У меня было два экземпляра, один с подробными пометками на фиктивных площадях геологоразведки, как раз для такого случая. Настоящую работу я выполнял, используя целлулоидную накладку с отметками, сделанными восковым карандашом, которые стирал после каждого полета.
– Простите, – его улыбка сделалась еще печальнее, – но я уже видел карты в вашем самолете. Боюсь, я не смогу выяснить правду, лишь слушая чьи-нибудь рассказы. Так что я заглянул в ваш самолет.
Я лишь кивнул. Парень был не промах. Да и с чего ему им быть. Но я все еще не мог понять, почему из Хельсинки послали парня, который суетится тут, интересуясь возможными случаями вторжения в запретную зону.
Гость вытащил пачку сигарет особого сорта, с длинным картонным мундштуком. Закурил одну, вытащил ее изо рта, внимательно осмотрел и с легкой печалью сказал:
– Существует теория, что именно те частички табака, которые превратились в дым при высокой температуре и ее сохранили, вызывают рак легких. Вы об этом слышали? Считается, что надлежит охлаждать дым, прежде чем он достигнет горла.
Пожав плечами, он снова сунул сигарету в рот и спросил:
– Вы когда-нибудь летали через границу?
– Через русскую границу? Клянусь богом, нет.
Полицейский кивнул, потом порылся в левом кармане брюк.
– Все, о чем мы сейчас говорим, не совсем то, что мне нужно. Теперь перейдем к делу.
Он наклонился и жестом игрока в покер, повышающего ставку, высыпал на ступеньку трапа возле моего локтя небольшую кучку золотых монет.
Соверены. Восемь штук. Любопытно, что когда вы некоторое время их не видите, потом они всегда кажутся меньше размером, чем сохранились в вашей памяти. Возможно, это как-то связано с тем, что они золотые.
Я взглянул на него.
– И что?
– Их нашли в Рованиеми у одного человека.
– Да? Законом запрещено их иметь, что ли?
– Нет. Но этот человек сам сильно не в ладах с законом. Мелкий жулик, участник всяческих афер.
Он слегка мне улыбнулся.
– Естественно, сам он не смог вспомнить, кто их дал ему и для чего. Но нас это очень интересует.
– И тогда вы обращаетесь к ближайшему британцу? Но как раз у британца вы едва ли сможете найти соверены.
– Да нет, – он покачал головой, – интересуемся мы не потому, что монеты британские, а потому, что они служат валютой контрабандистов.
Слабый сухой ветер взбивал пыль у наших ног. Где-то на юге жужжал мотором самолет тренера-инструктора ВВС Финляндии Пемброка, приближаясь к аэродрому. Кроме него слышалось только мое дыхание, выпускавшее длинный столб сигаретного дыма.
Он внимательно наблюдал за мной со скупой и печальной улыбкой, которая составляла такую же часть его профессии, как и сверток в его кейсе.
Я переспросил:
– Валюта контрабандистов? Как это?
Он очень аккуратно постучал сигаретой по краю горки монет.
– Они золотые, и потому имеют собственную денежную стоимость. Насколько помню, где-то около 3100 финских марок. Кроме того, их принимают всюду. Это единственная реальная международная валюта. Таким образом они становятся идеальным платежным средством для контрабандистов.
– Так эти монеты не ваши?
– Нет. – Он покачал головой. – Да, пожалуйста, покажите, что у вас в карманах.
Я все еще не научился по интонации беседы отличать правду от неправды. Это большая незадача. И неумение или тупость тут не при чем. Вы можете потратить уйму времени, пытаясь прочитать секреты по глазам человека, и в конце концов забыть о пистолете у него в кармане.
Я принялся выгребать из карманов полными горстями всякую всячину и складывать ее на ступеньки. Это не слишком помогло решению проблемы: сигареты, спички, портмоне, паспорт, кольцо для ключей, немного финской мелочи, носовой платок, пара документов, касающихся двигателя "Бобра", и зажигалка, которая давно сработалась.
