- Священник приехал оттуда. Его звали отец Каладрий, - она перекрестилась. - У него были зеленые глаза, и мне он не понравился. Сира ослепили! Священник выколол ему глаза!
- О Господи, - тихо сказал брат Фердинанд. - Откуда ты знаешь, что они приехали из Авиньона?
- Они так сказали! Люди, которых он здесь оставил, так нам сказали. Говорили, что если мы не дадим им то, что они хотят, то все будем прокляты самим Папой!
Она молчала достаточно долго, чтобы успеть перекреститься и вздохнуть.
- Англичане тоже задавали вопросы. Мне не понравился их предводитель. Одна рука у него была похожа на лапу дьявола, как коготь.
Он был вежлив, - неохотно признала она, - но тверд. Судя по его руке, он само зло!
Брат Фердинанд знал, насколько старая женщина суеверна. Она была хорошим человеком, но видела знамения в облаках, в цветах, в собаках и в дыме, в общем, в чем угодно.
- Они спрашивали обо мне?
- Нет.
- Хорошо.
Монах нашел прибежище в Мутуме. Он стал слишком стар, чтобы бродить по дорогам Франции и полагаться на доброту незнакомцев в поисках постели и пищи, и в прошлом году пришел в башню, где старик пригласил его остаться.
Они разговаривали, вместе обедали, играли в шахматы, и граф рассказал брату Фердинанду все древние истории про темных рыцарей.
- Думаю, англичане вернутся, - произнес монах, - а, возможно, и французы тоже.
- Зачем?
- Чтобы кое-что найти, - сказал он.
- Они искали! Они даже перекопали свежие могилы, но ничего не нашли. Англичане отправились в Авиньон.
- Откуда ты это знаешь?
- Так они сказали. Что они отправятся за отцом Каладрием в Авиньон, - она снова перекрестилась. - Что нужно было здесь священнику из Авиньона? Почему англичане пришли в Мутуме?
- Из-за этого, - сказал брат Фердинанд, показывая ей старый клинок.
- Если это то, чего они хотят, - презрительно заметила она, - так отдай им его.
Граф Мутуме, опасаясь, что английские налетчики разграбят могилы Каркассона, упросил монаха спасти Злобу.
Брат Фердинанд подозревал, что старик на самом деле хотел сам прикоснуться к мечу, увидеть эту чудотворную вещь, которую охраняли его предки, реликвию, обладающую такой силой, что она могла отправить душу человека прямо на небеса, и именно такой была мольба старика, так что брат Фердинад согласился.
Он спас Злобу, но его собратья-монахи проповедовали, что меч является ключом к раю, и во всем христианском мире люди вожделели его.
Почему они так говорили? Он подозревал, что должен винить себя. После того, как граф рассказал ему легенду о Злобе, монах, исполненный чувства долга, пошел в Авиньон и пересказал эту историю главе своего ордена, а тот, достойный человек, улыбнулся, а потом сказал, что тысячи таких легенд рассказываются каждый год, и ни в одной из них не содержится и доли правды.
- Помнишь, десять лет назад, - спросил глава ордена, - когда пришла чума? И как весь христианский мир поверил, что найден Грааль?
А что было до того? Ах да, копье Святого Георгия! И это тоже оказалось чепухой, но спасибо, брат, что поделился со мной.
Он отослал брата Фердинанда прочь, благословив его, но, возможно, глава ордена рассказал кому-нибудь про реликвию? И теперь благодаря черным монахам слухи расползлись по Европе.
- Тот, кто должен править нами, найдет его, и будет благословен, - сказал монах.
- Что это значит? - спросила женщина.
- Это значит, что некоторые сходят с ума в поисках Господа, - объяснил брат Фердинанд, - это значит, что каждый человек, жаждущий власти, ищет знака от Господа.
Старуха нахмурилась, не понимая, о чем речь, но полагала, что брат Фердинанд странноват.
- Мир сошел с ума, - сказала она, уцепившись за это слово. - Говорят, что английские демоны сожгли половину Франции! Где же король?
