Через двое суток после исчезновения оленей с севера угрожающе подул ветер, тяжелые тучи заслонили солнце, и в лесу воцарилась зловещая тишина. Красные белки уже не ворчали на меня, когда я проходил под деревьями. Дикуши и белые куропатки исчезли из перелесков в поисках более защищенных мест. Лоси, которые до того паслись в ольховых чащах на холмах, начали спускаться к озерным болотам и к бобровым плотинам. Зайцы-беляки держались поблизости от нор, готовые исчезнуть в своих земляных укрытиях, когда угроза приближающейся пурги станет действительностью.
В декабре ветер понес первые затвердевшие плотные крупинки снега. Однажды утром я вышел из хижины и чуть не задохнулся под неистовым порывом метели. За ночь выпало четырнадцать дюймов снега и вьюга замела путь от хижины к сараю. Я посмотрел на градусник, висевший на наружной стене хижины. Ртутный столбик упал до 30° ниже нуля. Это не так страшно, если бы не ветер и метель. В ясную, тихую погоду вы можете обойти цепочку капканов при температуре в 35 или более градусов ниже нуля, и у вас только слегка замерзнут щеки и нос. Но даже в двенадцать градусов мороза при северном ветре ни один здравомыслящий зверолов не выйдет за порог своей хижины.
Снегопад не прекращался в течение трех недель. Снежный покров достиг сорока дюймов. Под снегом были погребены наши надежды на удачную ловлю горностаев. Даже койоты покинули эти места и ушли вслед на оленями. Для нас в то время длительный декабрьский снегопад был настоящей катастрофой. Каждый лишний дюйм снега закреплял неизбежность крушения наших планов.
При свете убывающей луны наступила нерадостная рождественская ночь. Небо на время прояснилось, и за окном прекратился шум снегопада. С Юкона дул ветер, острый, как осколки разбитого стекла. Ели у ручья трещали, когда в них вгрызался мороз, а наверху, на холме, тявкала и жалобно скулила от голода маленькая рыжая лиса.
Молодые лоси вылезали на рассвете из снега с окоченевшими от холода ногами. Синицы-гаечки, устроившиеся на ночлег на ветвях елей, замерзали и гибли. Их крохотные, покрытые перышками тельца, окаменев от мороза, сваливались с деревьев. Было рождество, а ртутный столбик на термометре показывал ровно 48° ниже нуля.
Только лось или бродячий волк отваживались пробираться через массы снега, завалившие лес. Будь то меньше или больше, чем -45°, при любой температуре лоси вынуждены для поддержания жизни ежедневно искать себе корм.
Впервые, с тех пор как мы вверили свою судьбу этому дикому краю, нам пришлось отказаться от предрождественской поездки на торговый пункт в Риск-Крик. Я надеялся, что за несколько дней до рождества мне как-нибудь удастся пробиться сквозь снег на санях, запряженных лошадьми, и привезти с торгового пункта необходимые покупки и почту. Но при температуре -45° любая поездка невозможна ни для человека, ни для лошади.
Было ясно, что в эту рождественскую ночь Санта-Клаус не сможет пролезть в наш шестидюймовый дымоход, и нужно было как-нибудь преподнести Визи эту печальную новость. Но как? И тут меня осенило вдохновение. В сочельник после захода солнца мы с Визи вышли из хижины и стояли, глядя на небо. Мороз был так жесток, что даже дыхание вызывало кашель. Капельки влаги скатились у Визи из глаз и тут же замерзли на щеках. Я покачал головой и пробормотал:
- Не представляю себе, как может кто-нибудь отправиться в путешествие в такую ночь. Даже Санта-Клаус.
Визи задумался на одну-две секунды и сказал:
- Он замерзнет? Правда?
Я утвердительно кивнул головой.
- Не только он сам, но и его олени.
- И тогда больше не будет рождества, да? - спросил Визи.
- Ну, рождество-то будет, - предусмотрительно ответил я, - но не будет Санта-Клауса.
- Я надеюсь, что он останется дома. - Так реагировал Визи на печальную новость.
Между рождеством и Новым годом выпало еще пятнадцать дюймов снега. На полках в нашей кладовой было пусто, хоть шаром покати, но мяса и овощей у нас хватало. Если ваше ежедневное меню состоит только из лосиного или оленьего мяса и лишь изредка разнообразится гусятиной, это может надоесть. Но все же изобилие мяса не давало нам отощать.
Уже два месяца мы не видели других людей, не получали и не отправляли почту. Мы превратились в робинзонов на нашем "необитаемом острове" среди снежного моря. Это было скучно, но не так уж серьезно. Однако нас мучила одна неотвязная мысль: "Что, если кто-нибудь из нас тяжело заболеет?" Правда, мы вели такой здоровый образ жизни, что редко болели даже насморком. Но я знал о случаях, когда звероловы, отрезанные от возможностей медицинской помощи во время зимней непогоды, заболевали и умирали в своих хижинах. Их замерзшие тела оставались лежать там до весны или лета, пока кто-нибудь их не обнаруживал.
