Подготовка к навигации уже закончилась. 29 июля мы закончили очистку лопастей руля ото льда и вручную провернули машину на передний ход на один оборот. Механики зорко и придирчиво следили при этом за работой каждого клапана и подшипника. Но придраться было не к чему: машина оказалась в полном порядке.
Я и Андрей Георгиевич взялись за проверку гирокомпаса и других электронавигационных приборов. К концу августа гирокомпас был приведен в порядок, и когда судовая динамомашина дала ток, его ротор развил нормальное количество оборотов: прибор заработал, как часы.
После того как механики закончили восстановление машины и всех механизмов (ранее законсервированных), оставалось навести на корабль внешний лоск. Надо сказать, что после долгой и трудной зимовки он выглядел весьма непрезентабельно. Надстройки закоптились, корпус облупился и заржавел. Между тем с каждым днем росла уверенность, что ледоколы подойдут на выручку: ледовая обстановка улучшалась.
Надо было готовиться к встрече. И вот примерно в середине августа начался большой аврал: все, от капитана до кока, взялись за чистку, мытье и окраску корабля.
К этому времени все механизмы уже находились в боевой готовности. Даже грузовые стрелы были осмотрены и проверены, а блоки и шкентеля смазаны.
Великая чистка корабля началась с кормового кубрика, который мы мыли и скребли четыре дня подряд, пока он не превратился в нормальное корабельное помещение.
Затем взялись за мытье палубы. Установили брандспойт, опустили рукав в снежницу и окатывали палубу водой до тех пор, пока, наконец, можно было разобрать, что это действительно палуба. Окатили из брандспойта и борта.
20 августа все одиннадцать седовцев вооружились кистями и ведрами с разведенным суриком. Мы приспособили к бортам висячие деревянные беседки, штормтрапы и, словно заправские маляры, загрунтовали суриком оба борта вплоть до кормового подзора, предварительно очистив их от ржавчины.
На следующий день мы сняли зимнее отеплительное ограждение надстроек, вымыли их, очистили от ржавчины и покрыли суриком кормовой подзор. Палубу снова окатили водой из брандспойта и протерли песком. В 24 часа механики развели огонь в топке малого котла. Впервые за десять месяцев "Седов" поднимал пары: мы хотели привести в действие рулевую машину, чтобы окончательно выяснить, насколько повинуется ей искалеченный льдами руль.
Назавтра покрыли суриком поручни. В завершение всего растопили баню и вымылись все по очереди.
Теперь корабль имел приличный вид. Все механизмы были в полной готовности, и даже машинный телеграф звякал так, словно мы уходили в рейс.
Только состояние руля не давало нам покоя и снижало праздничное настроение у всех: несмотря на то, что мы заставляли рулевую машину работать с предельной нагрузкой, удавалось поворачивать перо вправо всего на 8 градусов, а влево - на 10. Полтора часа бились механики и матросы у машины, непрерывно перекладывая руль, но угол поворота от этого не возрос.
Оставалось надеяться только на буксир, - если бы нас повел за собой "Садко" или "Малыгин", то вслед за ледоколом мы, пожалуй, могли бы кое-как добраться до чистой воды.
"Седов" остался один
На весь мир прогремела 28 августа 1938 года победная весть:
"Сегодня в два часа ночи линейный ледокол советского арктического флота "Ермак", форсируя тяжелые многолетние льды, подошел к дрейфующим судам "Садко", "Малыгин" и "Седов" я установил тем самым новый мировой рекорд свободного высокоширотного плавания. Его координаты - 83°04',8 северной широты, 138°02' восточной долготы".
Никогда в истории мореплавания ни один корабль не дерзал пробиваться в такие высокие широты. И только могучий "Ермак", напрягая всю свою мощь, преодолел препятствия и еще раз показал огромные возможности и резервы советского ледокольного флота.
Ледокол - детище русского народа. Известно, что еще в XVI веке на Белом море русские пробовали применять различные приспособления для разбивания льдов. Использовал технические приспособления для разлома льдов Финского залива Петр I во время войн со Швецией.
