VII. МНОЖЕСТВО СУДАКА. - НА ОСЕТРА С ОСТРОГОЙ. - ВСТРЕЧА С ТЮЛЕНЕМ
Джаффара - это пустое место на берегу восточного Каспия, километров на двадцать пять на юг от Кара-Бугазского пролива. Перед вами глыбы серого камня, сброшенного в море. Может быть, они называются "джаффара"? А может быть, песчаный бугор дал название месту? Бугор, который как бы нарочно насыпан, до такой степени у него правильная форма? Не знаю. Чем же замечательно именно это место? И почему весной здесь строится шалаш и сюда прикочевывают рыбаки, туркмены и казаки?
- Судака здесь видимо-невидимо, - отвечает мне на чистом русском языке старик-туркмен, на голове которого большая чёрная шапка, а в руках длинный шест с острогой на конце.
Оказывается, сюда съезжаются ловить судака в мае, а затем в июне - бить осетра. Судака ловят с куласов в ставные сети и сдают служащему (Государственного треста), который сидит со счетами в шалаше. Тут же стоят весы, лежит на всякий случай соль, заготовлены мешки и плетеные корзинки, имеющие форму больших жбанов-бутылей, но без горлышка. Пойманного судака кладут в корзины, корзины навьючивают на верблюдов и караваном отправляют в г. Красноводск в свежем виде. Изотермических вагонов пока еще здесь нет, и свежий судак плохо переносит это путешествие на расстояние пятидесяти километров.
Осетра же бьют, как я сказал, острогой особого рода, которая здесь называется "сандовь".
Устройство сандови нехитрое: дело в том, что сама острога надета на шест не накрепко, а свободно, и к остроге привязана длинная, метров в шестнадцать, веревка. После удара сандовью в осетра наконечник-острога соскальзывает с шеста, и осетр, как кит с воткнутым в него гарпуном, мечется с наконечником, веревка от которого крепко привязана к лодке рыбака.
Этот промысел или, скорее, охота основана на не исследованном еще явлении из жизни осетра, заключающемся в том, что осетры в большом количестве собираются у этих мест на глубине двух - трех метров и неподвижно стоят долгое время. Обычно это происходит в июне или начале июля. Зачем это? Никто не знает. Интересно, что ни шум весел, ни стук моторной лодки не пугают стоящей рыбы.
Когда рыбаки пробовали ставить здесь крючковую снасть, то оказалось, что осетры и смотреть не хотят на наживку.
Так как осетры не двигаются, то исключается возможность поймать их сетями.
И вот единственный пока изобретенный способ - бой сандовью! Конечно, это способ кустарный, мало прибыльный. Достаточно небольшого волнения, а ветер здесь почти постоянно, и рябь на воде не позволит увидеть неподвижно стоящую рыбу.
Я слушаю рыбака, а солнце печет. Жарко, и хочется пить. Молока нет, кумыса нет. Сажусь на лошадь, и едем к колодцу. Влево от дороги сереют несколько крупных плитняков, положенных в "клетку" друг на друга: это - колодец.
Подъезжаем. Длинная плита, выдолбленная в роде корыта, полна воды: это - для лошадей и верблюдов. Здесь есть обычай: напившись и напоив скотину, туркмен наливает в "корыто" воды на всякий случай для того путника, у которого случайно может не сказаться чем зачерпнуть воду из колодца.
Быстро делаю два - три глотка теплой солоновато-тухлой воды и… больше не могу. Не идет!
- Что не пьешь? - участливо обращается туркмен-провожатый. - Пей, - и он снова протягивает жестяное ведерко.
- Нет! - качаю я головой и, удивляясь, наблюдаю, с каким удовольствием он тянет из ведра эту невкусную жидкость. Я смотрю на его черное от загара, умное и красивое лицо.
- Ты туркмен? - спрашиваю его.
- Да, ших! - отвечает он.
