А кого это не убеждает, могут побеседовать с нашими медиками, - добавил Геннадий, закрывая книгу. - Видите, они не выражают никаких сомнений.
В самом деле, оба наших врача - и терапевт Егоров, и хирург Березовский - молчали. Правда, мне показалось, что Егоров сделал какую-то пометочку на пачке сигарет, но ничего не сказал.
И все некоторое время потрясенно молчали. Потом Волошин пробормотал:
- Н-да, веселенькую историю вы нам рассказали. Вопросы будут?
Макаров, конечно, встал и, не обращая внимания на протестующие возгласы Волошина, ехидно спросил у Геннадия:
- А как же с ядом? Кок купил его заранее в аптеке - в здравом уме и трезвой памяти или тоже в момент помрачения сознания?
- Никакого яда припасать заранее и тем более покупать в аптеке ему не было нужды, - спокойно парировал Геннадий. - Кок просто приготовил на обед рыбу фугу. У японцев она считается деликатесом, но содержит яд, гораздо более сильный и смертоносный, чем синильная кислота!.
- А как же тогда эту рыбу едят японцы? - спросил кто-то из дальних рядов.
- Все дело в том, как ее приготовить, - пояснил Геннадий. - В Японии это разрешают лишь немногим поварам, имеющим специальные дипломы. Их вручают лишь после того, как повар сдаст строгий экзамен: приготовит и съест на глазах экзаменаторов несколько блюд из фугу.
- Очень прогрессивный метод экзаменовки, - одобрил Волошин.
Слушатели уходили притихшие. И в воздухе чувствовалось какое-то томление. Было особенно душно. Может, собиралась гроза? Тогда небо словно обрушится на океан освежающими потоками. Тугие водяные струи загремят по палубе. А кого даже они не разбудят, тех поднимет ликующий голос вахтенного радиста, раздавшийся из всех динамиков внутрикорабельной связи, никогда не выключающихся:
- Подъем! Дождь, братки!
И мы, хватая спросонья мочалки и мыло, ринемся на палубу, чтобы не прозевать возможность принять этот единственный в своем роде, поистине какой-то вселенский, космический душ, так освежающий тело все льющейся и льющейся в щедром изобилии пресной небесной водой.
Может, нам повезет и сегодня? Но пока было душно, томительно. Сегодня на корме никто долго не задерживался. Бросив взгляд на огоньки, мерцавшие на мачте плывущей за нами на буксире таинственной шхуны, все расходились по каютам.
Я тоже, - наверное, как и многие в этот вечер - подумал о том, каково сейчас там, на борту "Лолиты", двум морякам, несущим вахту у руля, чтобы шхуна не рыскала.
Да и каково вообще плавать на таких шхунах? "Одинокие в ночном море" - образно называли моряков древние греки, очень точно и выразительно. А ведь на таких вот крошечных шхунах или на арабских доу, какие мы встречали в Индийском океане, отважные моряки и поныне плавают без карт, а порой и без всяких навигационных приборов - совсем так же, как во времена Васко да Гамы, Колумба и Магеллана. Поистине одинокие в ночном океане.
А беда в океане может нагрянуть внезапно и совсем неожиданная, загадочная - вроде той, что произошла с "Лолитой".
- О чем задумались, Николаевич? - спросил меня незаметно подошедший Волошин.
Я рассказал.
Сергей Сергеевич понимающе кивнул, помолчал, а потом сказал:
- А вы знаете, кстати, Николаевич, поговорку, бытующую у арабских моряков, плавающих на этих самых доу? "Не считай дней месяца, которые тебя не касаются…" Неплохо? Последуем их фатализму и пойдемте спать.
- Идите, я еще покурю.
- Ну-ну. Спокойной ночи.
Волошин ушел. А я закурил, глядя на огоньки за кормой.
Пожалуй, хорошо, что матросы, несущие сейчас вахту на "Лолите", не слышали истории, сочиненной Бой-Жилинским. Им там и так наверняка не слишком уютно.
