Р. М. Робертсон был уроженцем города Глазго в Шотландии и эмигрировал в Канаду в 1910 году. В 1914 году он стал фермером, владельцем шестидесяти пяти гектаров целинных прерий в Саскачеване. Жил он в домике с крышей, покрытой дерном. Не будь первой мировой войны, Робертсон и сегодня был бы, по всей вероятности, богатым фермером, а дом под дерновой крышей напоминал бы ему о том, как он в первый раз впряг свою лошадь в плуг и провел первую борозду в плодородной долине Саскачевана.
Однако, когда в мае 1919 года он сменил военную форму на гражданскую, у него в кармане было всего лишь жалование за месяц или два да около сотни долларов выходного пособия. Он вынул из кармана монету и подбросил ее в воздух. Закрыв глаза, он подумал: "Орел - пойду обратно, к плугу, решка - подыщу себе другую работу". Выпала решка, и, пожав плечами, бывший пулеметчик повернулся спиной к землям Саскачевана и направился на запад в Британскую Колумбию.
Жизнь на воздухе всегда тянула Робертсона, как магнит. В 1920 году он поступил на службу в департамент охоты Британской Колумбии на должность егеря.
Егерь Р. М. Робертсон никогда не ограничивал свою деятельность только соблюдением законов об охоте или розыском и наказанием нарушителей. Его гораздо больше интересовало, почему пара канадских гусей-казарок всегда возвращалась к небольшому озеру, где гусыня вывела своих первых птенцов. Он мог рассматривать череп и рога снежного барана, превратившиеся в прах под безучастным взглядом природы, но еще различимые на склоне горы, где никто из живущих там людей не видел этих животных за всю свою жизнь. Какая катастрофа, природная или сотворенная человеком, привела к исчезновению с лица земли этих крупных животных? Эти и множество других подобных вопросов требовали ответа. Как только у него находилось свободное от службы время, он выезжал на склон, покрытый ледниковыми отложениями, или в мрачную чащу хвойного леса и искал там следы, которые могли бы дать ответ на волнующие его вопросы.
Когда я встретился с ним в 1941 году, Робертсон был уже районным инспектором, отдавшим 21 год жизни работе по внедрению разумного управления охотничьим хозяйством. Эти годы он провел, в основном, в так называемом сухом поясе Британской Колумбии, где под жарким летним солнцем оголенная земля горных склонов превращалась в пыль, и растения сгорали от недостатка воды. Однако многое указывало на то, что здесь не всегда была такая засуха. Вот из этой трещины раньше вытекал родник, а по той ложбине, усеянной гравием, несомненно, бежала веселая речка. Кругом было множество расщелин, углублений, где теперь только на короткий срок весной собирались талые воды.
Исследуя многие речные долины до самых истоков, чтобы найти ответ на вопрос, почему в них исчезла вода, он чувствовал, что частично это объяснялось истреблением бобров.
Наши места были очень удалены от центра и от людей, однако очень немногое из того, что касалось животного мира, ускользало от внимания районного инспектора. Хотя за время нашего пребывания на ручье Мелдрам ни один егерь не посещал этих мест, сведения о нашем существовании и кое-что из нашей деятельности дошли до слуха инспектора Робертсона. Полагая, что сведения, полученные из вторых рук, плохо заменяют знания, полученные лично, он мне написал, что решил приехать и из первоисточника узнать, что у нас происходит.
Однажды в июле 1941 года я оседлал свою лошадь и, ведя вторую на поводу, направился в Риск-Крик, чтобы встретиться с районным инспектором и привезти его к нашему дому у озера Мелдрам. Тогда мне и в голову не приходила мысль, что какая-нибудь машина смогла бы добраться к нам по усеянной камнями дороге.
Когда я прибыл с лошадьми, инспектор прохлаждался у фактории. Рост его был примерно 175 сантиметров, виски седые, телосложение крепкое. Видно было, что передо мной стоял человек с хорошей физической подготовкой.
