Не слишком опасен для китов был человек и в новые времена - пока в тринадцатом и четырнадцатом веках европейцы не начали строить морские суда. Их почти сразу стали применять для пелагического китобойного промысла, то есть охоты на китов в открытом океане. По-видимому, первыми, кто на это решился, были баски, ловившие бискайских китов и атлантических серых китов, которые, во-первых, во множестве водились в тамошних водах, во-вторых, были неторопливы и сравнительно неосторожны, а главное - туши их не тонули. Баскский корабль, если ему сопутствовала удача, приближался к животному, и гарпунщик, стоявший на носу, метал тяжелый кованый гарпун, прикрепленный к кораблю прочным линем, разорвать который было нелегко даже киту. Некоторое время кит таскал за собой корабль, потом он уставал, и тогда его можно было без большого риска прикончить острогой.
Для разделки туш баски, как и первобытные китобои, буксировали их к берегу; а вот цели промысла были у басков совсем другие. Китовое мясо уже не употребляли в пищу. С туши срезали подкожные слои жира и китовый ус, а остальное - огромные плавучие горы мертвой плоти - отправляли обратно в море. Перетопленный жир шел на заправку светильников в быстро растущих европейских городах, а из китового уса делали "роговые" окна и посуду. Так из съедобной дичи кит превратился в предмет торговли. Изменилась и роль человека в судьбе китового племени: из надоедливой букашки человек превратился в смертельного врага. Начиная с этого времени киты подвергались беспощадному уничтожению весьма разнообразными методами. В ход шло самое эффективное оружие, какое только удавалось изобрести человеку - самому изощренному убийце на земле,
Баски свое дело знали. К концу пятнадцатого века бискайский кит встречался уже так редко, что охотиться на него просто не имело смысла. Уничтожили они, по-видимому, и стада серого кита в восточных районах Атлантики. Однако в северных водах оставалось гораздо более мощное поголовье полярного, или гренландского, кита. Баски начали охоту на этот чрезвычайно многочисленный вид (подсчитано, что до начала массового истребления гренландских китов было около полумиллиона) и к 1410 году вполне освоили гренландские воды, а к 1440 году промышляли и в районах Лабрадора и Ньюфаундленда. В те времена китобои все еще были связаны с береговыми базами, где срезали и перетапливали жир; строились эти базы на официально еще "не открытых" побережьях. Однако к концу пятнадцатого века баски сделали новый гигантский скачок вперед - для вытапливания жира они изобрели и усовершенствовали плавучие жироварни, размещенные на баржах; теперь туши убитых китов можно было "перерабатывать" прямо в море.
Пелагический промысел превратился в массовое истребление всех видов китов, которые оказались недостаточно проворными для того, чтобы уйти от парусного судна, и в то же время достаточно жирными для того, чтобы, погибнув, не утонуть. Это были в первую очередь кашалоты, горбачи, серые киты и гренландские киты. В середине девятнадцатого века не меньше двух тысяч китобойных судов, приписанных к портам Новой Англии, Голландии, прибалтийских государств, Норвегии, Франции, Англии и десятков других стран, занимались безжалостным опустошением Северной и Южной Атлантики, а также Тихого и Индийского океанов. Огромные состояния сколачивались на китобойном промысле, и уже к 1880 году в районах промысла осталась лишь ничтожная часть некогда громадных популяций крупных видов китов.
Истребление их шло с большим успехом: к исходу девятнадцатого столетия выяснилось, что охоту придется прекратить за неимением зверя, точнее - за неимением китов, доступных тогдашним китобоям.
Китов в океане было еще полно, и это приводило в ярость и китобоев, и предпринимателей; нетронутыми остались так называемые полосатики - семейство, включающее самые крупные, быстрые и, безусловно, самые развитые виды китообразных: синие киты, сейвалы, финвалы и некоторые другие, менее крупные виды.
Во-первых, полосатики очень осторожны, а во-вторых, большинство из них способно развивать скорость порядка двадцати узлов; но главное - подкожный слой жира у них сравнительно тонок и не обеспечивает убитым полосатикам положительной плавучести, сыгравшей столь роковую роль в судьбе их собратьев - серых китов, горбачей, гренландских китов и кашалотов. Так что даже если волей счастливого случая китобоям удавалось загарпунить и убить полосатика, туша его тут же тонула, чем и кончалась охота.
