Весной и осенью, когда трава в пампе сочна и вкусна, лошади стойко переносят все тяготы пути и немилосердного с собой обращения. Но когда безжалостное палящее солнце высушивает землю и превращает шелковистую зелень травы в мертвенно шуршащий, лишенный всякой окраски сухостой, лошади выбиваются из последних сил, таща тяжелый экипаж. Если в таком состоянии попытаться заставить их перейти на быстрый аллюр, они просто упадут замертво, и все. И это никакая не натяжка, а суровая правда: с тихой покорностью и выражением трагической обреченности во взгляде лошади ложатся на землю и вскоре испускают дух. Во время агонии их конечности судорожно дергаются, глаза наливаются кровью, челюсти оголяются. Стервятники, эти санитары пампы, уже тут как тут, заранее облюбовывают для себя наиболее аппетитные части тела несчастного животного, которые будут потом грубо, с отвратительной жадностью рвать своими зловещими клювами. Уже через несколько часов после смерти лошади на земле остается только ее обглоданный скелет. А ведь это существо еще недавно преданно и даже, я бы сказал, радостно служило человеку, загнавшему его ради какой-то своей прихоти или корысти, а может, и просто так, по глупости. Но если кому-нибудь вдруг придет в голову произнести вот эти самые слова перед аргентинцами, увы, он не встретит ни понимания, ни сочувствия…
Дилижанс - именно такой, какой я описывал, то есть совершенно дикого вида, за долгую жизнь которого лошадей было загнано тьма тьмущая, и обгонял сейчас доктора Моргенштерна, его слугу Фрица и дона Пармесана. Пеон чуть приотстал от упряжки и полюбопытствовал:
- Куда направляетесь, сеньоры?
- К форту Тио, ваша милость, - ответил хирург.
- И мы туда же! Не желаете ли, сеньоры, чтобы я предупредил коменданта форта о вашем скором прибытии?
- Да, мы были бы вам очень обязаны в этом случае, сеньор, - ответил ему доктор.
И, кивнув, пеон резко дал шпоры своей лошади, у которой шла пена изо рта, и устремился вдогонку за мчащимся экипажем - только его и видели.
- Ну и ну! - сказал Фриц, осуждающе покачав головой. - У нас в Германии такой жестокий лошадник очень быстро бы остался без работы. А этого еще именуют "ваша милость". Скажите, пожалуйста, какая важная персона! Герр доктор, а что вы думаете па поводу обращения с лошадьми в Аргентине?
- Мне нечего сказать тебе, дорогой Фриц, - грустно ответил ему доктор. - Ты ведь и сам хорошо знаешь, что я осуждаю жестокость по отношению к животным. Но когда я пытаюсь понять людей, проявляющих эту жестокость, то мне приходит в голову вот что: таковы правила, по которым жили их предки, а теперь живут и они, привыкшие к такому обращению с лошадьми с детства. Что поделаешь, они, несмотря на свою вежливость с людьми, и не подозревают о том, что по-настоящему интеллигентный человек любит и бережет все живое, а не только себе подобных. Древние римляне называли это благородное свойство человеческой души "перспиенция".
Жестокие люди, однако, находились и среди них. Увы… Человек не совершенен, мой друг, таким он был во все времена, таким и останется.
Доктор наверняка ответил бы на вопрос Фрица с гораздо большим негодованием, если бы не был таким уставшим. Ему было очень неловко перед своими спутниками за свое неумение сидеть в седле, и он молил Бога, чтобы они не заметили, что отдых требуется не только его лошади, но и ему самому. Во второй половине дня путешественники сделали еще один привал, но, несмотря на это, вопреки опасениям дона Пармесана все же к вечеру добрались до форта Тио.
