Старуха самодовольно улыбнулась, приставила дымящееся ружье к стенке и поправила свой чепец. Долго стояла Мелинда, не трогаясь с места и не спуская глаз с мертвой рыси. Затем, швырнув топор, бросилась к хижине. Упав на колени, она спрятала лицо в передник бабушки и громко зарыдала.
Старуха удивленно взглянула на нее, ласково погладила ее белокурые пушистые волосы и сказала:
- Полно, перестань! Нечего плакать. Ты крошечный комарик, а сердце у тебя бесстрашное, Мелинда. Я горжусь тобою, и отец будет гордиться тобою, когда я все расскажу ему.
Видя, однако, что девушка продолжает плакать и плечи ее судорожно вздрагивают, старуха заботливо склонилась над ней.
- Полно, перестань! - сказала она. - Не надо плакать, милая. Лучше снова приняться за оладьи, пока тесто не перекисло.
И девушка и бабушка прекрасно знали, что тесто не может перекиснуть. Но тем не менее девушка сразу успокоилась, поспешно вскочила на ноги, тихонько засмеялась, откинула рукой волосы, достала из стола другую ложку и весело принялась месить тесто. Овцы тем временем кое-как выкарабкались из глубокого снега. Собравшись в кучу посреди двора, они стояли, опустив головы, и со страхом смотрели на неподвижное тело мертвой рыси.
ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Джонс почувствовал вдруг, что может бесконечно долго держаться на поверхности воды, насыщенной солью и теплой, как парное молоко. Он был сильный и опытный пловец, и ему ничего больше не оставалось, как плыть свободно, не спеша, пока не наткнется на какую-нибудь землю или не погибнет от голода и жажды. На пути он мог, разумеется, встретиться с разными опасностями. Тропические воды - родина акулы и пилы-рыбы. Но он знал, что о тех опасностях, которые нельзя устранить, не стоит думать.
Джонс чувствовал себя спокойнее, чем в то время, когда ураган, промчавшийся несколько часов тому назад, утопил судно, на котором он ехал. Правда, на гребнях громадных волн все еще скакал ветер, сметая с них пену. Но зато в глубине царила восхитительная тишина. Джонс старался держаться как можно глубже, чтобы отдохнуть и прийти в себя после борьбы с водоворотом, который образовался на том месте, где судно пошло ко дну. Иногда подымал он голову и плечи над водой и окидывал взором поверхность моря, освещенную только звездами, чтобы посмотреть, не остался ли в живых кто-нибудь из его товарищей. Но, вспомнив, как ему трудно было выбраться из страшного водоворота, несмотря на свою силу и опытность, он больше не удивлялся, что все остальные моряки погибли.
Вся сила его пошла вначале на то, чтобы не утонуть, Нет, тогда он не волновался… Он думал только о сохранении своей жизни. Когда же он почувствовал, что крепко держится на воде и свободно дышит, а взглянув вверх, увидел над собою бархатное небо, усеянное звездами, его охватило вдруг сознание одиночества. Теперь он в первый раз понял, что значит быть одному в мире, и ему показалось, будто кто-то вонзил в сердце его холодную сталь.
Быть может, он не чувствовал бы себя таким одиноким, если бы у него под рукой была какая-нибудь доска. Даже смерть казалась ему не такой ужасной, как одиночество - стоит только сразу закрыть глаза и броситься в невообразимую глубину, находившуюся под ним.
Большинство людей, очутившихся в таком же положении, подняли бы руки вверх и пошли бы ко дну, испугавшись ужасной мысли иметь своим врагом целый океан. Но Джонс был не такой человек, чтобы сдаваться. Он не мог представить себе, чтобы можно было отказаться от борьбы, даже самой безнадежной, пока в человеке остается хоть малейшая возможность бороться. Он считал, что человек не должен сдаваться до тех пор, пока не умер.