"Он знает, как тяжелы бывают снегоступы в мягкую мартовскую погоду", - подумал я, пожимая его руку.
Я привязал его рюкзак позади седла и краем глаза наблюдал, как он взял в руки уздечку и поставил ногу в стремя. Во всех государственных учреждениях есть люди, не соответствующие занимаемым должностям. Но инспектор департамента охоты Британской Колумбии, безусловно, знал, как обращаться с лошадью.
Робертсон был на своем месте во всех отношениях. Левой рукой он держал уздечку около щеки лошади, правую руку положил на переднюю, а не на заднюю луку седла. Он легко сел в седло, и правая нога сразу нашла стремя. Было ясно, что инспектор отлично знал нрав лошадиной породы, как любой ковбой наших окрестностей.
Проезжая по дороге то рысью, то галопом, то шагом, мы мало разговаривали. Это мне тоже нравилось. Он не морочил голову мне пустыми разговорами, а все внимание уделил окружающему, отмечая по пути место, где олени переходят дорогу или где тетерева купаются в пыли.
По дороге к озеру Мелдрам произошел маленький инцидент, много рассказавший мне о характере задумчивого человека, который ехал рядом со мной. Мы объезжали маленькое озеро, берега которого заросли лисохвостом. Трава начала колоситься. Я наблюдал за выводком утят, плавающих вдоль дальнего берега. Вдруг они собрались в кучу и направились к зарослям лисохвоста, а затем опять поплыли вдоль берега. Однако два утенка отбились от стайки и направились на берег.
Районный инспектор тоже наблюдал за утятами. Вдруг он откинулся назад и остановил лошадь.
- Тпру! - крикнул он громко.
Внимательно осмотрев дальний берег озера, он тихо сказал мне:
- Вон там, в пятнадцати ярдах от этих двух утят, в зарослях лисохвоста, видите?
Теперь и я увидел, что привлекло его внимание. В траве шевелилось нечто, не совсем похожее на колосья.
- Койот! - определил я.
- Да, хвост койота, - согласился инспектор, - все остальное он спрятал в траве.
Мохнатый кончик хвоста койота колыхался, как колышется трава под легким ветром. С тех пор как койоты появились на свет и существуют утята, достаточно глупые, чтобы поддаваться обману, койоты машут хвостами в высокой траве у самой воды.
- От любопытства, - усмехнулся инспектор, - страдают не только кошки. Владелец этого хвоста старается приманить утят достаточно близко, чтобы схватить их зубами. Простой способ! Сам он лежит на животе, а хвост служит приманкой. Утки ужасно любопытны, особенно молодые!
Один утенок уже вышел на берег и, стоя на одной лапке, внимательно наблюдал за хвостом койота. Затем, неуклюже переваливаясь, он направился к траве, к спрятавшемуся в ней хищнику.
- Этого нельзя допустить, - проворчал инспектор и, глубоко вздохнув, громко крякнул.
Койот рывком поднялся и мгновение стоял к нам боком, направив уши в нашу сторону. Затем он нас заметил и, повернувшись, бегом скрылся в траве.
С громким кряканьем утята поторопились к воде и бросились догонять стайку. Выводок утят, глубоко зарываясь грудью в воду, поспешно скрылся за камышами.
- Вы когда-нибудь видели подобную охоту? - спросил Робертсон.
- Только раз, - ответил я. - В тот раз в зубы койоту попался гусенок.
- Интересно, - заметил он, - сколько уток и гусей попалось на эту удочку с тех пор, как койоты впервые начали применять подобный трюк?
Районный инспектор прожил у нас почти неделю, объезжая со мной наши охотничьи угодья. Он вошел в нашу жизнь так легко, как будто жил с нами всегда.