Какое-то время казалось, что полосатикам человек не страшен. Но вот за дело взялись норвежцы, промысловики безжалостные и решительные, достигшие непревзойденных высот в искусстве опустошения морей. В шестидесятых годах прошлого века эти потомки викингов обратили внимание на китов-полосатиков; и не прошло и десяти лет, как они разработали способ уничтожения не только полосатиков, но и всех остальных видов крупных китов, сохранившихся к тому времени в Мировом океане.
Норвежцы вооружились сразу тремя новыми орудиями убийства. Первым была гарпунная пушка, всаживающая в тело кита гарпун с гранатой и линем. Взрываясь, граната раздирала внутренние органы кита и, кроме того, раскрывала широкие лапы гарпуна, чтобы он не вырвался из раны. Вторым стал китобоец с паровым двигателем - небольшое, чрезвычайно быстроходное и маневренное судно, способное развивать такую же скорость, как кит-полосатик. Третьим изобретением норвежцев была полая пика, которую загоняли глубоко в тело убитого кита, чтобы накачать тушу сжатым воздухом и таким образом придать ей положительную плавучесть. Вооруженная этими тремя новинками, Норвегия стала страной самого интенсивного в мире китобойного промысла.
К началу двадцатого века норвежские береговые базы по переработке добытых китов распространились, как холера, по всем побережьям мира, поблизости от которых водились киты. В 1904 году на одних только берегах Ньюфаундленда работало восемнадцать таких баз, перерабатывавших в среднем тысячу двести китов в год, в основном полосатиков!
Это была чудовищная бойня в мировом масштабе - и она приносила чудовищные барыши. К 1912 году в Северной Атлантике не осталось почти ни одного из крупных видов китообразных - ни финвалов, ни кашалотов, ни горбачей, ни гренландских китов. Из северной части Тихого океана исчезли, кроме того, и серые киты.
Вероятно, некоторые из этих видов в северном полушарии были бы истреблены полностью, но тут разразилась первая мировая война, и северные киты получили передышку, слишком, впрочем, недолгую для того, чтобы действительно пополнить поредевшие ряды. Оставшиеся в живых особи были бы быстро уничтожены по окончании мировой войны, однако норвежские китобои не возобновили атаку на них.
Причина этого заключалась в том, что примерно в 1904 году норвежцы обнаружили огромную и до той поры не тронутую популяцию китов в Антарктике. Многие десятилетия китобои опустошали остальные океаны планеты, а Антарктика все эти годы служила своеобразным китовым заповедником. Но вот норвежцы обнаружили его, и флотилии быстроходных, безжалостных китобойцев ринулись на юг. Опираясь на береговые базы, построенные на Фолклендских островах и на острове Южная Георгия, они начали новое, еще более планомерное избиение китового племени.
Полного совершенства достиг китобойный промысел лишь после 1922 года. Событие это связано с деятельностью норвежца Карла Антона Ларсена, чье имя достойно занять место в позорных списках рядом с именем Свена Фойна, изобретателя гарпунной пушки. Ларсен придумал то, что мы теперь называем плавучей китобазой. Грубо говоря, это большое грузовое судно, в корме которого устроен слип - широкий проем с наклонной площадкой, спускающейся к воде и позволяющей втащить стотонную китовую тушу в размещенные на судне разделочный цех и жироварни. Теперь китобои уже совсем не зависели от береговых баз; отпала необходимость тратить время па буксировку туш к побережью. Сопровождаемый флотилией китобойцев, вспомогательных судов и буксировщиков и обеспеченный запасами на шесть месяцев и более, плавучий комбинат получил возможность проникать далеко на юг - вплоть до антарктических льдов - и прочесывать в поисках китов всю Антарктику.
Начавшаяся бойня не имеет себе равных в истории взаимоотношений человеческого общества и животного царства. Объединенные усилия человеческого гения и могучей техники окрасили холодные воды Антарктики китовой кровью. Избиение достигло апогея в начале тридцатых годов, когда от руки человека ежегодно гибло 80 000 китов.
Разразившаяся вторая мировая война приостановила планомерное истребление китов в Антарктике, но она же обрушила новые напасти на медленно приходящие в себя популяции китов в других океанах. Война на море сводилась в основном к сражениям между подводным и надводным флотами, и чем дольше шла война, тем более изощренной и решительной становилась охота на подводные лодки - на этих, так сказать, "механических китов".
Было усовершенствовано такое чудо техники, как сонар, предназначенный для обнаружения подводных объектов, слежения за ними и нацеливания глубинных бомб и прочих смертоносных снарядов на невидимый глазу объект. Вопрос этот, насколько я знаю, никогда не подвергался специальному исследованию или хотя бы широкому обсуждению, однако не может быть сомнений в том, что десятки тысяч китов были убиты с кораблей и самолетов, охотившихся за подводными лодками.