Раньше всего он подумал о том, в какую сторону надо плыть. Ночь была еще не поздняя, так как корабль пошел ко дну два часа спустя после захода солнца. Взвесив хладнокровно свое положение, он решил плыть к западу. Он надеялся, придерживаясь этого направления, скорее всего добраться до земли. В сущности все равно, в какую сторону плыть. Ведь в этом море множество островов. Необходимо лишь твердо выбрать какое-нибудь направление и не менять его. Плавая бесцельно кругами, он только выбьется из сил. Узнавать направление он мог по звездам. Джонс, кочующий журналист, знал кое-что о звездах. И этих знаний было достаточно, чтобы определить направление. Он надеялся достигнуть земли до восхода солнца. Солнечные лучи могут расплавить мозги его под непокрытым черепом и довести его до безумия от жажды. Он знал, что всякая земля в этом море населена дикими зверями или еще более дикими людьми. Но вопрос о том, что он станет делать, когда доберется до земли, решать было рано.
Не спеша, чтобы сохранить свои силы, плыл он, лежа на боку. Приближаясь к гребню какой-нибудь длинной волны и чувствуя порыв ветра, он напрягал все свои силы, чтобы скользнуть через верхушку волны и скорее попасть в более спокойное и низкое углубление. Скоро, однако, ветер, как бы удовлетворившись всеми своими проделками, начал постепенно успокаиваться, и плыть стало легче. Ураган сменился легким ветерком. Ветерок тоже быстро исчез и только изредка, как бы случайно, налетал откуда-то порывами.
Темная волнистая поверхность моря сияла фосфорическим блеском. За Джонсом тянулся длинный сверкающий след. Фосфорическое свечение моря давно уже было известно Джонсу, но теперь он гораздо внимательнее присматривался к нему, желая чем-нибудь занять свои мысли. Крошечные искры мгновенно вспыхивающего яркого света, то появлявшиеся, то исчезавшие, казались ему глазами, которые злобно и презрительно следили за всеми его движениями, как бы заранее радуясь его неминуемой гибели. Пусть себе радуются! Он не будет обращать внимания на их злорадные насмешки и обманет их, не утонет. Всю ночь, казавшуюся ему бесконечной, развлекал он себя такими фантазиями, пока звезды не погасли, пока тропическая заря не вспыхнула на горизонте.
Она осветила низкий риф, находившийся приблизительно на расстоянии двенадцати миль. Волны с шумом и грохотом разбивались, налетая на него. Вдали виднелись пальмы и подернутая пурпурово-зеленой дымкой гора.
Джонс тихо засмеялся от радости и, свернув направо, поплыл прямо к рифу. Теперь он плыл еще медленнее, сохраняя все свои силы для последней борьбы с прибоем.
Когда он находился в нескольких сотнях шагов от грохочущих и разбивающихся о камни волн, которые целыми водопадами перекатывались через рифы, он увидел, что даже такой великолепный пловец, как он, не может пристать к земле с этой стороны. Скоро он заметил мыс, вдающийся далеко в море. Немедленно поплыл он к нему. Через два часа, в течение которых лучи солнца превратились в потоки расплавленной меди, заставляя его все время смачивать себе голову, обогнул он мыс и очутился вблизи такого места, где прибой, защищенный от ветра берегом, свирепствовал не так ужасно. Выбрав большую волну и рассчитав заранее, где она должна разбиться, он вместе с нею понесся к берегу. Он почувствовал под собою дно, бросился вперед и нырнул в лагуну, вовремя избежав следующей волны, которая могла бы захватить его.
За тихой лагуной виднелся золотистый песчаный берег, освещенный солнцем и прорезанный извивающейся, как змея, речкой.
Внимательно всматриваясь в каждое дерево густой лесной чащи, медленно плыл Джонс к берегу. Несколько попугаев, кричавших на деревьях, успокоили его. Значит, поблизости нет ни людей, ни хищных зверей. Он не знал, чего может ждать в этой неведомой стране. Он не знал, принадлежит ли этот остров к Новогвинейскому архипелагу или входит в состав Зондских островов. Если он принадлежит к Новогвинейскому архипелагу, самыми большими зверями на нем могли быть дикие свиньи и змеи. Если он входит в состав Зондских островов, там могут водиться все лютые звери Малайского полуострова. И все же Джонс надеялся, что попал не в Новую Гвинею, так как никаких животных, обитающих на земном шаре, не боялся так, как дикарей новогвинейских джунглей.
