Говорит Святогор да Илье Муромцу:
"Ай же ты, Илья да мой меньший брат,
Ты покрой-ка крышечку дубовую,
Полежу в гробу я, полюбуюся".
Как закрыл Илья крышечку дубовую,
Говорит Святогор таковы слова:
"Ай же ты, Илюшенька да Муромец!
Мне в гробу лежать да тяжелёшенько,
Мне дышать-то нечем, да тошнёшенько,
Ты открой-ка крышечку дубовую,
Ты подай-ка мне да свежа воздуху".
Как крышечка не поднимается,
Даже щелочка не открывается.(Святогор. Былина Пудожского края)
Что это за гроб, в котором нашел себе кончину силач Святогор – роковой дар новых, молодых, "культурных" богов, аполлонов и афин, покончивших с титанами? Или христианство? Неизвестно. Я могу сказать только, что былины о Святогоре – самые страшные древнерусские былины. Позже будет не так страшно: на каждого Змея или Тугарина найдется Илья Муромец, и все закончится счастливо. Сюжет о Святогоре – свидетельство о какой-то довременной, докультурной, совершенно безысходной трагедии из черного запредельного бытия, о котором ныне не вспомнит никто.
Сергей Соколкин – поэт есенинского типа: безоглядный, эмоционально щедрый, мощно чувствующий, размашисто мыслящий. И очень русский.
Но в поэзии Сергея Соколкина нет ни весенней умильности раннего Есенина, ни августовской умудренной гармоничности Есенина позднего. Даже "средний Есенин" – имажинистский, надрывный, Есенин "Инонии" и "Сорокоуста", Есенин растравы и пьяного угара – куда более светел и гармоничен, нежели Соколкин.
Иногда в стихах Соколкина на миг появляется "есенинская Русь" – березки, церковные купола – и сразу же искажается и исчезает, словно обманная голограмма.
Как вороны кружат над падалью
облетая границы адища
а с церковок кресты попадали
да как звезды и все на кладбище("И когда петух заскочив на кол…")
В этих стихах всяческих ужасов поболее, чем в приличном триллере. Достаточно перелистать книгу Соколкина, чтобы набрать коллекцию: "А по Руси шакалов диких свора…"; "Сжигают когти дьяволы и бесы…"; "Обняв холодный труп, сидит солдат…"; "Мертвецы поползут из гробов…"; "И дерева, вытягиваясь к Богу, корнями землю, как собаки, рвут…"; "И лишь деревья по земле незрячей, как высохшие ящеры, ползут…"; "А тело серебрится вечным трупом и в колокол судьбы ногами бьет…"; "Запинаясь о собственный труп, я иду на Царьград…"; "И плотию своей – остуженной и синей – я земляных червей досыта накормлю".
Прямо-таки данс-макабр.
Кстати, ужасы Соколкина – не ужасы Юрия Кузнецова, математичные, симметричные, выверенные. Если Кузнецов – Эшер или Магритт, то Соколкин – неудержимый Босх. И даже благостно-идиллическая картинка у Соколкина взрывается бесовщиной…
…там батюшкина пустынька к ночлегу
встречает чаепитием гостей.Там и без слов открыто сердце Богу.
И ветер слег во вдумчивой ночи.
С молитвой тихою сливается дорога.
И бес в окно стучит…("На кладбище…")
Как же без беса?..
Кстати, как-то неубедительна вся эта благодать. "Ветер слег…" Как больной, что ли? "С молитвой тихою сливается дорога". Словно бы язык у автора во рту разбухает, с трудом ворочается, не дает высказаться. При том, что Соколкин бывает потрясающе точен, описывая вселенские битвы и ураганы. Нет, не для карамзинско-жуковских элегий и идиллий Соколкин сотворен. Темперамент не тот. Соколкин – поэт-воин. И даже ангелы в его стихах сражаются плечом к плечу с русскими десантниками.
И душа за душой отлетает, -
вместо -
ангел становится в строй.("Шестая рота")
Вообще-то христианских реалий, знаков, образов, мет в стихах Соколкина очень много. Но под каким странным углом, в каком диком изломе они подаются.
Гряди ж, Иисусе Господи, скорее…
Утробу выжги матери-земли("Гряди ж, Иисусе Господи, скорее…")
И далее -
…рождаясь, рвем скорее пуповину,
заражены – свободой от Тебя.
Христос, выжигающий утробу матери-земли и заражающий – свободой от себя?.. Я – по аналогии – вспомнил диковинную поэму Юрия Кузнецова "Путь Христа", в которой Мария Магдалина объявила Христа виновником всех ее злоключений (Христос отверг плотскую любовь Марии Магдалины, и она "с горя пошла по рукам").
А вот еще… молитва, нет, скорее, ропот русского Иова…
Ты, как мечом, крестом своим Христовым,
любя, мне душу с телом раздвоил.Пустив по ветру обе половины.