Офицер канадского военно-морского флота, прослуживший четыре года на эсминцах, миноносцах и сторожевых катерах в Северной Атлантике, говорил мне, что, по его мнению, значительная часть глубинных бомб, сброшенных с его кораблей, была нацелена не на подводные лодки, а на плывущих под водой китов. Вахтенные военных и торговых кораблей рассказывали, что дрейфующие туши китов, убитых глубинными бомбами, были в те годы обычным зрелищем. Войны несут смерть не только их прямым участникам - людям, но и ни в чем неповинным свидетелям - животным, которые делят с нами планету.
Здесь, я думаю, будет уместно ответить на вопрос, который мне иногда задают: почему киты, наделенные таким большим и развитым мозгом, не научились защищаться от несущего смерть человека? Ответ, по-моему, очевиден. Киты никогда не баловались черной магией техники и потому не умели обороняться от этой напасти. Со временем они, наверное, выучились бы. Но времени мы им не дали. И тут напрашивается встречный вопрос: почему человек, наделенный такими удивительными мыслительными способностями, до сих пор не сумел остановить непрерывно нарастающий процесс уничтожения человеческой расы? Почему человек, наиболее развитое существо на земле, стал угрозой самой жизни на планете?
По окончании второй мировой войны китобои вооружились еще более эффективной техникой и с новой энергией взялись за промысел, хотя антарктическое поголовье китов не возросло за годы передышки. Сложное локационное оборудование, служба обнаружения китов с воздуха, сверхмощные плавучие базы (водоизмещением до тридцати тысяч тонн) и китобойцы, с легкостью развивающие скорость в двадцать узлов, практически не оставляли киту, попавшему в обширное поле зрения электронных глаз флотилии, никакой надежды на спасение.
К началу пятидесятых годов синие киты стали встречаться так редко, что охотиться на них уже не имело смысла, и китобои сосредоточили главный удар на финвалах, причем удар этот был настолько основательным, что от популяции финвалов, составлявшей в начале века около 1 000 000 особей, к началу 1956 года осталось не более 100 000 китов, из коих 25 289 - то есть четверть! - были уничтожены в течение одного только 1956 года. В 1960 году в Мировом океане насчитывалось, возможно, около 2500 синих китов, а в начале семидесятых годов их осталось меньше 1000. В Антарктике к 1960 году оставалось всего около 40 000 финвалов, разбросанных на весьма обширной акватории, так что добыча их сделалась почти нерентабельной. Китобойные флотилии обратились к менее крупным видам полосатиков - началось уничтожение сейвалов.
Хотя уже в конце пятидесятых годов по данным добычи китов было ясно, что их смертный час недалек, никаких серьезных попыток приостановить бойню предпринято не было. Некоторые биологи встревоженно заговорили о необходимости ограничить китобойный промысел разумными рамками, чтобы, с одной стороны, обеспечить китобоям возможность и в будущем регулярно добывать определенное количество китов, а с другой - позволить животным восполнить понесенные потери. На биологов не обратили внимания. Владельцы китобойных флотилий откровенно дали понять, что они намерены бить китов до полного уничтожения. Пусть неудачник плачет!
Эта политика планомерного истребления не вызвала со стороны общественности практически никакого протеста. Наоборот, рынок наводнился романами, научно-популярными книгами и кинофильмами, многие из которых прославляли великую бойню в океане, превознося стойкость и мужество китобоев.
Правда, в 1946 году была создана организация, публично заявившая, что ее цель - защитить вымирающие виды китов и упорядочить масштабы китобойного промысла. Назвали эту организацию Международной комиссией по китобойному промыслу, а штаб-квартира ее была (и осталась) в Норвегии, где, между прочим, находилась и штаб-квартира самого мощного в мире промысла. Среди членов Комиссии было немало благородных, преданных своему делу людей, но заправляли ею владельцы китобойных флотилий, и руководствовались они прежде всего личными интересами. В результате, вместо того чтобы заботиться об охране и поддержании исчезающих видов китов, Комиссия лишь скрывала от общественности истинное положение вещей, маскируя ненасытную алчность, лежащую в основе бойни, мудрыми циркулярами, которые на вид казались весьма гуманными, а на деле были бесполезны, а иногда и вредны.
