Один из них оказался корсиканцем, живущим уже два года в Африке. Нет, он не в восторге. Почему сюда приехал? Да потому, что не мог найти работы во Франции. Достать здесь такси? Да что вы - это абсолютно безнадёжно!
Из вежливости он всё же несколько раз пытается дозвониться в диспетчерскую по вызову такси - разумеется, тщетно. Я сижу час, второй и с удовлетворением замечаю, что начинаю действовать ему на нервы. Наконец он не выдерживает, выбегает на шоссе, останавливает одну машину за другой и уговаривает кого-то забрать меня с собой.
Потом, когда мы с Михаэлем уже сидим в ресторане, к нашему столику подходит молодая дама, у которой лоб и верхняя губа густо усеяны капельками пота. Оказывается, она услышала, что мы говорим по-немецки, и решила с нами побеседовать. Родом она из Саарской области, школу окончила в Данциге. Вот уже два года как замужем за очень славным французом. Прежде жила несколько южнее - в Абиджане (как раз там, куда мы направляемся) и довольна тем, что перебралась в "более прохладный" Дакар. В прошлом году она родила в Абиджане своего первенца с помощью африканских акушерок. Родители её не решаются выбраться из Саарской области даже в Касабланку, боясь, что "в Африке слишком жарко".
- Что только люди в Европе себе не воображают об этой Африке! Просто смех да и только! В Касабланке, ей-богу, не жарче, чем на Ривьере!
Я нанимаю комичную повозку, которой здесь пользуются африканцы. Это двухколёсная таратайка на автомобильных шинах, в которую впрягается тощая лошадёнка. Зато к козлам прилажен огромный клаксон, которым чёрный кучер непрерывно пользуется. Под такой неистовый аккомпанемент я подъезжаю сначала к Институту Чёрной Африки, чтобы навестить профессора Монода, а затем и к ультрасовременному зданию Пастеровского ветеринарного института, где меня радушно встретил мой коллега профессор Морнэ.
На другой день нам пришлось соскочить с постели в 5 часов утра. Однако в 7 мы ещё не вылетели, и, когда начали выкликать по фамилиям пассажиров, нас в списке не оказалось… Испуганно я бегу к служащим аэропорта, но они меня успокаивают, что мы полетим следующим рейсом, через полчаса, в самолёте, вылетающем из Дакара в Абиджан - к конечной цели нашего путешествия. Правда, оттуда нам предстоит ещё проехать пару сотен километров по железной дороге, ведущей сквозь девственный лес внутрь страны, до городка Бваке, где и живёт господин Абрахам, пригласивший нас к себе погостить.
Вполне спокойно я наблюдаю за тем, как оба наши чемодана, которые я сдал в багаж, загружают в первый самолёт, отлетающий в Абиджан, они прилетят туда на полчаса раньше нас - какое это имеет значение? Но по мере того как самолёт с нашими вещами исчезает вдали, меня всё больше начинают одолевать сомнения… а точно ли следующий самолёт через полчаса прибудет в Абиджан? И, к своему ужасу, узнаю, что вылетает-то он через полчаса, но делает огромный крюк вокруг почти всей Западной Африки, через Сенегал, Судан, Французскую Гвинею и прилетает в Абиджан только через 10 часов. Вот это помер! Причём выясняется, что он даже совершает промежуточную посадку, в городе Бваке в то время как во Франкфурте представители "Эр Франс" меня уверяли, что с городом Бваке нет никакого воздушного сообщения.
Итак, мы наконец летим над настоящей Африкой.
Серые высушенные степи с одиночными деревьями и кустами. От крытых соломой хижин африканских деревень, словно перепутанные между собой паучьи ножки, разбегаются во все стороны пешеходные тропинки. Каждая такая "ножка" цепляется за следующую, ведущую из соседней деревеньки, и таким образом все они соединены меж собой. Правда, иногда я обнаруживаю деревни, тропинки из которых, разбегаясь в разные стороны, ведут в никуда. Человеческие поселения без какой-либо связи с внешним миром… А в течение часа, следовательно над пространствами протяжённостью в сотни километров, мы летим, не встречая вообще никаких троп и никаких хижин.
