– А почему вы считаете, что ваши "считанные минуты" идут хоть в какое-то сравнение со временем моего отдыха? – Максим откинулся на спинку кресла и постарался придать голосу полное безразличие к собеседнику. – Мне помнится, некоторое время тому назад вы вполне определенно и категорично, в уничижительном тоне, высказались по поводу моего возраста, и моих же умственных способностях. С тех пор я повзрослел незначительно, да и, надо полагать, остальные мои качества увеличились не на много. Так что же произошло с вами, Рудольф, неужели вы готовы взять свои прежние слова обратно и, наконец-то, извиниться передо мной. Ведь я вам теперь зачем-то понадобился, или я опять не прав, а?
– Я знаю, что обидел тебя, – поспешно ответил Сикорски. – Все сказанное мною, было выплеснуто в запале и я, возможно, не отдавал себе отчета в том, что говорил. Да, я, действительно был зол на тебя, но на то имелась причина. Еще бы, разрушить такую стройную систему! Столько лет упорного и кропотливого труда швырнуть собаке под хвост! Так что, сам понимаешь, я не робот, а живой человек, со всем набором соответствующих эмоций. Но, если ты считаешь себя оскорбленным, то постарайся понять меня и извинить. А сейчас, довольно ребячиться и становиться в позу, потому что мне без тебя нынче не обойтись. Было время, когда мы уклонялись от взаимных объятий, а теперь должны протянуть друг другу руки. Кстати, – Сикорски постарался изобразить на лице подобие улыбки, хотя чувствовалось, что это ему дается не без труда. – На Саракше в определенных кругах тебя считают … м-м-м… как бы это поточнее сказать… Ну, в общем, ты там, в каком-то смысле, национальный герой, что ли. Я думаю, тебе приятно будет узнать об этом.
Это была откровенная лесть и в этот момент Максим вдруг почувствовал, что больше не испытывает ни капли ненависти к этому бесконечно усталому и раздраженному человеку. Да и позвонил он неспроста. Не станет Рудольф Сикорски от нечего делать вести праздные разговоры и совершать реверансы просто так. Чего-то ему нужно, причем позарез и не от кого-нибудь, а именно от него, Максима Каммерера. Что-то у него там, на Саракше стряслось, и он, тот, кого на этой планете знали как Странника, сейчас нуждается в помощи бывшего легионера, подпольщика, каторжника Мак Сима. Ему вдруг стало стыдно за свое чересчур амбициозное поведение, он смутился и не без труда выдавил из себя:
– Не стоит… Я слушаю вас. Что там случилось?
Сикорски, казалось, только и ждал этого вопроса. Он заговорил быстро, но отчетливо, тщательно проговаривая каждое слово, как будто перед этим долго репетировал свою речь.
– Мак, мне нужно немедленно встретиться с тобой. У нас там, на Саракше, произошло нечто такое, о чем бы мне не хотелось говорить по видеофону. Нужен непосредственный контакт с тобой.
– Но почему именно я? – немного растерянно спросил Максим.
– Этого в двух словах не расскажешь, нужно обязательно увидеться. Ты не против?
– Ну, раз такое дело, то, пожалуй… – Максим, не ожидавший такого напора, сдался.
– Как мне найти твой дом? – Сикорски уже превратился в прежнего Странника и заговорил тоном делового человека. От его прежней усталости, казалось, не осталось и следа.
– Мой номер вы, надеюсь, знаете. От "нуль" кабинки направо по тропинке. Там есть доска с указателем. Усадьба "Мак Сим". Если хотите, я вас встречу минут через пять.
– Нет, не получится. Сегодня на вашем направлении нуль – транспорт не работает – профилактика. Я буду у тебя на флаере, минут через сорок.
– Тогда ориентируйтесь на юг от города. Я включу над моим домом красно – зеленый маячок. Его будет видно издалека.
– Ну, хорошо, тогда жди! – сказал Сикорски и отключил связь.
