Маленький столик весь заставлен: початая бутылка рома, пустой стакан, алюминиевая помятая кружка с засохшими остатками недопитого кофе, спиртовка, а рядом с ней электрическая плитка, залитая кофейной гущей и пригоревшим салом. Тут же лежали золотые часы, а возле них на жестяной тарелке какая-то странная металлическая лепешка неправильной формы.
- Кажется, олово, - озадаченно произнес Волошин, - но за каким чертом понадобилось его расплавлять и держать на столе в капитанской каюте?
В столе нашлись растрепанная книжка с хозяйственными записями, судя по бесконечным колонкам цифр и каким-то условным пометкам, немного мелочи в монетах самых различных валют да помятая и совсем истершаяся на сгибах бумажка, какое-то удостоверение на французском языке с полуотклеившейся фотографией хмурого толстяка с опухшим лицом, растрепанными усами и злыми глазами, выпученными, как у игрушечного мопса.
- Шкиперское удостоверение владельца шхуны "Лолита", капитана Луиса Френэ, - перевел секонд. - Выдано в Папеэте на Таити, шестого января шестьдесят третьего года.
- Ну хоть имя капитана выяснили, - сказал Волошин. - И знаем даже, как он выглядит. Не сказал бы, что симпатичен. Надо взять удостоверение с собой. А впрочем, положите его обратно, Володя. И шарить по столам, тем более по карманам, не станем. Не наше дело. Пусть этим занимаются детективы.
Судового журнала мы нигде не нашли.
В углу каюты здоровенными болтами был привинчен к палубе небольшой железный ящик с огромным замком. Видимо, он заменял сейф. На крышке ящика виднелось несколько глубоких вмятин, словно по нему били чем-то, пытаясь взломать. Но замок был цел.
Мы многозначительно переглянулись.
- Веселые дела, видимо, творились на этой шхуне, - покачал головой Волошин.
Возможно, судовые документы и другие бумаги хранились в этом ящике. Но взламывать мы его, разумеется, не стали.
- Ладно, отметим некоторые особенности, - сказал Сергей Сергеевич, жестом показывая, чтобы я придвинул микрофон поближе. - На столе лежат золотые часы швейцарской марки, остановившиеся в четыре часа двенадцать минут. Судового журнала не обнаружено. На полочке над койкой лежит хорошо обкуренная пеньковая трубка с надкушенным кончиком чубука и прорезиненный кисет с трубочным табаком.
Ловко отломив пинцетом кусочек от металлической лепешки, Волошин деловито добавил:
- Все предметы и деньги оставлены на тех местах и точно в таком положении, в каком обнаружены. От металлической плитки взят небольшой образец для уточнения его состава.
Сергей Сергеевич еще раз внимательно осмотрелся вокруг, чтобы проверить, не упустил ли чего, и вдруг, нахмурившись, с видом настоящего Шерлока Холмса - не хватало только традиционной трубки в зубах, но тут уж ничего не поделаешь, ибо Волошин не курит, - начал рассматривать грязное стекло иллюминатора.
- Так, - многозначительно произнес он, приближая к губам микрофон. - В стекле иллюминатора отверстие с трещинами вокруг и оплавленными краями диаметром, - он на минуту замолчал, вынимая из кармана штангенциркуль, с которым никогда не расстается, и тщательно измеряя отверстие, - диаметром шесть и семь десятых миллиметра. Судя по его виду, - добавил Волошин торжественно, - вполне возможно, отверстие является пулевой пробоиной. Надо бы поискать пулю, - добавил Волошин, выключая микрофон и озабоченно озираясь вокруг. - Она или застряла в переборке, или валяется где-нибудь на полу.
- Сергей Сергеевич, ну что мы - сыщики, что ли? - взмолился штурман. - Не наше это дело пули искать. Пусть этим детективы занимаются, вы же сами сказали. А мы должны только составить акт о том, что экипажа на шхуне не обнаружено и куда он делся - неизвестно. И поскорее, - добавил он многозначительно, - а то кэп с меня голову снимет, да и вам не поздоровится.
