Разумеется, на пороге стоял Папперман.
- Пардон! - галантно извинился он. - Я слышал там, внизу, боевой клич сиу-огаллала и хотел… тут мне показалось… и… мистер Шеттерхэнд, мистер Шеттерхэнд! Добро пожаловать! - Он бросился вперед, раскинул руки, словно хотел расцеловать меня, но смутился и лишь схватил за руки.
Папперман долго не мог оправиться от волнения. Говорят, что человек не животное, но сейчас его поведение можно было сравнить с восторгом верного пса, увидевшего своего хозяина после долгой разлуки. У Душеньки навернулись слезы на глаза, и даже я вынужден был сделать усилие, чтобы сохранить внешнее спокойствие.
- Это ведь выли вы, мистер Шеттерхэнд?! - спросил Папперман, едва сдерживая продолжавшую бушевать в душе бурю.
- Да, это был я.
- Я так и знал, я так и знал! Кто же это мог быть кроме вас?
- Да, - улыбнулся я, - уж никак не моя жена.
- Ваша жена? Тысяча чертей! Я совсем растерялся! Даже в прерии или саванне соблюдается хороший обычай сначала приветствовать женщину, а потом мужчину! Пардон! - Он попытался, с грацией медведя, отвесить элегантный поклон.
- Вы можете говорить с ней по-немецки, дорогой Папперман, - пояснил я на нашем родном языке. - Она немка!
- По-немецки? О! Тогда я поцелую ей руку! А лучше обе сразу!
Тут же он захотел узнать о моей судьбе, чтобы поведать о своей. На это я, само собой, не согласился, потому что, во-первых, сейчас необходимо было соблюдать дистанцию, во-вторых, для подобных откровений нужно много времени и другое настроение. Я пригласил его отобедать с нами и выразил желание сделать это в "саду", через час. А до того я решил погулять с супругой, чтобы она познакомилась с городом, в котором один из моих давних приятелей владеет "прекрасным отелем".
- Не владеет, а владел, - поправил Папперман. - Я расскажу об этом.
- Но не сейчас, как-нибудь позже! Вообще здесь никто не должен знать, как меня зовут и что я немец…
- Жаль! Очень жаль! - искренне посетовал он. - Я только что хотел рассказать о вас…
- Ни в коем случае! - прервал я. - Единственное - можно сказать, что я тоже старый вестмен…
- И знаменитый, очень знаменитый!
- Не надо! У меня есть веские причины молчать о себе. Сейчас меня зовут Бартон, а вы стали знаменитым, гораздо знаменитее меня! Согласны?
- Да.
- Стало быть, по-немецки мы больше не разговариваем. Будьте внимательны и не наделайте глупостей.
- Не беспокойтесь! Я же Макш Папперман, и, если дело серьезное, я нем и глух! Речь идет о каком-нибудь вашем старом или новом предприятии?
- Все возможно! Может, я доверюсь вам, но только тогда, когда буду убежден, что вы в самом деле умеете молчать. А теперь вам пора!
Он отвесил второй поклон и удалился, чтобы исполнить данное ему поручение.
Мы прогулялись и в назначенное время вернулись в отель. Зайдя к себе, мы увидели из окна, что в "саду" появилось полдюжины развязных молодых людей. Для них выставили нечто похожее на обеденные столы и несколько стульев. Компания расселась вокруг бутылки бренди и выражала недовольство по поводу того, что единственная имевшаяся в отеле белая скатерть покрывала не их, а наш стол. Они потребовали, чтобы Папперман присел к ним выпить. Тот без особых возражений согласился, хотя молодые люди сердито кричали на старого чудака вестмена и острили на его счет. Он же оставался невозмутимым, как и подобает бывалому бродяге.
Самого бойкого из той компании звали, как мы узнали позже, Хоуи. Через открытое окно мы услышали, как он произнес:
- Кто такой, собственно, этот мистер Бартон, который обедает раньше нас?
Папперман бросил взгляд на наши окна и увидел меня. Едва заметно кивнув, он громко ответил:
- Музыкант.
