Когда мы поднялись на скалу, они миролюбиво следили за равномерным и неторопливым кружением китихи по заводи. Заметив нескольких знакомых мне рыбаков, я воспользовался случаем и заговорил о том, что эта зверюга - если только не дать ей помереть - большая удача для Бюржо, потому что она заставит правительство обратить наконец внимание на город, нуждами которого уже много лет бессовестно пренебрегают.
Слушали меня вежливо, но недоверчиво. Этим людям трудно было представить себе, что кит действительно может заинтересовать кого-то, кроме местных жителей. Однако чувствовалось, что они против истязания китихи.
- Ни к чему это, ни к чему, - сказал Харви Ингрэм, долговязый, востроносый рыбак родом с острова Рэд. - Пусть себе плавает - кому она мешает?
Другие закивали, соглашаясь, и я подумал, что, может быть, если внешний мир откажет мне в помощи, нам все-таки удастся пробудить в горожанах интерес и сочувствие к китихе и спасти ее своими силами.
- Ей, бедняге, и так забот хватает, - сказал рыбак из залива Га-Га. - В первый день в заводи было полно сельди, а теперь ни рыбешки не видать. Небось, голодно китихе приходится. То-то отощала вся. А поначалу была жирная, гладкая.
Разговор оборвался: сопровождаемый тучей брызг и мощным воем, появился катер, каких не делают на острове Ньюфаундленд; один из тех парней, что летом отправляются на заработки на Великие озера, приобрел его по объявлению в каталоге фирмы. Вместе с хозяином катера в заводь прибыли его приятели, одетые в яркие нейлоновые куртки, которые сейчас стали чуть ли не форменной одеждой завсегдатаев тотализаторов в провинциальных городишках на материке. Молодые люди сошли на берег и стали поодаль от скромно одетых рыбаков, но заговорили намеренно громкими голосами.
- Мы бы его давно прикончили, - заявил один узколицый юнец, искоса поглядев в мою сторону, - если бы на нас не натравили полицию.
- Это как пить дать, - подтвердил другой. - Приезжают тут всякие, суют нос. Кто их звал-то сюда?
Для подкрепления своих слов он сплюнул на снег.
- Да что мы стоим? - громко вопросил третий. - Кита, что ли, испугались? Свистать всех наверх - может, еще повеселимся!
Они гурьбой повалили вниз, к катеру, и тогда один из рыбаков, стоявших возле меня, тихо сказал:
- Не принимай близко к сердцу, шкипер. Дерьмо, оно всегда на поверхности плавает. Смердит, конечно, но ты не обращай внимания.
Слова его были продиктованы сочувствием, и мне стало немного легче.
Между тем к заводи шел непрерывный поток лодок с запада, из поселков Харбор и Шорт-Рич. Тут были плоскодонки с подвесными моторами, ялики, баркасы и даже несколько гребных шлюпок. Жители Бюржо пользовались ясным днем, чтобы поглядеть на своего кита.
Большинство из них швартовались подле растущей армады у входа в пролив и дальше шли пешком, но несколько плоскодонок последовали за привозной моторкой в заводь. Войдя, они поначалу оставались у берега, уступая водное пространство китихе. Владельцы лодок явно побаивались гигантского животного и предпочитали держаться от него подальше. Но к полудню, когда в заводи скопилось уже десятка три лодок, то есть около сотни человек, настроение у людей начало заметно меняться.
На южном и юго-западном берегах собралась порядочная толпа, и вот, чувствуя на себе взгляды стольких зрителей и подкрепившись к тому же изрядным количеством пива, несколько молодых людей (а также и несколько не слишком молодых) решили показать, на что они способны. Мощный катер, первым вошедший в пролив, резко разогнался до максимальной скорости и с ревом пронесся через заводь всего в двух метрах позади нырнувшей китихи. Кое-где на берегу раздались одобрительные выкрики. Прошло каких-нибудь пять минут, и атмосфера кардинально переменилась. Мне стало страшно.
Люди начали заводить моторы и входить в пролив, а из тех моторок, что уже были в заводи, штук шесть самых быстроходных решились покинуть прибрежное мелководье. Рокот моторов сливался теперь в непрерывный рев, пугающий и зловещий, гулким эхом отдававшийся в скалах. У молодых людей в ярких куртках прибавилось смелости - они разогнали свой катер и, красуясь петушиным хвостом брызг за кормой, принялись носиться взад и вперед неподалеку от китихи.
Если прежде китиха неторопливо кружила по заводи, всплывая, чтобы набрать воздуха, через каждые пять-десять минут, то теперь, стараясь ускользнуть от гнавшихся за ней моторных лодок, она плыла гораздо быстрее и то и дело меняла направление. На поворотах хвост ее вздымал высокие буруны. Раньше при каждом всплытии китиха продувала легкие, пуская два или три фонтана; сейчас она едва успевала сделать шумный вдох, как преследователи снова загоняли ее под воду. В результате животному приходилось всплывать все чаще, а охотники, видя, что китиха вовсе не склонна прибегнуть к обороне, смелели на глазах. Две моторки непрестанно носились вокруг нее на полной скорости, точно пара озлобленных водяных жуков.