("О Господи, не искушай мя словом…")
И как изжить, избыть этот роковой раскол?
Может быть, через обожествление Народа, Рода?
След Сущего в земных трех ипостасях
Я, и Народ мой, и Святая Русь.
Ну что же, может быть, это – вариант. И к нему следует отнестись со всей серьезностью…
Но казаха, тунгуса и вечно скитальца еврея
к океанам-морям, словно твой Моисей, вывожу.
Потому что я русский, я знаю безбожные годы:
как простой мужичок, что коряв, хитроват и бескрыл,
глядя Богу в глаза, создавая Империи своды,
по колено в кровище величие духа творил.
И свои семена сею я уже в наших потемках.
По ночам умирая, с утра возвожу русский Храм.
И по крови моей, заливающей землю потомков,
корабли уплывают к неведомым материкам.("Потому что я русский…")
Но через несколько страниц после этой надрывно-лукавой географической фанфаронады – читаю:
…пока сквозь пепл взрастал славяно-русский хам,
сживая на корню норманнского урода.("Господь с тобой, мое языческое "я"…")
Вот так, значит. Взял своего боженьку – да за ноженьку. Отчего? Да оттого, что -
Взрослея памятью, пойми,
что вне Голгофы
свобода совести простительна юнцам,но не тебе, душа…
Не то Психея поэта трагически мечется между славянским родовым капищем и молельней. Не то Святогор хрипло и кроваво проламывается из гроба. Но куда? Реальность закатана в сто слоев: язычество прорастает в христианство, сверху на него ложится классическая европейская культура со всеми ее соблазнами, затем на это накладывается советское бытие, а потом – как довершение – бытие постсоветское, рыночно-демократическое. Где правда? Правды не видать. Вместо нее – безостановочное движение. Деревья пожирают корнями землю, с церквей валятся кресты, из бездны кричит незачатый плод, бегут крысы, летят над землей черные всадники, вспыхивают и гаснут степные рати – то половецкие, то монгольские, то хазарские. Проходят века и тысячелетия, но широкое поле русской судьбы – неизменно и неизменчиво.
И тогда приходит Она. Женщина.
Любовь для Соколкина – это весенний дурман, сладостно-мутный морок, наваждение, меряченье…
…где бросаются чувства на шею,
словно волны,
почти без труда.("Море что-то бормочет влюбленно…")
И с Женщиной – ничего не понять. Героиня лирики Соколкина – не кузнецовская "змея", вечная соперница мужчины (поэта, добра молодца), его мучительница – и одновременно – его жертва. Но какова она, эта героиня?
Ты злая, ты холодная, ты снежная.
Ты маленькая, добрая и нежная.
Все врет метель! Ты добрая. Ты злая.
Ты равнодушная.
А впрочем, я не знаю.("Зимние метаморфозы")
Как же любить такую? Непонятно. И вообще, что есть любовь?
И то, что в себе мы зовем любовью,
Мы жестокостью в других зовем.("Сегодня я понял, что тебя я люблю…")
Может, лучше отбросить это неясное, туманное, обольстительное, самовыворачивающееся понятие "любовь", отдавшись надежному мужскому плотскому влечению?
Любовь пытать – жестоко,
лучше тело
отдать на растерзанье палачу.
Ты слишком глубоко во мне засела.
Но я мужик
и я тебя хочу.
Честнее так…
А жалости мне мало
к тем нам, что до сегодня не дошли.
Хочу, чтоб ты – сейчас – моею стала.
Но лишь ценой всех призраков любви!("Все еще любимой")
Но тогда любовь явится сама – притом в ту минуту, когда она абсолютно недоступна. Например, к узнику в тюрьму…
Сделаю отступление: да, было дело. В 1993 году Сергей Соколкин месяц отсидел в Бутырке – "за хранение и ношение оружия" (на самом деле он вел журналистское расследование о поступлении оружия в Москву – и, судя по всему, перешел дорогу оружейной мафии).
О чем грезит узник в заточении? О любви. О той самой любви, в которой он сомневался, пребывая на воле…
Протяни мне -
в прощанье застывшие – руки.
Я вернусь! Я тебя никому не отдам!Я ворвусь к тебе ночью,
как воин ликуя,
упаду пред тобою в священном бреду.
И губами, забывшими вкус поцелуя,
как к колодцу, к любимым устам припаду.("Дорогая, как там ты за мукой-разлукой…")
И снова этот вектор – напролом, сквозь стены и решетки, сквозь железо и камень. За словом Сергея Соколкина я вижу жест – нет, я вижу удары окровавленных и истерзанных дланей Святогора – о проклятую дубовую крышку. Я слышу хриплый стон Святогора.
