Конечно, она грязновата, ее не сравнить с танцовщицами Нома и Сан-Франциско, и все же Ройс чувствовал, как она волновала его. Марэн - далекая, туманная - вспомнилась лишь на мгновение. "Как же подойти к этой туземке?" - думал он, в то время как она, небольшая, ладная, заправляла жирник, мела пол. Там, в Штатах, он знал язык. Что мог он сказать этой женщине? Но вот Ройс вспомнил, что ему уже известно одно чукотское слово.
- Этти! - неестественным, дрогнувшим голосом поздоровался он и приподнялся.
- И-и - добродушно протянула она в ответ, подвешивая над жирником новый котел.
Ничего не прочел Ройс в этой улыбке. Мысли ее, очевидно, были далеки от его тайных желаний. Кареглазая, плотная, она вылезла из меховой палатки и забросила наверх нижний край входной шкуры.
В пологе стало светло и прохладно.
* * *
Дождь не прекращался неделю.
По-разному провели это время золотоискатели. Одни успели проиграться в карты, другие - перессориться. У Мартина Джонсона оказалось поцарапанным лицо. Впрочем, повеса Мартин был не одинок среди своих коллег, которые, опоив мужчин, настойчиво пытались изучать чукотский язык с их дочерьми и женами.
Наконец дождь перестал.
Вместе с чукчами из яранг высыпали американцы, норвежцы, шведы, англичане, испанцы - все те сорок пять человек, включая Василия Устюгова, которых доставила сюда первым рейсом "Северо-Восточная сибирская компания".
Щурясь от яркого солнца, разноплеменные чужеземцы разбрелись по поселку и берегу. Послышались замечания протрезвившихся пришельцев:
- Голая тундра.
- Ни одного европейского строения.
- Да, Азия.
- Вот тебе и Уэном!
Действительно, чукотское селение выглядело жалким не только по сравнению с Номом на Аляске. Среди десятка разбросанных в беспорядке шатров, на вкопанных в землю китовых ребрах устроены лабазы, на них лежат нарты и кожаные байдары, убранные туда, чтобы не достали собаки. Повсюду обложенные и прикрытые камнями ямы-хранилища, из которых несет запахом киснущего мяса. Вокруг бродят собаки, гложут кости, грызутся между собой. Вот и весь Уэном.
Судно, появившееся из-за мыса, привлекло всеобщее внимание. Вскоре была замечена еще шхуна. К полудню целая флотилия "купцов" стояла на рейде. Тут были и "Северная звезда", и маленькая "Луиза", и матерый "Бобер", и потрепанная штормами "Китти". Но все они опоздали. Пушнина из Уанома уже уплыла в трюме "Морского волка".
Проспекторы готовились на берегу к предстоящему перемещению на опорные базы. Осматривали лодки, чистили оружие, делали динамит, лопаты, кайла, промывочные "люльки", помпы, бадьи, продовольствие, Василий Устюгов обратил внимание, что одна группа оснащалась совсем не золотоискательским оборудованием. Он не знал названий инструментов, но ему приходилось видеть, что ими измеряют глубины бухт и заливов, делают съемку берегов, определяют по светилам широту и долготу местности.
В отличие от других проспекторских партий, которые направлялись на юг (в одной из них был Олаф Эриксон), Ройсу, Устюгову и Джонсону предстояло пробираться на северо-запад. Но там, по сведениям чукчей, пока еще непроходимые льды. Учитывая это, Ройс решил не терять времени и завтра же приступить к поискам золота в окрестностях.
Спустя несколько дней, кроме Василия, Мартина и Бента, никого из "Северо-Восточной компании" в Уэноме не осталось. Вслед за недоброй молвой о себе - в тундре новости расходятся быстро - золотоискатели разбрелись по чукотской земле.
Глава 3
ТЫМКАР
В год вторжения на Чукотку чужеземцев из "Северо-Восточной компании" у младшего сына Эттоя было две мечты: ружье и девушка. Это и понятно: только семнадцать лет Тымкару.
Ружье… Кайпэ… Легко сказать, а как возьмешь? Много песцов хочет купец за винчестер. Не отдаст старик отец Кайпэ бедняку.
