё дальше назад, по направлению к деревне. Оказывается, он неправильно меня понял и решил, что я забыл свой шлем именно там. А от деревни мы отъехали уже на довольно порядочное расстояние. Пришлось послать второго его догонять, но, пока этот понял, что от него требуется, первый скрылся уже из виду.
Боже мой, как эти африканцы умеют ругаться! Владелец грузовика прямо-таки бушевал и отвесил затрещину третьему подручному, который ко всему этому делу не имел никакого отношения. Он даже пригрозил, что возьмёт с меня неустойку за эту задержку (что ему, разумеется, не удалось).
Тем не менее я потерял всякий интерес к этому великолепному произведению шляпной промышленности и подарил его нашему бою Джо.
Зато в другой раз наш водитель проявил себя как истинный филантроп. Обнаружив непосредственно за крутым поворотом большую колдобину на дороге, он остановился, слез, срубил на обочине молодое деревце и старательно вкопал его посреди дороги в землю.
- Ведь другая машина может попасть туда колесом и сломать ось, - пояснил он мне. - Особенно когда стемнеет!