Хотя, надо признать, зловещая история эта действительно, пожалуй, объясняет все загадки, с какими мы столкнулись на борту "Лолиты".
Но и рассказ профессора Лунина тоже весьма правдоподобен, да и оригинален, пожалуй, не меньше.
Стоп! Ты уже начал раньше времени подводить итоги конкурса, одернул я себя.
Следующий день показался томительно-бесконечным.
Вконец истомившись и не находя себе места, я заглянул в радиорубку. На "Богатыре" она размещается в трубе - фальшивой, установленной лишь по традиции, для красоты.
- Новенького ничего не слышно? - спросил я у Васи Дюжикова, без особой, впрочем, надежды. Радисты у нас, как полагается, о всех разговорах, какие ведутся по радио, не распространяются, и никаких тайн Вася бы мне открывать не стал.
Однако на сей раз он, поколебавшись и, видимо, решив, что чужая, случайно подслушанная передача, тайной считаться не может, сказал, на всякий случай оглянувшись и понизив голос:
- Буксир, что к нам идет, все время с разными островами переговаривается. Запрашивает, не заходила ли к ним "Лолита".
- А что ему отвечают?
Но этот вопрос Вася уже как бы не расслышал, видно, сочтя ответ на него нарушением инструкций.
Наконец наступил вечер, повеяло прохладой. Все поспешили занять места поудобнее. Вот появился Волошин, проверил, работает ли микрофон, включен ли магнитофон, и объявил:
- Итак, очередное конкурсное заседание позвольте считать открытым. Изъявившие желание соревноваться сегодня провели маленькое предварительное заседание, чтобы согласовать порядок выступлений. Первому изложить свою версию о том, что произошло на борту "Лолиты", доверено мне.
Так, интересно!
Но прежде чем Сергей Сергеевич начал рассказ, не читая его, кстати, по бумажке, а сочиняя прямо у нас на глазах, вдруг поднялся неугомонный Иван Андреевич Макаров и сказал:
- Одну минуточку. Прежде чем вы начнете, Сергей Сергеевич, прошу слова для внеочередного важного сообщения. Оно может оказать влияние на ту гипотезу, какую вы намереваетесь изложить.
- Ах так? - поднял брови Волошин. - Ну что же, пожалуйста.
- Должен сообщить, что с целью проверки возможности высказанной вчера Геннадием Петровичем Бой-Жилинским гипотезы об отравлении команды "Лолиты" рехнувшимся коком я поручил одному из лаборантов сделать анализ остатков пищи, которые, как указано в акте, были взяты с тарелок, обнаруженных на шхуне, и хранятся на всякий случай в судовом холодильнике, - неторопливо, с томительной обстоятельностью начал Макаров. И, сделав еще длинную паузу, объявил: - Так вот, никакого яда органического происхождения, вроде содержащегося в рыбе фугу, при анализе не обнаружено…
- Опять, Иван Андреевич… - попытался прервать его Волошин.
Но Макаров остановил его властным взмахом громадной ладони.
- Однако анализ показал, - упрямо продолжал он, - что в остатках пищи, несомненно, присутствует мышьяк, хотя и в небольшой дозе.
Сказав это, Макаров преспокойно сел.
Все начали возбужденно перешептываться. Еще бы! Час от часу не легче! Если в пище оказался подмешан мышьяк, значит, на шхуне в самом деле произошло отравление.
Кого? Кем? И куда подевались трупы отравленных? Почему убежали с "Лолиты" оставшиеся в живых?
Я отыскал взглядом Геннадия Бой-Жилинского. Он явно был поражен сообщением Макарова не меньше других. Я думаю! Ведь, сочиняя свою историю, он еще ничего не знал о результатах анализа - и вдруг совершенно неожиданно для себя попал в точку!
Тут я заметил, что сидевшая рядом с Макаровым его жена Елена Павловна что-то торопливо пишет в блокнотике, улыбаясь и заслоняя страничку от мужа. Видимо, у нее есть какое-то возражение Ивану Андреевичу. Любопытно!
