Королевская охота - Амеде Ашар 4 стр.


Через полгода после смерти старого маркиза замок посетил некий аббат. Добрая госпожа приняла его со всеми изъявлениями радости, восторга и с фонтаном улыбок и любезностей, дотоле за ней не замечавшимися. В продолжение трех дней замок ходил ходуном. Отряды обойщиков оккупировали комнаты гостя, стремясь украсить их наилучшими обоями; плотники и краснодеревщики получили строгий наказ (и посулы, разумеется) изготовить лучшую мебель; каретники Вьенны трудились над каретой для прогулок аббата; команда поваров осела в замке самым прочным образом; дворецкий наполнил подвалы лучшими винами. Сама же бедная де Версийяк, нисколько не жалеемая этим персоналом, вынуждена была во все вмешиваться и наполнять помещения замка громким криком. Ибо праведный аббат, считавший - и вполне законно, - что все должно быть сделано наилучшим образом, никогда не находил, что сия заповедь прислугой выполнялась. Нет, воистину он был человек праведный!

Единственное, что поначалу смущало на фоне этой эйфории, - это происхождение аббата. Откуда он взялся и почему мадам де Версийяк с таким восторгом его приняла, оставалось загадкой. Видели, как он пришел пешком, однажды вечером, спокойно и с достоинством, как и полагается доброму сельскому кюре, возвращающемуся к своей пастве. Бедная мадам де Версийяк чуть не упала в обморок от радости, увидев его. Для начала они заперлись в комнате на целый час. И с того дня аббат поселился в замке, как человек, рассчитывающий пребывать там довольно длительное время.

Одежда, в которой он прибыл, не была ни запачкана, ни запылена, а выглядела чистой и приличной, как у человека, только что вышедшего из крытого экипажа. Он был среднего роста, чуть толстоват, с бледным лицом, серыми глазами, белокурыми волосами и выразительно сжатыми губами - точь-в-точь как человека, боящийся проговориться о какой-то тайне. Черты лица были правильными, но кое-какие его особенности - прыщеватость, почти полное отсутствие бровей, место которых занимала линия кровавого цвета, рыжая борода и мрачное выражение тусклых глаз - делали его не совсем приятным, если выражаться помягче.

Впрочем, красивые ноги и нежно-белые, как у женщины, руки аббата не могли не привлечь внимания. А вкрадчивая улыбка, ласковый голос, убедительные слова…Да что там! Ученость и ум аббата Эрнандеса, его обращение с собеседником подобно представителю лучшего общества, достоинство и приятность манер…что еще? Да много чего, всего не перечислить. И не надо, потому что все перекрывалось пронзительным скрипучим голосом, беспрестанным движением ноздрей и кожи лба, наконец, частой сменой цвета лица, то из белого становившегося пурпурным, то снова превращавшегося в мертвенно-бледное. Шкурка игривой кошки скрывала своевольный и жестокий характер льва.

Не прошло и недели, как все в замке поняли, что теперь он здесь господин, хотя с виду вроде и не скажешь. Поначалу Кок-Эрон его не остерегался, Эктор же смотрел на него с тревожным любопытством, но впоследствии с безотчетным детским предвидением стал избегать аббата.

Нет нужды говорить, что мадам де Версийяк на глазах аббата просто преображалась. "- Мед и патока", - говорил в таких случаях про неё Кок-Эрон. Превосходные пирожные и лучшие заморские вина - это было далеко не все, чем она старалась угодить аббату. За обедом она пожирала его глазами, и не дай Бог, если что не так! "- Выгоню!" - слышался крик в адрес поваров и лакеев. И куда же девалась её пресловутая скупость? От неё не оставалось и следа, когда дело касалось расходов на праведного аббата - нет, но и сама-то она что выделывала! Разорялась на помаду, духи, ленты и кружева; каждый день на ней видели новые наряды. И так далее, и тому подобное.

Они ежедневно встречались с глазу на глаз в маленькой комнате, утопавшей в занавесях, мягких обоях, полной благовоний и весьма удобной для тайных встреч и бесед. Когда мадам Версийяк выходила из зашторенной комнаты после посещения её с аббатом, её лицо, полное блаженства, и восторженный взгляд весьма недвусмысленно доказывали, что она переживает бурный экстаз.