Между тем со зрителями, разместившимися на берегах заводи, происходила весьма неприятная метаморфоза: их пассивное любопытство сменилось явным нетерпением. Вглядываясь в окружающих меня людей, я различал в выражениях их лиц то всепоглощающее предвкушение развязки, которое на боксерских матчах так уродует лица зрителей, превращая их в примитивные маски.
Но вот в проливе показался голубой корпус полицейского катера. Мы с Оуни вскочили в плоскодонку и бросились ему наперерез. Я стал умолять Мэрдока спасти китиху.
- Посмотрите на них, констебль, они же потеряли голову. Они загонят китиху на берег или вообще утопят ее. Вы должны их остановить... Прикажите им освободить заводь.
Констебль с сожалением покачал головой.
- Виноват. Не могу. Закона ведь они не нарушают. Без приказа городских властей ничего не могу сделать. Но мы войдем в заводь и станем на якорь посредине. Может, это их немного охладит.
Мэрдок был славный парень, но, чувствуя себя в Бюржо чужаком, он не решался отступать от инструкции и был по-своему прав; неправ был я, когда, вне себя от отчаянья, заявил, что он просто трусит. Он ничего мне не ответил и только негромко приказал Дэнни вести катер в заводь.
Мы с Оуни вслед за ним свернули в пролив и вошли в заводь, держась у юго-западного берега. Я окликнул нескольких мужчин в лодках, умоляя их оставить животное в покое. Они молчали. Один из них, владелец магазина, человек уже в летах, оскорбительно ухмыльнулся и прибавил газу, чтобы заглушить мой голос. Даже рыбаки старшего поколения, стоявшие на берегу, глядели на меня скорее смущенно, чем одобрительно. Только позже я понял, что люди, собравшиеся в тот день в Олдриджской заводи, уже просто не владели собой: они были захвачены ощущением острой драматичности происходящего - ну а где драма, там и трагедия.
Убедившись в том, что ни полиции, ни китихи можно не бояться, хозяева быстроходных моторок начали сообща загонять пленницу на мелководье в восточной части заводи, и скоро трем лодкам удалось прижать ее к небольшой бухте; круто развернувшись, китиха внезапно почти целиком оказалась на выступе подводной скалы.
Гигантские лопасти хвостового плавника вырвались на поверхность и бешено молотили по воде, вздымая мощные фонтаны пены. Китиха изогнулась дугой, задрав к небу могучую голову, затем повернулась на бок, так что один из ее громадных ласт забился в воздухе. Я смотрел в бинокль, и, когда на несколько секунд брюхо несчастного животного поднялось из воды, я увидел неопровержимое свидетельство того, что это - самка. Потом китиха медленно, с видимым усилием сползла со скалы в воду.
Глядя, как она уходит, толпа на берегу издала единый вопль, похожий на звериный рев; в нем звучала нечеловеческая ярость, по-видимому, еще больше подстегнувшая охотников. Моторки со злобным воем кинулись вслед за перепуганным животным.
Даже не пытаясь нырнуть, китиха неслась к противоположному берегу, к мелководью, где в тот момент не было ни людей, ни лодок. Моторки летели почти рядом, не давая ей свернуть. Казалось, китиха напрягает все свои силы, чтобы оторваться от них, и вдруг - до ужаса внезапно - она наткнулась на мель и, всем телом скользнув по дну, остановилась.
Что тут началось! Люди с криком бежали по берегу, прыгали в лодки, торопясь добраться до застрявшей китихи. Я заметил чету врачей городской больницы и крикнул Оуни, чтобы он подошел к их лодке. Перебравшись к ним на палубу и от бешенства плохо соображая, что говорю, я приказал врачу, бывшему также заместителем мэра, отдать констеблю распоряжение очистить заводь.
Врач не отличался высоко развитым чувством собственного достоинства. Но самолюбие у него имелось, и я его задел. Обиженно надув полные, красные губы, он возразил:
- Какой смысл? Кит все равно подохнет. Зачем я буду вмешиваться?
Отвернувшись, он достал дорогую кинокамеру и принялся сосредоточенно снимать "подыхающего" кита.
Лодки вокруг нас стояли так тесно, что люди перебирались с одной на другую, стараясь получше разглядеть происходящее.
Наш разговор был услышан. Ответ врача встретили одобрительными восклицаниями, и кто-то в упоении крикнул:
- Сейчас мы прикончим эту рыбину! Гони ее на берег! Давно бы так!