Шум постепенно стихал. Все усаживались поудобнее и выжидающе смотрели на Волошина. Нелегко ему овладеть вниманием аудитории после ошарашивающего заявления Макарова, подумал я.
Но Сергей Сергеевич начал говорить, и я понял, что все еще, видно, недооценивают его способностей и плохо его знают.
- Должен с большим огорчением заметить, что про капитана шхуны "Лолита" Луиса Френэ тут распускали порочащие его, но совершенно не соответствующие действительности слухи, будто он был пьяницей и драчуном, державшим в страхе всю команду. Это совершенно неверно. Капитан Френэ никогда спиртного, кроме грога, в рот не брал и был человеком набожным, даже немножко мистиком. Он никогда не садился за стол и не ложился спать, не прочитав молитвы. И молитвенник постоянно лежал у него на столе, рядом с куском расплавленного и застывшего в виде лепешки причудливой формы куска олова.
Когда-то это был оловянный кубок, капитан в нем любил готовить грог. И однажды, поздно вечером, поставив кубок с водой для грога на спиртовку, Френэ уснул.
Проснулся он от того, что его обожгла капелька раскаленного металла. Он вскочил и увидел, что вода выкипела, кубок расплавился, металл стек на жестяную тарелку, а спиртовка охвачена огнем. Капитан едва успел набросить на нее одеяло и погасить пламя.
Он лишился кубка, но тот, вовремя разбудив его, спас ему не только судно, но и жизнь. Еще минута - и вспыхнул бы стол, пламя охватило всю каюту. А нет ничего страшнее пожара на корабле.
С тех пор лепешку олова, в которую превратился кубок, суеверный капитан считал талисманом и никогда не расставался с нею, всегда держал на столе и всем удивлявшимся этому рассказывал, как слиток спас ему жизнь и судно и как до сих пор постоянно продолжает приносить удачу.
Разве не чудесный талисман подсказал капитану проснуться и выйти на палубу в ту ночь, когда рулевой заснул и шхуна едва не напоролась на риф? Каким-то чудом капитан в последний момент сумел вывернуть руль. Камни не пропороли днища, только оставили на нем три глубокие зазубрины.
И разве не талисман спас Френэ, когда ночью списанный за пьянство матрос выстрелил с причала прямо в иллюминатор капитанской каюты? Френэ сидел за столом, машинально поглаживая слиток олова, как другие перебирают четки, - и пуля пролетела в каком-то сантиметре от его головы! Разве это не чудо? А тот случай, когда другой матрос пытался взломать сейф, считая, будто капитан обсчитал его? Разве не талисман привел Френэ в каюту как раз вовремя, чтобы задержать грабителя? И не талисман ли помешал безбожному Гансу Вернеке выломать компас из нактоуза, чтобы досадить капитану?
Надо признать, врагов у капитана Френэ, к сожалению, было немало, потому что в деловых вопросах набожность отнюдь не мешала ему при малейшей возможности ловко подставить ножку конкуренту и облапошить его, крепко обнимая при этом, - продолжал неторопливо Волошин, глядя поверх наших голов во тьму за кормой, где покачивались огоньки на мачте "Лолиты". Он словно читал по их танцу историю того, что произошло на борту таинственной шхуны. И такая уверенность звучала в его голосе, точно он был очевидцем этих невероятных событий.
- Вот и в этот тихий вечер капитан любовно пересчитал деньги, вырученные за продажу втридорога контрабандного рома доверчивым островитянам, еще раз прикинул и порадовался, как дешево удалось выторговать большую партию превосходной копры, и ласково, умиленно погладил свой верный талисман. Потом он аккуратно стянул пухлую пачку денег резиночкой и запер ее в железный ящик.
Перед сном, как было строго заведено у педантичного капитана, Френэ обошел судно, чтобы лично удостовериться, все ли в порядке. Пассажиров осталось уже немного, и они давно спали на расстеленных прямо на палубе циновках. Вахтенный стоял у руля.