Заметим, что фимиам, возжигаемый у ног аббата Эрнандеса его обожательницей, нисколько не нарушил его кроткого и благочестивого вида. Он, казалось, спокойно вдыхал его, сохраняя надменную важность повелителя, принимающего должное.

Пока дела оставались в этом промежуточном положении, Кок-Эрон мало обращал внимание на такое проявление человеческого величия. Но вот наступил день, когда мадам де Версийяк объявила, что намерена поручить воспитание Эктора названному праведнику - нет, не поручить, конечно, как же это я обмолвился, - а попросить его уделить внимание воспитанию отрока. Кок-Эрон всполошился. Отстранить удар было невозможно: она имела полное право на такое решение, предоставленное ей законной властью. Оставалось лишь молчать и повиноваться. И Эктор стал ходить в комнату аббата и выслушивать его поучения.

Недели через две между ним и аббатом произошла крупная размолвка.

Надо сказать, поначалу аббат пытался приручить ребенка лаской и кротостью. Но из-за внушенного заранее отвращения к аббату - а это легко удалось по упомянутым выше причинам - Эктор с прохладцей принял его предупредительность. Разумеется, раздосадованный аббат употребил средства давления, какие считал возможным по отношению к любому мальчишке. Но Эктор повел себя, как молодой конь, которому впервые дали попробовать удила и шпоры. Не на шутку разьярясь, аббат прибегнул к угрозам. Эктор не замедлили взбунтоваться.

Сцена была такая: в центре комнаты стоял стол, за которым напротив друг друга сидели учитель и ученик. Они молча пристально смотрели прямо перед собой. Так прошло несколько секунд. Внезапно глаза аббата загорелись ярким огнем, ребенок же выглядел бледным и явно сильно взволнованным.

- Мсье Эктор, - произнес аббат, и в голосе его звучал металл. - Вы заставили меня повторять приказ. Это куда больше того, что следует. Повинуйтесь.

- Не хочу, - ответил мальчик, ибо речь шла о следовавшем ему наказании.

- Так, - губы аббата побелели, - вы отказываетесь повиноваться?

- Да.

- Прошу вас, выслушайте меня хорошенько. - Аббат сжал лежавшую на столе руку ребенка. - Если вы не покоритесь, я предпишу вам образ жизни, который смирит ваше упрямство. Не забывайте, что розги в замке есть. Не захотите повиноваться - поберегитесь. Вот вам мой совет.

- Теперь ваша очередь выслушать меня, господин аббат, - произнес Эктор. - Во-первых, больше никогда не сжимайте мне руку, я могу потерять терпение это сносить. Далее. Вам следует знать, что я дворянин и потому ничего не боюсь. И стало быть, для меня не существует того образа жизни, о котором вы тут только что говорили. Кажется, вы упомянули о розгах? Мой отец никогда к ним не прибегал, и вам не советую, по крайней мере, в отношении меня, господин аббат.

- Очень красочная речь, - отвечал аббат, - но вы можете в ней раскаяться. Для начала вы останетесь в этой комнате до вечера.

- До вечера?

- До завтра, если угодно.

С этими словами аббат подошел к двери и, переступив порог, взялся за ключ.

Эктор лишь встал и посмотрел вокруг.

Аббат же, показывая на замок, обратился к Эктору:

- Не кажется ли вам этот замок достаточно крепким?

- Не кажется ли вам это окно достаточно широким? - спросил в свою очередь Эктор.

И прежде чем аббат сообразил, что делать, Эктор растворил окно и бросился через него вниз. Окно располагалось на высоте двадцать пять - тридцать футов над землей. Но когда аббат подбежал к окну, он увидел вместо распростертого на земле тела живого Эктора, любезно с ним раскланивающегося.

Под окном была рыхлая земля огорода. Следует, однако, учесть, что Эктор умел прыгать с проворством молодой серны.

Эктор обо всем рассказал Кок-Эрону. Солдат обнял его, затем оседлал пару лошадей, взял ружья и уехал с юношей на охоту, где они пробыли три дня.

