Капитан Старой черепахи - Линьков Лев Александрович 27 стр.

- Оно, конечно, после сорок пятого их уже не так-то легко подзудить: ученые стали, - усмехнулся боцман Доронин. - До войны, знаете, до чего дело доходило? - обернулся он к молодым матросам. - Как выйдешь в дозор, обязательно их встретишь. Эти ихние кавасаки в наши воды за сельдью и треской, словно мухи на мед, слетались. А схватишь за шиво­рот, бормочут: "Мы не знали, мы ошиблись". А где уж там "ошиблись"! Под самый берег, черти, подва­ливали. За крабами к Камчатке японцы с целыми плавучими заводами приплывали.

- Извиняюсь, товарищ боцман, сколько же вам тогда было лет?.. Двенадцать? - с самым серьезным видом спросил сигнальщик Левчук.

- При чем тут я? Командир рассказывал, - спо­койно возразил Доронин.

- На юте, отставить разговоры! - оборвал с мостика капитан третьего ранга и нажал кнопку. На сторожевике зазвенел колокол громкого боя - тре­вога!

Пограничники вмиг заняли места согласно боевого расчета.

Не разворачиваясь против ветра и не обращая внимания на свежую волну, Баулин с ходу подошел к японской шхуне.

Он сам отправился на борт "нарушительницы" с досмотровой партией.

"Теперь-то уж мы тебя схватим за руку!" - обрадованно подумал капитан третьего ранга. Однако ему пришлось разочароваться: на шхуне не оказалось ни одной рыболовной снасти, ни одной рыбьей чешуи на палубе и в трюмах. Не в пример другим японским рыболовецким судам, "Хризантема" блистала чисто­той. Что за чертовщина! Зачем же она нарушила мор­скую границу?..

Шкипер "Хризантемы", маленький, черноволосый, вертлявый человек, не скупился на извинения за не­вольное, как он заявил, пребывание в советских водах. Льстиво кланяясь и прижимая к животу судовые до­кументы, он с готовностью предложил обыскать не только трюмы, а и всю шхуну. Он очень рад видеть советского офицера своим гостем. О! Неужели рус­ский офицер сомневается в искренности его слов? У него абсолютно ничего нет. Он не собирался ло­вить рыбу или бить котиков. Он никогда бы не позво­лил себе этого, никогда! Скоро начнется тайфун, очень сильный тайфун! "Хризантема" надеялась полу­чить приют в советской бухте.

Баулину надоела болтливость шкипера. Берега острова К- не имеют бухт, защищенных от штормового наката. Господину шкиперу должно быть это хорошо известно и незачем заходить в советские воды. Япон­цы - опытные моряки, и не им бояться тайфуна, да еще на таком отличном судне, как "Хризантема".

Самый тщательный обыск не дал никаких резуль­татов. Правда, пограничники обнаружили на шхуне первоклассную радиостанцию. Но в этом, собственно, нет ничего предосудительного. Каждое судно вправе иметь радиостанцию. Баулин был удивлен другим: в кают-компании "Хризантемы" он увидел двух ино­странцев. Развалясь в кожаных креслах, они пили виски, будто у себя дома. Из заокеанских паспортов, снабженных всеми положенными визами, явствовало, что это газетные корреспонденты. Они путешествуют по Японии.

"Хозяева!" - решил Баулин. Однако он возвратил пассажирам "Хризантемы" документы и сказал по-английски, что впредь не рекомендует им плавать на судне, шкипер которого не считается с международ­ным морским правом.

Путешественники поблагодарили за совет и пред­ложили Баулину стаканчик сода-виски. Жаль, что господин офицер отказывается. Сода-виски отлично согревает организм, а сегодня такая мерзкая погода! Шкипер улыбался и пространно выражал свое . восхищение отвагой красных пограничников, рискую­щих выходить в океан на небольшом судне. Он так и сказал по-русски: "Отвасный красный пограницника".

Баулин предложил шкиперу в течение пятнадцати минут покинуть советские воды.

Шкипер был удивлен. Как, его не арестовывают и не ведут в бухту? Как, с него даже не берут штраф? Какие благородные советские пограничники! Склоня­ясь в бесчисленных поклонах, он проводил Баулина до трапа.