В Аргентине, как вы, мои читатели, уже поняли, многие привычные нам понятия и явления приобретают порой весьма своеобразные и неповторимые черты, присущие только этой прекрасной и удивительной стране. Вот и в понятие "форт" здесь вкладывают не совсем тот смысл, что в других странах, в частности, в государствах Северной Америки. Форт Тио представлял собой не очень большую площадку, густо обсаженную колючими кактусами - живой изгородью. На этой площадке разместились несколько убогих ранчо, которые служили казармой для человек двадцати солдат во главе со своим командиром, лейтенантом, исполнявшим обязанности коменданта этой, в общем-то, бутафорской крепости. Ворота форта, смотревшиеся довольно странно в обрамлении стволов кактусов, были распахнуты настежь. Как только путешественники подъехали к ним, навстречу им вышел сам лейтенант.
- Добро пожаловать! - приветливо воскликнул он. - Сеньоры, я бесконечно рад видеть вас… -
Он запнулся. Доктор и Фриц сразу поняли, в чем дело. Комендант не сводил глаз с хирурга. Похоже, дон Пармесан был в междуречье Рио-Саладо и Рио-Саладильо весьма популярной персоной. Придя, наконец, в себя после этой неожиданной встречи, лейтенант весело расхохотался и воскликнул:
- Сеньор хирург! Судьба благосклонна к нам, вы снова посетили наш Богом забытый уголок! Поведайте же быстрей, какие новые блестящие операции удалось провести вам с тех пор, как мы с вами расстались в Росарио?
Он не скрывал иронии, заложенной в этом вопросе. Хирург ответил ему с видом не понятого и оскорбленного в своих лучших побуждениях человека:
- Советую вам справиться об этом непосредственно у тех людей, которых я оперировал. А, кстати, господин лейтенант, у вас или ваших подчиненных не возникло с тех пор, как мы расстались, нужды в ампутации ноги?
- Должен вас разочаровать, сеньор, такой надобности никто из нас не испытывает, как это ни прискорбно для вас, все мы здоровы и отлично себя чувствуем.
- Но может быть, кто-нибудь желает, чтобы у него удалили нижнюю челюсть?
- Пожалуй, и такого человека среди нас не найдется. Я, например, со своей стороны, могу вам точно сказать, что я не смогу обходиться без нижней челюсти, да и без верхней тоже. Но может быть, мы оставим эту тему? С вами, я вижу, прибыли еще два сеньора. Познакомьте же нас!
- О… - замешкался дон Пармесан, - это благородные сеньоры, прибыли в нашу страну из Европы, но у них такие имена… такие… - труднопроизносимые, одним словом.
Приват-доцент поспешил представиться сам, а также отрекомендовал лейтенанту Фрица. После этого они спешились и по приглашению лейтенанта направились к тому ранчо, которое он занимал, как комендант форта, один. Оказалось, пеон, сопровождавший дилижанс, сдержал свое слово, что было приятно уже само по себе, и предупредил лейтенанта о скором прибытии трех путешественников, которым потребуется ночлег.
Солнце уже садилось, и солдаты начали загонять во двор форта своих лошадей и коров. Последних здесь держали в качестве ходячего запаса мясного провианта.
Беседа коменданта форта с ученым из Германии тем временем продолжалась. Слово за слово, и лейтенант постепенно начал понимать, что имеет в данном случае дело с человеком чрезвычайно наивным и непрактичным. Но, чтобы проверить, верное ли он составил себе представление об этом тщедушном иностранце, собирающемся вести палеонтологические раскопки в Гран-Чако, лейтенант задал вопрос:
- Вы хотите ждать здесь ученых и их слуг, которые прибудут вам на помощь?
- Нет-нет, я никого ждать не буду. Со мной ведь уже есть один компетентный в данной области человек, сеньор Пармесан, и одного слуги мне вполне достаточно.
- Я поражен. Нет, вы и в самом деле считаете, то больше вам ничего не нужно, никакой помощи?
- Ничего и никого.
- А, я понял. Вы, конечно, шутите, сеньор! Но все же ответьте мне, хотя бы в порядке шутки: как вы представляете себе собственное существование в суровых условиях Гран-Чако? Есть у вас с собой, например, мука?
- Мука? Нет.
- А вяленое мясо, сало, жир?
- Тоже нет.