Аббат тоже рассказал о случившемся, но уже мадам де Версийяк. Сия набожная женщина взяла небо в свидетели подобного проступка и поклялась наказать своего невыносимого племянника. Они решили определить Эктора в священники, в связи с чем аббат предпринял шаги для устранения влияния Кок-Эрона на воспитание строптивого юноши. Теперь Эктор видел на своем столе молитвенник и богословские книги, к которым не прикасался. Каждый день между ним и тетушкой происходил один и тот же разговор из шести слов, по три с каждой стороны: "Ты будешь священником" и "Я буду военным".

Тем временем настоящий воспитатель по имени Кок-Эрон самым серьезным образом вопрошал себя, не настало ли время его молодому ученику выйти в свет. Разумеется, сделать это можно было, по разумению воспитателя, только став военным. Но пока он думал, произошел случай, повлиявший на всю жизнь Эктора.

Подстрекаемый мадам де Версийяк, аббат Эрнандес упорно стремился провести в жизнь свой план духовного воспитания её племянника. Эктору волей-неволей приходилось как-то приспосабливаться к создавшемуся положению. И хотя о розгах никто не упоминал, Кок-Эрон все же уговорил Эктора не наносить решающего удара прежде подходящего часа. Поэтому Эктору приходилось, скрепя сердце, слушать аббата.

Однажды, когда аббат привязался к нему с трудным богословским вопросом, Эктор, выйдя из терпения, схватил книгу, лежавшую перед ним и содержавшую каверзный для него предмет разговора, и вышвырнул её в окно. После чего решительно заявил аббату, что то же он проделает и с остальными книгами, буде он окажется таким же надоедливым.

- Это было бы весьма назидательно, - философски заметил его наставник.

- Что ж, если вам угодно видеть такое развлечение, я вам сейчас же предоставлю такую возможность.

И подбежав к полкам с книгами аббата, он с веселым видом сбросил с одной из них для начала все её содержимое.

- Ну, как вам это нравится? - вскричал он.

Тут аббат встал, подошел к полкам и внимательно взглянул на них, как бы оценивая результаты деятельности Эктора.

- Прекрасно, друг мой, - произнес он, - вы маленький негодяй, вас следует наказать, и я это сейчас проделаю.

И взяв Эктора за ухо одной рукой, улыбаясь, он сделал ему щелчок по носу другой.

Эктор побледнел, глаза его сверкнули. Он было шагнул, но затем вскрикнул и упал без сознания.

Он пришел в себя от ощущения влаги на лице: это аббат подошел к нему со стаканом воды в руках.

- Вы первый, кто так поступил со мной, - дрожа от гнева, произнес он. - Я этого не забуду!

Аббат пожал плечами. Эктор вскочил и вылетел из комнаты.

ГЛАВА 5. ДОБРЫЙ ОТШЕЛЬНИК

Эктор ничего не сообщил Кок-Эрону о случившемся, хотя такое не было в его правилах. Он угрюмо молчал и выжидал.

Так прошло недели две. Привычка бывать одному в горах, среди зверей, приучила его к скрытности. А томительное выжидание скрашивалось наслаждением, получаемым от внутренней беседы с самим собой, расцвеченной полетом крылатой фантазии. Но, несмотря на молодость, Эктор уже умел укрощать страсти, как он укрощал молодого коня.

Наконец однажды, часа в три дня, он заметил, как, выйдя из замка, аббат направился к лесу. Эктор вынул из дупла дерева две шпаги, которые спрятал там на другой день после случившегося, прикрыл их плащом и незаметно последовал за аббатом.

Аббат вошел в лес. Эктор преследовал его, пока они не достигли ручья. Тут он преградил аббату дорогу.

- Вы меня не ожидали, сударь, - произнес он, кланяясь, - но нам следует окончить нашу ссору.

Презрительная улыбка была ему ответом. Затем прозвучали слова:

- Я имею дело с вами только тогда, когда вы заслуживаете наказания. Не заставляйте меня напоминать вам это, когда мы будем в замке.

- Так вспомните об этом сейчас же.

