Йохан Людвиг Рунеберг
Йохан Людвиг Рунеберг (1804–1877) – шведоязычный финляндский поэт, человек сильной воли, трагической судьбы. Один из последних европейских романтиков, кого можно поставить в один ряд с Шелли, Гюго, Ламартином, Петефи и Лермонтовым. Российский подданный, жил в Финляндии, писал на шведском языке. "Это человек прямо гениальный. Таков был Пушкин", – писал о нем П. А. Плетнев. По сегодняшний день национальный гимн Финляндии на слова баллады Рунеберга "Наш край", открывающей поэтический цикл "Сказания фенрика Столя". 5 февраля, в день рождения поэта, в Финляндии национальный праздник, когда в школах, как говорят финны, проходят уроки "настоящей литературы", а в семьях пекут особые рунебергские пирожные. Рунеберг остается одним из самых печатаемых в мире литераторов Финляндии. В России, после столетнего полного забвения его имени, в 2004 году, к 200-ему юбилею поэта вышла книга "Й. Л. Рунеберг. Избранное", в которую вошли наиболее значительные поэтические произведения и эстетические трактаты, письма и воспоминания современников, в переводах В. Ю. Дорофеева и Е. А. Дорофеевой, по подстрочникам которой сделаны и переводы, публикуемые в этом сборнике.
Невеста
О, незнакомец, посиди
Вечернею порой,
Не нарушая тишины,
У хижины со мной;
В печальной ты найдешь глуши,
Приют измученной души.Здесь над заливом у воды,
В безмолвной пустоте,
Всегда увидишь деву ты,
Склоненную к земле,
За грань миров устремлена,
Как снег, щека ее бледна.Бесчисленные ночи, дни,
И завтра, и вчера,
Проводит у морской волны,
Всегда она одна,
В глазах ее не видно слез.
Давно их выплакала все.Вот мягкий вечер настает,
И дует ветерок,
В заливе виден небосвод,
Как в зеркале лицо;
А дева в глубину глядит,
В безбрежность взгляд свой устремив.Но шквальный ветер вдруг несет,
Вздымает гребни волн,
И отраженный небосвод,
Ломается как лед,
Бесстрастный взор ее тогда
Уносится за облака.Давно на этом берегу
Любимого ждала,
Плыл он к родному очагу
Тогда издалека;
У скал был морем погребен,
И тело не нашли потом.О, незнакомец, не тревожь
Безумственный покой,
И в грезах пусть она живет
Безбрежной глубиной,
Ведь это все, что у нее,
Осталось от любви ее.1836
Кто дал тебе прийти?
Ты выросла в глуши,
вдали от диких скал,
и фьордов глубины,
пока не расцвела.Я ждал тебя все дни,
не зная той тоски,
что будет на пути,
когда дождусь любви.Не знал я твоего
отца, и мать не знал,
не знал я ничего,
где путь твой пролегал.Подобная ручью,
тому, кто пить пришел.
Мы были как в раю,
когда тебя нашел;так юные цветы
на солнце расцветут,
и в роще средь листвы,
дом птицы свой совьют.Ты, сын другой страны!
Что ты обрел в пути?
Ты, птица высоты!
Кто дал тебе прийти?Как сердцу пустоты
дала огонь любви?
Как стала смыслом ты,
тому, кто жил в тени?1833
Девичьи стенания
Как мне хотелось прижать к своей груди,
Тебя, мое томящееся сердце,
Сумею очень скоро тебя тогда
Я успокоить.Как мать свое дитя качает, тебя
Носить и убаюкивать я стану,
Пока страдание не прекратится,
И ты не уснешь.Ну а пока в груди, своей темнице,
Ты не доступно даже кроткой ласке.
Лишь для него обнажено, он один
Тебя тревожит.1828
Перелетные птицы
Приют отыскали вы в чуждой стране.
Когда полетите к родимой земле?
