Спать в таком путешествии приходится урывками: ночью трясешься в кабине грузовика, зная, что, едва займется заря и караван остановится у обочины в тени огромных деревьев, придется выгружать каждую клетку, чтобы вычистить ее и накормить животных. Только после этого можно завалиться спать. А вечером, едва спустится прохлада, грузить все снова – и в путь. Дороги в Камеруне столь плохи, что ездить по ним можно со скоростью не более двадцати пяти миль в час, поэтому на путешествие, которое в Англии заняло бы день, у нас ушло три.
Прибыв в порт, я узнал, что погрузка корабля еще не закончена. Это значило, что с животными придется пока подождать. Хлестал ливень, и я решил не выгружать клетки из кузова. Только я об этом подумал, как небо очистилось и солнце принялось палить так нещадно, что волей-неволей пришлось выгрузить все клетки и перетащить их в тень ближайших деревьев. Как только все было сделано, снова налетели тучи, и через несколько минут клетки, запас провианта и оборудование, не говоря уж о вашем покорном слуге, оказались под ледяным дождем. Когда мы наконец попали на судно, я обнаружил, что все животные по-прежнему дрожат мелкой дрожью. Ох и задал мне этот ливень работы – каждую клетку пришлось заново вычистить, насыпать туда свежих опилок, а обезьян еще и самих посыпать опилками, чтобы скорее высохли и не подхватили насморк. После этого я выдал всем по чашке горячего молока, и, слава Богу, никто не заболел.
В первый же день морского путешествия у обезьян так разыгрывается аппетит, что они готовы съесть в четыре-пять раз больше обычного, только давай! Видимо, так благотворно влияет на них морской воздух. Это следует учесть, когда запасаешься провизией. Конечно, такие деликатесы, как кузнечики и термиты, на борт не возьмешь, а вот тараканов для самых привередливых птиц и животных сколько угодно: спустись вечером в машинное отделение и лови. Они обычно прячутся за трубами – теплое местечко! Правда, вскоре и матросам пришелся по душе этот спорт, и нам уже не нужно было ловить тараканов самим: их в огромном количестве регулярно притаскивали матросы, обслуживающие машины.
Морское путешествие длительностью в две-три недели может быть очень приятным, если ты не везешь вместо багажа целую ораву вечно голодных животных. В этом случае нагрузка у тебя куда больше, чем у любого матроса. Я просил будить меня в полшестого, чтобы перед завтраком успевать вычистить клетки. Позавтракав, я принимался кормить животных. И так весь день – то одно, то другое; я не мог уделить себе ни мгновения, пока в обезьянью клетку не будет поставлена последняя чашка вечернего молока. По мере приближения к Англии становилось все холоднее и холоднее; требовалось принять дополнительные меры, чтобы мои звери не подхватили простуду. Я взял за правило выдавать им на ночь горячее молоко и тщательно укутывать клетки одеялами и брезентом. Если штормило, я проверял, надежно ли клетки прикручены к поручням, дабы не случилось неприятностей, как однажды, когда я тоже возвращался из Западной Африки. Поздно вечером, во время последнего в тот день кормления детенышей обезьян из бутылочки, я заметил, что корабль что-то уж чересчур резво скачет по волнам. Взглянув на ряд клеток, выстроившихся вдоль поручней, я решил, что, как только кончу кормить, прикручу их накрепко. Не успел я подумать об этом, как налетел девятый вал; судно дало страшный крен, и все полсотни клеток вверх тормашками полетели на палубу. Я бросился к ним, принялся ставить на место и наконец-то прикручивать к поручням; к моему счастью, никто из зверей не пострадал, только обезьяны были крайне раздражены и еще долго на своем обезьяньем языке обсуждали происшедшее.
Во время морских перевозок нередко случаются разные конфузы и курьезы. Как-то довелось нам с другом везти зверей из Западной Африки на судне, капитан которого, как нам сообщили, не принадлежал к числу страстных любителей животных. Узнав об этом, мы решили вести себя тише воды, ниже травы. Минимум возни, минимум беспокойства! Ведь только дай такому капитану повод, и он сделает жизнь на борту невыносимой и для тебя, и для твоих питомцев. Но, как ни старайся, всегда что-нибудь да стрясется.