- Я бы так запросто их, наглецов, не отпустил! - пробормотал Алексей Кирьянов, услышав о решении капитана третьего ранга.

- Командир знает, что делает, - отрезал Доро­нин. По правде говоря, он удивился не меньше Кирья­нова: задержать "нарушителя" в советской зоне - и отпустить на все четыре стороны!

Подивился решению командира и рулевой Атла­сов. Быстро перебирая ручки штурвала, он мельком глянул через плечо вслед удалявшейся "Хризантеме". Переваливаясь с борта на борт, "Вихрь" снова повернул к северу.

- На сколько часов у нас горючего? - позвонил Баулин в машинное отделение.

- Часов на двадцать! - последовал ответ.

- Добро!

Вскоре "Хризантема" скрылась за гребнями волн. А минут через десять радист "Вихря" перехватил новую шифрованную радиограмму. Шифр был изве­стен пограничникам. Шхуна предупреждала кого-то о близости советского сторожевика.

- Так я и знал! - повеселел Баулин. - Теперь всю сеть вытащим. - И отдал команду: - Право ру­ля на обратный курс!

Ясно, что "Хризантема" не заблудилась в океане. Радиосигналы и излишняя болтливость шкипера, ко­торый, словно нарочно, хотел во время обыска подоль­ше задержать пограничников, подсказали Баулину ре­шение сделать вид, будто его удовлетворили объясне­ния японца, и отпустить шхуну с миром.

"Вихрь" вторично развернулся к югу.

Вскоре в пределах видимости вновь показалась стройная шхуна. Словно играючи, она с легкостью неслась по волнам.

- Хорошо идет, чертовка! - не удержался Ат­ласов.

- Моряки приличные! - подтвердил Баулин и, приказав повернуть корабль на тридцать градусов к западу, спустился в радиорубку, чтобы передать кодограмму на остров Н., на базу погрансудов.

Похоже было, что "Хризантема" дразнит погра­ничников: завидев советский сторожевик, она быст­рым маневром ушла на полмили в нейтральные воды, но через полчаса снова приблизилась. Шхуна явно от­влекала "Вихрь", а Баулин будто не замечал ее и продолжал путь на юго-запад.

Миновали траверз мыса Ю., а "Хризантема" все еще шла с левого борта параллельным курсом и не собиралась отставать от сторожевика.

В третий раз вестовой принес перехваченную ра­диошифровку. И тут "Хризантема" резко вильнула в советские воды. Теперь форштевень ее был направ­лен прямо на "Вихрь". По-видимому, присутствие на шхуне иностранцев вернуло юркому шкиперу преж­нюю наглость, и он прибег к старому приему японских пиратов - угрозе тараном.

Не трудно было представить, чем это могло кончиться для небольшого сторожевика. "Хризантема" - форштевень у нее с оковкой - попросту рассекла бы его, как топор щепку.

- Вежливые: хотят поздороваться за ручку! - деланно ухмыльнулся Кирьянов.

- Пугают! - помрачнел Доронин.

Вдобавок к мотору японец, не считаясь со свежим ветром, рискнул поднять все паруса. Усы бурунов у форштевня "Хризантемы" вспенились. Накренясь на правый борт, она понеслась еще стремительнее

Однако этот маневр произвел на Баулина не боль­ше впечатления, чем новая порция брызг, брошенная волной в лицо, так, по крайней мере, подумалось рулевому Атласову. Капитан третьего ранга только прищурился. Уже отчетливо были видны фигуры стоя­щих на баке "Хризантемы" иностранных корреспон­дентов, когда он, не сворачивая с курса, приказал сделать предупредительный выстрел из носового ору­дия.

Суда находились в это время друг от друга в ка­ком-нибудь кабельтове. "Хризантема", накренясь еще больше и едва не касаясь реями волн, свернула в сто­рону.

Баулин взглянул на ручные часы и довольно, улыб­нулся: слабоваты нервишки у "путешественников".

Ровно через десять минут все объяснилось. И тре­вожные радиодепеши, и настойчивые попытки шху­ны отвлечь "Вихрь" подальше на юг, и пиратская угроза тараном - все это было звеньями одной цепи. Слева по носу появились два кавасаки - небольшие моторные рыболовецкие боты.