- Ну тогда хотя бы кофе, чай, какао, табак?
- Нет.
- Господи! - Лейтенант начинал терять терпение. - А порох, серные спички, одежду, обувь? Ножницы вы прихватили с собой?
- Вся моя одежда на мне, - невозмутимо ответил приват-доцент, - и у меня еще есть мешочек пороха.
- Но этого очень мало! Что вы собираетесь есть? А пить? Котелок для варки у вас имеется?
Перечисляя один за другим необходимые во всяком путешествии предметы, лейтенант словно задался специальной целью найти хотя бы что-нибудь в опровержение своего первоначального мнения о докторе Моргенштерне, как о крайне неприспособленном к жизни человеке. Но напрасно он это делал.
- Котелка у меня нет потому, что я и не собирался ничего варить, - все с тем же непробиваемым хладнокровием ответил ему приват-доцент, - Мы будем пить воду из ручьев и есть мясо дичи.
- Должен вам сообщить, что Гран-Чако вовсе не изобилует ручьями. По ту сторону Рио-Саладо простираются почти безводные труднопроходимые лесные дебри. Если вы не возьмете с собой запаса чистой питьевой воды, вам придется неделями обходиться без нее. А если не будет дождей? Что же касается дичи… Вы хорошо стреляете?
- Мой слуга Фриц - отличный стрелок. А кроме того, мы можем взять на вооружение опыт североамериканских трапперов: они питаются в основном мясом зверей, которых ловят в свои капканы.
- Но здесь не Северная Америка, сеньор, - скептически усмехнувшись, сказал лейтенант. - Кстати, и местные индейцы очень отличаются от североамериканских, встречи с ними далеко не всегда хорошо кончаются для белого человека.
- Они не сделают мне ничего плохого, если я не причиню им зла, а в мои намерения это не входит.
- Да? Как же вы, право, наивны. Послушайте: мы регулярно платим им дань в виде лошадей, быков, овец только за то, чтобы они не трогали стада в пампе. Официально мы называем эту дань подарками, что, конечно, является лицемерием с нашей стороны, но таковы правила игры, ничего не поделаешь, к сожалению. Мало того: несмотря на то, что мы эти правила неукоснительно соблюдаем, индейцы, со своей стороны, вовсе не считают нужным их придерживаться. Они частенько переходят границу и уводят из пампы сотни голов скота, иначе говоря, просто воруют. Но если бы они угоняли только скот, это было бы еще полбеды. Им ничего не стоит выкрасть и человека, чтобы потом потребовать за него выкуп. А знаете, как они объявляют свои ультиматумы? Очень просто: являются, как к себе домой, к представителям власти и говорят, сколько хотят получить, не соглашаясь ни на какие переговоры или поиск компромиссов.
- Но как же можно идти у таких нахалов на поводу? - возмутился ученый. - Их нужно наказывать!
- Об этом и речи быть не может. Если не выполнить их условия, человек, взятый ими в заложники, неминуемо погибнет, у нас нет средств для его освобождения. Поймите: вы очень просто можете оказаться в роли такого заложника.
- О нет, со мной этого произойти не может. Вы ведь меня совсем не знаете, а между тем я чрезвычайно хитер.
- Охотно верю, что в какой-то определенной области знаний вы, сеньор, может быть, и очень хитры, но только не в науке путешествий по Гран-Чако. Да что там долго говорить: та одежда, что сейчас надета на вас, никакая не одежда для Гран-Чако, в зарослях все это очень быстро превратится в лохмотья.
- Хорошо, я приму ваши советы к сведению.
- И потом, ну скажите: что это за сапоги на вас?
- А что? Отличные сапоги. В таких все гаучо ходят.
- Да в том-то и дело, что никуда они в них не ходят, а только скачут верхом на лошади, да в своих ранчо пройдутся разок-другой по полу, вот и все. Ну как вы собираетесь босыми ступнями ходить по камням Гран-Чако?
- Я планирую там передвигаться исключительно верхом на лошади.
- Но ваша лошадь может погибнуть!