Упоминание о вполне вероятном капитанском разносе подействовало даже на Волошина. Еще раз окинув ястребиным взглядом каюту, он с явным сожалением сказал:
- Ладно, пошли дальше.
Мы осмотрели две другие такие же крошечные и грязные каютки. В одной, видимо, жил суперкарго - помощник капитана, ведавший грузами, потому что в ней, были грудой навалены в углу новенькие спортивные тапочки, пузырьки с одеколоном и несколько свертков пестрой материи - остатки нераспроданного товара.
Другая каюта предназначалась, наверное, для привилегированных пассажиров, но была совершенно пуста и мрачна. Даже лампы в ней не оказалось, а незастеленная койка напоминала гроб.
Потом мы заглянули в еще более мрачный и грязный кубрик команды, в крохотное машинное отделение, где густо воняло бензиновым перегаром. Тут Волошин, наоборот, задерживаться совсем не стал, буквально с одного беглого взгляда определив:
- Мотор старенький, "Рено", порядком запущен, но в исправности. Вполне может работать. И динамка в порядке.
Я не стану перечислять все, что мы увидели и подробно записали, чтобы потом составить обстоятельный акт. Отмечу лишь то, что показалось странным и подозрительным.
Во всех каютах рундуки были закрыты, из них явно ничего не доставали в спешке. Чемоданчики, сумки, так же как одежда и приличные вещи, оказались в сохранности.
В каютке для пассажиров, куда едва пробивался свет сквозь грязное и к тому же до половины закрашенное белилами стекло единственного иллюминатора, а лампы вообще не было, лежал на столе листок бумаги, небрежно, наспех вырванный из блокнота. На нем было написано по-английски: "Моя дорогая женушка! Скоро…" - на этом начатая фраза обрывалась. Было совершенно очевидно, что дописать ее помешало какое-то внезапное происшествие. Тут же валялись шариковая ручка и не докуренная до конца трубка, набитая прогоревшим табаком.
В кубрике над столом, кроме электрической, висела такая же лампа, как стояла на палубе, но в ней керосина немного осталось, он не выгорел до конца. Значит, ее потушили перед уходом.
На столе перед дешевеньким зеркальцем с отбитым уголком стояла алюминиевая чашечка с засохшей пеной, лежали безопасная бритва и тюбик с кремом.
На другом конце стола мы увидели две оловянные миски с остатками какой-то еды. Сергей Сергеевич под нашими брезгливыми взглядами взял ложечкой понемножку из каждой тарелки, положил "пробы" в баночки с притертыми крышками и многозначительно пояснил:
- Надо сохранить в холодильнике. Для экспертизы.
Штурман обратил внимание на то, что компас как будто пытались выломать из нактоуза, но бросили.
Никаких навигационных приборов и вахтенного журнала обнаружить не удалось.
Продуктов на судне оставалось вполне достаточно. Не только всяких консервов, но и жестянок с пивом. В танке - ржавом баке - оказалось достаточно пресной воды, хотя и гнусной на вкус.
Что же заставило команду буквально бежать с корабля? Что напугало их?
- Бегом небось убегали. Даже трубки оставили. Какой же моряк забудет трубку? - покачал головой боцман.
Мы опечатали двери всех кают и кубрика, носовой трюм. А крышку кормового так и оставили приоткрытой - в том виде, в каком нашли ее, только прикрыли брезентом, так же как и карты, валявшиеся на палубе вместе с аккордеоном и гитарой, чтобы все осталось в целости и неприкосновенности, если вдруг поднимется ветер или пойдет дождь.
- А как же с курами, со свиньей, Владимир Васильевич? - спросил боцман. - Ведь передохнут тут, жалко. И попугай.
- Оставим их тут, - сказал секонд, - а то, если заявимся на "Богатырь" с таким зверинцем, кэп нам ту еще продраечку устроит. Да и нельзя их трогать, пусть сидят на месте, - добавил он, взглянув на Волошина. - Пришлем потом матроса на шлюпке.