"Издалека их принесло! - посуровел Баулин. - Своим ходом они бы сюда не добрались, тут не обош­лось без буксира "Хризантемы". И яснее ясного, что они пришли не за сельдью и не за камбалой - че­ресчур уж роскошно: двухмачтовая шхуна для каких-то двух кавасаки! Не зря, не зря торчат на баке "Хри­зантемы" заокеанские хозяева..."

Кавасаки вслед за шхуной полным ходом удирали в океан, но у "Вихря" было неоспоримое преимуще­ство в скорости, и он отрезал им путь к отступлению. Сторожевик подошел к борту первого кавасаки с такой стремительностью, что от резкого трения завиз­жали и задымились кранцы.

Доронин и Кирьянов перепрыгнули на палубу бота. Девять "рыбаков" что-то поспешно выбрасывали за борт. Однако оклик боцмана, хлопнувшего ладонью по прикладу автомата, заставил их нехотя поднять руки. Зажав румпель руля под мышкой, поднял руки и шкипер. Поклонившись дулу кирьяновского авто­мата, просунутого в иллюминатор будки машинного отделения, моторист заглушил мотор.

- Так-то оно лучше! - усмехнулся Алексей. Над океаном густели сумерки, и под их покровом второй кавасаки попытался было улизнуть, но пуле­метная очередь, выпущенная "Вихрем" в воздух, за­ставила и его застопорить машину.

На этот раз обыск дал совершенно неожиданные результаты: в рыбном трюме восемь отсеков были заполнены столитровыми бидонами со смолой и крео­зотом. Бидоны из двух отсеков команда успела повы­брасывать в океан. Трюм второго кавасаки оказался пустым, но едкий запах креозота не оставлял сомнений, что груз обоих ботов был одинаков.

Тут нечего и гадать - ясно, что креозот и смола предназначались для поливки лежбищ котиков, чтобы заставить чутких животных покинуть советские воды.

Котики водятся в северном полушарии лишь на Командорских и Курильских островах, на небольшом советском же островке Тюленьем и на островах При-былова, принадлежащих Соединенным Штатам Аме­рики. Безусловно, не хуже, чем Баулину, это было известно и заокеанским хозяевам "Хризантемы". На какие только подлости не готовы они, чтобы потолще набить карман!..

Забуксировав оба кавасаки, "Вихрь" лег, наконец, курсом на север, к базе. Можно было бы, конечно, заставить "нарушителей" идти за сторожевиком своим ходо'м, да едва ли стоило рисковать. В надвигающей­ся ночи могло приключиться всякое, тем более, что шкиперы ботов не пытались оправдываться и не рас­кланивались с той притворной учтивостью, какую, не скупясь, напускал на себя недавно шкипер "Хризан­темы".

Лица их были, мало сказать, угрюмы - злы. Уп­рямо, зло были сжаты губы, зло глядели из-под при­пухших век черные, немигающие глазки.

На каждом кавасаки Баулин оставил по два по­граничника: на первом - Доронина с Кирьяновым, на втором - Левчука и Ростовцева. Только бы никого из них не укачало!..

А шторм разыгрывался не на шутку. К ночи он достиг шести баллов. Валы громоздились друг на друга, становились все выше; все круче. Ветер сры­вал с гребней пену, расстилал ее белыми полосами. Волны с грохотом обрушивались на бак, с головы до ног окатывая вахтенных, с шипением разбивались о командирскую рубку, злыми, солеными брызгами обдавали ходовой мостик.

Кавасаки, сдерживаемые буксирным тросом, за­рывались в волну еще глубже, и трос то натягивался струной, то давал слабину, и тогда "Вихрь" кидался вперед.

Как ни привычны были к непогоде пограничники, но и они утомились от качки, от беспрерывного гро­хота, от колючих брызг, бьющих в лицо. Каждый но­вый удар волн, сотрясая сторожевик, отзывался во всем теле. В довершение ко всему резко похолодало. А кавасаки болтались за кормой, вдвое уменьшая ход сторожевика и делая еще более опасной встречу с тайфуном, грозившим нагрянуть с минуты на ми­нуту.

Темнота пала сразу, будто небо задернули гигант­ским черным парусом. Баулин не видел океана, но чувствовал по водяной пыли, срывавшейся с гребней волн: уже восемь, а то и все девять баллов!