Теперь и мне казалось, что китиха обречена. На отмели, где она застряла, глубина не превышала трех с половиной метров. Над водой возвышалось почти все огромное тело несчастной, от хвоста и до морды. Было время отлива: пролежи китиха на дне еще полчаса, и она уже не выберется никогда. Но она и не пыталась! Лодки пока не подошли к ней, и, избавившись от своих мучителей, китиха словно не замечала толпу людей на берегу, в каких-нибудь десяти метрах от нее. Меня мутило от мысли, что она, может быть, сдалась, решив, что дальнейшая борьба ей не по силам.
Нервы мои были так напряжены, что, когда трое мужчин вошли в воду и принялись швырять камнями, целя в возвышавшуюся над водой голову китихи, я потерял всякий контроль над собой. Изрыгая проклятия, я вскарабкался повыше, увидел обернувшиеся ко мне лица; внимание толпы на время сосредоточилось на мне, и я разразился гневной речью.
Это самка, кричал я. Вполне возможно, и даже скорее всего она беременна. Нападать на нее - отвратительная, чудовищная жестокость. Я даже пригрозил, что, если люди немедленно не оставят ее в покое, если все они сию минуту не уберутся из Олдриджской заводи к чертовой матери, вся Канада узнает о том, что здесь произошло.
Немного остыв, я пообещал им, что китиха прославит Бюржо, если только выживет. "Будет вам ваше шоссе, - орал я, - и телевидение, и все прочее..." Я наговорил бы еще бог знает чего, если бы китиха не прервала меня: в толпе кто-то ахнул, и мы все обернулись. Китиха... ползла.
Она медленно, едва заметно поворачивалась, подгребая ластами и слегка поводя хвостом. Потрясенные этим зрелищем, чувствуя себя жалкими лилипутами, мы в молчании смотрели, как гигантское животное развернулось хвостом к берегу, потом сползло с отмели и исчезло в пронизанной солнцем воде.
Теперь я понимаю, что ей тогда вовсе не грозила опасность застрять на мелководье. Более того, она сознательно избрала единственно возможный путь бегства и воспользовалась отмелью, чтобы в буквальном смысле слова перевести дух. Все это я понял потом; тогда же, глядя, как китиха почти без усилий уходит от охотников, считавших, что она у них в руках, мы восприняли это как чудо. И одно чудо породило другое: настроение толпы переменилось как по мановению волшебной палочки. Лихорадочного возбуждения как не бывало. Люди тихо возвращались в свои лодки и уходили в пролив. Не прошло и двадцати минут, как в Олдриджской заводи не осталось никого, кроме нас с Оуни.
Это была удивительная процессия: никто не проронил ни слова, никто не обратился ко мне. Проходя мимо нашей плоскодонки, некоторые отворачивались. Многие из них, по-видимому, чувствовали себя виноватыми, но на меня они не глядели, потому что я противопоставил себя им всем - всему коллективу, всему городу... мало того, позволил себе публично стыдить их. Я, приезжий, не скрыл своих чувств, своего гнева, своего презрения. Теперь бессмысленно было бы притворяться, что мы понимаем друг друга. Я и Бюржо стали чужими.
Запись у меня в дневнике, сделанная в ночь на понедельник, свидетельствует о моем тогдашнем замешательстве и остром чувстве утраты:
"...они добры по натуре. Я в этом уверен, но как мне отвратительно это неумение подавить в себе дикарские порывы... Оказывается, эти люди могут быть так же мерзки, как городские хлыщи с их крупнокалиберными винтовками и телескопическими прицелами, - негодяи, умеющие лишь бессмысленно губить все живое, от белки до слона... Раньше я восхищался ньюфаундлендцами, потому что видел в них людей природы, народ, живущий хоть в каком-то контакте с естественным миром. А сейчас меня тошнит от их готовности отвернуться от него и очертя голову броситься в трясину современного общества, которое извратило и погубило все естественное в себе самом и теперь поспешно уничтожает окружающую его природу. Как можно быть такими глупцами? И каким же слепцом был я сам!"
Горькие слова... горькие и несправедливые; но я тогда потерял способность мыслить объективно, я был во власти страстей. Я больше не стремился - или был уже не в состоянии - понять жителей Бюржо, принять их такими, какие они есть: обыкновенные люди, ставшие жертвами сил и обстоятельств, о действии которых они даже не догадываются. Ослепленный своей обидой, я отказал им в сочувствии; и без остатка отдал его плененному животному.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Как и многие другие аспекты жизни финвалов, ее интимная сторона нам почти неизвестна. Человеку не доводилось наблюдать, как спариваются финвалы, не был он и свидетелем их рождения. Мы не знаем даже, как долго самка финвала вынашивает детеныша или как часто она рожает; не знаем, в каком возрасте она достигает половой зрелости и каким образом ей удается кормить свое дитя под водой.