Правда, на баке, как всегда, резались в карты, а один из матросов пытался подыгрывать на гитаре коку, подбиравшему модную мелодию на аккордеоне.
Капитан Френэ не одобрял азартных игр, как, впрочем, и всех остальных грехов. Но, хорошо понимая, что исправить грешников бессилен и сам всемогущий господь, он мирился с ними. К тому же среди картежников находился и старый помощник капитана, опытный моряк Джек Пурген, на него Френэ мог положиться, как на самого себя…
- Я не понимаю, чем вызван смех среди части слушателей? - прервал рассказ Сергей Сергеевич, с напускной строгостью осматриваясь по сторонам. - Им кажется смешной фамилия отважного моряка? Довожу до их сведения, что она происходит от английского слова "риге" - чистейший, непорочный. Или эти весельчаки считают, будто пурген - лишь название известного слабительного, так же как "наполеон" - только пирожное?
Невозмутимо выждав, пока смех стихнет, Сергей Сергеевич продолжал:
- Итак, убедившись, что на борту все в порядке и судно можно спокойно оставить на попечение Джека Пургена, азартность которого наверняка заставит его провести за картами всю ночь напролет, капитан отправился спать. Но перед этим он приказал поднять хотя бы один парус, грот, чтобы старенький мотор получил подмогу и удалось бы сэкономить горючего. А остальные паруса можно поберечь, спешить некуда.
Да, кстати, - снова прервал рассказ Волошин, словно нарочно испытывая наше терпение. - Я обязан опровергнуть и злостные слухи, которые тут прошлым вечером распускали относительно корабельного кока. Звали его не Генри, а Билли, и он вовсе не был ни злобным меланхоликом, ни тем более сумасшедшим. Наоборот, Билли отличался веселым нравом и прекрасно готовил. Его любила вся команда. И если некоторые матросы и грозили порой выбросить Билли за борт, то, конечно, в шутку: когда им становилось уже совсем невмоготу пиликанье кока на аккордеоне, купленном недавно в Папеэте. К сожалению, в открытом море на маленькой шхуне любителю музыки, только начинающему еще учиться играть на аккордеоне, негде уединиться, так что Билли поневоле занимался этим на палубе, терзая слух товарищей. Но это был, пожалуй, единственный его недостаток.
Итак, помолившись, капитан Френэ спокойно заснул, как невинный младенец в колыбельке, - продолжал Сергей Сергеевич. - Проснулся он от того, что его тряс за плечо верный Джек Пурген.
- Вставайте, хозяин!
Только глянув на его перекошенное лицо, капитан вскочил. Он сразу понял: произошло нечто ужасное. Мало было на свете вещей, способных напугать Джека Пургена. Но сейчас лицо старого моряка было мертвенно-серым.
- Что случилось? - вскрикнул Френэ.
- Скорее на палубу, кэп! Увидите сами.
Не одеваясь, в одних трусах, капитан выскочил вслед за помощником на палубу.
Ночь была безмятежной и ласково-тихой. Легкий ветерок едва надувал парус, негромко, убаюкивающе журчала вода за бортом. Над океаном висела огромная луна, проложив к горизонту серебристую дорожку. Моряки издавна ласково называют ее "дорогой к счастью". Капитан Френэ не мог понять, чем напугала Джека мирная привычная картина ночного тропического океана, отдыхающего от дневного зноя.
Но тут он увидел, что вся команда, побросав карты и забыв о песенках, столпилась у штирборта и зачарованно смотрит куда-то вдаль.
А там, примерно в двух кабельтовых от "Лолиты", как машинально прикинул Френэ, параллельным курсом шла какая-то шхуна. На ее палубе стояла коптящая керосиновая лампа, а возле нее, как недавно и на "Лолите", кружком сидели матросы и резались в карты. На "Лолиту" они почему-то не обращали никакого внимания, словно и не видели ее.
На шхуне приветливо мерцали ходовые огни - рубиновый на клотике фок-мачты, где были подняты все паруса, и белый гакабортный на корме. Светился мирным сиянием и один из иллюминаторов рубки.