В 1836 году русский государственный совет учредил общество для строительства пароходов с ледокольным механизмом для работы в Кронштадтском и Санкт-Петербургском портах.
Но настоящей датой создания ледокола надо считать 1864 год. В этом году кронштадтскому купцу Бритневу, поддерживавшему, на принадлежавших ему пароходах сообщение между Кронштадтом и Ораниенбаумом и крайне заинтересованному в возможно большем продлении сроков навигации, пришла в голову очень простая мысль: надо срезать у пароходов носовую часть так, чтобы пароход не толкался в льдины носом, пытаясь расколоть их ударом, а взлезал бы на них и продавливал, разламывал бы их своей тяжестью.
Идея Бритнева до сих пор используется на ледоколах и ледокольных пароходах всего мира. Скошенный под углом 22-25° нос - это один из основных признаков ледокола.
Другой важный признак ледокола - балластные цистерны, также зародившиеся в России. Впервые весовая балластная цистерна была установлена на портовом ледоколе в Николаеве. Пои наполнении цистерны водой нос ледокола утяжеляется и лед легче продавливается; при удалении из цистерны воды нос ледокола становится легче, и этим облегчается сход ледокола со льда, которого он не смог продавить.
Третьим признаком ледокола является округлость бортов в отличие от прямостенных бортов обыкновенных пароходов. Эта округлость бортов, во-первых, обеспечивает большую их крепость и, во-вторых, способствует выжиманию льдами ледокола кверху при сжатиях.
Кроме этих основных признаков, для любого ледокола характерны: большая крепость корпуса, специальные защиты рулей и винтов, сильные водоотливные средства, мощные буксирные устройства.
Все эти признаки воплотились в совершенном творении Степана Осиповича Макарова - ледоколе "Ермак". В самом деле, разве это не чудесно - техническое устройство, не постаревшее с 1899 года? Ведь до сих пор "Ермак" считается одним из мощнейших ледоколов мира.
Но не только в этом заслуга Макарова. Он первый поставил вопрос об активной борьбе с арктическими льдами. Вспомним времена зарождения "Ермака". Как раз тогда Нансен предполагал продрейфовать мимо полюса на "Фраме". Это было пассивное использование явлений природы-дрейфа арктических льдов. И вот в противовес Нансену Макаров говорит: "К Северному полюсу напролом". Не надо понимать этот лозунг буквально. Его надо понимать так: человек должен стремиться использовать технику так, чтобы бывать у полюса, исследовать приполюсные пространства тогда, когда он этого захочет, а не тогда, когда дрейфующие арктические льды принесут его в желаемый район.
Создание полярного ледокола выдвинуло новый метод исследования - путем борьбы со льдами и преодоления их силой техники, созданной человеком.
"Ермак" оказался недостаточно мощным, чтобы добраться до Северного полюса. Но сколько подвигов совершил он за 40 лет на Балтийском море и, в особенности на Северном морском пути! Хочется здесь рассказать лишь о том, что было сделано "Ермаком" под командованием известного ледового капитана Михаила Яковлевича Сорокина в 1938 году.
Этот памятный поход имеет свою историю.
Выше я уже рассказывал, как во льдах Арктики осенью 1937 года замерз почти весь ледокольный флот.
Ледокольные пароходы "Садко", "Малыгин" и "Седов" дрейфовали, приближаясь к району полюса. Караван ледокола "Ленин", поставленный "Красиным" на зимовку у Хатаигского залива, был также вынесен льдами на середину моря Лаптевых и описывал там сложные петли, ежечасно подвергаясь угрозе сжатий. Караван ледореза "Литке" зимовал в проливе Вилькицкого. Целая группа лесовозов вмерзла в лед у Диксона. Пароходы "Русанов", "Рошаль" и "Пролетарий" стояли во льдах близ бухты Тихой. Израненный льдами мощный "Красин" зимовал у Нордвика.
