- Мы немного догадываемся, - поправил ее Волошин.
Женщина в фартуке внесла стулья. Тася и Волошин сели, а Стрелецкий, заложив большие пальцы в карманы жилета, засеменил, почти забегал перед ними, то удаляясь к двери, то возвращаясь вновь.
"Григ!.. Эдвард Григ! Вот на кого похож лицом этот седой старик", - вспомнила Тася.
- Произошло совершенно необыкновенное, невероятное событие! - говорил Стрелецкий, путешествуя по кабинету и почти распевая тонким, дребезжащим взволнованным голосочком какую-то лекцию, мало похожую на простую беседу. - Вы невольно приоткрыли завесу над тайной, которая вот уже много лет волнует целые поколения ученых…
Волошин и Тася переглянулись.
- Да, да, друзья мои! Не удивляйтесь.
Стрелецкий схватил со стола и поднял над своей головой старинную толстую книгу, которую Тася сразу узнала.
- Эта книга не что иное, как антология византийских поэтов пятого века. Составителем ее был один из интереснейших представителей византийской культуры - Агафий, ученый и поэт…
Тася уже с интересом смотрела на старинную книгу. Полистав ее и полюбовавшись, Стрелецкий вновь засеменил по кабинету, потом положил книгу на стол и продолжал:
- Она сама является большой ценностью… Но… - Стрелецкий умолк, остановился перед Тасей и посмотрел на нее гипнотическим взглядом. - Но… - еще раз многозначительно повторил профессор, - сейчас нас интересует уже вопрос, откуда она взялась, как вынырнула из тьмы веков, где была погребена сотни лет?
Тася и Волошин переглянулись, они ничего не поняли. Стрелецкий, как ни был он взволнован, все же заметил это.
- Бедные мои воробышки! - воскликнул он сокрушенно. - Вы ничего не понимаете! Вы уже с опаской поглядываете на старого профессора и думаете: "А не спятил ли старичок с ума?"
- Что вы! Мы очень заинтересованы… - сказала Тася и посмотрела на Волошина. - Правда?
- Истинная правда! - подтвердил он. - Я жду, что вы, профессор, расскажете нам какую-то чертовски интересную историю.
- Да, да! Да, друзья мои, я расскажу вам совершенно удивительную историю библиотеки Ивана Грозного…
Профессор Стрелецкий остановился посреди комнаты и умолк. История, которую он собирался рассказать своим молодым гостям, была столь необычайна, что надо было подумать, с чего начать и как ее изложить.
- Вы, очевидно, знаете, - сказал наконец Стрелецкий, - что царь Иван Четвертый был культурнейшим человеком своей эпохи: он много знал, много читал и писал. Одна только его переписка-полемика с князем Курбским дает представление об Иване Васильевиче как о крупном русском государственном деятеле, как о просвещенном, талантливом писателе-публицисте своего времени… К сожалению, до нас дошли лишь отдельные документы из архива Грозного. Весь же архив вместе с богатейшей по тем временам библиотекой Грозного до сих пор еще не найден…
- Не найден?! - с волнением переспросила Тася.
- Нет, милая девушка, не найден… - тряхнув своей львиной гривой, ответил профессор. - Особенно приходится пожалеть, что не найдена библиотека Ивана Васильевича. Известно, что это было редчайшее в мире собрание древних рукописных книг и свитков, европейских книжных уникумов и "раритетов". Креме книг и свитков греческих, иудейских, индийских, там были собраны и - древнерусские рукописные и первопечатные книги, напечатанные еще до Ивана Федорова. Вполне возможно, что в библиотеке Грозного сохранился и подлинник "Слова о полку Игореве" - замечательного памятника нашей литературы.
Волошин весь превратился во внимание. Тася слушала Стрелецкого с горящими глазами, ее щеки даже зарумянились от волнения.
- Но начало этой замечательной сокровищницы древней культуры было положено не самим Иваном Васильевичем, а его бабкой, византийской царевной Зоей Палеолог, получившей в Риме униатское имя Зоя-Софья и ставшей второй женой деда Ивана Грозного, великого князя московского Ивана Третьего.
Профессор Стрелецкий подошел к книжной полке, протянул руку и вытащил какую-то книжку, на черном переплете которой с обеих сторон были изображены золотые короны, окруженные белыми цветками, похожими на ромашки.