Одним из первых мероприятий Комиссии стало установление квоты, согласно которой каждая страна имела право ежегодно добывать определенное количество китов каждого вида. Это был красивый, но совершенно бессмысленный жест, потому что установленные (и впоследствии не раз пересматривавшиеся) нормы были и остались неимоверно завышенными. Комиссия объявила незаконной охоту на китовый молодняк и самок, сопровождаемых детенышами, но китобои решили, что закон этот вилами на воде писан. Самым лицемерным из всех установлений Комиссии было объявленное с большой помпой запрещение бить синих китов, горбачей и все виды настоящих китов - запрещение, вошедшее в силу лишь после того, как перечисленные виды стали настолько редки, что охота на них не имела никакого смысла; больше того, всем этим видам уже угрожало биологическое вымирание.
Таковы были распоряжения Международной комиссии, но и их не соблюдали! Японцы, например, обошли их, сделав вид, что обнаружили в Антарктике новый вид кита. Они назвали его "карликовым" (!) синим китом, и поскольку в циркулярах Комиссии такой вид не упоминался, быстро уничтожили эту последнюю жизнеспособную популяцию, которая могла бы обеспечить возрождение обреченного синего кита. Почти все океанские китобойные флотилии время от времени убивали китов, находившихся под охраной, оправдываясь тем, что якобы принимали их за другие виды. Хуже того, многие страны разрешали своим китобоям убивать значительные количества охраняемых видов для "научных исследований". В период с 1953 по 1969 год китобои убили под этим предлогом около 500 серых китов (а их всего-то меньше 10 000 особей, и они находятся под охраной), причем из этих пятисот - 316 забили американцы. За последние три года китобои восточного побережья Канады убили во имя науки 43 горбача, хотя этот некогда многочисленный вид насчитывает сейчас меньше 2000 особей и встречается чрезвычайно редко. Ученые действительно осмотрели останки большинства принесенных в жертву животных, узнав, по-видимому, что-то новое об анатомическом строении горбачей; но ведь после этого туши были переданы китобойным компаниям, которые не преминули обратить их в звонкую монету!
В заключение мне остается лишь еще раз подчеркнуть, что Международная комиссия по китобойному промыслу, делая вид, что осуществляет охрану китов, и снискав таким образом доверие мировой общественности, на деле наносит китам непоправимый вред и лишь ускоряет гибель большинства видов, скрывая от человечества чудовищные размеры преступления против природы, совершенного и все еще совершаемого китобоями с согласия власть имущих и - в конечном счете - с нашего с вами общего согласия.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Зимой 1911 года дядя Арт стал свидетелем исчезновения китов из района Юго-западного побережья.
- Примерно в девятьсот третьем году норвежцы построили завод в заливе, лежащем к западу от мыса Ла-Ун, - рассказывал он мне. - И страшнее этого места, сынок, не было ничего на всем побережье. При заводе имелось три или четыре китобойца с гарпунными пушками, и без дела они не стояли. Как правило, каждый привозил пару финвалов или желтобрюхих в день, а на берегу с них мигом срезали жир. Вонь от завода стояла на десять миль против ветра. И вечно кругом гниющие туши плавали! Норвежцы срезали с них жир, а все остальное оттаскивали в море и бросали. Раздувало туши так, что они совсем вылезали из воды. Другой раз смотришь с моря - точно новая гряда островов за ночь поднялась, штук пять - десять сразу, а над ними тысячи чаек, как тучи. В ту зиму сильно штормило, и я редко выбирался на Пингвиновы, но когда и бывал там, китов почти не видал. В феврале, помню, прояснилось, и я сразу отправился; рыба шла хорошо, и я провел на островах с неделю. Однажды утром - морозно было, но тихо-тихо, ни ветерка - я тралил возле Офер-Рока и вдруг слышу - гудит! Аж лодка вся задрожала. Я повернулся, гляжу - финвал, да такой здоровенный, какого я в жизни своей не видывал - не меньше каботажки. Весь поднялся на поверхность и фонтаны пускает, и с каждым фонтаном - кровь метров на шесть бьет. От меня до него было метров пятьдесят, и я видел у него на спине огромную рану - бочка бы в нее влезла. Должно быть, этого финвала загарпунили и граната разорвалась, но он оборвал линь и ушел. Между нами говоря, сынок, я немного струхнул. Разве угадаешь, что взбредет на ум раненому зверю? Вставляю я потихоньку весла в уключины, а он - прямо ко мне. Ну что тут сделаешь? Держу весло наготове, думаю - в случае чего шарахну его покрепче. Но он свернул в сторону, а потом нырнул, и больше я его не видел. Да и вообще китов я после этого не видел лет пятьдесят.