Выйдя на берег у самого устья реки, он прилег и с жадностью принялся пить чистую, прозрачную, почти горячую воду.
Отыскав неподалеку тенистое место, он сел спиною к дереву, чтобы отдохнуть, и стал обдумывать свое положение, внимательно всматриваясь в чащу леса. Ему отчаянно хотелось спать. Он невероятно устал. Но он решил не спать, а прежде всего хорошенько подумать, что делать. Чувствуя, однако, что глаза слипаются помимо его воли, он поспешно вскарабкался на дерево, переплел несколько ветвей, лег на них и сразу крепко заснул.
Все жаркое время дня он спал мертвым сном и проснулся от голода и невыносимой боли, вызванной неудобным положением тела. Растерев хорошенько онемевшие члены, он осмотрел дерево. Оно ему понравилось, так как на него можно было скоро и легко взбираться. Он наломал гибких веток и сплел из них нечто вроде платформы. Покрыв ее затем тоненькими веточками и листьями, он устроил себе удобную постель. И сразу обрадовался: у него теперь есть логово. Успокоившись, он спустился на землю и отправился искать пищу.
Он скоро увидел, что пищи здесь сколько угодно. Сидя на собственном своем дереве, он мог протянуть руку к соседнему манговому и нарвать плодов. В сотне шагов от него находилась целая роща диких смоковниц. Он был уверен, что неподалеку найдет питательный дюриан, а в водах лагуны может наловить множество вкусных, сочных раковин. Наевшись плодов манго и смоковницы, он сломал себе гибкий, но крепкий сук и, выйдя из своего тенистого убежища, двинулся на взморье, словно первобытный человек, голый, но гордый сознанием своего превосходства над четвероногими. Сильный, здоровый и хорошо сложенный, он не стыдился своей наготы и беззащитности. Он, напротив, почувствовал вдруг необычайный подъем духа и готовность смело встретить любые опасности.
Весь берег, как он только теперь заметил, был усеян наносным лесом и обломками судов. Порывшись хорошенько между ними, он выбрал один обломок с острым гвоздем на конце. Это оружие лучше, чем сломанный сук. Держа в руках это удобное, по его мнению, и сравнительно легкое оружие, он окинул проницательным взором густые ряды окружающей его зелени, где скрывалось столько неведомых ему опасностей, и принялся собирать ракушки себе на ужин.
Он встретил до сих пор только нескольких мартышек нескольких попугаев и стаю розовых фламинго. Обломки судов на берегу совсем не тронуты. А ведь они могли бы заинтересовать даже самого глупого дикаря. И Джонс решил, что местность эта необитаема. А о присутствии больших зверей он узнает только после захода солнца, когда они придут к реке на водопой.
Ему недолго пришлось их ждать. Не успело солнце спуститься за деревья, как в чаще раздался топот тяжелых копыт, и к реке примчалось стадо буйволов. Все они собрались у реки в нескольких сотнях шагов от дерева Джонса, так что трудно было определить, к какой породе они принадлежат.
- Раз здесь водятся такие животные, - с некоторым смущением пробормотал Джонс, - я могу ждать всякую минуту появления леопардов, а быть может, и тигров. Надо смотреть в оба.
И он решил смастерить на следующий день что-нибудь вроде копья или дротика. Ведь копьем можно защищаться на расстоянии, а дубиной только вблизи. Как сокрушался он, что с ним нет ни двуствольного ружья его, ни револьверов, погибших во время кораблекрушения! Отказавшись от бесплодных сожалений, он стал мечтать о том, как хорошо было бы приготовить лук и стрелы. Смастерить было бы нетрудно, если бы он мог достать нож. Но и эти мечты, как мечты о ружье и револьверах, не привели ни к чему. Он махнул рукой, засмеялся и, пожав плечами, стал внимательно рассматривать свои длинные жилистые руки и мускулы обнаженного тела. Он невольно содрогнулся при мысли, что он теперь находится на той же ступени, на которой находился когда-то первобытный человек. И он дал себе клятву доказать своим четвероногим противникам, что сильнее их волей и умом.