В первое же утро мой друг пошел вытряхивать за борт корзину с грязными опилками, которые мы только что вычистили из клеток. А куда ветер дует, не учел. Едва он вытряхнул содержимое, порыв ветра подхватил тучу опилок – и прямо на капитана, стоявшего на своем мостике. Хорошенькое начало, нечего сказать! А мы еще надеялись снискать его расположение... За завтраком он довольно прохладно поприветствовал нас, но быстро оттаял и уже к середине трапезы держался вполне дружелюбно. Я сидел за столом напротив него, а позади него была череда иллюминаторов, выходивших как раз на ту палубу, где стояли наши клетки.
– Бог с вами, делайте что хотите, – сказал мне капитан, – только не дайте ни одной из ваших тварей улизнуть.
– Как можно! – воскликнул я и тут же заметил, что в открытом иллюминаторе за его спиной кто-то сидит. К моему ужасу, это оказалась крупная белка. Очень довольная собой, она осматривала кают-компанию. Затем принялась умывать усы. Между тем капитан продолжал свой завтрак, ни о чем не подозревая.
Окончив туалет, белка, очевидно, решила, что неплохо бы получше исследовать это место, где на столах столько вкусных вещей, и даже наметила самый удобный путь – на плечо капитану, а оттуда прямо на стол.
Пробормотав "извините", я встал и с бесстрастным лицом вышел из кают-компании, но, оказавшись вне поля зрения капитана, со всех ног помчался на палубу и подбежал к иллюминатору в тот самый момент, когда белка уже изготовилась к прыжку. Слава Богу, мне удалось схватить ее за огромный пушистый хвост. Ругаясь про себя, я водворил ее в клетку и лишь тогда вздохнул с облегчением. После этого я вернулся в кают-компанию. К счастью, капитан ничего не заметил и даже не подозревал, что его плечо едва не стало трамплином для огромной белки, вознамерившейся полакомиться его яичницей с беконом.
Как мы ни старались вести себя тихо, а может быть, именно поэтому, судьба вечно посылала нам неприятности. Через несколько дней после случая с белкой из ящика улизнули три огромные ящерицы и спрятались в огромных мотках каната, лежащих на палубе. Чтобы сдвинуть их с места, потребовалась бы помощь чуть не всего экипажа, и мы решили ловить беглянок поодиночке – пусть только высунутся! После трех дней охоты нам удалось отловить всех, но нервотрепка была страшная – я был убежден, что рано или поздно они доберутся до капитанского мостика и непременно попадутся на глаза капитану.
Только мы водворили рептилий на место, как сбежала мартышка. Это было совсем ручное существо, позови – и она придет. Но соблазн исследовать судно, видимо, был столь велик, что она совсем распоясалась и лишь изредка, когда мы пытались заманить ее в клетку большой гроздью золотых бананов, перед которыми она обычно не могла устоять, бросала на нас снисходительные взгляды. В тот день судно здорово качало, и это нас спасло: на пассажирской палубе, куда обезьянка влезла по трапу, никого не было. Я хриплым шепотом позвал ее. Каждый раз, когда судно подбрасывало, она теряла равновесие, а так как я лучше владел ситуацией, мне удавалось приблизиться к ней на несколько футов. Тем не менее она добралась до трапа, ведущего в капитанскую каюту, и, поколебавшись с минуту, ринулась вверх к полуоткрытой двери. Почти не надеясь на успех, я бросился за ней, приготовившись к самому худшему – я уже видел, как она с шумом приземляется посреди кровати, на которой мирно отдыхает капитан... К счастью, когда она достигла верхней ступеньки, корабль качнуло, и беглянка свалилась на три ступеньки вниз, а мне только этого и надо было. Я цапнул ее за длинный пушистый хвост, пару раз крутанул в воздухе и со всех ног помчался на грузовую палубу, опасаясь, как бы ее яростные крики не разбудили капитана и он не вышел посмотреть, что происходит...
В общем, поездка измотала нас вконец, и лишь когда в хмурое, промозглое утро корабль подошел к причалу Ливерпуля, мы почувствовали облегчение. Там, на набережной, нас уже поджидали фургоны. Разгрузка животных прошла без сучка без задоринки, я сдал их с рук на руки директорам зоопарков и со смешанным чувством наблюдал, как сквозь дождь мои питомцы разъезжались по разным уголкам Англии.