Тыкмар строен, у него прямой нос, длинные ресницы. Многие девушки улыбаются ему. Но что они? Среди них нет такой, как Кайпэ! Ох, далеко Кайпэ, в тундре, там, где Вельма-река!.. Скоро опять, как каждую осень, поплывут уэномцы к кочующим оленеводам на ярмарку. Жир морских животных, ремни, лахтачьи шкуры станут менять на оленьи постели, камусы для зимней обуви, телячьи шкурки для одежды. Там, в стойбище Омрыквута, - Кайпэ, Но жаден старик, не пустит дочь к безоленному. Вот если б ружье! Много тогда добыл бы зверя, много припас ремней, жира, всего припас бы много, Зимой песцов настрелял бы, множество товаров взял бы за них у купца. Все было бы: Кайпэ, яранга новая, разный товар на камлейки . Водку, чай, табак, нож новый, чайник, котел отдал бы старику: "Вот, возьми, ней, кури - все тебе пусть будет!" Удивился бы старый Омрыквут. "Какой богатый! Откуда столько? Что хочешь взамен? Говори, называй!" - "Кайпэ дай! Пусть станет моей женой. Потом еще тебе всего принесу: водки принесу, табаку, чаю, другое, что нужно, принесу…" Не устоял бы старик: больно жаден. Отдал бы дочь, Тымкар глядит на пролив. Вместе с дрейфующими льдинами течение сносит его байдару на север. Он не ощущает движения, не замечает, что солнце клонится к закату и стаи уток возвращаются с кормежки.
Но вот ресницы его дрогнули, рука взметнулась, и что-то черное, внезапно появившееся на воде, плеснулось, окрасилось кровью. Костяной наконечник копья-гарпуна насквозь пронзил шею тюленя и остался в ней. Тымкар потянул конец ремня, вытащил лоснящегося зверя - морда усатая, оловянные глаза выпучены - и привычным движением рук переломил, ему шейный позвонок. Конвульсии прекратились.
Заслышав возню, показался невдалеке любопытный морской заяц. Тымкар схватился за весло. Зверь юркнул под льдину. Через минуту его голова всплыла вновь, но уже в другом разводье. Байдаре туда не попасть. Юноша вылез на лед. Лахтак - дальше…
Прыгая со льдины на льдину, Тымкар начал преследовать зверя. Охотник крался, ложился на лед, выжидал, полз, менял позиции. Лахтак не подплывал, Наконец нетерпеливому охотнику надоело лежать за торосом, он быстро вскочил и наудачу метнул копье. Ледяной плот под ним колыхнулся, зачерпнул воду. Тымкар прыгнул на другую льдину, но нога не попала на ее середину, глыба едва не стала на ребро, охотник скользнул вниз… Раня руки, он хватался за острые грани, оставляя кровавые следы. Когда вылез, с кожаной одежды струйками стекала вода. Ничего, бывает. Снял с пояса закидушку, раскрутил ее над головой, бросил, не отпуская ременного конца. Деревянная болванка с острыми шипами зацепилась за соседний торос. Охотник подтянул к нему ледяной плот, на котором стоял, и перебрался на торос. Затем этой же закидушкой подтащил морского зайца вместе с копьем и, не без усилия, вытащил добычу на лед. Жирный усатый зверь лежал у его ног ластами вверх.
Тымкар осмотрелся. Байдара едва виднелась позади. Очертания разводий успели измениться, льдины переместились, перемычки исчезли… Еще беглый взгляд вокруг - и охотник начал вбивать копье в лед.
Багряный закат пламенел. В лиловых, перламутровых, зеленых разводьях, как в зеркале, отражались причудливые льдины. Пролив заполняли миражи, Берега были далеко. Надеясь в стороне найти перемычки и по ним выйти к байдарке, юноша уходил все дальше и дальше. Уже не стало видно лахтака, только копье с шапкой наверху слегка различалось вдали.
Все охотники из Уэнома давно возвратились.
Эттой и больная мать Тымкара, обеспокоенные, стояли на берегу, всматривались в пролив. К ним подходили другие чукчи и молча глядели туда же. Тымкара не было.
Вот-вот багряный закат пронзят сильные и яркие лучи и снова появится солнце.
В такую пору года подолгу не спит молодежь. Девушки и юноши надевают самые пестрые камлейки и на фоне зеленеющей тундры издали кажутся большими цветами… Тымкара среди них не было.