- Это одна из пяти книг современного большого исторического романа, в котором описаны события, происходившие в Московской Руси во второй половине пятнадцатого века, - сказал Стрелецкий, листая книгу с таким видом, будто он не решил еще, цитировать ему ее или нет. - Автор попытался воспроизвести в ней портрет Зои-Софьи Палеолог, этой весьма своеобразной личности.
Иван Волошин пригляделся к переплету и сказал:
- Я читал это сочинение, профессор. Каюсь, все не одолел, но про царевну Зою прочел.
- Ах, вот как! - воскликнул Стрелецкий, испытующе глядя на Волошина.
- Про Зою я запомнил только то, что она беспрестанно, чуть ли не сорок лет, говорила про себя: "царевна провослявна", "царевна маля-маля разумей русски", что она была диверсанткой и папской шпионкой в Москве, что отравила своего пасынка и что кто-то в книге назвал ее "гнидой"…
Тася испуганно глядела на Волошина. Она не знала, понравится ли такая характеристика царевны Зои профессору Стрелецкому. Но тот весело смеялся и с дружелюбным юмором поглядывал на молодого техника.
- К сожалению, это так, друг мой, - сказал он. - Автор романа почему-то не взлюбил царевну Зою, он обрисовал ее зловредной дурочкой и даже не постеснялся чужими устами прилепить ей обидный ярлык "гнида". А между тем она не была ни дурочкой, ни агентом папы римского. Она, так же как и ее супруг Иван Третий, хотела укрепления централизованной царской власти в Москве; она путем всяческих интриг, вплоть до отравления пасынка, расчищала путь к царствованию своему сыну Василию, который в глазах всего мира явился бы прямым наследником не только русского престола, но и престола Византии и Морей, захваченных в те годы турками. Зоя-Софья, несомненно, считала, что придет время, когда русские воины во главе с полувизантийским царем освободят от турецкого ига балканских славян и близких им по религии греков. Вот почему она настояла, чтобы российским государственным гербом стал герб Византии - двуглавый орел…
Стрелецкий уже заволновался, зажегся. Он бегал по комнате, размахивая книгой с ромашками:
- Этот герб был потом опозорен тупыми русскими самодержцами. Но ведь на знаменах Суворова, на знаменах русских полков, разгромивших турецких захватчиков в Болгарии, в Молдавии, на Кавказе, был именно этот герб!.. Как же можно называть "гнидой" женщину, искренне любившую свою родину; женщину, желавшую, чтобы сын ее или внук освободили дорогую ее сердцу Византию и родину ее отца - балканскую Мо-рею?… Нас хотят уверить, что она была папской шпионкой в Москве. Но почему же вся ее деятельность была направлена на возвышение Москвы, а не Рима? Почему даже сам этот автор пишет об унижениях, которые терпела Зоя в Риме?
Пылающими глазами профессор смотрел на Волошина, будто именно он был автором книги с ромашками. Профессор ждал ответа, и Волошин, подумав минуту, сказал:
- Но ведь это очень талантливый автор, профессор. Я съязвит по его адресу, но я знаю, что его книги читают с большим интересом, особенно молодежь А про Зою я читал, что ее действительно не любил народ, ее называли "чумой", "ведьмой"…
- …и чернокнижницей, - подсказал Стрелецкий. - И это потому, что она действительно привезла с собой "колдовские" книги. Отсюда, очевидно, и худая слава Зои-Софьи… А что пишет об этих книгах ваш любимый автор, молодой человек?
Стрелецкий быстро полистал книгу:
- Вот послушайте! "…голова у Ивана Васильевича кружилась, и, хмелея, он слышал, как кругом все чаше кричали: "Горько! Горько!" Иван Васильевич всякий раз в ответ на это по-пьяному размашисто обнимал царевну и целовал в уста, чуя, как она упирается в него излишне полной, но по-девичьи упругой грудью и целует все горячей и горячей…" Книга четвертая, глава двенадцатая, страница двести восемьдесят седьмая.
Он отложил книгу, уже спокойно зашагал по кабинету и заговорил:
- Я не хочу отрицать того, что автор в своем романе сообщил читателю много интересных и ценных сведений. Но вот с "цареградской царевной" ему не повезло. Он рассказал нам все, что касалось ее наружности, даже "упругую грудь" не забыл, но ни словом не упомянул о больших культурных ценностях, привезенных ею в Москву; о богатейшем собрании манускриптов древнего мира, служивших украшением книгохранилища византийских царей и константинопольских патриархов до нашествия турок… Нигде ни единым словом этот автор не упоминает, как тревожилась византийская царевна о величайших ценностях древней культуры, как вызвала из Италии зодчего Аристотеля Фиоравенти, для того чтобы обнести Кремль вместо деревянных стен каменными высокими крепостными стенами, а под ним создать целый подземный город с тайниками, потайными ходами и лестницами. В одном из этих подземных тайников Зоя и захоронила свои книжные сокровища. Теперь она была спокойна: ни набеги татар, ни постоянные пожары в деревянной Москве не угрожали древним свиткам и книгам.