- Когда придут англичане, - произнес брат Фердинанд, - или кто-либо еще, скажи им, что я отправился на юг.
- Ты уходишь?
- Здесь для меня небезопасно. Возможно, я вернусь, когда закончится это безумие, но сейчас я направлюсь к высоким холмам Испании. Там я укроюсь.
- В Испанию! Там живут демоны!
- Я уйду в холмы, - успокоил ее брат Фердинанд, - это близко к ангелам.
И на следующее утро он направился на юг, и только когда деревня скрылась из вида и он удостоверился, что никто за ним не наблюдает, то повернул на север. Ему предстояло долгое путешествие, а в руках было сокровище, которое нужно было защитить.
Он вернет Злобу ее настоящему владельцу. Он пойдет в Пуату.
Человек небольшого роста, смуглый, с хмурым взглядом и забрызганной краской копной черных волос сидел на высоких козлах и наносил кистью коричневую краску на сводчатый потолок. Он сказал что-то на языке, которого Томас не понимал.
- Ты говоришь по-французски? - спросил Томас.
- Нам всем здесь приходится говорить по-французски, - ответил художник, переходя на этот язык, на котором он говорил с отвратительным акцентом, - конечно, мы прекрасно говорим на проклятом французском. Ты пришел, чтобы дать мне совет?
- О чем?
- О фреске, конечно, проклятый идиот. Тебе не нравится цвет облаков? Бедра Пресвятой Девы слишком широки? Головы ангелов слишком малы?
Вот что мне сказали вчера, - он показал своей кистью на потолок, где летающие ангелы трубили в горны в честь Пресвятой Девы, - их головы слишком маленькие, так они сказали, но откуда они смотрели?
С верхней ступени одной из моих лестниц! С пола они выглядят превосходно. Конечно, они превосходны. Я нарисовал их. Я и Пресвятую Деву нарисовал, - он злобно ткнул кистью в потолок, - а проклятые доминиканцы сказали мне, что это ересь.
Ересь! Обнажить у Пресвятой Девы пальцы на ногах? Боже святый, в Сиене я нарисовал ее с голыми титьками, но там никто не угрожал меня сжечь, - он снова ткнул кистью, потом отклонился.
- Прости, дорогая, - он разговаривал с нарисованной на потолке Марией, - тебе не разрешено иметь грудь, а теперь ты потеряла еще и пальцы на ногах, но они вернутся.
- Они вернутся? - спросил Томас.
- Штукатурка высохла, - рявкнул художник, как будто ответ был совершенно очевиден, - а если ты рисуешь на сухой штукатурке, то краска начнет отшелушиваться, как короста со шлюхи.
Это займет несколько лет, но еретические пальцы вернутся, а доминиканцы этого не знают, потому что они треклятые идиоты.
Он перешел на свой родной итальянский, выкрикивая оскорбления своим двум помощникам, использующим огромную толокушку для замешивания свежей штукатурки в бочке.
- Они тоже идиоты, - добавил он Томасу.
- Ты должен рисовать по влажной штукатурке? - спросил Томас.
- Ты пришел за уроком по рисованию? Тогда придется чертовски хорошо мне заплатить. Кто ты такой?
- Меня зовут д'Эвек, - сказал Томас.- Он не хотел, чтобы в Авиньоне узнали его настоящее имя. У него было достаточно врагов в церковных кругах, а Авиньон являлся домом Папы, что означало, что город был наводнен священниками и монахами.
Он приехал сюда, потому что неприятная женщина в Мутуме заверила, что загадочный отец Каладрий пришел из Авиньона, но теперь у Томаса появилось нехорошее предчувствие, что он зря потратит время.
Он расспросил дюжину священников, знакомы ли они с отцом Каладрием, и никто не знал это имя, но также никто не узнал и Томаса или не был в курсе, что его отлучили от церкви.
Теперь он стал еретиком и находился вне церковной благодати, стал человеком, на которого охотились, которого нужно сжечь, но все же он не мог отказаться от посещения огромной крепости-дворца Папы.