Недолго пришлось ждать ему случая доказать это на деле. Не успела река, помутившаяся от грязи, поднятой со дна копытами буйволов, сделаться снова чистой и прозрачной, как пришла на водопой пара небольших оленей. Остерегаясь засады, олени во время водопоя по очереди подымали голову и внимательно осматривались кругом. Несмотря, однако, на всю свою бдительность, они не заметили врага, упорно преследовавшего их. Это был гибкий пятнистый оцелот, который бесшумно, словно призрак, крался за ними и теперь притаился за деревом Джонса. Он плотно прижался к земле и осторожно выглядывал из-за ствола, готовясь к прыжку.
Не успел он прыгнуть, как большие чуткие уши оленя уловили грозный звук, раздавшийся где-то за деревьями. В течение какой-нибудь доли секунды стояли олени неподвижно, насторожив уши, глаза и ноздри, а затем, сделав легкий прыжок, понеслись вдоль берега, словно подхваченные внезапным порывом ветра. Разочарованный оцелот оскалил от досады длинные белые зубы и, прыгнув на дерево, спрятался среди веток, внимательно высматривая оттуда, что могло так внезапно испугать его дичь. Но он никого и ничего не увидел, а потому вскарабкался еще выше, чтобы лучше разглядеть окружающую местность. Но вдруг встретил смелый взгляд человека, в упор смотревшего на него через край платформы.
Оцелот с испугом попятился назад. Прижав уши, он прилег к ветке и устремил злобный взгляд на человека. Джонс презирал оцелота. Ведь это просто крупная дикая кошка. Тем не менее вовсе не хотел, чтобы оцелот забирался на его дерево.
- Киш! - грозно крикнул он и хлопнул в ладоши.
Удивленное животное подняло и распушило свой хвост и, прыгнув с дерева, поспешно скользнуло в чащу леса.
- Для таких, как ты, и этого достаточно! - рассмеялся Джонс и стал приводить в порядок свою постель.
Когда сумерки сменились ночью и засверкали звезды, Джонс не мог уже видеть приходивших на водопой животных. Все они, словно призраки, бесшумно крались вдоль опушки леса, едва притрагивались к воде и куда-то исчезали. По временам он слышал тяжелый топот ног и громкий всплеск воды. Значит, речку посещают очень крупные звери. Один раз он даже услышал где-то недалеко в лесу предсмертный крик и затем непродолжительное барахтанье. Джонс сейчас же решил, что какой-нибудь олень пал жертвой оцелота. Вслед за предсмертным криком послышался громкий топот ног, удалявшийся от реки. Затем наступила полная тишина. Раздавался только неугомонный шум прибоя, разбивавшегося о прибрежные рифы.
Теплый морской воздух действовал на Джонса, как опиум, и он скоро почувствовал, что не в силах бороться со сном. Он попробовал было убедить себя, что может покойно спать на своей платформе, несмотря на хищных зверей, шныряющих в джунглях. В глубине души он прекрасно сознавал, что спать сейчас - безумие. А между тем все больше и больше поддавался сну, и перед ним начинали уже мелькать видения, когда целый поток оранжево-золотистого света, хлынувший на него из-за моря, разбудил его. Всходила луна. Он взглянул на нее, и сердце его сжалось при мысли о том, что, быть может, ему всю жизнь придется прожить в одиночестве. Какой-то странный звук, раздавшийся вдруг сзади, заставил его обернуться. Он увидел возле воды огромного леопарда. Пятна на шкуре ясно были видны при свете луны.
Джонс знал, что леопард так же легко взбирается на дерево, как и оцелот. Осторожно, не делая ни малейшего шума, потянулся он к своей дубине и осмотрел, крепко ли держится на ней гвоздь. Как жалел он, что не приготовил себе копья! Сердце его билось, и мускулы напрягались, готовясь к сомнительному поединку.