"Каково-то ребяткам на кавасаки?" - промельк­нула мысль. И вдруг ошалевший ветер наотмашь уда­рил в лицо. Штормовые раскаты слились в сплошной грохот. Налетевшие со всех сторон острые, свирепые волны мотали и подбрасывали сторожевик. Океан распоряжался небольшим кораблем, как хотел. С пу­шечным залпом сорвался и улетел во тьму паруси­новый чехол с тузика, жгутом взвилась лопнувшая радиоантенна, будто яичная скорлупа под молотом, вдребезги разлетелись от ударов волн толстые стекла в иллюминаторах рубки. Наружная обшивка и шпан­гоуты судна стонали, в такелаже на высокой ноте пел ветер. "Вихрь" дрожал, словно живое существо. "Толчея! Центр циклона!" - только успел поду­мать Баулин, как "Вихрь" рванулся, вроде бы у него вмиг утроилась мощность машины.

"Неужели?!" Баулин оглянулся, ища опознава­тельные огни кавасаки, но ничего не смог разгля­деть- так густо был насыщен воздух водяной пылью.

- Так держать! - что есть мочи крикнул он ру­левому.

- ...ать! - едва расслышал Атласов. Ухватившись за поручни, Баулин сбежал по трапу.

Густая осенняя волна накрыла его, щепкой приподня­ла над палубой, и, если бы он не вцепился в поручни, его смыло бы в океан. В следующее же мгновение "Вихрь" переложило на другой борт. Баулина швыр­нуло на металлические ступени трапа.

Едва не потеряв от боли сознание, капитан третье­го ранга хлебнул горько-соленой воды и секунды две не мог ничего сообразить. Отфыркиваясь, отплевы­ваясь, он нашел правой рукой штормовой леер, про­тянутый вдоль палубы, и тогда только рискнул раз­жать левую руку и расстаться с поручнем трапа.

Приняв попутно с десяток ледяных ванн, Баулин добрался, наконец, до кормы и убедился, что бук­сирный трос болтался свободно.

Бортовая качка прекратилась, значит "толчея" осталась позади, там, где были два кавасаки с че­тырьмя пограничниками.

Перебирая штормовой леер, командир вернулся на ходовой мостик, крикнул на ухо Атласову:

- Право руля на обратный курс!..

Товарищи по отряду считали Баулина самым волевым, самым твердым командиром, а между тем он двое суток не мог успокоиться, когда во время майского тайфуна матросу Шубину перешибло бук­сирным тросом руку. Шубин давным-давно выписался из госпиталя, ходил в пятый рейс, а Баулину было все еще не по себе. Он считал, что трос лопнул тогда по его недосмотру. Теперь, же четыре пограничника могут погибнуть или попасть в плен!

Четыре пограничника... Боцман Семен Доронин - он Баулину, всегда и во всем правая рука. Алексей Кирьянов, лучший комендор дивизиона, с которым так много пришлось повозиться, прежде чем он из упрямого, строптивого парня превратился в отличного пограничника. Буквально на днях Баулин узнал, что Алексей послал в Академию наук заявле­ние с просьбой, чтобы его обязательно зачислили в экипаж если не первой, то хотя бы второй ракеты, которая полетит на Луну. "Здоровье мое - самое нормальное, - писал Алексей, - семейное положе­ние - одинокий. Воспитанник комсомола и партии..." Иван Ростовцев, старшина второй статьи, обстоя­тельный, немногословный сибиряк, прямой души чело­век, добряк, жалеющий каждую подстреленную птицу, и при всем том смелый до отчаянности. Это он, Ростовцев, перепрыгивая с льдины на льдину, спас в устье Охты во время ледохода двух школьников, ко­торых грозило унести в океан.

Петр Левчук, отличный сигнальщик, горячий, но отходчивый, смекалистый одессит, самозабвенно влюб­ленный в технику, в музыку и в родной город...

Все они, все четверо - молодцы ребятки. Любят нелегкую морскую службу, - это не у тещи на бли­нах! - любят товарищей, и добровольно ни за что не променяют небольшой, порядком уже послужив­ший на границе сторожевик ни на какой самый но­вейший эсминец или крейсер.