Один лишь "Ермак" мог быть включен в план ледокольных операций 1938 года, если не считать ледокольных пароходов "Таймыр" и "Мурман". Казалось бы, не так уж много! Но советские моряки сумели так использовать возможности этого прекрасного корабля, что навигация 1938 года не только не потерпела краха, как этого можно было ожидать, но, наоборот, была проведена с успехом.
Рабочие Ленинграда в исключительно короткий срок исправили все повреждения, нанесенные ледоколу Арктикой, и в самом начале 1938 года, когда в Финском заливе еще стоял метровый лед, "Ермак" пробил эту ледовую блокаду и ушел в Гренландское море навстречу папанинской льдине. Он встретил во льдах "Таймыр" и "Мурман" и доставил полярников в город Ленина.
Это был первый этап триумфального пути "Ермака". Затем ранней весной, задолго до начала арктической навигации, мы совершенно неожиданно получили такую радиограмму от капитанов "Русанова", "Пролетария" и "Рошаля":
"Вчера вышли за "Ермаком". Идем разводьями. Зимовка закончилась. Желаем вам и вашему каравану скорого благополучного освобождения".
Оказывается, "Ермак" дерзким сверхранним рейсом пробил тяжелые льды, подошел к Земле Франца-Иосифа и увел оттуда зимовавшие корабли.
Далее из эфира посыпались вести, одна радостнее другой. В начале июля "Ермак" подошел к Диксону, снабдил углем зимовавшие там шесть лесовозов и помог им выйти на чистую воду. Оттуда он пробился к зимовавшему в проливе Вилькицкого, близ острова Большевик, каравану ледокола "Литке" и 6 августа освободил его из плена. По каналу, проложенному "Ермаком", корабли вышли к острову Русскому в Карское море. "Литке" немедленно включился в навигацию.
Тем временем славный подвиг совершили моряки комсомольского ледокола "Красин". В суровую полярную ночь они под руководством своего мужественного капитана Белоусова организовали добычу угля на берегу. Превратившись в углекопов, моряки за зиму снабдили свой корабль топливом, и "Красин", не дожидаясь прихода "Ермака", поднял пары и начал выводить из дрейфующих льдов караван "Ленина".
"Ермак", пробившийся в море Лаптевых через пролив Вилькицкого с новым караваном торговых судов, также включился в эту работу, и вскоре караван ледокола "Ленин", сильно истрепанный льдами, был доставлен по назначению.
Мы с огромным вниманием следили за всеми этими операциями, развертывавшимися в небывало быстром темпе. Один узел развязывался за другим. "Ермак", словно могучий великан, яростно крушил и мял льды. И куда бы он ни шел, всюду ему сопутствовала победа. За каких-нибудь два месяца он прошел почти всю Арктику с запада на восток, освободив при этом десятки кораблей из арктического плена!..
Когда в районе дрейфующего каравана появились разводья, у нас окрепла уверенность в том, что и наши корабли могут быть выведены изо льдов.
Зная, насколько загружены работой моряки "Ермака", мы не хотели тревожить их. Конечно, лучше всего, если бы к нам пошел новый ледокол "И. Сталин".
А льды, как нарочно, дразнили: с каждым днем таяние усиливалось. В начале августа пришлось прекратить сообщение между "Седовым" и "Садко", так как корабли разделило большое разводье. Теперь суда переговаривались сигналами. "Садко" передвинулся в образовавшемся разводье к западу.
Было бы чрезвычайно обидно упустить это благоприятное время: короткое арктическое лето близилось к концу, и со дня на день можно было ожидать понижения температуры и образования молодого льда.
Мною была отправлена телеграмма руководству Главсевморпути.
Заместитель начальника Главсевморпути Герой Советского Союза Шевелев радировал Хромцову и мне:
"Закончив операции по выводу "Литке" и "Ленина", перебросим авиаразведку в ваш район, пойдем в вашем направлении. Используем все возможности, чтобы вывести вас. Однако вам, опытным ледовым капитанам, должно быть ясно, что гарантировать возможность достижения "Ермаком" вашего места нельзя. Во избежание разочарования, если "Ермак" пройти не сможет, информируйте в этом духе ваш экипаж..."