Он ни к чему не прикоснулся, только сказал:
– Мне кажется, вы одинокий человек, мистер Кери.
Сначала я не понял. Затем, оглядев собственное барахло, я понял: никаких писем, только два ключа и открывалка для бутылок на кольце. Многое можно сказать о человеке по содержимому его карманов. Пожав плечами, я ответил:
– Да. Но соверенов нет. Хотите обыскать самолет?
Потом я вспомнил, что он это уже сделал. Я начал злиться. Может именно этого он и добивался, но тем не менее я разозлился. После того, как он перевернул все в аэроплане и заставил меня вывернуть карманы, не так-то много осталось в моей жизни вещей, от которых не несло бы полицейским духом. Я принялся рассовывать вещи по карманам, даже не подумав спрашивать у него разрешения.
– Теперь вы счастливы? – спросил я. – В любое время я смогу отвезти вас на самолете в Ивайло, порыщете в моей квартире. Конечно, если исключить вариант, что вы предпочтете дождаться, пока меня там не будет.
Полицейский внимательно меня выслушал, ни разу не подняв глаза. Затем спросил:
– Но что же есть в Рованиеми, что стоило бы ввозить контрабандой... или вывозить? Откуда здесь могли появиться монеты?
– Станьте лицом на Восток, – сказал я. – Вон откуда приходят для Финляндии все неприятности, если я правильно понимаю историческую подоплеку.
– Россия? Да, совершенно верно. Вот основная причина, почему я опрашиваю тех, у кого есть возможности и средства легко переправляться через границу.
Я уставился на него.
– На самолете? Вы с ума сошли.
– Да нет. – Он улыбнулся чуть шире и еще печальней, как будто я забыл что-то простое и очевидное. – Пожалуйста, не надо, мистер Кери. Ни вы, ни я уже давно не мальчики.
Я взглянул на него очень внимательно. Верно, прекрасно можно перелететь через границу, если русские пожелают, чтобы это случилось. У финнов не было сплошной радарной сети вдоль границы. Большинство пилотов знало точно, где расположены финские станции, и диапазон их действия. Я, между прочим, тоже знал. Еще я знал, что большинство дел по обвинению в полетах в запрещенные районы были заведены именно по жалобам русских, по результатам их радарного контроля.
Если им желателен полет через границу, все, что понадобится делать в этом случае – не жаловаться, и единственным риском останется попасться на глаза финским пограничникам. А с мотором, работающим на малых оборотах, да еще в ветреную ночь, шум маленького самолета может просто не прослушиваться.
– Это возможно, – задумчиво протянул я, – но такое спортивное мероприятие может пройти исключительно весной и осенью. На это соображение наводят незаходящее солнце и чистое летнее небо.
– Есть более простые пути.
– Несомненно есть, но они не такие быстрые!
Пемброк плюхнулся на взлетную полосу. Машина сипела и кашляла.
Я неопределенно хмыкнул, изобразив согласие с полицейским, и поднял из кучки верхний соверен. Он был датирован 1918 годом, но даже при тщательном осмотре невозможно было углядеть никаких признаков износа. Не особо утруждаясь раздумьями по этому поводу, я поднял монету так, чтобы свет упал на барельеф монеты и ее нижнюю часть, где на передних копытах лошади Святого Георгия можно было рассмотреть крохотную буковку "I".
– Отчеканено в Бомбее, – сказал я.
– Русская граница почти рядом с Индией.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Мне стоило выяснить, что означает это маленький знак. Мне кажется, вы кое-что знаете о соверенах, мистер Кери?
– Если вы вспомните, все мы выходцы из одной империи.
Я поднял к свету вторую монету.
Полицейский заметил:
– Чуть больше половины из Индии, но есть и другие. Я думаю, из Лондона. Где их чеканят, не имеет значения. Они ходят по всему миру.