- Как это интересно! - воскликнула Тася. - А я ничего об этом никогда не слыхала.
- К сожалению, об этом мало кто знает, милая девушка. - добрым, отеческим тоном сказал Стрелецкий. - А те, кто знает, всегда торопятся объявить это легендой, "апокрифом". Вот, извольте…
Стрелецкий подбежал к полке и схватил пухлую книгу:
- Профессор Сергей Белокуров! Знаменитый библиофил!.. "К истории духовного просвещения в Московском государстве шестнадцатого - семнадцатого веков", тире, "Церковные или светские книги были в библиотеке московских государей шестнадцатого века". Вопросительный знак… Название косноязычное, но не в нем суть… Так вот, этот умник-профессор решил перевернуть вверх ногами всю литературу, относящуюся к библиотеке Ивана Грозного, и "доказать", что никакой библиотеки вообще не было, что Зоя-Софья ничего с собой не привезла и что все доказательства существования культурней сокровищницы русского народа- это либо "бред сумасшедших", либо "фальсификация истории"…
Тася уже с негодованием смотрела на книгу Белокурова. Ей так понравилась загадочная история библиотеки Грозного, что она готова была возненавидеть каждого, кто развенчал бы эту чудесную легенду,
Волошин же взял в руки книгу Белокурова и внимательно стал листать ее:
- Интересно!.. Надо бы почитать, Настенька.
- А я и читать ее не стану! - сердито сказала Тася.
- Правильно, Тасенька! - воскликнул Стрелецкий. - Это желчный, реакционный писака, не любивший русский народ… Вы, юноша, лучше вот это почитайте! - И он указал на какую-то старинную книгу. - Это один из сборников летописей Троице-Сергиевской лавры… - Он быстро раскрыл книгу на нужной ему странице. - Вот… "При державе великого князя Василия Ивановича… это отец Грозного… повелением его прислан из грек монах Максим Грек… Бе же сей Максим велми хитр еллинскому, римскому и словенскому писанию… На Москве егда же узре у великого князя в царской книгохранительнице книг много и удивися и поведа великому князю, яко ни в греческой земле, ни где он толико множество книг не сподобился ведети…"
Стрелецкий отложил книгу. Его взгляд горел.
- Так гласит древняя летопись… А профессор Белокуров с кислым видом покопался в писаниях Максима Грека и объявил: "Да… действительно, переводил для великого князя какие-то книжонки, а фактической справки по вопросу о библиотеке не представил…"
Тася была возмущена до глубины души:
- Не понимаю, почему же у нас печатают такую чушь?!
Волошин пододвинул к ней книгу Белокурова и, ехидно улыбаясь, указал на год издания: "1899"…
Девушка покраснела и отвернулась.
- Но в фальсификаторы попал не только древний летописец, - продолжал Стрелецкий, - а и очень честный профессор Юрьевского университета Дабелов. Он в 1820 году случайно в городе Пернове нашел часть списка библиотеки Грозного. Этот список, по свидетельству ливониа Ниенштедта, составил пастор Веттерман в Москве в шестнадцатом веке… Но профессор Белокуров объявил этот список "подделкой"… Прошло почти сто лет, и вот после долгих и упорных поисков я нашел подлинник перновского списка…
Тася смотрела на профессора со страхом и восхищением. Она чувствовала, что начинает любить этого старика. Даже спокойный, уравновешенный Волошин сейчас залюбовался его гневным и страстным лицом.
"Хорош старичок! Сурикова бы сюда или Репина", - подумал он.