Чем больше мы с Лилиан думали об этом, тем более настоятельной казалась необходимость как-нибудь добраться до Риск-Крика на санях, запряженных лошадьми. Но это было легче задумать, чем осуществить, так как, если не считать лосиных тропинок, по которым, конечно, не могли пройти лошади, все пути замело снегом еще в первые дни снегопада.
Наконец Лилиан поставила точку над "i".
- Нам совершенно необходимо пробиться к Риск-Крику, - выпалила она однажды за завтраком.
- Я сам думаю об этом, - подтвердил я. - Если я отправлюсь туда на снегоступах, это, наверное, займет у меня целых четверо суток…
- Лыжи! - воскликнула она. - Какой толк будет мне от лыжной тропы, если ты сломаешь ноги или Визи заболеет воспалением легких или еще чем-нибудь! Эрик, здесь нужны упряжка и сани. - И не дождавшись от меня ответа, она продолжала. - Мы можем взять с собой палатку и все необходимое для бивуака и наложить в сани сена для лошадей.
- Мы? - Я отрицательно покачал головой и сказал: - На лыжах или в санях, но я предпочел бы поехать туда один.
- Мы с Визи тоже поедем. - В голосе Лилиан появились металлические нотки. - Ты воображаешь, что я смогу сидеть здесь, не зная, добрался ли ты до Риск-Крика или нет? Мы с Визи обязательно поедем с тобой. Нам уже приходилось ночевать под деревьями и, наверное, еще не раз придется.
- На снегу в пять футов глубиной и при температуре минус сорок градусов?
- Да, на снегу в пять футов глубиной и при температуре минус сорок градусов, если таково положение дел.
Не моргнув глазом, она смотрела на меня в упор, и лицо ее дышало непреклонной решимостью.
Передо мной открылась новая черта в характере Лилиан. Раньше я не знал ее такой. Во всяком случае эта сторона ее натуры не проявлялась со дня нашей свадьбы. Обычно она старалась настоять на своем путем мягких уговоров и убеждений. Теперь же я видел, что мои желания столкнулись с железной волей Лилиан.
- Ладно, - вздохнул я, - мы поедем вместе.
По гладкой почве можно было доехать до Риск-Крика в фургоне, запряженном лошадьми, в течение восьми или десяти часов. Это был медленный, но надежный способ путешествия. В санях по снегу в несколько дюймов глубиной мы могли попасть туда за несколько больший период времени. Но при глубине снега, какая была в тот год, было вообще сомнительно, доберемся мы до цели нашего путешествия или нет. Конечно, наше предприятие было опасно. Но если вы застряли в снегах на один или два месяца без какого бы то ни было сообщения с внешним миром, можно пойти на любой риск. И мы решили рискнуть.
Глава XIII
Мы не торопились запрягать лошадей в слабой надежде на внезапное потепление. Но для этой надежды было мало оснований. На опыте предшествовавших зим мы знали, что в чилкотинском районе за сутками северного ветра со снегом после прекращения ветра и снегопада обычно следуют сутки жестокого холода.
Наконец небо перестало хмуриться, и, когда с голубого небосвода снова посмотрело на леса сияющее солнце, ртутный столбик соскользнул до цифры сорок. Но все же после месяца пасмурной погоды яркое, хотя и не греющее, солнце подействовало на нас ободряюще. Итак, стараясь не думать о красноречивых показаниях термометра, мы положили в сани одеяла, все необходимое для бивуака и сено, впрягли в хомуты пару лошадей и двинулись на юг. По крайней мере ветер не рвал нашу одежду. И хотя меховая опушка наших парок вскоре покрылась инеем и нам приходилось без конца счищать льдинки с ресниц руками, одетыми в толстые варежки, все же в глубине саней, укрывшись одеялами, мы как-то умудрялись не замерзать.
Каждый ярд пройденного пути стоил лошадям огромных усилий. Снег скапливался у хомута и давил на шеи лошадям до тех пор, пока они уже были не в состоянии ни на один дюйм сдвинуть сани. Тогда я вылезал из саней, пробирался к хомуту и сбрасывал лопатой снег, чтобы лошади снова могли сдвинуть полозья. После самого незначительного подъема лошади должны были отдыхать минуту или две.
Первый снег. Поездка на Риск-Крик за почтой.