Он уронил окурок и растер пустой мундштук ногой.
– Но мы почти никогда не встречаем их в Финляндии. Кроме того, что можно было бы переправлять сюда контрабандой?
Я пожал плечами и толкнул стопку соверенов к нему. Он их собрал, звякнул разок в руке и опустил в карман. И тут же вынул сигареты и закурил.
– Неужели это помогает? – спросил я.
В самом ли деле курение подобных сигарет гарантирует от рака?
Он взглянул на меня, удивился, вынул сигарету изо рта, воззрился на нее, как будто не мог вспомнить, как она туда попала.
– По крайней мере они помогают мне удерживать жену от постоянных жалоб по поводу моего курения, – сказал он. – Так что можно сказать, что они работают.
Сняв кейс с верхней ступеньки, он повернул ту сторону, в которой был сверток, ближе к бедру.
– Если услышите что-нибудь стоящее о контрабанде, или что-то с этим связанное, я бы хотел это услышать.
– Позавчера в Рованиеми на меня напали три молодых головореза с финскими ножами.
Он выдержал паузу, держа свою мягкую шляпу в руке, и странно на меня взглянул.
– Но почему вы это вспомнили? Есть какая-либо связь с соверенами?
Я сам не знал, почему упомянул об этом, если конечно не считать, что это позволяло мне выглядеть кем-то вроде пострадавшей стороны... если он сможет придумать причину случившегося.
– Вы сообщили в полицию?
– Нет.
– Почему нет?
– Ну... мне не захотелось.
– И вы еще подумали, что потерпи вы поражение, то были бы уже не в состоянии сообщить, верно?
Я ничего не ответил. Он улыбнулся еще одной скупой печальной улыбкой и сказал:
– Рад убедиться, что ваше мастерство пилота геологоразведки включает умение управиться с тремя молодыми головорезами.
Надев шляпу, он отбыл в "Баари", не сказа "прощайте". Полицейские обычно этого не делают. Такая вежливая форма фразы "скоро нам еще придется встретиться!".
Глава 7
Ивайло – это просто мост на арктической трассе и около моста – что-то вроде деревеньки, населенной особого сорта народом. Здесь размещались несколько правительственных офисов, новый отель для туристов, заправочная станция, несколько магазинчиков и в летнее время – какое-то количество северных оленей. Лапландские пастухи позволяли им шляться по деревне, так что туристам представлялась возможность угощать их бисквитами и пирогами, что экономило деньги и позволяло не гнать их на пастбище.
Но даже северные олени не создали имиджа Монте-Карло, так что самой важной достопримечательностью Ивайло был все-таки мост.
В это время года туристы в основном разъехались, и северным оленям пришлось щипать траву. Гребные лодки были вытащены далеко на берег реки, как раз за отелем, и единственным признаком жизни на улицах осталась парочка такси, до сих пор не отправившихся зимовать на юг, да двое полицейских, сидевших в престарелом американском автомобиле на пыльной площади у южной оконечности моста.
В этом году у меня была комната в бунгало, расположенном неподалеку от отеля, к востоку от него.
Каждое утро я проходил по улице, чтобы съесть яичницу "Баари Майнио", потом следовал к площади, чтобы встретить Мику и надеясь наткнуться на какого-нибудь служащего аэропорта, который бы подбросил нас туда на своем автомобиле. Аэропорт был расположен к югу от города в доброй четверти часа хорошей езды.
И вот я торчал на площади в неопределенном ожидании, ощущая осеннюю прохладу, ползущую с озера вдоль реки, подбивая таксиста на пари по поводу того, что мне сегодня он не понадобится, когда появился жилой трейлер. Передняя часть его уже вписывалась в кривизну южной части площади, остальное все еще следовало по прямой. Фургон был добрых шестьдесят футов в длину и десять футов в ширину, и видимо тот, кто приволок эту штуку на арктическую автостраду, был слишком привержен к домашнему комфорту.