В тех местах, где виднеются поселения, неизменно можно заметить обрамляющие их обширные равнины, зияющие чернотой. Иногда по узкой красной каёмке такого пятна можно понять, что оно горит.
Повсюду поднимаются к небу столбы серого дыма, который на высоте свыше двух тысяч метров (это внизу под нами, потому что наш самолёт летит ещё выше) сливается в неподвижную угарную завесу. Её пересекает яркая, удивительно синяя горизонтальная полоса. Явление, которое я совершенно не в состоянии объяснить. И хотя поджог степей здесь запрещён, куда ни кинешь взгляд, повсюду горит или только что горело…
Мой сын проникает в кабину пилота, втискивает длинные ноги штатива своего киноаппарата меж ног лётчика и радиста и приступает к съёмке. Дело в том, что мы как раз начали снижаться над городом Каес в Мали. А у нас в то время была ещё столь несовершенная киноаппаратура, что заснять что-либо с воздуха удавалось только во время взлёта и посадки.
Машина наша кружит над городом, под нами проплывают церковь, теннисные корты, казармы, несколько прямых улиц, застроенных каменными домами, а затем - предместья с тесными запутанными закоулочками - жилища местной бедноты. За три часа мы одолели расстояние от Дакара до Каеса, а это как-никак 1200 километров! Вообще-то сюда можно добраться и по железной дороге, узкоколейке, по которой ходит даже дизель-электровоз со спальными вагонами. Но тогда поездка займёт (согласно расписанию) 29 часов, а в действительности зачастую и гораздо больше.
Когда стюард открывает двери самолёта, у меня такое ощущение, будто я попал в духовку. В маленьком ресторане аэропорта нам сервируют завтрак, и поскольку мы ещё не привыкли к жёсткому, непрожаренному африканскому мясу, то великодушно уступаем его двум породистым щенкам, которых два фермера захватили с собой из Франции. Мы сидим и наблюдаем, как эти смешные, неуклюжие псинки делают свои первые неуверенные шаги по горячей красной африканской земле.
Дальнейшая поездка занимает у нас целый день, потому что самолёт то и дело совершает промежуточные посадки: Бамако на берегу Нигера, затем Бобо-Диуласо и, наконец, Бваке. Здесь самый малюсенький аэродром, который мне когда-либо приходилось встречать. Это, собственно говоря, даже не аэродром, а частная посадочная площадка фермерского спортклуба, построенная для двух ярко-жёлтых длинноногих самолётиков.
Разумеется, мы решаем сразу же остаться в Бваке, а не лететь дальше до Абиджана, до которого у пас взяты билеты и куда отправлен наш багаж. Огорчительно только то, что господину Абрахаму напрасно пришлось поехать нас встречать на побережье в Абиджан, да притом за 300 километров по ухабистой просёлочной дороге. Он ведь думал, что мы прилетим именно туда. Поэтому дома его нет, и нам приходится волей-неволей въезжать в дом в отсутствие хозяина.
Нелёгкая судьба постигла этого человека. Когда-то он жил во Франкфурте, и ему принадлежал один из самых больших ювелирных магазинов па Кайзерштрассе; затем ему пришлось бежать из фашистской Германии, и он, подобно Синдбаду-мореходу, вместе с двадцатью неимущими беженцами, которых он содержал на свои средства, отправился в кругосветное путешествие: из Италии в Южную Америку, затем в Кейптаун, на Маврикий и в Восточную Африку. Пока он наконец не осел здесь, в глубине Западной Африки, где и решил остаться навсегда. У него большой дом, сложенный из красного африканского камня, утопающий среди кущ бугенвиллей, один из наиболее красивых и чистых домов этого городка.
Когда мы подъехали к дому и начали выгружать свою аппаратуру, вокруг собрались зеваки из местных жителей. Мой сын смущённо подталкивает меня: "Смотри, папа…" Он ещё не привык видеть обнажённых до пояса молодых девиц и женщин. Но ничего - скоро привыкнет и перестанет обращать внимание.