И с этими словами Эктор распахнул плащ. Аббат, нахмурясь, взглянул на него и все понял, но решил унизить мальчишку.

- Что же, вы мне предлагаете дуэль?

- Вот именно, дуэль.

Аббат деланно расхохотался.

- Но ведь вы мой ученик, да кроме того, поступать так в отношении к духовному лицу…это неслыханно…

- Слыханно или нет, но так будет, - ответил Эктор.

- А если я не соглашусь? - спросил аббат, скрестив руки.

- Я вас заставлю.

- И как же?

- Да просто отхлестав вас этой шпагой по лицу, плашмя, разумеется.

Аббат огляделся вокруг, похоже, в поисках возможного свидетеля.

- Не кричите, сударь, - ответил угадавший его намерение Эктор, - потому что с первым вашим криком я распорю вам живот.

Аббат понял, что он не шутит, и глухо произнес:

- Это просто убийство.

- Господин аббат, - возбужденно ответил Эктор, - вы заявили мне, что вы дворянин. Я вам верю, но я тоже дворянин и потому предлагаю вам честную дуэль…Соглашайтесь, или мне придется вас отхлестать.

Глаза аббата налились кровью.

- Хорошо же, - произнес он. - Дайте мне шпагу.

Эктор, державший шпаги за эфесы, было перехватил их за клинки, чтобы подать одну противнику. Но тут аббат метнулся к нему, пытаясь выхватить обе. Однако он не рассчитал. Эктор, поднаторевший в ловкости, упражняясь с Кок-Эроном, да к тому же удвоивший силы от ненависти к врагу, успел увернуться от нападения.

- Негодяй, - вскричал он, - если ты не поднимешь эту шпагу, я тебя зарежу, как собаку.

И отшвырнул ногой одну из шпаг аббату, сам вооружился другой и стал в позицию.

Аббат с проклятиями напал на Эктора. Он был бледен, как мертвец; в углах рта выступила белая пена.

Послышалось тяжелой дыхание соперников, прерываемое стуком скрестившихся клинков.

Несмотря на, казалось бы, профессиональное отвращение к схваткам, аббат обнаружил довольно искусное владение шпагой. Однако искусство Эктора, приобретенное на уроках отца и Кок-Эрона, позволило ему все же нанести аббату укол в горло, а затем в корпус.

Аббат выронил шпагу, упал сначала на колени, потом на спину. Кровь обагрила траву. Теперь человек отчаянно боролся со смертью.

Эктор в ужасе прислонился к дереву, чтобы не упасть. На лбу у него выступил холодный пот. Впервые в жизни ему пришлось обагрить руки человеческой кровью. А ведь он был так молод!

Эти ощущения владели им всего несколько секунд, но те показались ему невыносимо долгими. Потом им вдруг овладело необъяснимое чувство тревоги. Он бросил шпагу и пустился наутек по направлению к замку. Ведь он был так молод!

Ему удалось примчаться в замок прежде, чем отсутствие аббата могло быть замечено. Он написал записку в несколько слов Кок-Эрону и передал её лакею. Затем взял ружье, охотничий нож, пороху, дроби и оставшиеся деньги и покинул замок, чтоб больше не возвращаться.

Причины тому были более чем весомые: дуэль с благочестивой особой и ненависть к тетке. Несмотря на свою молодость, Эктор знал строгость королевских указов о дуэлях. А мадам де Версийяк, конечно, не преминет воспользоваться званием его противника, чтобы усугубить его вину.

Добравшись до знакомого грота в лесу, Эктор завалил его вход камнями от волков, завернулся в плащ и заснул крепким молодым сном.

Ему не пришлось говорить с Кок-Эроном перед уходом из замка, но в оставленной для того записке он назначал ему встречу в Авиньоне, рассчитывая на неприкосновенность границ папской области.

Эктор проснулся на заре, перезарядил ружье и вышел из грота. Он нисколько не сожалел о совершенном накануне: ведь он имел мнение о дуэлях в духе того времени, и был при этом дворянином. Одним ударом шпаги он избавился от врага и начал жизнь скитальца. Но именно об этом он так часто мечтал!