С минуту Максим сидел в задумчивости, переваривая все услышанное. Поняв, что все сможет проясниться только после того, как Рудольф приедет, он перестал ломать голову, шлепнул себя ладошками по голым коленкам и направился в бассейн.
Прохладная вода сомкнулась над ним и, не выныривая, Максим проплыл до противоположной стенки, оттолкнулся от нее ногами, и дальше уже шел по инерции, лишь слегка шевеля ногами. В центре бассейна он всплыл на поверхность, и немного полежал на спине, отдыхая.
Да, с момента окончания эпопеи на его Обитаемом Острове пролетело почти два года. Помнится, вернулся он тогда на Землю совершенно ошеломленным и смятенным. Путешествовать где бы то ни было, Максиму больше не хотелось – впечатлений, полученных на Саракше, хватило надолго и с лихвой. Другой работы, которая бы захватила, увлекла его всерьез и надолго, в ближайшем обозримом будущем не предвиделось. Тогда он решил взять тайм – аут, и какой-то период жизни посвятить себе и той, за которой был теперь в ответе. Максим вряд ли смог бы сейчас ответить на вопрос, когда же в нем проснулась любовь к Раде. Там, на Саракше, в чужом и, порой, страшном мире, она и ее брат Гай стали для него самыми близкими существами. Еще тогда Максим поймал себя на мысли, что думает о них как о людях, а не как о жителях другой планеты. Это была или какая-то необъяснимая загадка природы, или нечто другое, но опять же загадка, которую еще предстояло разгадать ученым, но представители Саракша в генетическом плане ничем не отличались от землян. И все же они уступали своим собратьям – атомная война, недавний голод и лишения не могли не наложить отпечатка на некогда красивую расу. Немного позднее Максим узнал, что эта планета не единственная, где наблюдается подобный феномен. Надежда, Гиганда – здесь также жили гомо сапиенс.
Некоторые ученые пытались объяснить подобную диковинку промыслом неких "высших сил", очень давно осуществивших в Галактике "Великий посев", и подобное заявление даже породило кое – где религиозный всплеск, впрочем, незначительный. Возможно, такие предположения были верны, но Максиму вовсе не хотелось ломать себе голову над этой проблемой. Его любви к Раде она никак не касалась. Есть глобальная проблема, а есть конкретная любовь, и точка. А уж как там все когда-то получилось – при посредстве, или же как-то само по себе, не суть важно.
От праправнучек Евы Рада все же отличалась, но не внешностью (тут она уступала многим), а, скорее, духовно. Возможно, именно такими были женщины Земли несколько веков тому назад, когда умели посвящать себя любимому человеку целиком и полностью, а в случае необходимость могли и защитить его от различных напастей. Таких теперь уже, наверное, и не осталось – институт семьи постепенно изжил себя, и это вполне объяснялось настоящим равенством не только обоих полов, но и всех людей. Да к тому же, когда в мире так много всего интересного, чего ты еще не видел собственными глазами, не трогал руками, и все это можно посмотреть, пощупать, забота о единственном человеке неизбежно отступает куда-то на задний план, становится лишь одной из граней огромного и прекрасного кристалла под названием Жизнь.
Рада была совсем другой. Для нее Мак, особенно в самом начале их знакомства, был чем-то вроде божества. Она, правда, никогда не падала перед ним на колени и не возносила к нему молитвы. Даже наоборот, бывало, поругивала за некоторые мелочи, вроде брошенной как попало обуви, или неубранной посуды, которые он, со свойственной ему привычкой мыслить глобально, частенько допускал. Но даже в такие моменты ее огромные серые глаза излучали такое количество душевного тепла, от которого нельзя было не растаять. Так на Максима смотрела только мать.
Рада оказалась на редкость прилежной и способной ученицей. Уже через месяц упорных занятий она вполне сносно говорила по-русски, а небольшой акцент, мягкость произношения, совсем не портили ее речь, а напротив, придавали ей какое-то особенное очарование.