Что ответит Баулин в случае беды их близким, командованию? Чем оправдается перед своей сове­стью?..

Сетеподъемный бот-кавасаки боцман Доронин знал так же хорошо, как и "Вихрь". Отец его Никодим Прокофьевич работал главным неводчиком Усть-Большерецкой рыбалки на западном побережье Камчатки, и семи лет Семен уже играл со сверстниками в ловцов и курибанов, в девять - отец взял его с собой на глубинный лов сельди, к четырнадцати годам он начал помогать ловцам забрасывать невод, а в шестнадцать надел робу с отцовского плеча и работал на кавасаки у сетеподъемной машинки.

Словом, до военной службы Семену пришлось не­мало поплавать на кавасаки, но никогда еще ему не приходилось попадать на нем в такой шторм. Ка­васаки - суденышко маленькое, всего шестнадцать метров в длину, и экипаж его - обычно не более ше­сти рыбаков - во время непогоды с трудом разме­щается в носовом кубрике. Сейчас же на борту, не считая Семена с Алексеем, было девять человек. (Ве­роятно, для того, чтобы побыстрее разлить креозот и смолу по лежбищу котиков, хозяева "Хризантемы" намеренно увеличили команду бота.)

Семерых "рыбаков" Доронину кое-как удалось втиснуть в кубрик, заперев его снаружи на задвижку, двоих же пришлось оставить вместе с Алексеем в будке машинного отделения. Сам боцман остался за будкой, на площадке рулевого, у румпеля, погля­дывая то вперед, где в темноте едва был различим силуэт сторожевика, взбегающего на волны, то за корму - там мотался на буксире второй кавасаки с Левчуком и Ростовцевым.

Сдерживаемый буксирным тросом, кавасаки не мог уже взбираться на гребни высоких волн и ковы­лял, то и дело зарываясь носом и черпая на себя тон­ны воды. Хорошо еще, что удалось заблаговременно наглухо закрыть трюм с бидонами деревянными щи­тами и крепко-накрепко задраить сверху брезентовым полотнищем, а то бы трюм в момент заполнился до краев - и гуляй на дно кормить крабов!..

Чтобы ослабить натяжение троса, Доронин, приот­крыв дверь в машинную будку, приказал Алексею запустить мотор.

Мотор чихнул раз пять, прежде чем ритмично за­стучали клапаны, но Доронин не слышал этого - ка­васаки зарылся носом в очередную волну. Тяжелый гребень загнулся, с грохотом обрушился на палубу, ударился о будку, так что она затрещала, и накрыл пригнувшегося боцмана. Волна была так тяжела, словно по спине прокатились пятипудовые мешки. Доронин согнулся в дугу, но не выпустил из рук румпеля руля.

Баулин не зря думал, что его ребятам на каваса­ки куда труднее, чем на "Вихре". Волны почти бес­прерывно покрывали маленький бот, он ковылял, тре­щал, кланялся, переваливался с боку на бок, нырял и все-таки выкарабкивался на свет божий, слушаясь твердой руки Доронина, как взнузданный конь слу­шается опытного наездника.

Площадка рулевого находилась на самой корме, за будкой машинного отделения, и, борясь с крутой волной тайфуна, прищурив глаза, весь напружась, Се­мен то и дело больно ударялся лбом, щеками и носом в дверь будки и не мог уже разобраться, от океанской ли воды или от крови у него солоно на губах и во рту, вода или кровь застилает ему глаза.

Только бы не выпустить румпель руля, только бы удержать румпель!..

Не легче, чем Семену Доронину на палубе, было и Алексею Кирьянову в будке. Машинное отделение называлось так будто в насмешку. В середине узкой, низкой будки находился мотор, в проходах по сторо­нам можно было стоять только боком, пригнувшись, чтобы не ударяться головой в потолок, обитый листа­ми толстой жести. К тому же Алексей находился в этой тесноте не один - с него не спускали глаз двое "рыбаков", обозленных и, как то понимал Але­ксей, готовых на любую подлость.

От непривычного напряжения сводило шею, и того гляди упадешь во время крена на рычаги или на го­рячие цилиндры мотора или сунешься рукой на рас­каленные шары зажигания. Грудь спирало от духоты, от копоти, в носу и в глотке першило от испарений бензина, от вони перегретого машинного масла.