В Риме тоже был Папа, из-за церковного раскола, но власть находилась в Авиньоне, и Томас был поражен богатством необъятного здания.
- По голосу, - сказал художник, - могу судить, что ты норманн. Или, может быть, англичанин, а?
- Норманн, - ответил Томас.
- И что норманн делает так далеко от дома?
- Хочу увидеть его святейшество.
- Конечно, черт возьми. Но что ты делаешь здесь? В зале подъемной решетки?
Зал подъемной решетки являлся помещением в папском дворце, открытым для широкой публики, и когда-то в нем находился механизм, опускающий решетку дворцовых ворот, хотя лебедки и блоки давно уже вынесли, так что, очевидно, комната должна была превратиться в очередную часовню.
Томас поколебался, прежде чем ответить.
- В этом углу, - художник сделал жест кистью, - есть дыра под изображением Святого Иосифа, это оттуда внутрь проникают крысы, так что сделай мне одолжение, прогони парочку этих ублюдков.
Так значит, ты хочешь увидеть его святейшество? Отпущение грехов? Пропуск на небеса? Один из хористов?
- Просто благословение, - сказал Томас.
- Ты просишь такую малость, норманн. Проси больше, тогда, может, получишь малость. Иначе можешь не получить ничего. Этот Папа не поддается на взятки.
Художник пробрался с лесов вниз, погримасничал, глядя на проделанную только что работу, потом подошел к столу, заставленному небольшими горшками с драгоценными красками.
- Хорошо, что ты не англичанин! Его святейшество не любит англичан.
Томас подтянул штаны.
- Не любит?
- Нет, - сказал художник. - Откуда я знаю? Потому что я всё знаю. Я рисую, и они не обращают на меня внимания, потому что не видят!
Я Джакомо на строительных лесах, и они разговаривают подо мной. Не здесь, - он сплюнул, как будто помещение, которое он расписывал, не стоило этих усилий, - но я рисую и ангелов с голыми титьками в палате конклава, именно там они и разговаривают.
Болтают, болтают и болтают! Как пташки, щебечут сомкнув головы, а Джакомо занят тем, что прячет титьки, стоя на лесах, так что они забывают, что я там.
- И что же говорит его святейшество об англичанах?
- Хочешь, чтобы я поделился своими знаниями? Плати.
- Хочешь, чтобы я плеснул краской на твой потолок?
Джакомо захохотал.
- Я слышал, норманн, что его святейшество хочет, чтобы французы победили англичан. Здесь сейчас три французских кардинала, все беспрерывно ему жалуются, но он не нуждается в поддержке.
Ему сказали, что Бургундия должна драться на стороне Франции. Он послал гонцов в Тулузу, в Прованс, в Дофин, даже в Гасконь, убеждая людей, что их долг - сопротивляться англичанам.
Его святейшество - француз, помни об этом. Он хочет, чтобы Франция снова стала сильной, достаточно сильной, чтобы платить церкви соответствующие налоги. Англичане здесь непопулярны, - он помедлил, скосив взгляд на Томаса, - так что хорошо, что ты не англичанин, да?
- Хорошо, - согласился Томас.
- Его святейшество может проклясть всех англичан, - хихикнул Джакомо. Он снова взобрался на леса, разговаривая на ходу. - Шотландцы послали своих людей, чтобы драться за Францию, и Папа очень доволен! Он говорит, что шотландцы - верные сыны церкви, но хочет, чтобы англичане, - он умолк, чтобы сделать мазок кистью, - были наказаны. Так ты проделал такой путь только ради благословения?
Томас прошел до конца помещения, где на стене была выцветшая старая роспись.
- Ради благословения, - сказал он, - и чтобы найти одного человека.
- А! Кого?
- Отца Каладрия.
- Каладрия! - Джакомо покачал головой. - Я знаю отца Каллэ, но не Каладрия.
- Ты из Италии? - спросил Томас.
- Милостию Господа я из Корболы, а это венецианский город, - сказал Джакомо, потом проворно спустился с лесов и подошел к столу, где вытер руки тряпкой.