Подснежник увянет
В отцовской долине,
Ручей заиграет
С ольхою в низине;
Пора, расправляя
Крыло, отправляйтесь,
И в путь отлетая,
Вы с небом справляйтесь,
Домой возвращайтесь.Дорогу на север найдете всегда,
Весна приготовит еду и дома,
Напоит источник
Уставших водою,
И шепчут листочки
О легком покое;
И сердце мечтает
В вечерних закатах,
Душа забывает
В забавах пернатых
Дороги утраты.Счастливые строят в глуши и тиши
На ветках средь сосен гнездовья свои;
Война и тревоги,
Страдания плоти,
Не знают дороги
К жилищам убогим,
Для радости хватит
Дня яркого в мае,
И ночи, что скроет
Малюток, и тает,
Когда рассветает.Душа остается в чужой стороне,
Покуда не вспомнит о милой земле,
Когда вырастают
Деревья большие,
Тебя призывают
Просторы родные;
Как птица, расправя
Крыло, отправляйся,
И в путь отлетая,
Ты с небом справляйся,
Домой возвращайся.1828
Под Рождество
Луна высвечивала путь,
голодная пищала рысь,
в деревне где-то выли псы,
шел путник поздний сквозь кусты,
ему до дома далеко,
а вечер был под Рождество.Усталый шел он в тишине,
по снегу шел и по тропе,
он торопился к очагу,
хлеб белый нёс в свою семью,
где все привыкли есть кору.
Дал барин хлеба бедняку.Вокруг темно и ни души,
вдруг видит – отрок впереди,
сидит безмолвный на снегу,
в ладони дышит на ветру,
и будто каменный молчит,
свет лунный зримо холодит.Пойдем, несчастное дитя,
со мной, согрею я тебя, -
страдальца юного берет,
на хутор дальний с ним идет,
и с хлебом, к празднику вдвоём,
вошли они в желанный дом.Жена сидела у печи,
держа ребенка на груди:
ты задержался, милый мой,
входи скорей к себе домой,
и гостя пригласи, – сама
спокойно отрока ввела.Казалось от её любви,
огонь теплее стал в печи,
она забыла про нужду,
и стол готовит к ужину,
хлеб радостно она взяла,
и молоко, что припасла.Соломой крыт холодный пол,
рождественский сегодня стол,
уже садится детвора,
остался отрок у огня,
его хозяйка позвала,
и посадила у стола.Молилась дружно вся семья,
жена хлеб резать начала;
благословен будь нищих дар:
гость юный с места так сказал,
слеза в глазах его была,
когда ломоть взяла рука.Хозяйка делит каравай,
но тот в руках не убывал,
была она изумлена,
на гостя взгляд перевела,
но перед ней не тот, кто был,
а словно облик изменил.Глаза, как будто две звезды,
лицо светилось изнутри,
лохмотья пали с плеч долой,
как след туманный над горой,
гость превратился в ангела,
прекрасного, как небеса.Избу свет дивный озарил,
сердцам надежду подарил,
свершилось чудо здесь в глуши,
для праведных людей в ночи,
и нет прекрасней Рождества,
посланец среди них Творца.С тех пор прошло немало зим,
я как-то дом тот посетил,
пришел туда под Рождество,
у очага, за тем столом,
с седеющею головой,
сидел хозяйский внук с семьей.С ним рядом чуткая жена,
детей веселая гурьба,
и радостно всем в доме том,
они молились за столом,
и было видно, как они
в святыню верят во все дни.А под единственной свечой,
за той смиренной трапезой,
стояла кружка с молоком,
и рядом белый хлеб ломтем,
спросил я – для кого еда,
в ответ – для ангела Творца.1832
Из "Сказаний фенрика Столя"
Кульнев
Пока воспоминания влекут,
Пока ночь за окном,
Про Кульнева рассказ начну,
Что слышал ты о нем?
В бою он лучше всех рубил,
А на пирушке больше пил,
Как – истинный народный сын,
Он воевал и жил.Забавой было для него,
Сражаться напролет – день, ночь,
Как истинный герой всегда
Готов жизнь превозмочь,
Любым оружием громить,
Однажды голову сложить,
В бою, а может на пиру,
С бокалом, на скаку.Со страстью вольною любил,
Свободно жил и выбирал,
Из боя только выходил,
Он сразу шел на бал,
Где веселился до зари,
Под утро туфельку с ноги
Подруги верной он снимал,
С шампанским выпивал.До сей поры хранят в домах
Портрет огромной бороды,
Так кажется издалека,
Поближе подойди -
Увидишь ты в улыбке рот,
Открытый, будто гротный вход,
И ласковый, и честный глаз,
Вот Кульнев наш в анфас.Лишь стойкий, опытный солдат
Сумеет совладать с собой,
Других охватывает страх,
Как перед сатаной, -
Уже противник чуть живой,
Когда в атаке наш герой,
Кудрявый смольный чуб его,
Страшнее, чем копье.В сражении он на войне,
Со вздетой саблей, на коне,
На отдыхе и в тишине, -
Естественный вполне,
Вот он идет из дома в дом,
Устраиваясь на постой,
Там, где понравится ему,
Он находил семью.