В двух милях от хижины мы стали свидетелями трагических последствий декабрьской непогоды. Как раз посередине погребенной под снегом дороги лежал маленький лосенок; голова его была запрокинута назад, а ноги подогнуты под туловище. Это дитя лесных дебрей лежало на снегу в такой естественной позе, что его неподвижность была похожа на сон. Но это был не сон: лосенок умер в этой позе. Беспощадный мороз крушил его волю к жизни, пока, ослабев, он не отстал от матери. И наконец наступил момент, когда трава, с трудом добытая из-под снега, уже не давала достаточно сил, чтобы снова разгребать снежный покров в поисках пищи. Устав от жестокой борьбы за жизнь, лосенок лег на снег и больше не встал. Влага от дыхания замерзла у него на губах, пока сердце медленно отсчитывало последние минуты его жизни.
Мне пришлось снять хомуты, прикрепить цепь к оглоблям и оттащить жертву мороза с нашего пути. Потом я снова запряг лошадей, вскочил в сани и сказал Лилиан:
- Нигде поблизости не видно следов лосихи.
- Может быть, волки съели мать, - вздохнув, высказала предположение Лилиан.
- Возможно.
Я встряхнул поводьями, и лошади тронулись. Когда наступила следующая передышка, я мрачно сказал:
- Еще немало лосей погибнет в лесу, прежде чем стает снег.
Часы, которые мне подарила Лилиан на рождество 1931 года, еще не сломались и хорошо показывали время. Я завел их перед отъездом, но с тех пор ни разу не посмотрел на них. Даже мысль о том, чтобы снять варежку и вытащить часы, была настолько неприятна, что я тут же гнал ее прочь. Было гораздо важней сохранить тепло в пальцах, чем знать, который час.
Зашло солнце, и серые тени легли у горизонта на севере. По моему расчету мы проехали восемь миль за такое же количество часов. С ноздрей наших коней свисали ледяные сосульки восьмидюймовой длины. Лошади посерели от замерзшего пота. У занесенной снегом дороги мы увидели одинокую пихту. Возможно, что она была крепким молодым деревцом, когда Колумб приехал в Америку. Ее ствол достигал пяти футов в обхвате, а мощные ветви почти не согнулись под тяжестью снега. Лошади остановились у дерева, как бы почувствовав свою собственную усталость. Они стояли, опустив головы, тяжело дыша.
- С них довольно, - заключил я. - Лошади выбились из сил.
Лилиан откинула одеяла и осмотрелась.
- Я так окоченела, - вздохнула она, - что, кажется, уже никогда не смогу снова ходить.
В течение последних четырех часов Визи лежал в санях, закрытый несколькими одеялами и сеном. Но теперь он внезапно выкарабкался оттуда и жалобно произнес: "Я хочу есть".
Ветки пихты задерживали снегопад, и под ними слой снега был лишь в два фута глубиной.
- Это место ничем не хуже других, - сказал я, - а может быть, и лучше. Вот и наш отель. Ты и Визи лучше посидите в санях, пока я займусь лошадьми.
Я распряг лошадей, прикрыл их попонами и дал им охапку сена. Поблизости не было ни озера, ни ручейка, где можно было бы прорубить лед. И так как не было воды, лошадям пришлось есть снег.
Накормив лошадей, я расчистил под деревом площадку в десять на двенадцать футов. Теперь Лилиан и Визи могли вылезти из саней, не попав в снег. Сгущались сумерки. Не приходилось надеяться, что проглянет луна. Поэтому я решил не тратить сил и времени на устройство палатки. Вместо этого я расстелил ее под деревом и навалил на нее одеяла и посуду.
Даже при снеге в несколько футов глубиной и при минусовой температуре бивуак без плитки или палатки может быть достаточно теплым и удобным, если знать, как его устроить. Как ни враждебно выглядит зимняя лесная чаща в холодном наряде, в лесу немало средств, которые, умеючи, можно использовать, чтобы смягчить враждебность природы и заставить ее сменить гнев на милость.
Быстрота действий была ответом на холод, охвативший нас, как только мы вылезли из саней. Именно ради такого случая мы захватили с собой из хижины сухой хворост, и через несколько секунд у нас пылал костер. Мы с Лилиан встали на снегоступы. Я прокладывал лыжню, направляясь к ближайшим зарослям молодого пихтарника, Лилиан следовала за мной. Мне достаточно было одного удара топора, чтобы срубить молодое деревцо. Лилиан брала в охапку по пять-шесть штук сразу и тащила к костру. На долю Визи досталось втыкать в снег основания деревьев, чтобы снова придать им вертикальное положение. В лесных дебрях не только детеныши диких зверей должны с ранних лет уметь заботиться о себе.
Через десять минут наш бивуак был окружен плотной стеной "рождественских елок". Эта "стена" не только защищала нас от ветра, но и служила нам чем-то вроде рефлектора, отражая тепло, идущее от костра, и концентрируя его у ствола пихты. А при достаточном количестве дров, сложенных внутри окружавшего нас кольца из пихт, костер мог гореть всю ночь, и в нашем бивуаке могло быть достаточно тепло, какая бы ни была температура за его пределами.