Часть вторая
КАК Я ЛОВИЛ ЖИВОТНЫХ В БРИТАНСКОЙ ГВИАНЕ
Глава девятая,
В КОТОРОЙ МУРАВЬЕД ПО ИМЕНИ ЭЙМОС ПРИГЛАШАЕТ НАС НА ТАНЕЦ
Британская Гвиана лежит в северной части Южной Америки и по площади почти равняется Ирландии. Она находится на краю огромного лесного массива, простирающегося вдоль Амазонки по территории Бразилии. Название "Гвиана" – индейского происхождения и означает "земля, изобилующая водой". В самом деле, более точное определение дать трудно. По ней из конца в конец текут три большие реки, сообщающиеся друг с другом огромным количеством мелких речек и притоков. В сезон дождей реки выходят из берегов и затопляют огромную территорию на несколько недель. Благодаря этому почти все животные, населяющие Британскую Гвиану, либо отличные пловцы, либо искусны в лазаний. Животные, которые в других странах живут большей частью на земле, вытеснены здесь сходными созданиями, почти постоянно обитающими на деревьях. Например, в Британском Камеруне водится наш знакомый кистехвостый дикобраз, который устраивает себе жилища среди скал либо в пещерах и с трудом взбирается на дерево. В Гвиане же обитают цепкохвостые дикобразы, чьи лапы хорошо приспособлены для лазания по деревьям, а длинные, лишенные волосяного покрова хвосты, как у южноамериканских мартышек, обвиваются вокруг ветвей.
Мы пришли к выводу, что Британскую Гвиану можно условно разделить на две части. Огромную лесистую территорию сменяют обширные саванны, покрытые травой, небольшими рощицами и кустарником. В Британском Камеруне примерно та же картина, а это значит, что и там и здесь есть животные, населяющие леса, а есть – населяющие луга, и они сильно отличаются друг от друга.
Побережье Гвианы, где крупные реки впадают в море, изрезано тысячами речек и ручьев. Некоторые шириной в несколько футов, а иные гораздо шире обычной английской реки. Эта огромная водная сеть – самый прекрасный пейзаж Гвианы. Воды, полные мертвых листьев и бревен, окрашены в цвет перезрелой вишни, а их течение столь плавно, что поверхность похожа на темное зеркало. Над водой нависают огромные деревья; их ветви украшены длинными прядями испанского мха – серого, похожего на лишайник растения, свисающего тысячами нитей. Здесь и орхидеи самых разнообразных оттенков, растущие на стволах и ветвях; порой их столько, что кажется, будто дерево украшено самоцветами.
Обычно речки и ручьи подобны длинным темным зеркалам, но иногда на водной глади вдруг возникает зеленый растительный ковер с узором из розовато-лиловых и желтых цветов. Там, где сквозь кроны деревьев проглядывает солнце, на поверхности воды можно увидеть заросли водяных лилий, цветы которых крупнее чайника, а похожие на гигантские блюда листья достигают размера велосипедного колеса. Пробираешься на лодке по такому заросшему протоку, и кажется, будто скользишь по лужайке – нос лодки раздвигает растения, а за кормой они снова смыкаются, так что воды и не видно вовсе. Движется лодка – и колышется вверх-вниз ковер, точно зеленые волны.
Мы основали свой базовый лагерь в столице Гвианы – Джорджтауне. Там было легко достать все необходимое, и к тому же рядом был порт, откуда мы собирались отплыть на родину. Устроившись, мы начали поездки в глубь страны, стремясь побывать в разных ландшафтных зонах и добыть обитающих там животных.
Первую такую поездку мы совершили в заросшие густой травой луга в пойме реки Померун. Сначала мы плыли по речкам к небольшому индейскому поселку Санта-Мария, спрятанному в глубине этой странной болотистой страны. Чтобы добраться до пункта назначения, нам потребовался целый день. Это было незабываемое путешествие. Лодка медленно скользит по гладкой поверхности воды, осененной сверкающими на солнце деревьями; с резкими криками пролетают над головой крупные черные дятлы с красными макушками; время от времени они садятся на ствол мертвого дерева и начинают интенсивно работать клювами. В подлеске вдоль берега приютились стаи болотных птиц размером не больше воробья, с черными телами и блестящими, канареечного цвета головками. Порой за каким-нибудь поворотом взлетала пара пурпурных ибисов, махая розовыми и малиновыми крыльями; на коврах из водяных лилий нам попадалось множество диковинных птиц якана, похожих на шотландских куропаток. Самое удивительное в них – длинные стройные ноги, заканчивающиеся тонкими пальцами, которые дают им возможность разгуливать по листьям водных растений не проваливаясь. Прежде чем сделать шаг, якана вытягивает пальцы, как паук свои ноги, и ее вес равномерно распределяется по поверхности листа. Когда они торжественно шествуют по ковру из водяных лилий, они просто тускло-коричневые; но когда они взлетают, под каждым крылом вспыхивает лимонно-желтое пятно.