К кроватке в доме подходил,
Где маленький ребенок спал,
Без церемоний, как любил,
Чем матерей пугал,
Малютку нежно целовал,
Улыбкой кроткой покорял,
Так свой портрет напоминал,
Что я обрисовал.По сути, золотой душой
Правдивый Кульнев обладал,
Конечно, мучился грехом,
От пьянства своего страдал,
Но совестливо жил,
Когда был мир, когда служил,
Когда молодку целовал,
Когда врага сражал.И в русской армии дела
Страны вершили имена,
Молва до нас их довела,
Скорее, чем война.
Каменский и Багратион,
Барклай: ждал каждый финн и дом
Стремительные их штыки,
Когда на нас пошли.Про Кульнева никто не знал,
Но он пришел, как ураган,
Когда костер здесь воспылал,
Мы приняли удар
Его, как молнию из туч,
Который был силен, могуч,
И не взирая ни на что,
Влюбились мы в него.Тогда сражались до луны,
Хотели все конца боев,
Швед, русский, – так изнемогли,
Бойцам хотелось снов;
Уснули мы, и снится мне
Наш лес в осенней красоте,
Вдруг часовой: к оружию!
То Кульнев вновь в бою.Вдали от русской армии,
С обозами гружеными
Мы шли, припасы стерегли,
И вот в разгар еды,
Когда у нас привал в глуши,
Вдруг Кульнева отряд в пыли,
Сверкают пики у груди,
Несутся казаки.Мы тут же в седла на коней,
И отражаем их разбой,
Уходит бородач ни с чем,
Живой, но и пустой;
Но, если бьемся мы не зло,
Тогда он наше пьет вино,
И приглашает нас на Дон,
Зовет сразиться вновь.Снег, дождь, тепло, мороз трескуч,
Всегда, в любую благодать,
Казалось, Кульнев вездесущ,
Готов он нас достать;
Когда две армии сошлись,
Так ярко рубит сын степи,
Что виден всем издалека -
Чужой родной солдат.Нет в нашей армии бойца,
Кто Кульневу не очень рад,
По возрасту он за отца,
Товарищ нам и брат,
Но в бой выходит будто зверь,
Навстречу финский наш медведь,
Но выросший не на Дону,
На Саймы берегу.Когда шел против русских лап,
Испытывал такой азарт,
За честь ведь бился, не за страх,
Он не искал наград;
Вот в схватке, наконец, сошлись,
И финн, и Кульнев увлеклись,
Хотя друг другу и страшны,
Но силою равны.Теперь нет Кульнева в живых,
Он с шашкою в руке убит,
Давно могилой он укрыт,
Но славы свет горит:
Смелей, отважней и храбрей -
Любой эпитет здесь верней,
Отчизна помнит про него,
Солдата своего.Хотя рука его несла
Нам раны и страдания,
Для нас герой он навсегда,
В нем видели себя;
Война врагов всех единит,
В боях, сражениях роднит,
И слава высшая в том есть,
И для солдата честь.Герою Кульневу – ура!
Подобного нет воина,
Хотя в крови его рука,
На то она, война;
Врагами были – он и мы,
Весьма бескопромиссными,
Но воевали искренно,
Достойно потому.Заслуживает жалкий трус
Позора и забвения,
Кто честно делал ратный труд, -
Лишь восхваление!
И троекратное "ура", -
Кто бился, честию горя,
И все равно, кто он и я,
Враги или друзья!1848
Умирающий воин
День кровью павших обагрен,
На Лемо берегах
Был бой, умолк последний стон,
Кто спит, а кто угас;
Темно над морем и землей,
В могиле и в ночи покой.У кромки темных волн морских,
Бесстрастных зрителей
Резни, солдат седой утих,
При Гогланде он в бой
Ходил, здесь, голову склонив,
Лежит, бледнея, весь в крови.И некому произнести
Прощальные слова,
И родину не обрести,
Здесь не его земля;
Где Волги плеск – его края,
А здесь в нем видели врага.Он взгляд потухший иногда
Устало поднимал,
Вдруг на песке, где бьет волна,
И там, где он лежал,
Бойца он юного узнал,
Последний раз взглянул в глаза.Свистели пули взад, вперед,
Кровь теплая текла,
Бойцы водили хоровод,
Чтобы убить врага,
Теперь едва живой седой,
Не ищет схватки молодой.В ночи пустынной и глухой
Вдруг слышен звук весла,
Круг светит лунный золотой
На мертвые тела,
И тенью лодка подплыла,
И дева юная сошла.Как привидение в ночи,
По следу смерти шла,
Молчит и плачет, и глядит
На мертвые тела.