Волошин одобрительно кивнул и сказал:
- Попугая-то можно взять. Редкая птица, жалко, если погибнет. А где висела клетка, покажем детективу, если надо. Крючок-то на месте останется. Да и сфотографировали мы, как она висела.
Вернувшись на "Богатырь", секонд и Волошин вкратце доложили капитану, что мы увидели на покинутой шхуне.
- Все записано, составим, если надо, подробный отчет, - закончил Волошин.
- Надо, - кивнул капитан.
- Что же с ними могло случиться - как вы думаете, Аркадий Платонович? - спросил я.
Капитан пожал плечами и туманно ответил:
- В море все бывает.
Мы смотрели с высоты мостика на лениво покачивающуюся совсем рядом на волнах "Лолиту".
- Н-да, еще одна из загадок океана, - задумчиво сказал Волошин.
Но донесшийся с покинутой шхуны неистовый визг помешал нам настроиться на философско-мистический лад.
- Эк она надрывается, - болезненно поморщившись, сказал Аркадий Платонович. - Словно режут ее.
И, не оборачиваясь, только изменив тон, твердо уверенный, что его услышат все, кому следует, приказал:
- Отправить туда матроса. Свинью и птиц накормить, напоить. Завести буксирный конец. Матросу стоять на руле, чтобы шхуна не рыскала.
- Есть отправить на шхуну вахтенного! - ответил чиф - заступивший после Володи на вахту старший помощник, и спросил у капитана: - Значит, будем ее буксировать, Аркадий Платонович?
- Придется. Надо начальству докладывать. Как решит.
Первый и второй штурманы обменялись мрачными понимающими взглядами.
Пауза, видно, непозволительно затянулась, потому что капитан повернулся и выразительно посмотрел на чифа: дескать, в чем дело, почему мешкаете?
Тогда тот, покосившись на нас с Волошиным, с некоторым смущением сказал:
- Может, двух матросов пошлем, Аркадий Платонович?
Капитан посмотрел на него, усмехнулся и разрешил:
- Ладно, пусть несут вахту по двое: людей хватит.
- Есть! - чиф направился к двери.
Мы с Волошиным весело переглянулись. Конечно, было нетрудно понять, почему чиф попросил разрешения послать двух матросов дежурить на шхуне: одному там было бы не по себе, особенно ночью.
- Да, и дайте радио в Папеэте, - остановил помощника капитан. - Папеэте у них порт приписки, что ли? - повернулся он к секонду.
- Вероятно, Аркадий Платонович.
- Сочините покороче, но чтобы понятно было, - обратился капитан снова к вахтенному штурману. - Дескать, в таком-то месте обнаружена покинутая экипажем моторно-парусная шхуна "Лолита" вашей приписки. Просим сообщить, не известно ли, что с ней случилось. Хотя ладно, я сам пойду на рацию. Вот еще морока на мою голову.
Потом Володя Кушнеренко объяснил нам с Волошиным, что так озаботило капитана. По международным морским законам покинутое командой судно становится собственностью того, кто его найдет и спасет. Но что нам было делать с этой шхуной? Не тащить же ее на буксире через весь океан до Владивостока! Это сорвет всю научную работу.
К счастью, после длительных переговоров по радио начальство дало такое мудрое распоряжение: связаться с властями на Таити и передать им шхуну безвозмездно, предложив выслать за нею буксир.
- Сочините им радиограмму поприветливее в Папеэте, - приказал помощнику повеселевший капитан. - Пусть высылают буксир за подарком, а мы пока потащим ее им навстречу. Примерный курс сообщите, а о времени и месте рандеву, дескать, договоримся потом дополнительно, смотря по обстановке. Задержит она нас, конечно, все-таки основательно, эта красотка. Когда примерно она покинута? - спросил капитан у секонда. - Сколько дней назад?