Шихи - это особое племя туркмен, которое живет по берегу Каспия от Джаффара до Кизыл-Су. Они отличаются исключительным трудолюбием, быстро осваиваются со всякой работой, очень способный народ и на рыбных промыслах этого участка работают по заготовке и разделке рыбы, не уступая профессиональным рабочим. Шихи прекрасные моряки, рыболовы, очень гостеприимны и миролюбивы. Племя это немногочисленно, и единственное их занятие - рыболовство, если не считать случайных работ, за которые они берутся из-за необходимости, когда нет лова рыбы или у шиха нет лодки с сетями для производства промысла.
Мы снова повернули к берегу. Здесь по плотному песку лошадям легче итти.
Я возвращаюсь в Красноводск. Извилистой чертой уходит вдаль заливаемый белой пеной берег. И далеко по нему видны правильные ряды белых и розовых раковин, выброшенных прибоем.
Серый, неподвижно лежащий на песке странного вида предмет обратил мое внимание. Проехав шагов сто, я разглядел, что это - молодой тюлень. "Очевидно, выбросило волной мертвого детеныша тюленя", - подумал я, но в это время зверь поднял голову. Этого было довольно, чтобы во мне загорелось охотничье чувство-поймать животное.
Направив лошадь ближе к воде, я ударил поводом и в карьер пустился наперерез тюленю. Он грелся на солнце и, видимо, не ожидал нападения, когда я очутился между ним и водой. Спрыгнув с лошади, я пошел навстречу. Животное подняло голову, встало на передние лапы и зашипело на меня, как шипят кошки, когда они чем-нибудь сильно встревожены. Раскрытый рот, хрип и угрожающая поза заставили меня остановиться. Молодой тюлень имел светло-серую окраску шерсти на спине и почти белую на брюхе. Шерсть, чисто вымытая, отливала шелком. Во рту сверкали зубы, тонкие как шпильки, два сверху и два снизу. Не переставая шипеть и грозно смотря, он устремился на меня.
Что с ним делать? Убить? Чем? Да для чего? Я отступил и дал ему дорогу. Он неожиданно быстро, пригнувшись к земле, добежал до берега, бросился в море и в одно мгновение, сверля воду хвостом, как винтом моторной лодки, был в двухстах метрах от берега.
Я сел на лошадь. Его черная голова, как точка, еще мелькала среди синих волн Каспия.
Удрал! Ну, не попадайся зимой тюленьщикам! Они не спустят!
VIII. В КРАСНОВОДСКЕ.-ОЖИДАНИЕ ПАРОХОДА. - БЕСЕДА С ОХОТНИКОМ
Гора Шах-Адам заботливо, как мать больного ребенка, закрывает г. Красноводск от холодных северных ветров. Отроги гор кругом обложили маленький, весь из известкового камня городок. Поэтому летом, когда море спокойно и ветер улетел на западный берег, к Баку, жара здесь - как в духовом шкафу, где пекут пироги. Даже ночью температура воздуха не падает ниже+ 20° и так же душно, как днем.
Все здесь приспособлено к тому, чтобы из вас выжать влагу и превратить в сухую, черную щепку.
Сюда надо приезжать лечиться от излишней полноты. Если принять во внимание, что, кроме баранины и козлятины, между которыми местные рестораторы давно поставили знак равенства, других видов продовольствия в г. Красноводске очень мало, то возражать против указанного положения не приходится.
Картофель, репа, морковь и другие овощи здесь привозные, своих нет, потому что нет огородов, нет земледелия. И в этом случае вопрос опять сводится к отсутствию пресной воды и недостатку атмосферных осадков, дождя и снега.
Дожди здесь редки и идут они главным образом зимой, когда в Москве установился хороший санный путь и морозы стоят в двадцать градусов.
Коров здесь заменяют козы, а лошадь вытеснили верблюды и ослы.
Красноводск - это перевалочный пункт между Европой и Азией.
Маленький красивый вокзал. Средне-Азиатской железной дороги расположен очень удобно. С одной стороны он - в центре города, при чем налево от вокзала - "старый ", а направо - "новый" город, а с другой - недалеко от пристаней пассажирского и грузового пароходства. Хлеб, мануфактура, предметы мелкой промышленности почти ежедневно прибывают в Красноводск из Баку, чтобы, погрузившись в вагоны, отправиться дальше. Дорога тянется у подножия Балханских гор, обегает залив и полуостров Дарджа, проходит мимо Джабела, где имеются громадные соляные разработки, и через Кара-Кумскую пустыню уходит к столице Туркменской республики - Ашхабаду.