Вечером, когда Лилиан начинала мыть посуду после ужина, он вставал со стула с полотенцем и вытирал посуду. Он задавал Визи вопросы, не только касающиеся ондатр, норок, оленей или лосей, но также и много других: по математике, географии, истории и другим школьным предметам. Он говорил Лилиан с улыбкой: "Пословица "сбережешь розгу - испортишь ребенка" здесь не подходит".
В последний день своего пребывания у нас инспектор сказал, глядя задумчиво на одно из болот:
- Мне кажется, вам не мешало бы завести помощников, чтобы следить за всеми этими плотинами. Вам когда-нибудь приходило в голову, что случится, если одну из них прорвет и вода снесет еще несколько плотин ниже по течению?
Мы уже не раз задумывались об этом. Во время весеннего половодья или после бурных летних ливней Мелдрам-Крик больше походил на речку, чем на ручей. Тем более что он был перегорожен приблизительно двадцатью пятью плотинами без регулируемого спуска воды. До сих пор ни одна из них не давала большой течи, главным образом, потому, что они были укреплены массой пихтовых веток. Но, в конце концов, ветки сгниют, и плотина осядет. И действительно, некоторые плотины уже поддавались. И если одну из больших плотин прорвет, сомнительно, что плотины ниже ее выдержат напор воды. Инспектор повторил:
- Да, вам, несомненно, нужна помощь. - Казалось, он принял важное решение.
Однако, в чем должна была состоять эта помощь и откуда она могла прийти, он не сказал. Мы узнали об этом значительно позже.
К концу года в отчете окружной комиссии по охотничьим угодьям инспектор Робертсон писал: "Объезжая недавно охотничьи угодья Эрика Кольера на озере Мелдрам, я установил, что там имеются хорошие условия для размножения животных. Пользуясь всего лишь киркой, лопатой и тачкой, мистер Кольер построил плотины в двадцати пяти местах на старых запрудах, где когда-то обитали бобры, ондатры и прочие пушные звери. Эти болота имеют площадь от двухсот до тысячи двухсот пятидесяти гектаров. Снег на них задерживается, и болота вновь наполняются водой. В результате они быстро заселились ондатрами и другими пушными зверями, водяной птицей и крупной дичью, о чем свидетельствуют многочисленные следы. Действительно, все условия и облик этой территории изменились: вместо тишины и полного отсутствия жизни в ней возродились ее первоначальные богатства. Проблема ирригации площади, входящей в охотничьи угодья Кольера, была в значительной мере решена благодаря этому проекту. Проект Кольера на ручье Мелдрам является блестящим примером того, чего можно достичь в этой весьма перспективной области".
Так вот какие мысли возникли у инспектора Робертсона из охотничьей инспекции Британской Колумбии, когда он увидел, что произошло с ручьем Мелдрам с тех пор, как мы на нем поселились. Однако лишь в начале сентября я вспомнил о его словах: "Вам не мешало бы иметь помощников, чтобы следить за плотинами".
Было 10.30 утра. Лилиан занималась шитьем - она шила варежки на зиму. Визи склонился над столом, постигая тайны алгебры. Я проверил капканы перед тем, как ставить их в лесу, чтобы убедиться, что пружина работает хорошо. Вдруг Визи выпрямился и прислушался:
- Что это? - спросил он.
Я тоже прислушался и, услышав отдаленный гул мотора, безразлично пожал плечами.
- Это, наверное, самолет летит вверх по реке, - сказал я.
Канадская Тихоокеанская авиалиния открыла рейсы между Ванкувером (Британская Колумбия) и Уайтхорсом на Юконе, и ее самолеты часто пролетали над нашим домом.
- Это не самолет, - возразил Визи.
- А что же это?
- Машина.
- Машина? Здесь, в глуши? - я покачал головой.
Это было невероятно.
- Конечно, машина, - настаивал Визи, стоя у открытой двери. - Она еще за соснами, но это машина, и она идет сюда.