- Трудно сказать, Аркадий Платонович. Ведь вахтенного журнала нет, а в личных бумагах мы не копались.
- И правильно сделали, - кивнул капитан. - Не сыщики. Ладно, идите акт составлять. И не растекайтесь там мыслию по древу.
Мы втроем засели в каюте секонда и начали составлять подробный отчет обо всем, что увидели на покинутой шхуне, стараясь не упустить ничего существенного.
Провозились мы с этой работой долго. Даже опоздали к обеду, но закончить все-таки не успели.
В кают-компании все, конечно, набросились с расспросами, что же увидели мы на шхуне. Волошин начал было рассказывать, потом взмолился:
- Братцы, дайте поесть! Да и не закончили мы еще этот проклятый отчет. Голова уже пухнет. Я вам все вечером доложу.
Поскорее пообедав, мы опять засели за работу.
Тем временем, как рассказал нам с Волошиным секонд, удалось связаться с берегом. Из Папеэте утром обещали выслать спасательный буксир, чтобы забрал у нас "Лолиту".
- Капитана шхуны, подтвердили, звать Луисом Френэ, не то испанец он, не то француз, местный уроженец. Команда состояла из девяти человек, все полинезийцы, местные, плюс помощник - суперкарго и кок. Были на судне и пассажиры, и, говорят, много, человек сорок, - закончил Володя.
- Сорок? - недоверчиво переспросил я. - Где же они могли разместиться в этом курятнике?
- Вот и я тоже сомневаюсь, - покачал головой секонд. - Может, радист переврал? Хотя, впрочем, ведь они на палубе ночевали. Каютки-то наверняка лишь для белых пассажиров.
Вечером, за ужином, конечно, разговоры снова велись только о загадочной шхуне. Сергей Сергеевич поднял руку, призывая к тишине, и сказал:
- Давайте так. Рассказывать я вам ничего не стану, а просто зачитаю акт, зря, что ли, мы над ним целый день потели. Аркадий Платонович разрешил, - повернулся Волошин к капитану, сидевшему на своем месте во главе стола.
Капитан, насупившись, промолчал. Но Сергей Сергеевич, словно не замечая этого, продолжал:
- А вопросы, если возникнут, - потом. Что же касается распространившихся слухов о якобы обнаруженном слитке загадочного металла, то могу сообщить, что это, как, впрочем, я и предполагал сразу, самое обычное олово с небольшой примесью латуни. Впрочем, от этого, - помолчав, добавил он, - сия небольшая пластинка не перестает оставаться загадочной, ибо кому и зачем понадобилось расплавлять некий предмет из олова? Ну, впрочем, загадок вообще немало, разобраться в них попытаемся потом.
Волошин неторопливо положил перед собой составленный нами акт, явно наслаждаясь общим томлением, медленно освободил листы от скрепки и торжественно начал читать.
Вы уже знаете, что мы увидели на шхуне, поэтому не стану повторяться.
Пока Сергей Сергеевич читал, царила мертвейшая тишина. Слушали все, как сказку, затаив дыхание, даже подавальщицы Настенька и Люда и высунувшийся из двери шеф-кок Никодим Степанович в накрахмаленном колпаке.
Только, словно заговорщик, шептал Володя Кушнеренко, переводивший слова Волошина нашему американскому гостю, известному специалисту по геологии морского дна профессору Дэвиду Карсону, приглашенному принять участие в экспедиции. Русский язык он лишь начинает изучать, поэтому всегда сидит рядом с Володей, который служит ему переводчиком.
Карсон, высокий, уже седеющий, но по-спортивному подтянутый и коротко подстриженный, голубоглазый, со шрамом на подбородке, слушал внимательно, время от времени словно подтверждающе кивая и одобрительно поглядывая на Волошина.
Тишина продолжалась и некоторое время после того, как Волошин кончил читать. А потом - словно взрыв: все заговорили, смеясь и перебивая друг друга:
- Что же с ними могло случиться?
- Куда все подевались?
- Волной всех смыло.