Параллельно с учебой молодая семья начала строить дом. Место для него было выбрано в малолюдном месте, подальше от чудес цивилизации. Сделал это Максим специально из опасения за психику жены: как ни крути, а Рада, прибыла на Землю с отсталой планеты. Конечно, он много рассказывал ей о том мире, в котором ей предстояло отныне жить, но когда воочию видишь величие технического прогресса собратьев по разуму, буквально, на каждом шагу, с непривычки это как-то угнетает и вполне может вызвать приступ депрессии.
Опасения Максима оказались напрасными. Период адаптации Рада перенесла стойко. Она не особенно удивлялась тем бытовым чудесам, которые окружали ее, и большинство из них стремилась переиначить на свой лад. Хотя не обошлось и без некоторой доли комичного. В первый же день пребывания на Земле, когда молодые супруги поселились в пустующем коттедже на берегу реки, Максим на несколько минут отлучился, а когда вернулся, увидел Раду сидящей на шкафу. Подтянув колени к подбородку, она убеждала робота – уборщика не трогать ее, причем автомат, при звуках незнакомого для него языка, что называется, "завис" и, забыв о своей основной работе, бесцельно елозил по полу взад – вперед. Максим пнул робота, чем привел его в нормальное состояние, а снятой со шкафа Раде еще раз прочитал лекцию о том, чего нужно бояться, а чего нет.
Дом у них получился потрясающим. Он сочетал в себе привычные для Рады формы зданий Саракша, кстати сказать, отличавшихся очень рациональной архитектурой, и имел полный набор удобств, привычных для Максима, включая крытый бассейн и небольшой зимний сад. Против последнего Рада категорически не возражала.
Строили сами, и только в особо тяжелых случаях призывали на подмогу киберов. Иногда на стройку захаживали любопытные соседи. Кто-то восхищенно ахал, кто-то, напротив, недоуменно пожимал плечами, совершенно искренне не понимая, зачем нужно тратить драгоценное время и силы на подобную стройку, когда вокруг полно пустующих коттеджей.
Кухню Рада целиком планировала сама, причем настояла на том, чтобы Максим установил в ней привычную для нее электроплиту, вознамерившись готовить самостоятельно. Линии доставки пищи она не доверяла, говоря, что в любое блюдо, если хочешь сделать его вкусным, повар обязательно должен вкладывать кусочек своей души. "А у вас готовят бездушные автоматы, потому и пища такая безвкусная!".
Максим, уже знакомый с ее кулинарными способностями, вынужден был согласиться с такой железной логикой, и занялся поисками необходимой плиты. Это потребовало прямо таки гигантских усилий и, в конечном итоге, ему не удалось найти ничего удовлетворительного. Пришлось заказывать промышленный агрегат и самостоятельно переделывать его, подгоняя под размеры помещения. Но зато теперь Рада закармливала мужа разнообразными вкусностями, умело сочетая поварской опыт сразу двух миров.
Другим ее увлечением были зимний сад и небольшой огород, разбитый на заднем дворе. Рада где-то доставала семена совершенно немыслимых овощей, а затем с любовью и тщанием выращивала их. Максим поначалу посмеивался, но потом начал помогать, и совершенно неожиданно для себя втянулся в это увлекательное занятие. Потом Рада начала его учить готовить и небезуспешно. Так, незаметно, в трудах и хлопотах, как-то удивительно гармонично, пролетели эти два года, и, казалось, ничто эту гармонию не сможет нарушить. А вот сегодня этот ранний звонок…
Максим перевернулся на живот, в несколько мощных гребков, доплыл до стенки бассейна, выбрался из него и, набросив на голое тело купальный халат, отправился на кухню готовить завтрак.