Конечно, мы не могли требовать, чтобы "Ермак" оставил первоочередные работы по выводу слабых коммерческих судов из дрейфа и двинулся к нам, в рискованный высокоширотный рейс.
Поэтому мы замолчали и больше не напоминали о себе, хотя, признаться, на душе у капитанов не раз скребли кошки. Было тяжело свыкаться с мыслью о весьма вероятной второй зимовке.
И вдруг, совершенно неожиданно, 20 августа, когда мы находились на 82°36',2 северной широты и 136°47' восточной долготы, по радио прибыла молния, несказанно обрадовавшая нас:
"Разведкой летчика Купчина обнаружена чистая вода до широты 78 градусов 30 минут. Идем на север. Шевелев":
Семь дней пробивался к нам "Ермак". Чтобы не тешить нас напрасными надеждами, командование "Ермака" сообщало, что оно производит лишь глубокую ледовую разведку. И только тогда, когда координаты славного ледокола почти совпали с нашими, мы поняли, что подразумевается под этой разведкой..
В ночь на 28 августа механики подняли пары в котлах.
Зажужжала судовая динамомашина. Палубная команда кончила плести из пенькового троса гигантский кранец длиной в 3 метра, диаметром в 60 сантиметров. Этот кранец мы хотели надеть на форштевень, на случай если придется идти на коротком буксире за "Садко".
Далеко за полночь разошлись по койкам немного прикорнуть. Не успел я заснуть, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял Полянский. В его глазах светилась несказанная радость.
- Капитан, - сказал он, - на юго-юго-западе виден ледокол "Ермак".
Сон как рукой сняло. Я вскочил и торопливо скомандовал:
- Будить команду!
- Есть будить команду! - откликнулся Полянский и исчез в дверях.
За переборкой уже одевался Андрей Георгиевич. Мы выбежали с биноклями на мостик. Зоркие глаза Полянского не ошиблись. Далеко-далеко, у самой черты горизонта, вился дымок и, словно игла, виднелась мачта ледокола.
Через несколько минут все одиннадцать седовцев вышли на палубу. Было заметно оживление и на других кораблях. Повсюду люди карабкались на марсы и надстройки, чтобы лучше разглядеть могучего гостя. Чувствовалось, что даже мощные машины "Ермака" с огромным трудом преодолевают сопротивление льдов. В бинокль можно было разглядеть, что корабль часто останавливался, потом медленно отползал назад, потом снова бил с разбегу ледяные поля.
Никто не хотел ложиться спать. На палубе и в машинном отделении люди завершали последние приготовления к походу. "Ермак", наша надежда и наша гордость, был рядом с нами, здесь, за 83-й параллелью.
Передо мною встает картина встречи с "Ермаком".
Огромный, черный, похожий на гигантский утюг, он идет к нам напрямик под хмурым августовским небом, ломая толстые ледяные поля, лавируя среди обтаявших торосов, раздвигая трещины. Уже явственно можно различить палубные надстройки, грузовые стрелы, такелаж. Палуба черна от людей, высыпавших встречать нас. Давно-давно мы не видели так много людей сразу! И вот уже на мачтах кораблей трепещут приветственные флаги. Над "Ермаком" взвивается облачко пара - низкий протяжный гудок вспугивает тишину. Еще один гудок. И еще один. Негромкое далекое "ура" прокатывается и гаснет надо льдами, и тогда с борта "Ермака" долетают поющие звуки меди. Величественная и мощная мелодия "Интернационала" разносится над Арктикой.