- На этот случай у меня есть резервная. О, я все продумал! Послушайте, я же не сказал вам еще самого главного: в Гран-Чако мы отправимся не одни, а с друзьями.
- И кто же эти ваши друзья?
- Отец-Ягуар и его люди.
- О! Так вы знакомы с Отцом-Ягуаром?
- Да. Мы встречались с ним недавно в Буэнос-Айресе, Получилось так, что в эти места он прибыл раньше нас, но скоро мы его догоним.
- Что ж, с Отцом-Ягуаром вы будете действительно под надежной защитой. Он проезжал мимо форта недавно и проследовал в лагуну Поронгос, где, как мне помнится, намеревался пробыть два дня.
- Мы хотим быть там завтра к вечеру.
- Это вполне вероятно. Скажите, а Отцу-Ягуару известно о том, что вы собираетесь искать останки доисторических животных?
- Да, и он даже говорил мне, что в Гран-Чако их можно встретить чуть ли не на каждом шагу.
- А дал ли он вам свое твердое согласие на ваше участие в экспедиции? - со вновь проснувшимся недоверием к чудаку-ученому спросил лейтенант.
- Этого я, к сожалению, не могу утверждать, - вздохнув, ответил доктор. - Я обращался к сеньору Хаммеру с такой просьбой, но он, откровенно говоря, отказал мне.
- Да… Об этом я и сам мог бы догадаться. Разумеется, у Отца-Ягуара есть дела поважнее раскапывания костей. Значит, вы преследуете его, так сказать, тайно?
- Да, пожалуй, тайно, что по-латыни значит "кланкулум" или "кландестинус", а также "фуртинус" или "латито".
- Нет, вы, положительно, редкостный чудак, сеньор! К каким-то давно умершим древним римлянам вы относитесь с гораздо большей почтительностью, чем к необыкновенному, знаменитому живому человеку! Да оглянитесь вокруг! В пампе полно мест, где можно без всяких хлопот раскапывать кости. И при этом не подвергать свою жизнь ни малейшей опасности, в то время как в Гран-Чако с любого дерева на вас может спрыгнуть ягуар или индеец, который не уступит этому зверю в свирепости…
- О! Встреча с ягуаром меня совершенно не страшит, я буду только рад ей.
- Рады? Ну я и не знаю, что ответить на это! - сказал лейтенант и развел руками.
- Понимаете, - стал объяснять ему доктор, - мне, как зоопсихологу, чрезвычайно интересно провести один эксперимент с этим животным. Я открыл средство, с помощью которого можно укротить без труда любого, самого свирепого зверя.
- Но такого средства не существует и существовать не может, - тихо, как говорят с упрямым капризничающим ребенком, произнес лейтенант.
- Сеньор, вы ошибаетесь!
- Ну так поведайте мне в таком случае, что это за чудодейственное средство.
- Извольте. Я отнюдь не делаю секрета из своего открытия и с удовольствием поделюсь с вами тем, что мне открылось в процессе одного, можно сказать, нечаянно проведенного мною эксперимента. Если вы хотите остановить дикого зверя, вам нужно просто схватить его за хвост, по-латыни называемый "гауда".
На этот раз у лейтенанта не нашлось уже никаких слов для возражения, и он застыл на месте с открытым ртом, глядя на ученого с тем неподдельным крайним изумлением, с каким люди обычно смотрят на что-нибудь до абсурда нелепое.
- Вы удивлены? - улыбнувшись, спросил приват-доцент. - Это. для вас явилось неожиданностью?
- Да, вы правы, этого я не ожидал, не ожидал… - сказал офицер, и у него вырвался короткий нервный смешок.
- Не надо смеяться, сеньор, я проверил свой вывод на практике.
- Хватать ягуара за хвост… Какая блестящая мысль!
- Да, это остроумно и в то же время просто, как все гениальное, не побоюсь этого слова.. Пока человек находится позади зверя, тот не может его укусить.
- Но ягуар невероятно гибок и изворотлив. Он может изогнуться как угодно и все равно схватит вас в конце концов.