Я выбежал за дверь, Лилиан - следом за мной, мы остановились в недоумении.
- Визи прав, - сказал я медленно. - Невероятно, но это машина.
Теперь уже можно было ясно услышать неровный гул автомобильного мотора. Машина пробиралась по колее, которая была более пригодна для стальных колес, чем для резиновых. Машина действительно шла по нашей дороге. Она, вероятно, была еще в миле или больше от дома, но приближалась с каждой минутой. Скоро между соснами мы уже смогли разглядеть голубой кузов. Она двигалась, очень медленно и осторожно, но двигалась, а мы стояли в полном недоумении.
Автомобиль остановился рядом с нами, из кабины выскочил шофер, слегка пошатываясь, как обычно пошатывается человек, который долго сидел и вдруг быстро встал. Шофер был высокий и худой, лет сорока пяти или пятидесяти, его глаза покраснели от недосыпания, а на подбородке выросла щетина. Кто же он? Что ему нужно здесь?
Незнакомец быстро ответил на этот вопрос.
- Егерь Мотишо, охотничья инспекция Британской Колумбии, - представился он. - Вы Эрик Кольер, так?
- Собственной персоной. - Я поклонился. - А это моя жена и сын - Лилиан и Визи.
Егерь откозырнул, улыбнулся и сказал:
- Я уже слышал о Лилиан и Визи. - Он посмотрел на машину и нахмурился. - Ну, и дорога! Два прокола, сломанная рессора, вмятина на бампере и течь в радиаторе. Я заткнул ее жевательной резинкой. Какого черта вы не уберете часть камней и корней с дороги?
- Мы здесь всего десять лет, - сказал я с усмешкой. - Никак не соберемся привести в порядок дорогу, но надежды не теряем.
Егерь опустился на бревно и медленным усталым движением сдвинул фуражку на затылок. Он не был в форме, на нем были просто старые брюки и куртка из домотканой шерсти.
- Ничего, - сказал он, - я добрался сюда, хотя мне и пришлось гнать всю ночь. - Они еще дышат, а это - главное.
Визи осматривал автомобиль. Он был зачарован им. Он медленно ходил вокруг, изучая шины, бамперы и рессоры. Затем он опустился на четвереньки и заглянул под машину. Он заглянул в кабину, осмотрел приборы и ручку сцепления. Потом он отошел от машины, кивая головой, как бы удовлетворенный тем, что увидел.
Недоумевая, кто это "еще дышат", я сказал егерю:
- Заходите в дом, Лилиан моментом сварит вам кофе и приготовит перекусить. - Ему, несомненно, требовалось позавтракать.
Но он, видимо, не слышал меня. Он стоял сзади машины, открывая кузов.
- Куда вы думаете их поместить? - резко спросил он.
- Кого? - Я в недоумении посмотрел на него.
- Понятия не имеете? Вот, может быть, это объяснит вам, - он бросил мне замусоленный конверт.
Я вскрыл конверт и вытащил кусок бумаги. Слова прыгали у меня перед глазами, и, только медленно вчитываясь, я, наконец, осознал, в чем дело.
"Берегите их и ухаживайте за ними, как за детьми. Они дороже золота, и, если с ними что-нибудь случится, новых вы от нас не получите".
Больше ничего написано не было. В конце этой записки подпись: "Р. М. Робертсон, охотничья инспекция Британской Колумбии".
Я опустился на бампер машины, пытаясь собраться с мыслями и успокоиться.
- Так это… - начал я неуверенно и замолчал, подыскивая слова и не сводя глаз с открытого кузова машины, - бобры?! - выпалил я, наконец решившись произнести это слово.
- Две пары, - коротко подтвердил егерь. - Отловлены в заповеднике Боурон-Лейк для поселения на ручье Мелдрам.
И чтобы вы знали: заповедник расположен в четырехстах километрах к северу отсюда, и эти бобры уже слишком долго сидят в кузове. Надо их посадить в воду, и, чем скорее, тем лучше. Где вы думаете их выпустить?