"Арктическая автострада" звучит внушительно, на самом деле класс ее не превышал обычного гравийного шоссе. Шесть месяцев суровых морозов превратили бы асфальтовое покрытие в пыль.
Автоприцеп остановился посреди площади. Фургон представлял собой прямоугольную коробку из гофрированного алюминия. Снизу он был выкрашен голубым, наподобие цвета утиных яиц, сверху белым. Если бы он остановился здесь навсегда, то стал бы самым большим зданием в Ивайло, и даже грузовик-тягач по сравнению с этим сооружением выглядел как-то невзрачно. Редкий случай для такого тягача как "Facel Vega II". Тягач окрашен был в алый цвет, со шведскими регистрационными номерами.
Таксист выбрался из машины со словами:
– На это стоит посмотреть.
Водитель "Facel Vega" лениво вылез из кабины и закурил, хотя у него и в кабине хватало для этого места – на переднем сидении "Facel Vega II" можно устраивать вечеринки. Затем он прошествовал взглянуть на мост.
Шофер одет был так, как полагается экипироваться человеку, который управляет таким автоприцепом и такой машиной. Кожаная куртка, скроенная на манер спортивного пиджака, ослепительно белая рубашка с желтым шелковым шарфом на шее, изящные темные брюки и белые автомобильные туфли из тонкой оленьей кожи.
Он оценил ширину моста, затем, поскольку мост имел легкий прогиб, прошел до середины, чтобы взглянуть на другую сторону. Потом он сделал вторую затяжку и выбросил оставшуюся часть сигареты в реку, вытащил пару ярко – желтых перчаток свиной кожи из набедренного кармана, натянул их и прошествовал обратно к машине.
И тут же в мгновение ока превратил все это громадное сооружение в мчащуюся ракету. Таксист подскочил, словно я ткнул его булавкой. Один из полицейских выскочил из машины и побежал на мост взглянуть, как там и что. В дальнем конце моста клубилось облако пыли, удаляющееся на север. Потом оно рассеялось, и трейлер исчез. Полицейский возвращался назад мимо нас и сказал таксисту:
– Я никогда не видел, чтобы через мост тащили груз с такой скоростью.
– Пусть он попробует буксировать жену и четырех детей, тогда узнает, в чем проблема. – Таксист зло хлопнул дверью.
Полицейский осклабился в мою сторону.
– В этом тягаче должна быть специальная коробка передач, чтобы так быстро набрать такую скорость.
Я кивнул.
Он сказал:
– Так или иначе, я видел его раньше именно здесь. Пару лет назад. Вас не было в то лето?
– Тогда я базировался в Рованиеми.
– Дела несколько пошатнулись, а?
Я пожал плечами.
– Вы знаете человека, который управлял автоприцепом?
– Его? Нет, не помню. Но машина мне нравится: американский мотор и французское шасси. Именно так надо строить автомобили.
Я заметил:
– Может быть, и женщин тоже.
Я вернулся назад и облокотился на поручни моста в ожидании Мики. Весь эпизод казался слегка нереальным. Человек, у которого достаточно средств, чтобы обладать таким автомобилем, и трейлером, и такой одеждой, должен проверять заранее мосты, которые ему предстоит преодолевать.
Но ведь он уже проезжал этот мост раньше, два года назад. Так что проверка моста была исключительно демонстрацией специально для нас, хотя он делал вид, что на всех нуль внимания.
То, как эта демонстрация была проведена, плюс одежда, автомобиль и трейлер, почти заставили меня упустить из виду, что человек был высоким, крепко сбитым темноволосым субъектом с неподвижным непроницаемым лицом и взглядом, словно через прорезь боевой бронированной машины.
Полицейский этого явно не заметил. Вероятно, так и было рассчитано.