Сейчас сочиняется чересчур много бестрепетно-професси ональных, хладно-неуязвимых стихотворений. Поэзию Сергея Соколкина я никак не могу назвать "неуязвимой"; каждая строка Соколкина останавливает, обращает на себя внимание, ранит, саднит, обескураживает, раздражает или влюбляет. Поэзия Сергея Соколкина – небестрепетна. Она – живая. Подлинная. Настоящая.
Кирилл Анкудинов, критик
(Предисловие к книге "Я жду вас потом", М., "Русский Гулливер", 2009)
Неноющий поэт
Мне не хотелось бы давать оценки поэзии Сергея Соколкина, вписывать его в сложившуюся поэтическую иерархию, которая абсолютно фиктивна, произносить какие-то ритуальные фразы, призванные набить цену поэту. Соколкин – тот человек, который в этом не нуждается.
После окончания Литинститута Сергей работал заведующим отдела поэзии газеты "День" ("Завтра"). Но в 1997 году практически ушел из литературы и начал писать песни. Сегодня они входят в репертуар более чем пятидесяти отечественных исполнителей. Тому, кто представляет, какая гиперконкуренция (подчас недобросовестная) царит в шоу-бизнесе, это скажет о многом. Можно вспомнить об огромном количестве профессиональных поэтов, потерпевших неудачу на песенном поприще.
Книга, которую вы держите в руках, – седьмая книга поэта и третья, вышедшая в этом году. Таким образом, возвращение получилось энергичным, амбициозным, хотя время сейчас не располагает к чрезмерным ожиданиям в области поэзии.
Задумаемся, что такое успех и при каких условиях он возможен? Социолог Борис Дубин дал такое определение: "Категория успеха фиксирует особое сверхнормативное достижение в той или иной общественно важной сфере. Понятно, что это достижение должно быть некоторым достаточно общепринятым и широко понятым способом признано теми или иными авторитетными в данном социуме институциями, группами, репрезентативными фигурами, санкционировано ими и символически (в смысле – условно) вознаграждено как генерализованный, до стойный общего внимания и подражания образец" (НЛО, 1997, № 25).
Возможен ли сегодня общественный успех в области серьезной поэзии? Нет. Потому что литературные институции сегодня дискредитированы, репрезентативные фигуры условны, экспертное сообщество коррумпировано (если можно считать экспертами самозванцев), группы замкнуты на обслуживание самих себя.
Выход поэтической книги для общества сегодня – это не событие, а просто выход еще одной книги. Поэтому современный поэт должен быть готов к тому, чтобы существовать в невесомости, в удивительной изоляции от читателя, в условиях почти полного отсутствия отклика.
Вы спросите: а как же бум клубной поэзии, происходящий на наших глазах?! Что ж, природу этого явления нетрудно вскрыть. Один клубный поэт как-то пошутил: "Есть поэты нового образца. Они догадываются, что кончился век, кончилось тысячелетие и т. д. Их всего человек двадцать. Все знакомы. Поэтому вечера ни одного из них не пустуют (на каждом сидят все двадцать человек). Каждый сам, являясь поэтом, является и критиком, и читателем, и слушателем для остальных девятнадцати. В результате они имеют полноценную литературную жизнь" ("НГ-Ex libris" от 5 марта 2009 г.).
Каждый поэт сегодня фактически отправляет свои книги в пустоту. Для большинства из них это служит источником вечной неудовлетворенности, неизбывной фрустрации, постоянного нытья. Только и слышишь, что плач Ярославны: где мой читатель? Честно говоря, я избегаю подобных поэтов. Но Сергей Соколкин – неноющий поэт. У него очень много стихов, которые можно отнести к любовной и патриотической лирике.
Ну, первое понятно. Если бы было иначе, Соколкин не пробился бы в шоу-бизнесе как поэт. Понимание души женщины, порывов человека, охваченного страстью, любовным томлением, горечью разлуки и т. д. – условие sine qua non для успеха в этой области.
Патриотическая лирика – также специфическая область поэзии. В ней главную роль играет содержание, а не форма. В отношении этой области верны слова Джона Рескина, сказанные им о живописи прерафаэлитов: "Мне кажется, что грубая картина действует часто сильнее, чем тонко исполненная, и что вообще картины вызывают тем меньше любопытства и почтения, чем они совершеннее в техническом отношении… Значение живописца или писателя в конце концов определяется содержанием их произведений, а не формою".
Сергей Соколкин – это один из "прерафаэлитов" современной русской поэзии. Неслучайно литературный критик Кирилл Анкудинов сравнивает поэта "с самым странным, самым таинственным насельником древнерусских былин – с богатырем Святогором".
Святогор – это воплощение "русской хтони", реликтовой, доисторической, косматой, хаотичной, дионисической стихии, замурованной в подсознании любого русского человека.