Очнувшись, лишь старик взирал
На этот мрачный карнавал.Задумчиво он наблюдал,
Пока она брела,
Томился он и ждал, печаль
Глаза заволокла,
Предчувствие лишило сил,
И понял он, кого убил.Услышав зов издалека,
Уверенно идет,
Она уже почти дошла,
Ее как дух ведет;
Вот в свете призрачном луны
Сраженный юный швед лежит.И имя крикнула она,
В ответ ей тишина,
Легла и друга обняла,
Но не обласкана,
Безмолвен он, душа пуста,
Пробита грудь и холодна.Вдруг старый воин вслух сказал,
А сам затрепетал,
Сползла вниз по щеке слеза,
Звук ветер разметал,
Он встал, и, сделав к деве шаг,
Он тут же бездыханный пал.Как толковать печальный взгляд,
Что он хотел сказать?
Когда он плакал скупо так,
Что надо в том искать?
Поднялся он, затем упал,
А, отходя, чего желал?Измученной душе своей
Молил он дать покой?
Выпрашивал прощение
У девы той ночной?
Скорбел над тем, что обречен:
Быть жертвой или палачом?Из чуждой нам пришел страны,
Врагом он нашим был,
Но выше всякой он хулы,
Как мы: он лишь служил;
Месть оставляет в жизни след,
За гробом ненависти нет.1836
Фигуры
1.
Я наподобие фигур коротким словом изувечен,
снег падает и липнет к голове изысканно беспечной,
вещественную шкуру дня расправлю мысленно кругами,
такими детскими, стремительным движением руками,
прижму ладонями я уши к темени и волком взвою,
а в зеркале отмечу бледность твердого лица героя,
стеклянная поверхность серебра немыслимо хрупка, -
взгляд запрокинется, уже гляжу из зеркала в глаза,
я заправляю мир в его аллею снежную пустую,
рву тихо нотную тетрадь на исполнение вслепую,
ржавеют красно-голубые лошади на карусели,
а в седлах тени человеческие к осени истлели,
врастаю в землю волжскую корнями зримо родовыми,
прибита моя память здесь к кресту гвоздями ледяными.
2.
Не хватает огня, я раскрою широкие створы,
и в ограде Кремля отыщу потайные затворы,
и прилипну, как вошь, к золотистым запяткам кареты,
стук копыт коренной ассонирует с посвистом ветра,
снег не тает в устах, обескровленных ложью измены,
Ленин в списке людей, разыгравших исчадие сцены,
отвратительный смысл, начиненных угрозами букв,
постигаешь, исполненный страхов и жертвенных мук,
труп не сгнивший, подобен немого укора расколу, -
на груди у меня он лежит, – не вздохнуть по канону, -
будто жаба, вскочившая утром на даче в тарелку,
и вскричала жена, и заплакали дочки в сопелку,
я расплавлю слезами сусальную Красную площадь,
и плешивого беса заставлю уйти, как бы корчась.
3.
Развею пепел демонов, вмурованных в стене кирпичной,
и возопив, в молитве перейду на сталинскую личность,
от звезд рубиновых, что над Москвой, мне тошно на рассвете,
в моей блевотине страна и города, и реки, дети,
и предсказуема земля и, отторгая кости, пепел,
кровь черную исторгнет палачей, и нас охватит трепет,
в России поколеблена была основа бытия,
и лишь святых отцов бесстрашные страницы жития
дают возможность зажигать за трапезой, как звезды, свечи,
и ладан в храмах воскурять, и говорить простые речи,
снег легкий падает с утра, укутывая шалью плечи,
невнятный дворник очищает путь движеньем бесконечным,
и примиренные сердца под календарный окрик встречный
курантов бой на выходе из Спасской башни не калечит.
4.
В сапогах за границы чужие ступаю привычно,
не считаю убитых, живых исповедую лично,
по холмам на коне я скачу и на танке въезжаю,
со звездою во лбу и крестом на груди побеждаю,
я в окопе из фляги трофейной коньяк распиваю,
и в крови я на улицах вражьих от ран истекаю,
я солдат, я стою со примкнутым штыком на посту,
разыграю судьбу и поставлю себя на конэ,
чуть ленясь, и на небо Европы безлично взирая,
страшный образ сердечной тоски я собою являю,
когда нечего больше истошно терпеть, я скучаю,
и тогда бессердечно насилую, пью и гуляю,
и бесстрашно воюю, постыдно и жутко страдая,
душу рву на куски, корень слов или снов обнажая.
5.