Предоставив Лилиан заниматься ее кастрюльками и сковородками, я нарубил сухих сосен, наколол трехфунтовые поленья и сложил их в бивуаке. К этому времени подоспели отменные оленьи бифштексы, а в ведерке у горячих углей костра настаивался целый галлон крепкого чая. Мы примостились у костра по-индейски, на корточках, и занялись едой.
Путешествие при минусовой температуре вызывает зверский аппетит, а когда вы затем слишком плотно поели, вас охватывает какое-то умственное и физическое оцепенение. Проведя целый день в пути по такой погоде, присядьте у печки на несколько секунд, и вы тут же почувствуете сонливость, а через минуту или две крепко уснете. Здесь костер заменял нам печку, а ствол старой пихты и кольцо из молодых пихточек - нашу хижину. Как только мы поужинали и вымыли посуду, нас охватило дремотное состояние. Мы зарылись в одеяла на подстилках, которые Лилиан сделала из пихтовых веток, и, совершенно обессиленные, тут же уснули.
Чуть начало светать, как я развел огонь. Лилиан высунула голову из-под одеял, когда я набирал снег в ведро, чтобы поставить его таять на костре. Она закашляла, вдохнув морозный воздух. Ветер рвал верхушки деревьев, и снег летел сквозь "стену" из молодых пихт.
- Лучше не вылезай из-под одеял, пока я не сварю кофе, - посоветовал я, закутываясь в свою овчину.
Лилиан охотно воспользовалась моим советом. Я дал ей чашку кофе.
- Опять идет снег, - ворчал я. - Черт его побери, этот снег. Снова ветер, как раз с северной стороны. Вчера было плохо, а сегодня будет сущий ад.
И действительно, это был ад. Мы пустились в путь на рассвете. Снег колол нам лица. Лошади сначала заартачились, почувствовав прикосновение холодных шлей, а затем, брыкаясь и фыркая, медленно тронулись в путь.
Делая частые остановки, они тянули поклажу еще на протяжении пяти миль. Чаща стала редеть. Впереди уже можно было разглядеть однообразную, чуть-чуть волнистую гладь прерий.
- Равнина Озерных Островов, - буркнул я таким тоном, как если бы возвещал о нашем прибытии к воротам ада.
Летом Равнина Озерных Островов - место вполне приятное. Там достаточно питьевой воды в нескольких изолированных озерках. Тут и там разбросаны небольшие заросли осин и сосен, где могут отдохнуть в тени пасущиеся стада. Ранней осенью тысячи уток и сотни канадских казарок с гоготаньем и кряканьем опускаются на озера, а луговые тетерева хоронятся в траве, заслышав шум крыльев ястреба или совы, почуявших легкую добычу. И даже в самые жаркие августовские дни нежное дуновение колышет верхушки трав. И ветер (восточный или западный, северный или южный) несет с собой освежающую прохладу.
Иное дело зимой. Озера покрыты не менее чем двухфутовым слоем льда. Утки и гуси улетели далеко на юг. Луговые тетерева скрылись в чаще леса. Только ветер остался здесь.
Даже когда в лесу нет ветра, в открытых прериях он дует вовсю. Он ворошит снег и уносит его на несколько сот футов или ярдов, заполняя какую-нибудь расщелину или овраг, придавая им обманчивый вид заснеженной глади.
Как только мы выехали из леса на равнину, нас встретил порыв такого ветра. Пелена поднятого ветром снега неслась по долине, покрывая расстояние не меньше пятидесяти ярдов. Не было ни малейших признаков какой-либо дороги. Не было ни одного валуна, который помог бы нам ориентироваться. "Пошли, пошли!" - крикнул я лошадям, которые внезапно забарахтались в глубоком снегу.
- Ты правишь в овраг, - закричала Лилиан, но было уже поздно.
У меня обледенели ресницы, снег летел мне в лицо, и я не заметил оврага, занесенного снегом. Не заметили его и лошади, которые обычно, даже не видя, чутьем угадывают опасность.
Кони провалились сквозь снег в овраг, упали на животы, а затем перевернулись на бока, как бы говоря: "С нас довольно".
- Придется распрягать, - проборомотал я, содрогаясь при мысли о том, что надо будет вылезать из саней и забираться в снег.
- Постараюсь вытащить лошадей и оглобли, а затем при помощи цепи вытяну сани.
Я начал выбрасывать одеяла и другие пожитки.
- Цепь, где же, черт возьми, цепь? - нетерпеливо спрашивал я.
- Здесь. - Лилиан всегда знала, где находятся предметы первой необходимости.
- Умница, - улыбнулся я.