- Музыкант? Какой музыкант?
- Да дует на губной гармошке, а его жена бренчит на гитаре.
- Дует на гармошке? Почему же тогда его жена не дует на гитаре?
Глупая шутка пришлась по душе, и вся компания разразилась хохотом.
- Зачем он несет такую ерунду? - возмутилась Душенька.
- Не волнуйся! - успокоил ее я. - Он знает, что делает. Полагаю, там скоро разыграется забавная сцена, от которой вестмен получит истинное удовольствие. Как приятно выслушивать нелепые указания людей, считающих тебя глупее их!
- А вдруг это хулиганы?
- Не думаю, хотя ведут они себя скверно. Поэтому им следует преподать хороший урок… Смотри, лошади! По-моему, они принадлежат им!
- Хорошие лошади?
- Хорошие? Сказать такое - ничего не сказать!
- Значит, породистые?
Я не торопился с ответом, потому что мое внимание было обращено на животных, о которых шла речь. За стеной "сада" виднелась пустошь, где несколько пеонов были заняты сооружением палатки. Поблизости от них находились лошади и четыре мула. Лошади, что называется, "добрые", но не больше, а вот мулы, похоже, были мексиканского происхождения и принадлежали к той породе, которую там называют словом "нобилларио". Они продаются значительно дороже своих собратьев - минимум по тысяче марок за голову. Особняком держались три лошади, но какие! Благородного облика, белые, в коричневых яблоках. Таких животных можно получить только в результате долгого, кропотливого отбора. Их экстерьер вызывал воспоминание о знаменитом вороном жеребце Виннету и о рысаках дакота, которых сейчас уже не существует. Они ласкались, весело играли друг с другом, и любой, несомненно, счел бы их за братьев и сестер.
Вблизи палатки лежала куча одеял и других принадлежностей путешественника, среди них - около двух десятков седел, в том числе и дамские. Выходит, с этими шестью назойливыми молодыми людьми были женщины? И сколько вообще человек в этой компании, если одних седел двадцать? Скорее всего, я не ошибся: на простых уличных дебоширов они не слишком похожи, хотя и сошли с праведного пути. Они могли быть хуже хулиганов! Я достал из чемодана два револьвера, зарядил их и спрятал под жилет.
- Ради Бога! Что ты делаешь? - взмолилась Душенька.
- Ничего, что может вызвать твою тревогу, - успокоил ее я.
- Но ты будешь стрелять!
- Нет. А даже если и выстрелю, то не в человека.
- И все-таки! Давай лучше поужинаем здесь, наверху.
- Ты хочешь осрамить меня?
- Нет! - ответила она решительно. - Иди!
Мы спустились и без приветствия сели за свой стол. Наступила короткая пауза. Нас бесцеремонно осматривали и оценивали. После чего тихонько посовещались, - по всей вероятности, задумали какую-то выходку.
- Они художники, - пояснил Папперман, присаживаясь за наш стол. - Художники и скульпторы. Им надо на юг, к апачам, как они говорят!
- Вот как?! Что же они собираются там делать?
- Не знаю. Они мне ничего не сказали. Я понял лишь, что их туда пригласили. Завтра утром они уезжают. Молокососы! Ведут себя, будто у них ума палата! Вы слышали, о чем они спрашивали?
- Да.
- И что я им ответил - кто вы?
- Тоже.
- Я правильно сделал?
- Какая разница? Мне все равно, что думают обо мне эти люди.
- Они прямо-таки вышли из себя. Я предчувствую, что они сотворят какую-нибудь пакость.
- Пусть…
Едва я успел сказать это, как Хоуи встал и медленно направился к нам.
- Не связывайтесь! - предостерег Папперман.
- Наоборот, с удовольствием, - улыбнулся я. - Позвольте мне самому заняться ими и не вмешивайтесь!
Тут Хоуи приблизился, шутовски поклонился мне и спросил:
- Мистер Бартон, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь, - кивнул я.
- Вы дуете на гармошке?