Женщинам здесь живётся совсем иначе, чем у нас. Жениться может только тот, у кого есть деньги и кто в состоянии "купить" себе жену. Стоит она от 25 000 до 50 000 колониальных франков, да ещё в придачу несколько овец. Цена варьирует - в разных местах она разная. Деньги эти выплачиваются тестю. Но ни один африканец не скажет вам, что "купил" свою жену. Он будет говорить только о "dothe" (приданом). Однако интересно (и необычно для нас), что это приданое жених не получает, а, наоборот, платит. Но ведь в конце концов у нас никто не говорит, что зажиточные люди "покупают" своим дочерям мужей, хотя они и платят им приданое, во всяком случае в прежние времена платили. А здесь, пока жена не оплачена, дети принадлежат родителям жены.
В первое время мы никак не могли привыкнуть к такой картине: муж, глава семьи, беспечно идёт с пустыми руками по улице, а три или четыре его жены, тяжело нагруженные, каждая с мешком кофе на голове, следуют за ним. Некоторые ещё и с ребёнком на спине в придачу. Тем не менее женщины здесь далеко не бесправны - в этом нам предстояло очень скоро убедиться.
Только спустя три дня после нашего приезда господин Абрахам вернулся назад из Абиджана. Дорогой его изрядно растрясло, и настроение у него, прямо скажем, неважное после такой зряшной поездки…
Да и у нас день ото дня становилось неспокойнее на душе. Ведь весь наш багаж, включая коробки с киноплёнкой, находится где-то в Абиджане, и что-то не похоже, чтобы нам собирались его прислать. На все мои телеграфные запросы - никакого ответа. Спустя пять дней представитель авиакомпании мне смущённо поведал, что "ещё ни разу не получал из Абиджана ответа на телеграфный запрос"…. Если я надеюсь когда-либо получить назад свои чемоданы, то должен сам полететь к побережью и на месте всё уладить.
Мы ревизуем содержимое нашей скромной дорожной кассы, и я лечу в Абиджан, что занимает целых три дня. Но вот наконец все наши манатки при нас, и мы готовы в дальнейший путь.
Глава вторая
В гостях у африканского правителя
Африканцы племени бауле, в страну которых мы как раз и отправляемся, испокон веков обитали в районе Золотого берега. Но затем их оттуда прогнало более сильное, воинственное племя. Во время их бегства с насиженных мест им преградила путь широкая река Комоэ с кишащими в ней крокодилами. Вместе с жёнами, детьми и скотом люди племени бауле жались к берегу и не знали, как им поступить. Их преследователи были уже совсем близко. Тогда они обратились к своим жрецам, так называемым марабутам, за советом. Эти мудрые мужи в свою очередь запросили совета у богов и получили следующий ответ: племя должно пожертвовать богам младенца королевской крови.
Смущённо переглядывались родовитые бауле, а отчаявшийся народ застыл в немом и мрачном ожидании своей участи: никто не смел роптать, потому что в те времена короли и вожди племён ещё имели неограниченную власть над жизнью и смертью своих подданных. Любого из них они могли безнаказанно искалечить или обезглавить. Когда авангард преследователей уже стал приближаться, молодая женщина королевского рода, по имени Аура Поку, схватила своего двухлетнего сынишку и со словами:
- Если наши мужчины так трусливы, это сделаю я! - швырнула его в самую гущу крокодилов.
В ту же ночь началась страшная гроза, и буря повалила два огромных дерева, стоявших на берегу. Кроны их упёрлись в противоположный берег, поскольку деревья в этой местности зачастую достигают сорока и даже семидесяти метров в высоту. Всю ночь люди племени бауле перебирались по этим "мостам" на спасительный берег, перенося на себе свой скарб, детей и коз, перетаскивая за рога баранов. Таким чудесным способом им удалось спастись и приобрести новую родину, а именно Берег Слоновой Кости, который они с тех пор и населяют.
После того памятного события, о котором вам и сегодня ещё расскажет любой бауле, этим племенем правили исключительно только одни королевы, а не короли, потому что Аура Поку вскоре после своего героического поступка была избрана королевой. Постепенно же государственная власть приходила в упадок, и к моменту прихода белых здесь практически оставались уже одни только деревенские старосты да кантональные вожди.