Чем пристальнее всматривался капитан Френэ в шхуну, тем все более знакомой она выглядела. Бинокля у него под рукой не оказалось, но он и не нуждался в нем. Зрение у капитана Френэ было ястребиное.
- Да это же "Марица"! - радостно воскликнул он.
Все матросы посмотрели на него с каким-то странным выражением. А Джек Пурген зловеще произнес:
- Вот именно, кэп.
И все они снова молча уставились на плывущую бок о бок с "Лолитой" шхуну.
И только тут дошел до капитана Френэ весь ужас того, что он видит. Конечно, это была "Марица". Но откуда она взялась тут, рядом с ними? Ведь она покинула Папеэте на три дня раньше "Лолиты". И направилась совсем в другую сторону, на запад - к берегам Новой Каледонии. С тех пор минуло уже девять дней. "Марица" должна сейчас находиться, по крайней мере, где-то за тысячу миль к западу отсюда.
Почему же она плывет рядом с "Лолитой"?!
И тут вторая совершенно загадочная и непонятная странность вдруг бросилась в глаза капитану Френэ. Море вокруг "Лолиты" было тихим, словно безмятежно спящим. А "Марица" переваливалась с волны на волну, вспарывая их форштевнем. Ее отделяло от "Лолиты" не более двух кабельтовых. Но там, где она плыла, ветер был заметно сильнее. Он туго надувал паруса "Марицы". Волна вокруг неведомо как оказавшейся здесь шхуны была не меньше трех баллов, "Марица" словно несла с собой частицу неизвестно откуда взявшегося шторма…
Как опытный рассказчик, Волошин постепенно менял тон рассказа. Он становился более нервным, отрывистым. И все большее напряжение овладевало слушателями, это было заметно по их лицам.
- Этого капитан Френэ никак постигнуть не мог. Да и никто из матросов ничего не понимал, хотя они и давно плавали по Великому океану и повидали немало всякого.
Объяснение могло быть одно: они видели чудо. Причем чудо пугающее, зловещее, страшное. Оно явно предвещало несчастье!
Кто-то всхлипнул. Кто-то испуганно вскрикнул… И все, не сговариваясь, рухнули на колени и начали горячо молиться сразу и пресвятой деве, и всем древним полинезийским богам.
Капитан Френэ молился пламеннее всех, потому что уж он-то понял, за что преследует их ужасное видение. Ведь перед самым отплытием "Марицы" в дальний рейс он ловко обманул ее капитана, простака Дюрана, продав ему за настоящий фальшивый жемчуг. Френэ рассчитывал, что Дюран уходит в далекий рейс и вернется не скоро. А может, даст бог, и вовсе не вернется, ведь в дальних плаваниях всякое бывает…
Но он вернулся, и очень скоро! И, боже, как необычно!
Если бы матросы знали о проделке своего капитана, они бы сейчас, не колеблясь, швырнули Френэ за борт. К счастью, они кажется, ничего не знают. Хотя и поглядывают на капитана косо. Ведь прежние его грешки они не забыли и не любят своего святошу капитана.
А от пресвятой девы ведь ничего не скроешь! Она-то прекрасно знает о грехе Френэ, недаром и явила ему зловещее зрелище шхуны обманутого им Дюрана, идущей наперегонки с "Лолитой" под надутыми свежим ветром парусами по все крепчающей волне, когда на самом деле океан вокруг тих, не шелохнется!
И капитан Френэ молил пресвятую деву все горячее, все неистовей, почти распластавшись ниц на грязной палубе. Он клялся в душе никогда более не грешить ни в большом, ни в малом.
И молитву его услышала пресвятая дева.
С невыразимым облегчением капитан Френэ вдруг увидел, как подхваченная дувшим лишь в ее паруса загадочным ветром "Марица" понеслась вперед все быстрее и начала заметно обгонять "Лолиту".
Вот уже она почти скрылась из глаз…