- А почему нет? Охотно сыграю и для вас.
- А это миссис Бартон? - Он указал на Душеньку.
- Конечно, - ответил я, глядя ему прямо в глаза.
- Она играет на гитаре?
- Может, вы желаете услышать ее?
- Попозже. Сейчас нам нужно вот это.
Он рывком сдернул белую скатерть, унес и спокойно расстелил ее на своем столе.
- Какая наглость! Это же бесстыдство! - не выдержал Папперман и уставился на меня.
Душенька не проявила никаких эмоций.
- Спокойно! - тихо произнес я. - Мы терпеливо снесем все оскорбления.
Тут появился новый хозяин, чтобы обслужить нас. Сначала он принес тарелки и приборы. Едва он отвернулся, как Хоуи унес их к себе. Затем хозяин подал суп. И суповая миска тотчас же перекочевала к соседям. Они быстро ее опустошили и вернули нам. То же самое было проделано с остальными блюдами, в том числе и с фруктами. В конце концов перед нами оказалась груда грязных тарелок, блюдец и чашек. Все происходящее сопровождалось издевками и наглым ржанием.
- И ведь они не негры, не индейцы, а белые! - в смятении воскликнул Папперман. - Что скажете, сэр?
- Вероятно, очень скоро вы услышите, - ответил я, не спуская глаз с разудалой компании… - Когда эти "джентльмены" должны получить свои порции?
- Пожалуй, через часик. Моя старая кухарка уволилась, а новая хозяйка, которая сама готовит, делает это довольно медленно.
- Отлично! Душенька, у тебя есть желание сыграть на гитаре?
- Как ты это себе представляешь? - удивилась она.
- Узнаешь позже. Скажи лишь только - хорошее ли у тебя настроение? Губная гармоника и гитара в моей сумке.
- А револьвер? - уже почти поняла меня Душенька.
- Там же.
- Это опасно?
- Вовсе нет!
- Тогда и я поиграю!
- Прекрасно! Начинается второе отделение комедии! Занавес поднимается!
Хоуи снова подошел к нам, остановился, широко расставив ноги, и произнес:
- Я с маленькой просьбой. Мы ведь художники. Хотим написать портреты миссис и мистера Бартон, а также мистера Паппермана.
- Все шестеро? - уточнил я.
- Да.
- Но нас всего трое.
- И хорошо. Вы позволите?
- Хм, с большим удовольствием. Но только при одном условии.
- Каком?
- Мы останемся там, где сидим.
- Идет! Хотя мы бы хотели, чтобы вы находились в другом положении, но удовлетворимся и этим. Только сидите и не двигайтесь, иначе не выйдет высокого искусства! Можно начинать!
Подвыпившие "художники" вынули бумагу из сумок и принялись "рисовать". Тем временем я заметил, что кто-то шел по направлению к отелю со стороны пустоши. Человек был одет по-индейски и нес на спине упакованный в кожу внушительный груз. Человек шел медленно, - видимо, очень устал. Возле лошадей он остановился и осмотрел их. Потом двинулся дальше. Когда путник подошел так близко, что можно было разглядеть его лицо, мы обнаружили, что ему года двадцать два - двадцать три. У него были правильные черты лица, а волосы, как у Виннету, собраны в пучок и отброшены на спину. Когда незнакомец подошел к дверям "сада", Папперман воскликнул:
- Egad , это он!
- Кто? - спросил я.
- Молодой Орел! Четыре года назад он в последний раз спускался с гор пешком, прямо как сегодня. Тогда он два дня гостил у меня и отдал свой индейский костюм мне на хранение, когда уезжал. Он сказал, что если не умрет, то через несколько лет вернется и заберет его. У него не было с собой никаких денег, только наггиты, да и то немного - сотни на три долларов… Посмотрите, да он совсем ослаб!
- Он, вероятно, голоден! - добавил я.
- Он совсем обессилел! - подала голос Душенька. - Еле плетется! Принесите скорее еще один стул, мистер Папперман!