- Придет, - уверенно произнес Эттой, - сын молод, силен! - И он вместе со старухой поплелся в ярангу. Пора ко сну.
…Вот и солнце нового дня! По-иному заискрились льды, заалели разводья. Далеко-далеко в проливе темным косяком показался парус. Но слаб полуночный ветерок, медленно движется груженая байдара. Ровными движениями весла Тымкар ведет ее в замысловатом лабиринте "озер" и ледяных перемычек.
"Что лахтак? Что нерпы? - думает он про добычу. - Мясо съедим, шкуры износим… А ружье? Как возьмешь? Скоро на ярмарку - и опять с пустыми руками…"
Солнце начинает припекать. Клонит ко сну. Тымкар сильнее сжимает весло. Непослушные ресницы прикрывают глаза. Байдара ударяется о льдину. Юноша вздрагивает. И снова - ровные движения сильных рук, снова - разводья, перемычки…
"Кайпэ… Что скажу ей? Ох, отдаст старик дочь многооленному!"
Тауруквуна? Конечно, Тауруквуна - "стоящая". Тымкар знает это. По долгу и праву младшего брата Тымкар в течение полугода жил с ней, когда Унпенера унесло на льдине на остров святого Лаврентия и он считался погибшим. Но этой весной брат неожиданно вернулся. Тауруквуна… Брат не напрасно отрабатывал за нее два года в Энурмино. Но что она теперь? Чужая жена, брата жена, Унпенера. Плохо жить так в одной яранге…
Опять смыкаются веки, закрывают глаза.
"Отдельную ярангу для Кайпэ построю. Ох, хорошо, что я самый младший брат!"
Тымкар сидит на корме. Он то управляет веслом, то безвольно склоняет голову. Уже сутки, как он в море. Но мозг не спит. Беспорядочные мысли будоражат его.
Пойти к Омрыквуту помогающим? Отработать за Кайпэ? А мать, отец? Трудно Унпенеру одному прокормить семью…
Неестественно широко открыв глаза, юноша смотрит вперед. "Оленей пасти? Мне, морскому охотнику, стать пастухом? Нет! Я не только "тело имеющий"! Байдара есть, снасть, копье, гарпун - все есть. Будет Кайпэ моей!"
Не спуская почти обвисшего паруса, через узкие каналы сильными и резкими движениями весла ведет байдару Тымкар. Перед его мысленным взором - Кайпэ. "Возьму, - думает он о ней, взмахивая веслом, - отниму. - Отталкивается от ледяного берега. - Нет, добуду". - Байдара снова дергается вперед.
* * *
Да, всем людям свойственно мечтать. Без мечты какая же жизнь! Но далеко не каждый знает, как осуществить ее, как найти свое счастье. Не знал этого и Тымкар. К тому же он был нетерпелив. Даже короткое полярное лето показалось ему долгим. В ожидании поездки на ярмарку непромысловые дни он проводил с проспекторами, наблюдал непонятную жизнь этих людей.
- Зачем землю копаешь? - спросил он как-то Василия Устюгова.
Ройс и Джонсон посмотрели на него. Обычно Тымкар стоял около них молча.
- Ищем золото, - ответил Василий.
- О чем вы говорите? - вмешались Бент и Мартин, не знавшие русского языка.
- Спрашивает, зачем землю копаем.
Приятели переглянулись. Они не поняли и того, что ответил Василий.
- Вы, может быть, забыли, мистер Устьюгофф, что мы не понимаем этого азиатского языка? - Джонсон говорил по-английски.
Василий вогнал лопату в землю. Взгляд холодных серо-голубых глаз заставил Мартина неприятно поежиться.
- Азиатский, говоришь? А ты в Америке, что ли? Тут Россия, и язык тут российский. Буду я еще здесь лаять по-собачьи! Хватит. Налаялся досыта там, - он поглядел за пролив.
- Вы, я вижу, нездоровы сегодня.
- Не ссорьтесь, - примирительно бросил Бент Ройс. Теперь ничего не понимал Тымкар.
- Зо-ло-то - что такое?
- Бент, покажи ему. - Василий знал о содержимом кисета.
Юноша посмотрел, пощупал золотые песчинки.
- Однако, это вроде песок. Что станете делать?
"Как объяснить ему?" - па секунду задумался Устюгов.