Иногда нам случалось потревожить лежащих на берегу кайманов. Что для Египта нильский крокодил, то для Южной Америки кайман. Когда мы проплывали мимо, они на мгновение поднимали голову и наблюдали за нами с полуоткрытой пастью, а затем тяжело подползали к краю берега и плюхались в воду.
Мы добрались до Санта-Марии поздно вечером, а наутро, взяв себе в помощники аборигенов, отправились на поиски животных. Местные жители часто держат диких зверей в качестве домашних любимчиков, и многих из них они нам продали. Таким образом, за короткое время мы приобрели множество прекрасных макак, от чьих воплей и криков едва не оглохли в нашей небольшой хижине; несколько молодых боа-констрикторов и двух-трех обезьян-капуцинов. Я был весьма удивлен, увидев боа в доме, – я-то думал, что индейцы так же боятся змей, как и африканцы. Оказалось, что эти рептилии обитают в хижинах на балках и занимают в жизни индейцев примерно такое же место, как в жизни англичан – кошка; эти змеи, питающиеся крысами и мышами, легко приручаются и, пока в доме есть живой корм, так и сидят на своих балках и никуда не уходят. Индейцы уверяли, что боа-констрикторы не только дадут сто очков вперед любой кошке по ловле крыс и мышей, но и по своей окраске – розовая, серебряная, черная, белая – куда красивее этих животных. Они сворачиваются под крышами хижин точно пестрые шарфы.
В Британской Гвиане имеется три вида муравьедов: большой, с длинным волосатым хвостом, свыше шести футов длиной; таманду, примерно размером с пекинеса; и карликовый, не больше восьми дюймов. Все три вида живут в совершенно разных растительных зонах. Большой муравьед предпочитает луга в северной части Британской Гвианы, а два других, лазящих по деревьям, обитают в лесах. Правда, таманду можно найти даже в тех районах, где ведется сельское хозяйство, но за карликовым нужно отправляться в самые дебри.
Чтобы поймать большого муравьеда, мне пришлось пролететь приблизительно двести миль в глубь страны. Самолет высадил меня у ранчо на берегу реки Рупунун. Там я заручился помощью необыкновенно умного охотника-индейца по имени Фрэнсис. Я объяснил, что мне нужно, и после длительных раздумий он сказал, что лучше ему одному отправиться на поиски муравьеда, а уж ловить его мы будем вместе.
Я согласился. Три дня спустя Фрэнсис вернулся и с сияющим видом сообщил, что его поход закончился успешно. В одном месте он отыскал явные признаки муравьеда: все муравьиные гнезда разорены его могучими челюстями.
И вот рано поутру Фрэнсис, я и мой приятель сели на коней и отправились в поход за муравьедом. До самого горизонта, окаймленного бледными зеленовато-синими горами, простирались золотые луга, сиявшие в лучах солнца. Мы ехали уже несколько часов, а все никаких признаков жизни, кроме пары крошечных коршунов, чертивших круг за кругом высоко над нами в голубом небе.
Я знал, что в лугах обитает немало животных, и был удивлен, почему никого не встретил. Но вскоре мы подъехали к огромной овальной котловине, на дне которой лежало тихое озеро, заросшее водяными лилиями и окруженное сочной растительностью и небольшими деревцами. Вот где жизнь била ключом! Воздух был наполнен звоном стрекоз, блестящие пестрые ящерицы шмыгали из-под копыт наших коней, зимородки сидели на мертвых сучьях, свисавших над водой, а в камышах и кустах, растущих вдоль берега, щебетало и порхало множество крохотных птиц. Мы проехали дальше, и я увидел на противоположном берегу десять аистов ябиру, каждый высотой примерно в четыре фута; опустив длинные клювы, они глядели на нас с неким торжеством. Когда мы миновали озеро и поскакали дальше по лугам, все вокруг снова затихло – слышался только стук копыт.
Я понял, в чем тут дело. Этим лугам недоставало воды, и все животные и птицы концентрировались по берегам больших и малых озер, которые встречались тут не так уж часто. Можно было проскакать много миль, не встретив никакой живности, но у любой водной котловины кипел настоящий праздник жизни.
Наконец около полудня мы достигли цели – небольшого уголка саванны, где, по словам Фрэнсиса, и жил муравьед. Он посоветовал нам развернуться в линию и скакать, производя как можно больше шума, чтобы выгнать муравьеда из гнезда и загнать в более низкую траву, где его легче сцапать. Мы помчались среди травы, достававшей нашим коням до груди, шумя и крича насколько хватало сил.