Вестмен поспешил выполнить ее просьбу. Душенька подошла к двери, взяла индейца за руку и попросила быть нашим гостем.
- Прямо как Ншо-Чи, которая всегда сострадала! - проговорил индеец и тяжело опустился на стул.
Мы ослабили ремни на его плечах и сняли плотно обтянутый кожей тюк, в котором было не меньше тридцати килограммов. Почему он произнес имя Ншо-Чи, сестры моего Виннету? Значит, он апач?
Папперман тем временем подошел к "художникам" и попросил бренди для нового гостя.
- Бренди не для красных, а для белых! - был ему ответ. - Идите отсюда!
Старый вестмен вспыхнул, но я успокоил его:
- Они заплатят нам и за это! Лучше поспешите на кухню и принесите тарелку супа. Это полезнее для него, чем бренди!
Индеец, расслабленно откинувшись на спинку стула и закрыв в изнеможении глаза, подтвердил:
- Не надо бренди! Никакого бренди!
Папперман уже нес суп.
- Только бульон из старой курицы, - пояснил он. - Но все же неплохой.
Он поставил тарелку перед индейцем, но тот даже не прикоснулся к ней. Тогда Душенька схватила ложку и принялась кормить незнакомца. За соседним столом это вызвало всеобщее веселье.
- Вообще-то бульон наш! - послышался наглый голос Хоуи. - Но ради прекрасной картины мы можем им пожертвовать. Сюжет называется "Тройное Милосердие, или Проголодавшийся индеец". Через пять минут все будет готово!
Действительно, не прошло и пяти минут, как весьма посредственные карикатуры лежали перед нами,
- Великолепно! - резюмировал я. - В самом деле великолепно! Сколько стоят такие картины?
- Картины?! - засмеялся Хоуи. - Он называет это картинами! Да они ничего не стоят, ничего! Мы дарим их вам!
- Дарите? - изобразил удивление я.
- Да.
- Все шесть?
- Да, да!
- Спасибо! - Я сложил листки вместе, спрятал их и продолжал: - Но я порядочный человек. Я не принимаю подарков, не выразив свою признательность. Может, кто-то из вас нарисует меня верхом? От меня не убудет, если я потрачу пять долларов.
- Пять долларов? Thunderstorm! Это же целое состояние! Спешу! Сейчас же веду лошадь! - крикнул кто-то из компании.
Он исчез, и другие последовали за ним.
- Вы что-то замыслили? - спросил Папперман.
- Конечно. Грядет наказание! Поспешите к хозяину и скажите ему, что мне нужны два-три хороших, настоящих свидетеля, по возможности адвокаты, полицейские или люди из городского начальства. Пусть они поднимутся наверх, в наши номера, и наблюдают из окон за тем, что произойдет.
- Сейчас же позабочусь!
Привели лошадь. Хоуи потребовал пять долларов авансом. Я заплатил. Сделав вид, что никогда прежде не сидел верхом, я три раза съезжал по крупу, не добравшись до седла. На четвертый я так прыгнул, что перелетел через лошадь и приземлился с другой стороны.
Мои упражнения вызвали гомерический хохот. Наконец общими усилиями меня подняли наверх и дали в руки поводья. И начался сеанс рисование.
- Великолепная, великолепная картина! - повторял, подбадривая меня, один из "художников". - Мистер Бартон, вы гордо восседаете на коне, как рыцарь, который победил на турнирах всех противников.
Естественно, на бумаге все было далеко не так.
- Это правда? Прекрасно!
- Конечно, конечно!
- Мне кажется, ни один из нас не сравнится с вами в верховой езде! - усмехнулся Хоуи.
- Серьезно?
- Да, серьезно!
- Скажите, а сколько стоит такой конь?
- Вы хотите его купить?
- Возможно, не только его одного! Раз вы считаете меня отличным всадником, было бы глупо продолжать путь на поезде. Верхом гораздо дешевле! Или нет?
- Конечно дешевле, ясное дело! У нас есть несколько лишних лошадей. Мы можем продать вам одну.
"Художники" как-то странно отреагировали на слова Хоуи, и это не прошло незамеченным.