- Зубы можно делать, браслеты, серьги.
- Зубы? - Тымкару стало смешно. - Ты, однако, болтаешь пустое…
- Может быть, вы, мистер Устьюгофф, полагаете, что я один должен за всех работать? - негодовал маленький Джонсон. Он широко расставил ноги, руки сложил на груди, не вытирая потного лица, измазанного грязью.
- Не понимаю, говори по-русски, - не без злорадства ответил Василий.
Он хорошо помнил, как в Номе с ним самим поступали так же, требуя, чтобы он говорил только по-английски.
Мартин выругался.
В этот день - накануне отплытия уэномцев к оленеводам (уже стали темными ночи, свежел воздух, серой пеленой начали обволакивать тундру туманы, потянулись на юго-восток гуси и журавли. - настало время осеннего забоя оленей) - чукчи понесли подарки шаману, Он вызовет духов, заручится их поддержкой для удачи в пути и на ярмарке.
Связки ремней, нарезанных из целых тюленьих шкур, бурдюки с жиром, свежее мясо приносили в его ярангу; делились своими запасами чая и табака. Шаман молча все примечал. Он - в меховой кухлянке, сшитой из пестрых шкур, на голове волчья шапка.
Вечерело. Уже из каждой яранги были доставлены жертвы духам, а Тымкар все тянул, Только он и задерживал шамана.
"Хитрый, - думал про одноглазого Кочака Тымкар, нарочно подольше задержавшийся в этот день у проспекторов. - Не начинает. Ждет… - Он вспомнил, что прошлый год при поездке на ярмарку все равно штормом разбило одну байдару, - Слабый шаман. Напрасно даем ему все. Напрасно кормим… Но другого шамана нет. А без него нельзя, все может случиться, Что скажут тогда старики?"
Но вот в яранге Кочака угрожающе зарычал бубен, Тымкар улыбнулся. Однако звуки становились все реже, реже и вдруг смолкли.
Старики озабоченно выглянули из шатров. Бубен молчал. Тогда они направились к яранге Кочака. Остановились у входа.
- Духи гневаются, - не поднимая головы, произнес шаман, обвешанный связками моржовых и волчьих зубов, бусин, кусочками звериных шкур, деревянными "охранителями", почерневшими от времени и копоти. - Гневаются, - печально повторил он.
Чукчи стояли встревоженные.
- Трава увядает, мор близится, оживает нечестивый иноземец. Дух безумия набирает силу… Ох! - шаман застонал, схватил бубен, ударил в него, захрипел, но вдруг отбросил бубен в сторону, вскочил, кинулся к выходу.
Старики испуганно расступились.
- Дайте ему жиру! Почему стоите? Где прячется Тымкар?
- Тымкар, Тымкар! - закричали старики.
Испуганный, едва не бежал к шатру Кочака Тымкар.
В руках у него - бурдюк жиру, связка ремней, шкура морского зайца.
Кочак подобрал бубен, забил в него, запрыгал. Кисти из собачьей шерсти, моржовые зубы, бусины, амулеты, подвешенные к одежде, затряслись вместе с ним.
- О-о-о! О-о-о! Вот твоя пища, вот она! Имирит, имирит гыр! У тебя власть, у тебя! Будь по-твоему, будь!
С моря потянул ветерок. Зашумела прибрежная волна, зашуршала галька.
- Не гневайся, не гневайся! Если только ты хочешь, как тебе надо, возьми…
Молча, боязливо чукчи разбрелись по шатрам.
- О-о-о! О-о-о!.. - все глуше и глуше слышались заклинания шамана, сопровождаемые тревожными звуками бубна.
Сумраком окутывало Уэном.
…Утром на берегу царило редкое оживление. На плаву загружались три большие байдары из моржовых шкур. Яранги опустели. Почти все вышли провожать отплывающих к оленеводам на обменную ярмарку. Только Кочак оставался в своем шатре.
Среди отплывающих был и Тымкар. Он стоял в байдаре подтянутый, еще более стройный, на лице играла улыбка. Глядя на него, девушки переговаривались. Они стайкой переходили от байдары к байдаре, нарядные, веселые. Некоторые из них тоже отправлялись в стойбище Омрыквута: одним из них приглянулись там парни, другие еще с рождения были просватаны родителями.