- Да, людей смыло, а картишки, гитару и аккордеон волна оставила.
- Да, видно, погода все время, пока она без команды плавала, почти штилевая была, если даже карты за борт не сдуло.
- Конечно, погода стояла тихая. А то и с палубы все бы смыло, и тарелки на столе бы в кубрике не устояли, и бритва с зеркальцем.
- Да, загвоздка в чем-то другом.
- Пираты на них напали, ясное дело!
- А почему же ничего не забрали? Даже часы золотые в капитанской каюте.
- Да, Лева, это ты загнул. Что за пираты, коли капитана, всю команду и пассажиров украли, а груз и деньги не тронули.
- Ну, может, они всех перебили в драке. Ведь сказано в акте: и топор на палубе валяется, и кинжал какой-то…
Тут Сергей Сергеевич вдруг постучал ложечкой по стакану, требуя внимания, и сказал:
- Послушайте, друзья, хватит соревноваться в остроумии. Давайте-ка всерьез подумаем, что же могло приключиться с экипажем злосчастной "Лолиты". Проведем конкурс на самую оригинальную и в то же время правдоподобную гипотезу о том, что могло произойти на борту шхуны. Победитель получит какой-нибудь приз, подумаем. Желательно, чтобы загадка объяснялась с позиций той науки, какую представляет на борту "Богатыря" рассказчик, но это отнюдь, разумеется, не обязательно.
Сделав небольшую паузу, Сергей Сергеевич спросил:
- Итак, условия конкурса и метод его проведения понятны? Сначала мы будем только фантазировать, а потом подводить итоги и давать оценку каждой гипотезе. Но все-таки они должны быть обоснованны, если даже речь идет о похищении экипажа шхуны космическими гостями. Разрешается в подтверждение выдвинутой гипотезы ссылаться на прецеденты, на похожие случаи, достоверно описанные в солидной литературе, или на соответствующие научные теории, допускающие их возможности. Ясно?
- Ясно! Ясно! - раздалось со всех сторон.
Только капитан в наступившей паузе нарочито громко вздохнул и произнес ленивым тоном:
- Плетение словес и сотрясение воздухов…
Но Сергей Сергеевич сделал вид, что не расслышал этого.
- Копия отчета будет находиться в библиотеке, где каждый сможет сделать из нее необходимые выписки, - продолжал он. - Там же желающие могут получить книги, чтобы лучше представить себе условия плавания на подобных шхунах. Рекомендую, в частности, полистать книги одного из сподвижников Хейердала - Бенгта Даниельсона "Счастливый остров" и "Позабытые острова". Не могу удержаться, чтобы не процитировать небольшие отрывки из них, - добавил он и, открыв приготовленную книгу, начал читать:
- Наша "Теретаи" мало чем отличалась от большинства шхун французской Океании: престарелая скорлупа (водоизмещением около ста пятидесяти тонн), пропахшая копрой, с шумным мотором, способным развивать скорость не свыше пяти узлов…
Кок стал за руль, а матросы взялись за снасти; двое из числа пассажиров тоже помогали тянуть фалы. На шхуне не существовало строгого различия между командой и пассажирами, каждый, кто хотел, мог отстоять вахту у штурвала или помочь матросам.
Было около десяти вечера, когда шхуна подошла к Рароиа. В это время мы восседали на палубе за столом, уставленным жареной свининой, рисом и галетами, но капитан не растерялся. Взяв в одну руку фонарь, в другую тарелку, он взобрался на рубку и уверенно провел шхуну среди коралловых утесов и рифов. Вилка и нож ему ничуть не мешали; напротив: сигнал вилкой рулевому означал "чуть лево руля", ножом - "чуть право".
Переждав, пока стихнет смех, Волошин продолжал:
- А вот маленький отрывок, специально мною подобранный, чтобы разъяснилась одна из загадок: откуда взялись валявшиеся на палубе карты и музыкальные инструменты и стоявший рядом с ним закопченный фонарь.