Русский человек пластичен и податлив до некоторых пределов. Но если внешнее воздействие доходит до самой глубины, то в его душе происходит непостижимый взрыв архаичной энергии – это внутренний Святогор проламывает крышку гроба.
Если пытаться найти "формулу" поэзии Соколкина – то это борьба русского хтонического начала с мелодичным песенным началом. Хтонь – это глухие подземные толчки, шевеление раскаленной магмы, перекатывание неподъемных валунов. А песни – гармоничное струение, ладное журчание, аполлоническое укрощение природных стихий.
Анкудинов каталогизирует прорывы хтони в стихах Соколкина. Процитируем некоторые его находки: "А по Руси шакалов диких свора…", "Сжигают когти дьяволы и бесы…", "Обняв холодный труп, сидит солдат…", "Мертвецы поползут из гробов…", "И дерева, вытягиваясь к Богу, корнями землю, как собаки, рвут…", "И лишь деревья по земле незрячей, как высохшие ящеры, ползут…", "А тело серебрится вечным трупом и в колокол судьбы ногами бьет…", "Запинаясь о собственный труп, я иду на Царьград…", "И плотию своей – остуженной и синей – я земляных червей досыта накормлю".
Хтонь бурлит и разверзается в стихах Соколкина, но аполлоническое начало почти всегда берет верх, не позволяет поэту погрузиться слишком глубоко во мрак, в Черную Бездну, в Кромешный Ад.
Интересно, что зло в стихах Соколкина всегда воспринимается отчужденно. Оно словно бы обтекает поэта по сторонам, не проникая внутрь, встречая бешеный отпор. Оттого мир во многих стихах Соколкина предстает в тревожной черно-белой палитре, как место решительной битвы между Добром и Злом – битвы за счастье, страну, народ и человеческую душу. Причем Добро и Зло, особенно в ранних стихах, выступают едва ли не в химически чистом виде:
Лишь с Востока как будто над плахой
черны молньи на Запад сверкнут
Он восстанет из русского праха
буйны силы из уст изойдутИ от края небес и до края
с четырех застоялых ветров
сквозь Него переметною стаей
мертвецы поползут из гробовЗавопят как голодные дети
и хоть будут стоять над душой
в узел свяжет Он северный ветер
бросит оземь и топнет ногойИ не вымолвив вещего слова
кол осиновый в землю вобьет
крикнет свистнет коня неземного
и подошвы свои отряхнет
Замечу, что победить зло можно, лишь разгадав секрет его привлекательности. Для этого необходимо признать, что зло отнюдь не всегда безобразно, иначе оно не обрело бы такую силу. Оно умеет принимать обольстительное обличье. Пожалуй, корни зла лежат гораздо глубже, чем принято думать. Именно поэтому Михаил Пришвин писал: "Быть может, никогда литература так близко не стояла к народу, как в эпоху декадентства".
Верю, что Соколкин может привести нас к более глубокому пониманию природы добра и зла, – его поэтическая эволюция далека от завершения.
Михаил Бойко, критик, обозреватель "НГ-Ex libris" (2009)
Сейчас и потом
…Стихи Сергея Соколкина стоят особняком… Все новомодные течения прошли мимо него… Соколкин… почвенник, корнями вросший в былинное прошлое Руси… Тема гибели родной земли, разорения и запустения, очерствления нравов и повального безразличия сквозит во многих стихах Соколкина.
Между тем поэт не зацикливается на одних только апокалиптических темах; в книге достаточно философской и любовной лирики. Соколкин как бы дает понять читателю: несмотря ни на что, жизнь продолжается и продолжится… Потом.
"Литературная газета",№ 36 (6240), сентябрь 2009
Современный литературный процесс
Говоря о нынешней литературной ситуации в целом, нельзя не отметить, что рубеж веков поставил точку отсчета в осмыслении современного литературного процесса и его направлений. Нынешний читатель и критик отказываются от постмодернистского излома. "Эпоха идеологического вакуума" (К. Кларк), прикрывавшая модным термином разрушение ценностей предшествующих периодов, исчерпала себя. На первый план вышли литераторы, стремящиеся преодолеть разрыв, образовавшийся между СССР и Россией (как дореволюционной, так и сегодняшней), выразить в самом веществе литературы, в ее онтологических пластах феноменальность народной судьбы, осознание нацией своей русскости. Это прозаики В. Галактионова, В. Дегтев, Н. Дорошенко, Б. Евсеев, А. Иванов, В. Казаков, Ю. Козлов, В. Личутин, Ю. Поляков, М. Попов, З. Прилепин, Л. Сычева, Е. Шишкин; поэты М. Авакумова, И. Жданов, Г. Иванов, А. Кувакин, Е. Семичев, С. Соколкин, С. Сырнева, В. Шемшученко, А. Щуплов.
Алла Большакова, доктор философских наук, из доклада на конференции в СП России "Итоги Литературного года", 2008