7 часов утра. "Ермак", продвигаясь среди льдов, медленно подходит к "Садко", который стоит к нему ближе всех. Мы невольно завидуем садковцам - они первыми встречают дорогих гостей. Оттуда доносятся приветственные крики. Снова вспыхивает "ура". Но "Ермак" не останавливается. Он бережет время и топливо. Ломая торосистый лед, могучий корабль обходит вокруг "Садко". Потом он разворачивается и снова целиной, через ледяные поля, через протоптанные нами за год дорожки идет к "Седову".
Я много раз наблюдал работу ледоколов, сам немало поработал на "Красине" и прекрасно знаю возможности этих стальных великанов. Но теперь, когда я вижу, как легко и просто "Ермак" расправляется со льдами, перед которыми мы были бессильны, - эти возможности выступают особенно убедительно.
В 8 часов "Ермак" подходит вплотную к нам. Мы устраиваем ему не менее горячую встречу, чем садковцы. Но ледокол и на этот раз не останавливается. Он делает круг, окалывает наш левый борт, и многометровые льдины отваливаются, переворачиваются и дробятся. Рушится гигантская ледяная "Сопка Буторина", исчезают "каналы" Щелина и Соболевского. В течение нескольких минут вся привычная, устоявшаяся география окрестностей "Седова" коренным образом меняется.
С мостика "Ермака" кто-то кричит мне в рупор:
- Приготовиться к буксировке!
- К буксировке готовы, - отвечаю я.
А "Ермак" уже уходит к "Малыгину". Разломав весь лед вокруг него, он останавливается у самого борта ледокольного парохода, как будто решив немного отдохнуть. В бинокль видно, что на палубах обоих кораблей забегали люди. Начинается перегрузка угля с "Ермака" на "Малыгин".
Нам не терпится узнать, какие новости привез "Ермак". Поэтому я посылаю Буторина в "разведку" на ледокол. Дмитрию Прокофьевичу и самому очень хочется побывать на "Ермаке". Вооружившись багром, он быстро удаляется в сторону "Малыгина" по битому льду, ловко перепрыгивая с одного обломка на другой.
Через час он приходит с докладом:
- Есть посылки для нас. Несколько ящиков. Книги и патефонные пластинки. И вот это в подарок...
Он бережно передает объемистую пачку газет. Газеты были двухмесячной давности, но для нас они представляли действительно драгоценный подарок. Ведь довольствовались целое лето только теми скупыми новостями, которые Полянский принимал по радиотелеграфу с Диксона и мыса Челюскин.
Но сейчас читать газеты было некогда. Я бережно спрятал их и занялся подготовкой к походу. Поднялся ветер. Он угрожал изменить ледовую обстановку и закрыть обратный путь кораблям. А ведь на этом пути лежало много миль сплошных льдов. Поэтому малейшее промедление могло оказаться для нас губительным.
В 20 часов все приготовления были закончены. "Ермак" отвалил от "Малыгина" и направился к нам. Подойдя вплотную к правому борту "Седова", он отколол часть ледовой чаши, в которой покоился корабль, и подошел своей кормой вплотную к нашему форштевню.
- Принимай концы! - прозвучала команда.
На носу "Седова" закипел аврал. Все свободные от машинной вахты, включая радиста и доктора, принимали концы, заводили буксир в якорные клюзы, подкладывали под стальной трос деревянные брусья.
Буксир был закреплен в течение пятнадцати минут. "Ермак" попытался стронуть с места наш корабль. Толстый стальной трос натянулся, как струна. Брусья трещали и лопались. Надо было усиливать крепление.
С "Ермака" передали два добавочных буксира, и в 20 часов 30 минут мы последовали за ледоколом. Над океаном стоял грохот и стон: льдины раскалывались на куски. На том месте, где целый год простоял "Седов", осталась большая черная полынья. Увлекая за собой ледяную гору, примерзшую к днищу корпуса, "Седов" медленно тащился за "Ермаком". "Садко" и "Малыгин", подняв пары, выходили битым льдом нам в кильватер.
Не прошла и получаса, как один из добавочных буксиров со свистом лопнул. Оборвавшийся конец чуть-чуть не задел Соболевского, стоявшего на носу.