- Нет, этого он делать не станет, потому что заревет от страха и убежит прочь.
- Нет, это в чистом виде безумие - то, что вы говорите! Я прошу, умоляю вас, слышите: никогда не проводите подобных экспериментов! Это будет стоить вам жизни!
- О вы совершенно напрасно принимаете меня за сумасшедшего. Ягуар для меня опасен гораздо менее, чем некоторые двуногие, например, один капитан из крепости Санта-Фе.
- Капитан из Санта-Фе? А когда вы встречались с ним?
- Вчера.
- Тогда это может быть только один капитан, а именно капитан Пелехо. Он был для вас, говорите, опасен… Что это значит? Он что, хотел вас арестовать?
- Ну да, произошло недоразумение, в котором нет ни малейшей нашей вины, но капитан Пришел из-за этого в неописуемую ярость. Может быть, вы хотите знать подробности этого неприятного происшествия?
- Мне бы очень хотелось узнать об этом, - ответил офицер, и лицо его при этом странно вытянулось.
И простодушный ученый, которому даже в голову не пришло поостеречься, хотя любой другой человек на его месте непременно это сделал бы, рассказал лейтенанту все, как оно было. По мере того, как он переходил от одного эпизода этой истории к другому, лицо лейтенанта становилось все более серьезным и мрачным. А когда приват-доцент закончил, комендант форта заговорил с ним уже совершенно иным, чем до сих пор, тоном, сухо и официально:
- Сеньор, сожалею, но должен поставить вас в известность: капитан Пелехо - мой непосредственный предшественник на посту коменданта этого форта, а также мой нынешний начальник, и я его очень уважаю. Сейчас он инспектирует форты, расположенные вдоль границы с Гран-Чако, сегодня находится в форте Учалес, а завтра должен прибыть к нам. Так что вам, ради вашей же собственной безопасности, будет лучше покинуть наш форт до его прибытия.
- Не стоит вам, право, так уж сильно беспокоиться о моей безопасности, - спокойно ответил доктор. - Я не боюсь вашего начальника.
- Мне глубоко безразлично, сеньор, есть у вас причина его опасаться или же ее не существует. Но я - его подчиненный и, в соответствии с принятой в армии Аргентины субординацией, отвечаю перед ним за каждое свое деяние. Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что ему не может понравиться то, что я предоставил вам свой кров. Сейчас, на ночь глядя, я, конечно, вас с территории форта не выгоню, но и ночевать с вами под одной крышей тоже не могу. Вы должны понять меня и поискать себе место для ночлега в каком-нибудь другом ранчо.
После этих слов он резко встал и вышел, держа голову неестественно прямо и слегка закусив нижнюю губу. Доктор задумался, но раздумья его вскоре прервал хирург, который сообщил, что подготовил для всех троих спальные места, и спросил:
- А что это вдруг случилось с лейтенантом? Он вышел отсюда с таким лицом… Вы чем-то рассердили его?
- В общем, да, хотя, видит Бог, нисколько не желая этого. Мой рассказ об одном происшествии почему-то вызвал у него сильное раздражение. Однако для нас сейчас предпочтительнее думать не об этом, а о том, как бы получше выспаться.
Хирург привел доктора Моргенштерна в ранчо, обитатели которого ради гостей покинули его стены. В маленьком калебасе чадил масляный фитилек, скупо освещавший хижину. На полу лежало несколько охапок сена, это были те самые "спальные места", о которых говорил хирург. На них путешественники немедленно и плюхнулись и спали всю ночь крепко, не хуже, чем на перинах.
Поднялись они очень рано, в тот час, когда ночная тьма только-только начинает расползаться серыми клочьями утреннего тумана. Солдаты еще спали. Путешественники отыскали своих лошадей, сами открыли запертые на ночь ворота форта и выехали в пампу.
Фриц и хирург, бывавшие прежде в лагуне Поронгос, уверенно определили направление, в котором им следует двигаться, и троица бодро двинулась вперед.