Судя по недоношенным плодам, извлеченным из туш убитых самок, финвалята рождаются ранней весной, в марте или апреле. Таково, по крайней мере, мнение науки относительно сроков размножения финвалов Северной Атлантики. Даже в конце беременности плод имеет лишь очень тонкий слой подкожного жира, поэтому некоторые биологи считают местом рождения финвалов теплые южные воды, возможно - загадочный район Саргассова моря. Однако другие китологи столь же уверенно утверждают, что количество и жирность материнского молока (оно вдесятеро жирнее самого жирного коровьего молока) обеспечивают финваленка достаточным количеством калорий даже для жизни в холодных северных морях; так что, может быть, потомство финвалов появляется на свет у границы арктических паковых льдов. Но как это обстоит на самом деле, неизвестно никому.
Опять-таки на основании обследований эмбрионов биологи полагают, что беременность у самки финвала длится от десяти до двенадцати месяцев, а рождается дитя примерно шести метров длиной и двух тонн весом! Не менее фантастична скорость, с которой это дитя начинает расти. Энергично поглощая материнское молоко, китенок за шесть - восемь месяцев прибавляет в длину примерно восемь метров, а в весе - восемнадцать тонн. Затем рост его замедляется. Молодые финвалы достигают половой зрелости, по-видимому, в возрасте шести, а может быть, и восьми лет, когда длина самцов (они всегда несколько меньше самок) составляет около восемнадцати метров, а самок - около девятнадцати с половиной. Половая зрелость наступает у них сравнительно рано, но, судя по недавно полученным данным, финвал перестает расти лишь в возрасте тридцати лет: взрослая самка к этому времени может достигать в длину двадцать три метра и весить девяносто тонн.
До недавнего времени ученые считали, что финвалы живут сравнительно недолго - от двадцати до тридцати лет. Но за последние годы был разработан новый метод определения возраста усатых китов по количеству концентрических наслоений ушных пробок, и теперь уже вполне очевидно, что при благоприятных условиях финвал, как и синий кит, вполне может прожить семьдесят лет и больше. Не исключено, что по замыслу природы усатые киты должны были жить дольше всех остальных млекопитающих нашей планеты, включая человека. И поскольку, кроме нас с вами, врагов у взрослого усатого кита нет и опасными болезнями он, по-видимому, не болеет, то весьма возможно, что кит стал бы одним из немногих животных, доживающих до глубокой старости, - если бы не вмешался человек.
Я убежден, что молодые финвалы остаются в семье со своими родителями вплоть до наступления половой зрелости. К сожалению, именно в этот период неопытное подрастающее поколение представляет собой легкую добычу для китобоев: судя по промысловым отчетам, по крайней мере, пятьдесят процентов финвалов, забитых за последние годы, просто не успели найти себе пару и принять участие в продолжении рода. Сейчас, в условиях беспощадного уничтожения финвалов как вида, их семейные группы обычно невелики; однако в прежние времена китобои встречали и большие семьи финвалов - по восьми в каждой.
Об ухаживании молодых самцов за своими избранницами нам ничего неизвестно; не знаем мы, ни как они находят друг друга, ни где это происходит. По-видимому, в прежние времена молодые киты "знакомились" во время регулярных великих встреч всех семейных стад того или иного района океана. В старых судовых журналах мы находим множество рассказов о таких встречах, но за последние сорок лет в Северной Атлантике ни разу ничего подобного не наблюдалось.
До наших дней дожили лишь немногие семьи финвалов, и разбросаны они по столь обширным акваториям, что проходит, вероятно, много лет, прежде чем молодой кит находит себе пару. Это особенно трагично ввиду моногамности финвалов: не было отмечено случая, чтобы в семейном стаде была беременная дочь; кроме того, есть основания полагать, что овдовевшая самка спаривается лишь с одиноким самцом. Кашалотам отчасти помогает справляться с нашими опустошительными атаками их полигамия; финвалы же позволяют себе роскошь единобрачия, которое для их истерзанного племени, вероятно, окажется роковым.
Любовные ласки финвалов скорее всего так и останутся под покровом тайны, и об этом я не жалею; не будем совать нос в их интимную жизнь. Зато нам известно другое: брачные узы финвалов отличаются поистине легендарной прочностью - это ли не любовь? Преданность финвалов-супругов давно известна китобоям, которые, конечно же, пользуются ею в своих кровавых целях: загарпунь самку, и самец от тебя не уйдет! Пренебрегая опасностью, он будет плавать поблизости и в конце концов разделит с подругой ее печальную участь.
Обратное справедливо не всегда. Беременная или охраняющая детеныша самка покидает попавшего в беду самца. Но если забота о потомстве не гонит китиху, она чаще всего остается со своим умирающим супругом; и рано или поздно в недрах ее тела тоже взрывается граната китобоя.