В ожидании отхода судна сижу на "поплавке". Так называется столовая при пароходной пристани, где находят убежище все легкомысленно верующие в точное исполнение всякого рода расписаний.
Пароход "Фрунзе", на котором предстоит ехать на юг, в Гасан-Кули, грузится. Проносят длинные доски, ящики с чаем и папиросами, запакованную в рогожу мануфактуру, какое-то железо - и так без конца. "Фрунзе" отходит в восемь часов вечера.
Старый железнодорожник, сидящий со мной рядом, начинает разговор.
- Двустволка?
- Нет, ствол один, а есть коробка, и в нее вкладывается второй патрон, в роде винтовки, - отвечаю я.
- А позвольте полюбопытствовать.
Я передаю ружье.
Деловито, внимательно он осматривает затвор, ложе, спуск и ствол ружья.
- Да, штука хорошая. Здесь продать - рублей полтораста дадут.
- А дичи у вас много?
- Дичь есть! Как мороз стукнет на севере, так у нас праздник: вся дичь - сюда. Лысуха, утка и лебедь. Вот гусь здесь не летит.
- Как же вы охотитесь? Место открытое, ни куста, ни дерева, залив большой, - допрашиваю я.
- Кто как. Нет лодки, так с берега, с подхода. Утка нуждается в земле - рано утром или с вечера ей надо на берег, - вот она и плывет к нему. Тут и бьют. Ну, а наш брат, железнодорожный, - тот иначе устраивается. Оборудуем вдвоем, втроем моторишко, поставим на лодку и катаем по всему заливу, хоть на У фру или бухту Бековича, и до пролива Кизыл-Су, где маяк на Красноводской косе.
Нам попадает и авганка, знаете, красная, крупная утка, и лебедя другой раз цапнешь.
Одно плохо: в союз нас Москва не принимает - мало вас, говорят, надо не меньше пятисот человек, а нас полтораста. Оттого, наверно, и заказы задерживают.
Раздается свисток. Все схватывают свои вещи и, толкаясь, сбивая друг друга в стороны, кидаются к калитке, через которую выход на мостки пристани, где стоит пароход.
Еще несколько минут криков, шума, недовольных возгласов, свистков - и мы плавно отходим от пристани.
IX. КАСПИЙ. - БОГАТСТВА ЧЕЛЕКЕНА. - ТУРКМЕН - СТРОИТЕЛЬ ЛОДОК. - ИЗ ПРОШЛОГО
Каспийское море правильнее называть озером, потому что оно со всех сторон окружено сушей. Так пишется в учебниках географии, так оно есть на самом деле, потому что у него нет сообщения с морями и океаном. Но когда перед вами расстилается необъятная масса воды, спокойная, застывшая, как сине-зеленое стекло, или бросающая на вас движущиеся горы величиной с семиэтажный дом, то сравнение с озером исчезает бесследно. Море, и сердитое море, которое "шутить не любит".
Особенно в средней и южной частях, где глубина пятьсот - семьсот метров, Каспий, когда плывешь по нему, убедительно доказывает вам свое сходство с морями.
Удар волны о борт парохода! - и вы чувствуете на лице мокрые капли. Утираешься и невольно пробуешь "соленость" моря; она незначительна, если сравнить с Черным или Средиземным морями. Исследования показали, что на тысячу частей воды падает около тридцати частей соли.
У восточных берегов соленость несколько больше: ведь здесь нет рек, опресняющих море.
Сейчас тихо, и море переливается голубоватозелеными искрами под прямыми лучами южного солнца.
Слева показывается полоса суши: это - остров Челекен. Идем проливом между ним и островом Огурчинским. Глинистые берега Челекена сильно изрезаны. Поверх глины песок, песок и песок. Как бы подчеркивая отсутствие растительности на острове, невдалеке от пристани растут два дерева, посаженные и поливаемые жителем мазанки, приткнувшейся рядом. За ней на пригорке стоят шесть громадных баков для нефти, разработка которой ведется в северной части острова, километрах в восьми от пристаней. Нефть, озокерит, парафин - вот минеральные богатства острова. Здесь промышленность уживается рядом с кустарным рыбацким промыслом. Электричество, паровые насосы, нефтепроводы, а рядом лодки, паруса, весла - рыбацкий инвентарь типа, каким пользовались тысячи лет тому назад.