- Только одну? - спросил я. - Но мне нужно пять, а лучше шесть!
- Ого! Для кого?
- Для меня и миссис Бартон.
- Которая играет на гитаре?
- Да. И для нескольких моих хороших знакомых.
- Тоже музыкантов?
- Если это доставит вам удовольствие, то - да. Лучше всего я бы взял трех лошадей и трех мулов, а также седла к ним. Сколько все это стоит?
Поначалу компания была ошеломлена. "Художники" переглянулись, после чего Хоуи испытующе посмотрел на меня:
- Три лошади и три мула? Какие же?
Я указал на белых в яблоках лошадей:
- Вон те мне нравятся. Я заплачу любую цену!
Снова раздался смех.
- Забавно, забавно! Очень даже забавно!
- Сколько же у вас при себе денег, сэр?
- Двести пятьдесят долларов! - гордо произнес я, разыгрывая простачка. - Гораздо больше, чем стоит все ваше лошадиное хозяйство.
Снова раздался хохот, "художники" стали перешептываться, забыв о моем незаконченном портрете верхом. Вероятно, они соображали, как прибрать к рукам мои доллары.
- Спускайтесь! - потребовал от меня Хоуи. - Вы нам очень понравились, мистер Бартон! Вы получите и лошадей, и мулов, и седла. Даже даром, если захотите!
- Даром? - удивился я.
- Сделаем так. Сейчас мы оседлаем лошадей и мулов, всех шестерых. А вы должны будете промчаться по пустоши, а потом перемахнуть через стену!
- Взять барьер?
- Вот именно. Вы справитесь!
- А почему бы нет? Разве можно выпасть из седла, если ноги в стременах, а поводья в руках?
- Конечно нет! - засмеялся он, и другие снова заржали. - Стало быть, каждый конь и каждый мул, на котором вы перенесетесь через стену, не сломав себе шеи и не будучи выброшенным из седла, ваш!
- Могу я при этом снять шляпу и пиджак?
Компания замычала от удовольствия, но он сдержался и ответил:
- Вы можете надеть или снять все что угодно. Даже если вы хотите выглядеть пугалом или клоуном, мы не возражаем. Но теперь - самое главное! Сначала вы должны уплатить двести пятьдесят долларов. Если вам удастся сделать шесть прыжков, то получите их назад, а кроме того, возьмете себе лошадей и мулов. Но в случае неудачи вы не получите ничего, а ваши деньги станут нашими. Вы согласны с этими условиями?
- Разумеется! Вы рискуете животными, значит, и я должен чем-то рисковать. Хотя все ваши животные не стоят всех моих денег, я поступлю благородно!
Снова все рассмеялись. Хоуи при этом заметил:
- Совершенно верно! А поскольку мы предоставляем вам лошадей и мулов тотчас же, то и вы позаботьтесь о том, чтобы сразу выложить ваши денежки!
- Как только подпишем контракт.
- Контракт? - Хоуи насторожился.
- Да. Я слышал, что торговцы лошадьми - хитрейшие создания и что с ними всегда надо держать ухо востро!
- Но мы не торговцы лошадьми, мы - художники!
- И все же! В данном случае это сделка по поводу лошадей и не имеет значения, кто мы и что мы!
- Ладно! Согласен. Бумагу сюда!
- А я диктую! - не дал опомниться я.
Я слез с лошади так, чтобы это выглядело сползанием, а не соскоком. Хоуи сел за стол. Я продиктовал ему текст, а он записал его без всяких возражений, поскольку был уверен, что при первой же попытке я вылечу из седла. Я говорил довольно громко и посматривал на наши окна, в которых виднелись нужные мне люди, слышавшие каждое слово.
Закончив диктовку я добавил, что должен передать деньги незаинтересованному лицу, что этот человек и никто иной должен седлать лошадей и мулов и что этим лицом будет мистер Папперман. Хоуи проявил беспечную неосторожность, согласившись на такие условия. Бумагу подписала вся компания, последней подписью стала моя.