Глава 2
– Это ты здорово придумал – насчет завтрака, – Сикорски поддел вилкой кусок поджаренной ветчины, и отправил его в рот. – Признаться, сейчас не могу даже припомнить, ел ли я хоть что-нибудь за эти двое суток. Хотя спорамину за это время мною изничтожено огромное количество – никак не меньше упаковки. На одном спорамине и держусь. Но питаться одними лишь таблетками – это сам понимаешь…
Он аккуратно промокнул корочкой хлеба остатки яичного желтка, прожевал, затем отхлебнул из кружки кофе и, оглядевшись по сторонам, добавил:
– И вообще, хорошо тут у тебя. Наверное, такую технику нынче можно найти лишь в музее. Сам творил?
Максим усмехнулся и любовно огладил сверкающий никелем агрегат:
– Что-то сам, а что-то пришлось изуродовать до неузнаваемости. Вот эту микроволновку, к примеру. Но, в общем-то, да, все своими руками.
– Замечательно! – еще раз восхитился Сикорски. – Ничего не скажешь, руки у тебя растут, откуда надо. – Он отставил кружку в сторону и, посерьезнев, сказал. – А теперь – к делу.
Расстегнув молнию на куртке, резидент КОМКОНа полез во внутренний карман, достал оттуда несколько кусочков картона и протянул их Максиму:
– На, посмотри.
Это были фотографии. Но не привычные стереоснимки, а обычные, плоского изображения, правда, цветные, очень хорошего качества. Максим взял их и начал рассматривать. На всех фотографиях центральным персонажем представал один и тот же молодой человек, почти во всех случаях в военной форме. Лишь на первом он был в плавках и стоял на пляже в компании двух весьма привлекательных девушек. На заднем плане виднелась прогулочная яхта. Все трое улыбались и пребывали, надо полагать, в довольстве собой и выпавшим на их долю отдыхом. Максим смотрел на снимки, отмечая, что лицо парня кажется ему знакомым.
– Где-то я, по-моему, его уже видел, – пробормотал Максим, вновь перебирая снимки.
Он остановился на том, где военный был снят на фоне какого-то старинного здания, стоявшего на набережной.
– Черт, – вырвалось у Максима. – Но ведь это же офицер флота Островной Империи. И откуда, в таком случае, я могу его знать? – Он перевел глаза на следующий снимок, где моряк был уже не один, а в группе ему подобных офицеров. Они стояли на пирсе, а фоном им служила…
– Белая субмарина… – как завороженный прошептал Максим.
– Что, знакомая штучка? – деловито осведомился Сикорски.
– Еще бы – знакомая! – воскликнул Максим. – Осязал, можно сказать, вот этими самыми ладошками. И даже в чреве одной такой побывал, правда, подбитой.
– Это где же ты успел? – живо поинтересовался Сикорски.
– На побережье, – ответил Максим. – Мы тогда с Гаем, братом Рады, сбежали с каторги и решили попутешествовать немного. Дошли до моря и наткнулись. Она, видно, на мель попала, а тут береговая охрана подоспела. Поковыряли ее из танков прилично. М-да… Было дело… – он еще раз перебрал фотографии и с задумчивым взглядом бросил их на столешницу.
– Кстати, а как там твоя Рада? – поинтересовался Сикорски.
– Она вовсе не там, а в спальне, – отшутился Максим. – Нормально, Рада. Гораздо лучше, чем можно было ожидать. Похоже, что все блага нашего мира ее как-то не очень и тронули. Хотя, со своей стороны, я постарался сделать все, чтобы ее не захлестнула волна чрезмерных впечатлений.
– Вас, а вернее сказать, ее, как я слыхал, пытались даже… м-м-м… как бы, исследовать? Шутка ли – первый брак между представителями разных планет…
– Ага, пробовали, – мрачно произнес Максим. – Потом перестали пробовать. Это когда один из этих исследователей ступеньки на моем крылечке собственным копчиком пересчитал.