- Конечно, я из Италии! Если тебе нужно что-то нарисовать, ты ищешь итальянца. Если тебе нужна что-то намалевать, запачкать и забрызгать, ты ищешь француза.
Или этих двух дураков, - он указал на своих помощников, - идиотов! Продолжайте помешивать штукатурку! Они, может, и итальянцы, но мозги, как у французов.
В одно ухо влетает, в другое вылетает! - он подобрал кожаную плетку, чтобы отстегать одного из помощников, потом резко опустился на одно колено.
Помощники тоже преклонили колена, а потом Томас увидел, кто вошел в комнату, и тоже снял шапку и встал на колени.
Его святейшество вошел в комнату в сопровождении четырех кардиналов и дюжины других священников. Папа Иннокентий с отсутствующим видом улыбнулся художнику, потом уставился на только что написанные фрески.
Томас поднял голову, чтобы взглянуть на Папу. Иннокентий IV, уже три года как Папа, был стариком с поредевшими волосами, вытянутым лицом и трясущимися руками.
Он был одет в красный плащ с оторочкой из белого меха и ходил слегка согнувшись, как будто у него был поврежден позвоночник. Он приволакивал левую ногу, но его голос был достаточно звучным.
- Ты проделал хорошую работу, сын мой, - сказал он итальянцу, - превосходную! Надо же, эти облака выглядят более реальными, чем настоящие!
- Все во славу Господа, - пробормотал Джакомо, - и чтобы прославить вас, ваше святейшество.
- И ради твоей собственной славы, сын мой, - отозвался Папа, сделав неясный жест благословения в сторону двух помощников. - А ты тоже художник, сын мой? - спросил он Томаса.
- Я солдат, ваше святейшество, - ответил тот.
- Откуда?
- Из Нормандии, ваше святейшество.
- А! - Иннокентий казался довольным. - У тебя есть имя, сын мой?
- Гийом д'Эвек, ваше святейшество.
Один из кардиналов, чья красная ряса плотно обтягивала живот обжоры, быстро отвлекся от рассматривания потолка и бросил такой взгляд, как будто собирался возразить.
Потом он закрыл рот, но продолжал глазеть на Томаса.
- А скажи мне, сын мой, - Иннокентий не заметил реакцию кардинала, - поклялся ли ты в верности англичанам?
- Нет, ваше святейшество.
- А многие норманны это сделали! Но я не должен тебе этого говорить. Я оплакиваю Францию! Слишком многие умерли, и настало время для мира под христианским небом.
Благословляю тебя, Гийом, - он протянул руку, и Томас встал, подошел к нему, снова встал на колени и поцеловал кольцо рыбака, которое Папа носил поверх вышитой перчатки. - Благословляю тебя, - сказал Иннокентий, возлагая руку на обнаженную голову Томаса, - и молюсь за тебя.
- А я буду молиться за вас, ваше святейшество, - сказал Томас, задумавшись о том, не был ли он первым в мире отлученным от церкви человеком, получившим благословение от Папы. - Я буду молиться за ваше долголетие, - он прибавил вежливую фразу.
Рука на его голове задрожала.
- Я старый человек, сын мой, - сказал Папа, и мой врач говорит, что я проживу еще долго. Но врачи лгут, не правда ли?
Он хихикнул.
- Отец Марчан говорит, что его каладрий может сказать, ждет ли меня долгая жизнь, но я скорее поверю своим лживым врачам.
У Томаса перехватило дыхание и внезапно он почувствовал биение своего сердца. Казалось, комната наполнилась холодом, потом дрожь папской руки вернула Томасу дыхание.
- Каладрий, ваше святейшество? - спросил он.
- Птица, которая предсказывает будущее, - ответил Папа, убирая руку с головы Томаса. - Настанет век чудес, когда птицы станут пророками! Разве не так, отец Маршан?
Высокий священник поклонился Папе.
- Ваше святейшество и так творит чудеса.
- О нет! Чудо заключено здесь! В этих фресках! Они превосходны. Поздравляю тебя, сын мой, - обратился Папа к Джакомо.