- Кто же, в таком случае, фальсификатор, друзья мои? - спросил Стрелецкий. - Белокуров умер. Мертвые сраму не имут… Но его ученики остались. Кто они?… Слепые кроты или жабы, равнодушные ко всему истинному! Они объявили меня сумасшедшим. Они травят меня… Но не в этом дело. Простите, я отвлекся…
Стрелецкий подошел к письменному столу, взял какую-то пожелтевшую тетрадь и сказал торжественно:
- Вот неполная копия чернового веттермановского списка книг и свитков, входивших в библиотеку Грозного… Вот здесь значится антология византийской поэзии "Кик-лос", составленная Агафием. Это и есть та самая пергаментная книга, которую вы спасли на Кузнецком мосту. А против нее стоит пометка: "дарена…" - и далее неразборчивое слово. То ли эту книгу кто-то подарил Грозному, то ли он кому-то подарил ее и таким образом она дошла до нас…
Стрелецкий взял книгу со стола и показал ее Тасе и Волошину:
- Теперь вы понимаете, друзья, почему я так заволновался, когда от следователя ко мне на экспертизу попала эта книга?… Нам нужно во что бы то ни стало найти старушку, принесшую ее в букинистический магазин! - раздельно и четко произнес Стрелецкий. - Что вы знаете о ней?
- Ничего, - ответил Волошин.
- Ничего, - подтвердила Тася.
- Но как же все-таки ее можно найти? - с надеждой поглядывая на Тасю и Волошина, спросил Стрелецкий.
- Объявление в газете? - неуверенно спросила Тася.
- Нет! - решительно возразил Волошин. - Такие старушки не читают объявлений… - И, встав с места, уверенно сказал: - Мы подумаем, профессор…
Стрелецкий проводил их до выхода.
- Я очень надеюсь на вас, - проговорил он, и голос его дрогнул. - Я сорок лет ищу эту библиотеку, и до меня ее искали многие русские ученые. Помните это, друзья мои!
Волошин и Тася молча вышли из высокого дома на тихую Волхонку. Волошин взял Тасю под руку и вновь провел за ограду кремлевского сквера.
Высоко в темном небе, на плывущих молочных облаках, парила огненная кремлевская звезда. Как маленькие круглые луны, сияли в сквере фонари.
Тася и Волошин сели на скамью у больших цветочных ваз.
От грота у кремлевской стены, где веселились и играли дети, долетали громкие голоса, а с другой стороны, у Манежа, тихо шелестели шины троллейбусов и автомашин, слышались сдержанные гудки. Там жила и дышала новая Москва.
Первой заговорила Тася:
- Подумать только! Вот здесь, где-то в земле, под Кремлем, сотни лет хранятся величайшие ценности человеческой культуры, а найти их до сих пор никто не мог… И вдруг? Кузнецкий мост, какая-то старушка с кошелкой, византийская книга… И вот мы с вами вовлечены в разгадку удивительной тайны.
- Да! Эту историю Вальтер Скотт, Стивенсон или Хаггард могли бы превратить в великолепный роман… - задумчиво произнес молодой бригадмилец и вдруг весело рассмеялся. - А профессор все-таки напрасно обидел автора исторического романа. Когда он читал нам, как царевна Зоя целовалась, я припомнил это место в романе и подумал: "Хороша девка! Идейная! И целоваться умела, и в книжках толк понимала. А насчет Белокурова…"
Тася строго посмотрела на него:
- Я вижу, что у вас веселое настроение.
Он удивился:
- А отчего же мне грустить?
- А хотя бы оттого, что вы, бригадмилец, какого-нибудь мелкого воришку сразу же умеете доставить в отделение, а вот старушку с кошелкой найти вряд ли сможете, даже если сегодня ночью всего Конан-Дойля или Честертона перечитаете.
Он усмехнулся:
- О-о! Вы, оказывается, девушка с характером!
- Да! - сердито сказала она. - И потому я уже думаю только об одном: как помочь профессору Стрелецкому найти исчезнувшую старушку. А вы думаете о том, как целовалась царевна Зоя…
- Ладно! Не будем ссориться… - примирительно сказал Волошин. - Завтра же я подам рапорт начальнику отделения, попрошу его, чтобы он побывал в Управлении милиции и привел в движение всех участковых уполномоченных и даже дворников.
- Делайте что хотите, но старуху надо найти.
- Постараемся! - весело сказал Волошин, явно любуясь горящими глазами Таси и ее похорошевшим от волнения лицом.
- Что вы на меня так смотрите? - смутившись, спросила она.
- Да так… ничего… царевна Настенька, - медленно сказал он с улыбкой.
- А вы Иванушка-дурачок!.. - со смехом ответила она и взяла его за руку: - Идемте!
Они встали и зашагали к выходу по аллее ночного и сказочно красивого кремлевского сквера.