– Суров ты, однако. Что так?
– Я их сразу честно предупредил, чтобы они не лезли в мою личную жизнь со своими приборами и вопросами. Это для них она инопланетянка, а для меня Рада, прежде всего, жена, такая же, как у любого из этих ученых. Человек, а не бессловесный кролик для опытов. Не хотим мы, чтобы над нами ставили всякие дурацкие эксперименты. Хотим просто жить и любить друг друга. Она, потому что роднее меня у нее никого не осталось, а я, потому… да просто потому, что, черт побери, люблю, и все тут! Только вот…
– Что? – живо поинтересовался Сикорски.
– Да ребенка она хочет, – тихо произнес Максим. – Да и я, собственно, не против. Но… пока что-то у нас не получается. Не знаю в чем причина – у каждого из нас порознь, вроде бы все в порядке, а вот вместе – пока никак. Еще в самом начале доктора нам сказали, что между нашими расами никаких различий нет.
– Наверное, все же какие-то есть, – сказал Сикорски. – Хоть и немного, но и этого, незаметного даже для микроскопа, порой, бывает достаточно. Другой состав атмосферы, фон, опять же… Они ведь там у себя еще сравнительно недавно атомными игрушками баловались, так что… да даже рацион питания способен в ряде случаев… – он ободряюще улыбнулся. – Ничего, не унывайте, получится у вас! В крайнем случае, медицина поможет. Она у нас на многое способна, да и народ там, все больше пытливый и любознательный. Им только свистни, так они мигом прибегут, забудут враз, каким местом ступеньки считали.
– Не, – твердо сказал Максим. – Я хочу сам. Чтобы все шло естественным порядком. Пока, во всяком случае. А там видно будет.
Он вновь перевел взгляд на фотографии, взял их в руки, перебрал раз, другой и сменил тему:
– И все же я никак не могу отделаться от чувства, что где-то видел этого типа…
– Видел? – Сикорски был явно доволен произведенным эффектом. – Пожалуй, что да, ты мог его видеть, причем ежедневно. Ну-ка подойди к зеркалу и посмотри на него еще раз.
– Точно! – воскликнул ошеломленный Максим. – Вылитый я! Только у него волосы потемнее и глаза… Массаракш! – вырвалось у него ругательство, от которого он так и не избавился со времен, проведенных на Саракше. – Нет, ну как похож, как будто нас родила одна и та же мать! Так значит, в Империи проживает мой двойник?
– До недавнего времени так и было, проживал, – флегматично отозвался Сикорски.
– То есть? – не понял Максим. – А сейчас он где?
– Этот твой двойник, вот уже… – Сикорски вскинул руку к глазам, – вот уже шесть часов, как находится у нас… как бы это сказать… в плену, пожалуй, но об этом пока еще не знает, потому как, пребывает в данный момент в бессознательном состоянии.
– А подробнее можно? – хмуро спросил Максим. – От начала и до конца, ибо родилось у меня ощущение того, что вы, с вашим богатым, но несколько гипертрофированным умом, замышляете в отношении меня и этого парня какую-то комбинацию.
– Я попросил бы тебя не оскорблять мой ум, хотя я не очень-то и обиделся. На этой проклятой планете уже через несколько месяцев начинаешь думать совсем иначе, чем у нас. Как ни крути, а бытие – определяет сознание, и от этого никуда не денешься. А в отношении плана – ты прав. План есть. – Сикорски пододвинул кружку. – Ну-ка плесни мне еще кофейку, а потом я тебе расскажу, чего я замыслил.
Максим машинально налил кофе и приготовился слушать.
– Тебе, наверное, известно, – продолжил Сикорски, – что все наши попытки внедрить на Островах хотя бы одного агента до сих пор заканчивались полнейшим провалом?
– Да, слышал, – подтвердил Максим. – Павлов, потом, кажется еще, этот, как его, Гривс? – Он пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить другие фамилии.