Местные жители-туркмены самой природой поставлены в такие условия, что сношения с внешним миром для них возможны только на судах. Не случайно среди туркмен появились и выработались отличные мастера по постройке морских лодок. На лодках идут в море ловить белугу или перевозят соль из Куули по рыбным промыслам.
В белом халате и такой же папахе ходит с циркулем в руке сухой и высокий туркмен.
Трое подручных прилаживают шпангоуты по его указанию. Лес на шпангоуты привозится из Персии. Там растет знаменитый самшит (Buxus sempervirens), который крепок как железо. Топоры, похожие на кирки, быстро мелькают в опытных руках, и из бесформенных болванок, как под резцом скульптора, вытачиваются стройные части будущего судна.
Подхожу к туркмену-мастеру, здороваюсь и завожу разговор о постройке судов. Оказывается, под его наблюдением за год строится больше десяти лодок грузоподъемностью от пятидесяти до шестидесяти тонн.
- А сколько всего построили лодок за всю жизнь?
Туркмен на минуту задумывается и затем говорит:
- Полтысячи, наверно, построил!
Он снимает очки в оловянной оправе и бережно протирает стекла концом халата.
- Мне семьдесят пять лет, и пятнадцать годов очки купил, глаза плохие стали; раньше, когда надевал, лучше видел, теперь хуже.
Он вздохнул и спокойно добавил:
- Черный дух уже отворяет мне гробницу.
Мы простились. Подходя к пароходу, я вижу группу людей, среди которых один, бледный, с полузакрытыми глазами, с трудом передвигает ноги, опираясь обеими руками на поддерживающих его справа и слева товарищей.
- Что с ним?
- Лихорадка замучила, - отвечает один из ведущих, - к доктору повезем.
- А что он сделает? - ворчит кто-то из толпы. - Вина ему надо давать побольше, она и пройдет. Без вина здесь не прожить. Ее только вином и выгонять, обязательно предохранит!
Лихорадка здесь не распространена - нет растительности, нет комара (Anopheles), переносчика болезни, а вот желудочные заболевания и проказа встречаются довольно часто.
О медицинской помощи трудно говорить, пока население не перешло с кочевого образа жизни на оседлый. Надо ускорить этот переход, и тогда туркмены-рыбаки, живущие по берегам и на островах, таких, как Челекен и Огурчинский, перестанут лечиться разного рода домашними средствами и заговорами.
Уходя с Челекена, мы обгоняем двухмачтовую туркменку, лихо разрезающую зеленую грудь Каспия. Туркмен на руле лодки, когда мы сравнялись, машет папахой и что-то кричит. С парохода ему отвечает, очевидно, земляк. Оба смеются и едва ли слышат друг друга.
Никому из нас, смотрящих на туркменское судно, не может притти в голову мысль о нападении на наше судно морских пиратов.
Если сказать это вслух, то подумают, что сошел с ума или начался приступ тропической малярии. А ведь меньше ста лет назад мимо острова Огурчинского не рисковали проходить рыболовные и торговые суда.
Здесь жили отчаянные морские волки - племя Огурджале Иомудского рода, предводители которых могли поспорить с лихим атаманом Степаном Разиным.
Остров, получивший название по имени племени, расположен как-раз на "большой дороге которая вела из богатейших провинций Персии - Ензели, Сефид-Руда и других, в устье легендарной реки Аджаиба, впадавшей в залив Хивинский.
Предание говорит, что Аму-Дарья, в древности Оксус, несла свои воды в Каспий двумя могучими протоками: на север - в залив Балханский рекой Актамом, которая впадала у урочища Шах-Мустара. На юг - Аджаибом, бравшим по пути еще воды громадного озера Нефтепе - Селым - Дервесы. Одни суда, груженые персидскими товарами, плыли в дельту мутного Аджаиба и поднимались вверх по нему до Хивы, а навстречу им, в Каспий, выходили другие с шелками и индийскими редкостями, направлявшимися в Персию.