Томас украдкой бросил взгляд на отца Маршана и увидел худощавого человека со смуглым лицом и глазами, которые, казалось, сверкают, зелеными глазами, наполненными силой и устрашающими, которые внезапно остановились на Томасе, он опустил взгляд, уставившись на туфли Папы с вышитыми на них ключами Святого Петра.
Папа благословил Джакомо, а потом, удовлетворенный тем, как продвигается работа над фресками, похромал к выходу. Свита последовала за ним, вся, кроме жирного кардинала и зеленоглазого священника, которые остались.
Томас был уже готов встать, но кардинал положил тяжелую руку ему на голову и заставил снова опуститься.
- Назови свое имя еще раз, - потребовал он.
- Гийом д'Эвек, ваше преосвященство.
- А я кардинал Бессьер, - сказал человек в красной сутане, держа руку на голове Томаса. - Кардинал Бессьер, архиепископ Ливорно, папский легат при короле Франции Иоанне, которого Господь благословил превыше всех земных монархов, - он помедлил, со всей очевидностью желая, чтобы Томас повторил его последние слова.
- Благослови Господь его величество, - с готовностью отозвался Томас.
- Я слышал, что Гийом д'Эвек умер, - произнес кардинал угрожающим тоном.
- Это был мой кузен, ваше преосвященство.
- Как он умер?
- Чума, - расплывчато произнес Томас. Сир Гийом д'Эвек был его врагом, потом стал другом и умер от чумы, но до этого сражался вместе с Томасом.
- Он дрался за англичан, - сказал кардинал.
- Я тоже об этом слышал, ваше преосвященство, и это позор нашей семьи. Но я почти не знал своего кузена.
Кардинал убрал руку, и Томас встал. Священник с зелеными глазами рассматривал поблекшую роспись на дальней стене.
- Это ты нарисовал? - поинтересовался он у Джакомо.
- Нет, отец, - ответил тот, - это очень старая роспись, и очень плохая, возможно, ее здесь намалевал какой-то француз или бургундец? Его святейшество желает, чтобы я ее заменил.
- Уверен, ты так и сделаешь.
Тон священника привлек внимание кардинала, который теперь тоже уставился на старую роспись. Он посмотрел на Томаса, нахмурившись, как будто сомневаясь в его словах, но созерцание росписи его отвлекло.
Поблекшая картина изображала Святого Петра, легко узнаваемого, потому что в одной руке он держал два золотых ключа, а другой протягивал меч в сторону коленопреклоненного монаха.
Оба находились на заснеженном поле, хотя кусок поверхности вокруг коленопреклоненного человека был расчищен от снега. Монах тянулся к мечу, а за ним наблюдал еще один, нерешительно выглядывая из-за приоткрытого ставня небольшого покрытого снегом дома.
Кардинал изучал картину довольно долго и поначалу выглядел удивленным, но потом содрогнулся от гнева.
- Кто этот монах? - спросил он у Джакомо.
- Я не знаю, ваше преосвященство, - ответил итальянец.
Кардинал вопросительно взглянул на зеленоглазого священника, который в ответ лишь пожал плечами. Кардинал разъярился.
- Почему ты до сих пор это не закрасил?
- Потому что его святейшество приказал сначала расписать потолок, а потом стены, ваше преосвященство.
- Тогда закрась это сейчас! - прорычал кардинал. - Закрась это до того, как закончишь с потолком, - он бросил взгляд на Томаса. - Почему ты здесь? - потребовал он ответа.
- Чтобы получить благословение Папы, ваше преосвященство.
Кардинал Бессьер нахмурился. Ему внушало подозрение то имя, которым назвался Томас, но существование старой росписи, казалось,беспокоило его даже больше.
- Просто закрась это! - снова приказал он Джакомо, а потом опять посмотрел на Томаса. - Где ты остановился? - спросил он.
- У церкви Сен-Бенезе, ваше преосвященство, - солгал Томас. На самом деле он оставил Женевьеву, Хью и несколько своих людей в таверне около большого моста, очень далеко от церкви Сен-Бенезе.