Глава 8
Когда вечером мы вернулись обратно, на диспетчерской вышке для меня оказалось послание. В нем предлагалось связаться с компанией "Каайа" по ее хельсинкскому телефону до 19 часов, или по домашнему телефону еще через полчаса. Вернулись мы в город уже после семи, так что сразу направились в отель выпить и заодно позвонить.
К телефону подошел один из директоров компании. Представиться он не удосужился: он был сама компания "Каайа", всем известное подразделение самого Господа Бога.
Разумеется, он пожелал узнать, как далек я от окончания разведки.
Я пояснил, что осталось работы на полдня, если только, конечно, он не захочет расширить площадь района и продолжить поиск до тех пор, пока стоит благоприятная для разведки погода.
Идея ему не понравилась. Уверен ли я, что ничего не пропустил?
Пришлось парировать:
– Вы ознакомились с записями приборов и образцами породы, верно?
Он их не видел – этот вывод я смог сделать по паузе и покашливанию на другом конце линии. Все, что он видел, явно ограничивалось лабораторным анализом проведенных записей.
Я спросил:
– Что вас заставило предположить наличие никеля на первом участке? Судя по записям, там даже близко нет пород, где может быть никель. Обычно встречается вместе с железом и медью, как в Петсамо и Судбери в Канаде. В записях нет ничего похожего.
Он еще долго покашливал, затем сказал:
– Мы бы не хотели оглашения этих сведений. Вы понимаете? Но много лет назад некий горный инженер провел обстоятельные исследования юго-восточной Лапландии. Большинство его сообщений утеряны, но одно у нас есть, и в нем утверждается, что никель встречается вблизи долины Кемяйоки.
Это площадь в сто миль в длину и пятьдесят в ширину, то есть примерно пять тысяч квадратных миль, даже если "вблизи" означает в непосредственной близости. Что-то вроде этого я сказал и добавил:
– Для обследования вы дали только треть этой площади. Кто выбирал именно эту часть?
– Наши эксперты решили, что это самая перспективная часть района.
– И ошиблись, правда?
Он опять обошел вопрос покашливанием.
Я спросил:
– Ну ладно. Почему не попробовать обследовать часть оставшегося района до снега?
– Компания решила этого не делать.
К сожалению, это было именно так. Контракт будет исчерпан, как только я доставлю записи магнитометра по последней квадратной миле ранее выбранной площади.
Они будут очень рады услышать обо мне, если мне случится оказаться в Лапландии следующим летом, – но, конечно, никаких обещаний. Благодарность за хорошую работу.
Действительно, я сделал все, что в моих силах, но отходя от телефона уже ясно осознавал две вещи: первое, что сделает "Каайа", – наймет кого-то лучше ей известного и более высокооплачиваемого для перепроверки района, который мной обследован. А если случится так, что я соберусь совершить самоубийство, они меня отговаривать не будут.
Я вернулся в обеденный зал к Мике и выпивке.
– Ну вот, – сказал я, – к завтрашнему ланчу работа для "Каайа" будет закончена.
– Продолжения не последует?
– Не последует.
Мика уставился в свой стакан.
– Вы могли бы сказать, что есть места, которые стоит перепроверить.
– Зачем? Думаешь, мы что-нибудь упустили?
– Не-ет. Но все же работа...
– В этом году. Но впереди работа следующего года, и о ней следует думать. Вряд ли на них произведет благоприятное впечатление сфабрикованная приманка, которая в конце концов не принесет результата.
Вероятно, я вводил Мику в заблуждение, что наше порядочное поведение по отношению к "Каайа" оставляет нам шанс на роботу следующим летом. Как бы тщательно я ни старался делать свою работу, в следующем году они меня не наймут.
Мика осушил стакан и строптиво уставился на меня.
– Значит вы хотите рассчитать меня, да?
– Мы же согласились на расчет по неделям. Сожалею, Мика, но ты только что получил все, что причитается.
– И что вы теперь будете делать?