Громадные стаи рыб - белуг, осетров и севрюг - стремились на пресную воду Аджаиба так же, как теперь они идут в реку Волгу.
Население архипелага - группы островов, расположенных перед устьем Аджаиба - имело богатейшие рыбные ловли, торговало, создавало свою культуру, технику и сражалось за свою независимость от наседавших с востока азиатских племен, а с юго-запада - от персов и македонцев.
Шло время. Уровень Каспия понизился, реки пересохли, Оксус (Аму-Дарья) повернул свои воды в Аральское море, рыба перестала подходить к Хивинскому заливу - и жизнь замерла.
Остались лишь пустынные островки былого архипелага. Морские пути изменились, минуя эти острова, оставив их далеко в стороне, и, только спасаясь от налетевшего шторма, случайно заходят сюда рыбачьи лодки. Пережидая погоду, бродит по заброшенным местам незадачливый рыбак и среди груды ракушек находит дивного рисунка черепки разбитых сосудов, говорящие ему о том, что когда-то здесь шла шумная и богатая жизнь.
X. ПРИСТАНЬ У ГАСАН-КУЛИ
Если пароход из Красноводска идет прямым рейсом, без захода на остров Челекен, то к трем часам ночи на другой день вы можете заметить неподвижный огонь на горизонте. Это дебаркадер "Гасан-Кули", на мачте которого висит фонарь, указывающий, куда надо приставать.
Дебаркадер (пристань) стоит на шестнадцати футах глубины, и от него до берега еще двенадцать километров. Глубина моря быстро падает с пятнадцати футов на двенадцать, затем на четыре фута и так, постепенно уменьшаясь, сходит до нуля. Поэтому попасть на берег не так просто. Для этого надо: высадиться на дебаркадере, затем пересесть на большую лодку, которая, пройдя некоторое расстояние, на четырех футах станет на мель, с нее на маленькую, которая остановится на глубине одного фута. Здесь придется снова пересаживаться, но уже на арбу, которая повезет вас сначала по воде километра полтора и наконец доставит на "сухой" берег.
Была темная безветреная ночь, когда лодка, в которую мы уселись, сойдя с парохода, отошла от дебаркадера. Два туркмена, стоя один на правом борту, другой на корме, толкали лодку длинными шестами.
Освещенное огнями парохода и дебаркадера пространство осталось сзади. Впереди так черно, что ничего не видно. Вода всплескивает под шестами и переливается под кормой. Куда едем, где берег? Разобраться нет никакой возможности. Я оглядываюсь назад и там, за дебаркадером, вижу мелькание зарниц. Где-то гроза.
Кажется, что внезапно очутился где-нибудь под Москвой, и невольно ждешь освежающего дождя с веселым раскатистым громом и аромата омытых трав и деревьев. Но напрасно. Гроза далеко, в высоких горах Персии. Море докатилось до подножья хребта персидского Эльбруса и остановилось, врезавшись в его отроги Астрабадским заливом. Здесь - прозрачная ясность неба, зной и пустыня, а там - влага, теплота и тропическая растительность.
Проходит час, другой. Темная ночь сверху и черная вода снизу.
- Скоро приедем?
- Немного годи, приедешь, - отвечает приветливый голос. Снова тишина и легкий плеск воды. Чувствуешь, как толчками движется лодка, и вместе с ней плывешь к неизвестной цели.
Где-то вдали раздается: "Га-га-га!", "го-го-го!"
- Кто это? Гуси?
- Кзыл-газ, - раздается из темноты тот же голос. Я мысленно перевожу на русский язык слово "кзыл"- красный, но затрудняюсь над "газ" или "гыз" и лишь несколько позже я узнаю, что "кзыл-газ "- это птицы-фламинго. Они на своих длинных ногах заходят в море далеко от берега и здесь на песчаных отмелях проводят ночь, не опасаясь четвероногих хищников.
Наконец впереди мелькнул свет. Кто-то машет фонарем вправо и влево, сигнализируя нам куда ехать.
Еще несколько толчков шестом - и лодка неожиданно стукается о сваи.
Мы приехали на рыбный промысел Гасан-Кули.