В своем поселении вся жизнь на виду, все примелькались друг другу. Молодой оленевод с гордостью говорит, что жена у него дежневская или акканийская, нунямская или уэлленская. Это значит, что ему повезло, что там, на берегу, у него есть родственники, есть возможность получать продукты морского промысла, так необходимые в тундре. Береговые же, напротив, гордятся тем, что у отца его жены есть олени.
Тымкар ни с кем помолвлен не был. Кто же будет спешить пристроить дочь в ярангу бедняка!
…Байдары отчалили. Свежий ветерок дул с берега, хорошо наполнял кожаные паруса.
Провожающие, прикрыв ладонями глаза от солнца, выкрикивали напутствия. Среди стоящих на берегу были костлявый, но еще бодрый Эттой со своей старухой, Унпенер, Тауруквуна с ребенком за спиной.
Поездка к оленеводам - большой праздник. Это и отдых, и сытая жизнь у кочевников, встречи, оленьи шкуры для зимней одежды и обуви, жилы для шитья и вышивания… Для Тымкара это еще и встреча с Кайпэ.
Прелестная Кайпэ - дочь богатого оленевода. Но не поэтому приглянулась она Тымкару, нет! Когда он увидел ее, он еще не знал, чья она дочь. Это случилось прошлой осенью. Юноша вспоминает: моховая пятнистая тундра, кочкарник, вдали - озеро. На южном склоне долины - кустарник. Там, на берегу Вельмы, в редких и низких порослях ерника и ивняка, Кайпэ собирала ягоды. В ее кожаном ведерке среди шикши и голубики алела брусника. Было утро. Лакомясь ягодами, Тымкар случайно встретился с ней. Поздоровался, она ответила и, не разгибаясь, прошла мимо. Он остановился. Она оглянулась… Легкий румянец цвета недозрелой брусники лег на смуглые щеки. Как Тымкар помнит этот румянец! Тогда он сам, кажется, слегка покраснел, - он, юноша, покраснел, как девушка!.. Она удалялась, а он не смел заговорить с ней, следовать за ней… "Кто она? - думал тогда он. - Быть может, младшая жена хозяина стойбища?" А она уходила все дальше и дальше.
В этот же день уэномцы отплывали домой. В числе провожающих была и она. Тымкар сразу узнал ее. Девушка потупила взор, но не ушла, как утром. В суматохе проводов никто не наблюдал за ними, и они исподтишка разглядывали друг друга. "Как звать его? - думала она. - Женат наверное. Такой не будет без девушки!" Почти то же самое думал о ней Тымкар. Впрочем, имя девушки и чья она дочь, он уже успел разузнать…
Так и расстались они, не сказав друг другу больше ни слова. Но Тымкар почему-то верил, что Кайпэ думает о нем, ждет его. И он не ошибся: весь этот год девушка мечтала о том, что молодой чукча вернется.
Никто не знал об их встретившихся взглядах. И даже каждый из них не был достаточно уверен, что они поняли друг друга.
Так прошел год. И вот уже завтра они увидятся вновь!
До горла Ванкаремской лагуны оставалось совсем немного. В лагуну впадает Бельма. Там, на ее берегах, пасутся стада Омрыквута. Там - Кайпэ!
На третий день пути ветер изменил направление, теперь он дул с севера, почти навстречу мореходам, Шли на веслах. Тымкар греб, не жалея сил. Все чаще и чаще стали встречаться льды.
Вот, наконец, и последний мыс! За ним будет видно горло лагуны.
Преодолевая ветер, байдары вышли к повороту, и глазам открылось сплошное море льдов… Однако льды здесь обычны, Тымкар даже не подумал, что они могут помешать ему встретиться с Кайпэ. Но случилось именно так.
Подступы к лагуне оказались забитыми льдами. Многолетние, тяжелые, они сплошной массой надвигались с севера, ветер яростно гнал их к проливу. Льды шумно лезли друг на друга, закрывая собою море. Впереди все бело. Только слева желтела тундра.
Льды надвигались вплотную.
Байдары сблизились. Как и все молодые, Тымкар сейчас молчал. Всматриваясь туда, где должны были находиться истоки Вельмы, он почти ничего не видел и не слышал вокруг. Его еще не оставляла надежда добраться до тундры. Но какая же тундра, когда льды уже подступали к байдарам!