К такому вот Chef de Canton, месье Жану Куадыо, мы с Михаэлем как раз и направляемся. Я познакомился с этим сорокалетним по-европейски одетым африканцем в Бваке, и он пригласил меня посетить его в деревне. В подвластном ему районе водятся бегемоты, и он поможет мне их разыскать. Взаимная симпатия возникла между нами с первого же знакомства.
Куадью - высокое начальство, ему подчиняется 96 деревень с 76 тысячами жителей (это нечто вроде ландрата - начальника округа у нас дома), но одновременно он является и мировым судьёй, который до недавнего времени, когда все местные жители получили французское гражданство, вершил суд над жизнью и смертью своих подданных. Он владелец фактории, у него несколько грузовиков и две легковые машины.
На мощном грузовике, предоставленном в наше распоряжение господином Абрахамом, мы проезжаем 70 километров по просёлочной дороге и наконец добираемся до местечка Беуми. Куадью встречает нас весьма радушно перед входом в свой простой сложенный из необожжённых кирпичей дом, построенный, однако, в совершенно европейском стиле. Он ничем не огорожен и расположен прямо среди глинобитных хижин деревенских жителей. Хозяин угостил нас с дороги холодным, со льда, пивом, которое достал из холодильника. Такие холодильники здесь можно встретить почти у всех белых, а в близких к цивилизации местностях - и у состоятельных чёрных. И, несмотря на то что они работают на керосине, эти холодильники выглядят вполне модными, точно такими, какими мы их привыкли видеть у себя в Европе: белые, эмалированные, с хромированными ручками. Подобный "чудо-шкаф" - ни с чем не сравнимое благо в условиях тропической жары, потому что благодаря нему всегда можно раздобыть кусочки льда для различных напитков.
В столовой на стене яркими красками нарисована матерь божья. Куадыо - католик, так что у него только одна жена. Она молода, домовита и гостеприимна. Зовут её Мария. Удивлена, что моему сыну Михаэлю, который с меня ростом (такой же длинный), всего 16 лет. Она приводит своего деверя, затем других своих родственников и их детей, и каждый из них обязательно должен встать "спина к спине" с Михаэлем, что неизменно вызывает бурю восторга и удивления.
- Неужели все немцы такие высокие? - спрашивают меня. - И ваша жена тоже?
Белые люди, общаясь с чёрными, обычно стараются убедить себя в том, что в чём-то их превосходят. Но в случае с Жаном
Куадью этого никому бы не удалось. Редко можно встретить более порядочного, благоразумного и душевного человека, может быть, даже слишком душевного для властителя над такой оравой людей. Он и его жена Мария воспитывались в миссионерской школе. Куадью показал мне большие фотографии, на которых он запечатлён в момент, когда получает благословение папы римского. На снимке он изображён в старинной тяжёлой золотой короне, которую у себя на родине, по всей вероятности, уже никогда не надевает.
- C'est difficile d'etre un bon catholique - трудно быть настоящим добрым католиком, - говорю я, и он серьёзно кивает мне в ответ.
Как мне потом рассказали, он после смерти своей первой жены решил жениться на девушке, которую любил. А поскольку она была из неродовитой семьи бауле, начались всякого рода трудности, препирательства с представителями знати и недовольство подданных.
Все его подопечные - фетишисты. Это значит, что они поклоняются множеству старых туземных богов, а не одному богу. А все эти христианские миссии, французские католические ордена, протестанты, американские миссии, баптисты и невесть ещё какие оттенки христианства, которые конкурируют меж собой, а порой даже вступают в непримиримую борьбу, имеют весьма малый успех на этом континенте. Всё шире распространяется здесь ислам. Он больше соответствует старым туземным обычаям, потому что не требует моногамии, а позволяет иметь нескольких жён. Торжественная молитва, произносимая пять раз в день, на коленях и обращённая в сторону обетованной Мекки, больше импонирует африканцам. Мне кажется, что и запрещение Магомета употреблять спиртные напитки благотворно скажется на здоровье местного населения. Ведь мы, белые, в этом отношении, показываем им отнюдь не благовидный пример…