Леопард потянул вдруг воздух, словно почуял какой-то странный, незнакомый запах. Запах этот показался ему очень опасным. Это видно было по его возбужденному состоянию, по прижатым назад ушам и по нервным взмахам хвоста. Запах человека был, однако, нов для него. Ползком принялся он исследовать почву, пока не напал на человеческий след. На одну минуту замер он на месте, готовясь и к бою, и к бегству. Он почуял что-то зловещее. Осторожно пополз он по следу и дополз вплоть до самого дерева. Затем, обнюхав ствол, поднял голову вверх, всматриваясь пристально, нет ли кого-нибудь между ветками.
Человек хладнокровно встретил взгляд этих светлых злобных глаз. Лучи света проникали теперь всюду между ветвями, и Джонс знал, что враг ясно видит его. Ведь у него светлая кожа. Он повернул голову таким образом, чтобы луна осветила все его лицо, и взглянул пристально в глаза зверя.
- Пошел вон, - приказал он повелительно и внятно. - Занимайся собственными делами и не смей вмешиваться в мои.
Зверь, видимо, смутился. Два раза отворачивал он глаза в сторону и снова устремлял их на человека. Упорный, повелительный взгляд Джонса ясно говорил ему, что он видит перед собой не трепещущую добычу, но противника, бесстрашного и готового сразиться с ним. Насколько опасен этот бледнокожий враг, он, конечно, не знал. Он видел только, что тот был, по-видимому, одинаковой с ним величины. А какие звуки он издавал! Не громкие, но полные непонятной угрозы. Леопард был лют и кровожаден, но он не хотел бесцельной битвы. Он привык видеть панический ужас в глазах тех, кто встречался с ним. Он искал жертвы, а не противника. Он знал, конечно, что в лесах живут звери пострашнее, чем леопарды. Так, например, он всегда остерегался тигра, а встречая в лесу следы старого буйвола, старался уйти с его дороги. Неужели это существо на дереве также возьмет перевес над ним?
- Дерево это мое, - продолжал сверху холодный голос, отчеканивая каждый слог. - Уходи прочь отсюда! Вон!
В этом голосе слышалась уверенность и решимость, которая окончательно сбила с толку удивленного зверя. Мало-помалу он, по-видимому, решил, что ему не следует искать ссоры с самоуверенным незнакомцем, который сидит на ветках дерева и упорно смотрит на него. Он отвернулся в сторону и несколько секунд делал вид, будто совсем забыл о существовании человека. Отойдя затем от дерева, он не спеша направился к лесу.
Джонс торжествовал, одержав неожиданно такую крупную победу. Но тем не менее он вздохнул полной грудью, когда леопард скрылся из виду. Он знал, что исход поединка был бы весьма сомнителен. Зато он окончательно убедился в том, что спать здесь можно только днем. Остаток ночи он провел, раздумывая, как сделать безопасным свое убежище на дереве и как достать хорошее оружие.
В течение ночи к реке на водопой приходили разные обитатели леса. Между ними он заметил несколько пород оленей, несколько буйволов, двух оцелотов, несколько неизвестных ему маленьких животных и еще одного леопарда, а может быть, и того же, что приходил раньше. Посещения эти прекратились лишь перед самым восходом солнца, дав ему возможность проспать часа два.
Прогнулся он от испуга. Ему показалось, будто леопард карабкается на дерево, собираясь напасть на него. Он схватил дубину и перегнулся через край платформы. Сон мигом отлетел от него, и он был готов к битве. Но вместо леопарда он увидел какаду, который, подняв кверху свой розовый хохол, висел головой вниз на соседней ветке и злобно смотрел на него. Джонс громко расхохотался, и птица с криком улетела, оскорбленная его смехом. Тогда он спустился с дерева и, окунувшись в соленую воду лагуны, принялся завтракать. Завтрак его состоял из смокв и плодов манго. Он был очень доволен, что на этот раз мог обойтись без ракушек, и дал себе слово добыть огонь с помощью трения, как только раздобудет оружие и устроит себе безопасное жилье.