Свежий воздух и прекрасный вид окружающей местности возбудил у него аппетит. Вскоре ему удалось подстрелить зайца. Приготовить жаркое было для него парой пустяков. Он разрезал зайца на четыре части, проткнул мясо острой палочкой, разжег костер с помощью трута, накидал в него ароматических веток и стал ждать, пока заяц не сделался съедобным. Часть его Эктор съел с хлебом, запасенном при побеге, а остаток спрятал в сумку и отправился в путь. Разумеется, при этом он выбирал проселочные тропки, опасаясь встретить на большой дороге каких-то стражников.

В пути ему удалось подстрелить пару жаворонков для пополнения своих запасов, а также купить у пастуха хлеба. В конце дня Эктор сумел найти пещеру, вход в которую он снова завалил камнями и хворостом.

Но поспать удалось лишь два-три часа. Среди ночи его разбудил вой стаи волков, пытавшихся разгрести его заграждение. О мотивах их стараний догадаться было нетрудно: запах зайчатины и жаворонков. Однако Эктор понимал, что, отведав дичи, они не преминут закусить и хозяином. И решил действовать прежде, чем они разрушат преграду.

С этой целью пришлось открыть стрельбу из ружья. Сначала он подстрелил одного из волков, который успел просунуть морду в пещеру сквозь щель в преграде. Его друзья быстро докончили дело, сожрав приятеля. Но не уходили, и чтобы достичь своего, Эктору пришлось ещё дважды выстрелить, после чего уцелевшие волки бросились вслед за пустившимися наутек двумя ранеными приятелями. Только тогда Эктору удалось заснуть.

Встав наутро и позавтракав, Эктор снова отправился в путь. Но пройдя семь-восемь лье, он заметил при входе в лес солдат, принадлежавших, по-видимому, к разъезду стражников, начальник которого верхом на лошади явно кого-то поджидал на дороге.

Эктор заметил солдат, несколько запоздав, и те тоже его заметили. Начальник поманил его к себе. Эктор этого никак не желал, а потому бросился бежать в горы. Его звали назад, он продолжал бежать вперед. По нему выстрелили. Он бросился вниз в овраг и, ползком пробираясь по дну, достиг заросли орешника, молодых дубов и каштанов. Забившись в них, как заяц, он решил переждать, пока солдатам не надоест его искать.

Через час шум поисков затих. Прождав ещё с час или два, Эктор решил, наконец, покинуть овраг. Но когда он выбрался наверх, была уже ночь. Спустился туман, и проплутав в нем некоторое время, Эктор понял, что он не сможет найти дорогу, с которой бежал, завидя солдат. Итак, он заблудился.

Тщетно потратив ещё час или два на поиски дороги, он забрался на дерево и провел там ночь.

На другой день, пройдя изрядную часть пути, Эктор очутился посреди дикого поля, кое-где покрытого островками дубов. Через поле вели две-три тропинки, соединявшие между собой горы и лес. Эктор задумался было, куда же ему идти, как вдруг услышал чьи-то шаги за своей спиной. Он оглянулся и увидел, что его кто-то нагоняет.

Человек был в одежду из толстой шерстяной ткани, голову его покрывал капюшон, вместо пояса - веревка, на ногах сандалии. Лицо украшала огромная рыжая борода, на шее висело толстое ожерелье из раковин, какое напяливали на себя богомольцы. В одной руке он держал палку, в другой - веревку - поводок для собаки, отличавшейся исключительно лохматой черной шерстью.

Эктор решил, что это какой-то местный отшельник, потому решил его подождать и разузнать про дорогу.

Приблизившись, отшельник остановился, большая черная собака встала перед ним.

- Отец мой, - произнес Эктор, - если вы здешний, можете вы указать мне дорогу в Авиньон?

- Вы идете в графство, сын мой? - спросил пустынник, устремив взгляд на Эктора.

- Да.

- В таком случае можете следовать за мной: ведь я иду туда же.

- Но у меня особые причины избегать больших дорог.

- Это не помешает…К тому же большая дорога удлиняет путь, и мы пойдем окольными тропками. Если мое общество вам не неприятно, идемте.

- Идем!

Назад Дальше