Ирригационная плотина была ближайшим и наиболее подходящим местом для поселения бобров. Каждый бобер сидел в отдельном продолговатом жестяном ящике. Мы отнесли их по одному к плотине.
- Одна пара - двухлетки, вторая - трехлетки, - сообщил егерь, открывая подъемные дверцы ящиков.
Каждый ящик приходилось переворачивать, прежде чем пленники соглашались выйти. По одному бобры, наконец, вышли из своих убежищ и опустились на землю, моргая от яркого света и поводя носом. Затем самый крупный, самец, по-видимому, встал на задние лапы, молитвенно сложив передние лапы на груди.
- Хорошо пахнет, не правда ли? - спросил с улыбкой егерь. - А будет еще лучше, так что поторапливайтесь.
Почуяв воду, бобер неуклюже проковылял несколько шагов по дамбе и нырнул в воду. Он ушел в глубину, оставив на воде лишь легкий след. Один за другим остальные бобры ушли в воду в том же самом месте и через несколько секунд от них не осталось и следа.
День был очень тихий, воздух был неподвижным. Зеркальная поверхность пруда оставалась ровной, Лилиан и я прошли немного по дамбе и остановились, глядя на воду.
Егерь вдруг как будто бы преобразился. Усталость немного прошла, он поправил фуражку и выпрямился.
- Вы, кажется, говорили что-то про кофе и яичницу с грудинкой? - спросил он.
- Три яйца или четыре? - спросил я егеря, предчувствуя, что он очень голоден.
- Смотри! - вдруг прошептала Лилиан, указывая на рябь, появившуюся на воде ярдах в шестидесяти от плотины.
Я посмотрел в ту сторону и едва успел разглядеть большую темную голову, высунувшуюся из воды. Голова исчезла, и мы услышали громкий звук, как будто что-то очень плоское ударило по поверхности пруда. Затем все снова стихло. Мы с Лилиан смотрели друг другу в глаза. В тот момент мы оба знали, что ни один день из прошедших десяти лет не пропал даром. Бобры вернулись на Мелдрам-Крик.
Глава XIX
Три дня в напряжении. Мы волновались: приживутся ли новоселы? Это был очень тревожный вопрос, так как у нас не было ни заборов, ни барьеров, чтобы помешать бобрам уйти, куда им заблагорассудится. Они были нашими, только пока оставались на наших угодьях. Если бы бобры перешли границу, мы не смогли бы их вернуть обратно, потому что, перейдя границу наших угодий, они стали бы собственностью владельца соседних угодий.
Рано утром на четвертый день прибытия бобров я вышел за дверь набрать два ведра воды в ирригационной канаве. В то лето уровень воды у плотины оставался почти постоянным. Канава была достаточно глубокой и широкой, чтобы вместить большую часть воды, поступающей к плотине. Обычно мы оставляли в канаве воду с весны до поздней осени, так как она была всего в нескольких метрах от двери избушки. Таким образом, нам не надо было ходить за водой на ручей каждый раз, когда требовалось наполнить ведра.
Я подошел к канаве, остановился в недоумении и от удивления выронил ведра. Еще вчера вечером канава была полна воды, а сейчас на дне не осталось даже лужи. Я долго не мог понять, почему канава высохла, а когда наконец понял, в чем дело, вбежал в дом и возбужденно закричал:
- Они законопатили канаву! Идемте скорее на плотину, посмотрим!
Лилиан, Визи и я поспешили вдоль канавы к плотине. Устье канавы было плотно забито палками, камышом и глиной.
- Смотри, смотри! - закричал Визи, - вон там бобер!
И в самом деле, в пятидесяти футах от плотины плыл бобер, таща в зубах ветку ивы длиной в шесть футов. Послюнявив палец, я поднял его вверх.