Однако официально массовый забой китов оправдывают совсем иначе. Апологеты китобойного промысла утверждают, что китов приходится отлавливать, и притом в значительных количествах, ради того, чтобы снабжать голодающее человечество жирами и белками и поставлять промышленности, в том числе и фармацевтической, сырье, без которого современное общество не может обойтись. Эти люди лишь вводят общественность в заблуждение, а то и попросту обманывают ее. Нет ни одного продукта, поставляемого китобойной промышленностью, который нельзя было бы синтезировать за те же деньги, а жиры и белки можно гораздо более экономично производить в сельском хозяйстве, не подвергая при этом землю тем непоправимым опустошениям, которым мы подвергаем океан.
Нет, впрочем, ничего удивительного в том, что политика опустошения морей находит сторонников. Ведь это лишь одно из проявлений отношения современного человека к окружающему миру. Эксплуатируй! потребляй! извергай отходы - и снова потребляй, все больше и быстрее! - вот заповеди нашего времени. Мы ведем себя как несмышленые дети в кондитерской лавке, и если не погибнем от несварения желудка, то помрем с голоду, когда выйдут все сласти. А в Мировом океане сласти кончатся очень скоро. Человечество лелеет надежду, что, когда на разоренной суше есть будет нечего, мы начнем питаться дарами моря; но это не более чем иллюзия. Моря не выдерживают даже нынешних масштабов рыболовного промысла. Компетентные специалисты по рыболовству с уверенностью рисуют самые мрачные перспективы: в течение ближайших двадцати лет поголовье промысловых пород рыб в океане уменьшится вдвое, в то время как потребность в добыче рыбы возрастет за это же время по меньшей мере в десять раз!
Чудовищное истребление сельди в районе Ньюфаундленда уже сейчас серьезно сказывается на прибрежном лове трески и других родственных ей видов. Между тем флотилии десятка яростно конкурирующих стран вылавливают непомерные количества крупной рыбы на лежащих вдали от берега банках и отмелях; если теперь пропадет еще и мелкая рыба, идущая на приманку, - в основном сельдь и мойва, то в этом районе резко сократятся уловы промысловых рыб. Многим тысячам рыбаков придется менять профессию и образ жизни. Впрочем, некоторые считают, что ничего страшного в этом нет. Премьер-министр Смолвуд, типичный политический деятель современного толка, однажды сказал мне по этому поводу:
- Это было бы неплохо. Да, очень даже неплохо. Это было бы просто великолепно! Ведь тогда рыбакам придется идти в промышленность. А это означает улучшение жизненных условий. Прекрасно! Лучшего и желать не приходится.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Хотя мои шансы проникнуть в тайны жизни финвалов были до обидного ничтожны, потому что я наблюдал за китами, только когда они поднимались на поверхность, мне все же иной раз везло. Одним таким счастливым случаем я обязан пилоту Ли Фрэнкхему, который был нашим другом и иногда устраивал нам воздушные прогулки вдоль берега на гидроплане.
Июльским днем 1964 года мы с ним летели в Кейп-Ла-Ун, покинутый рыбацкий поселок, где когда-то жил дядя Арт. Погода стояла ясная, и холодная прибрежная вода была особенно чиста и прозрачна. Под нами показался широкий вход в залив Уайт-Бэа-Бей, и вдруг Ли сделал вираж и быстро пошел на снижение. На высоте тридцати метров он выровнял машину, и я увидел в воде шесть финвалов, шедших параллельно нашему курсу.
Киты плыли на глубине всего несколько футов. Моряк сказал бы, что они идут под всеми парами. Прикинув их скорость, Ли заключил, что они делают не меньше двадцати узлов. Потом он сбросил газ, и мы принялись медленно кружить над финвалами. С высоты птичьего полета мы видели китов с такой отчетливостью, словно они тоже летели в воздухе - или словно мы тоже плыли под водой. Можно было разглядеть мельчайшие детали их тел, малейшие движения. И все же только ориентируясь по легкому волнению на поверхности залива, я убедился в том, что киты действительно быстро продвигаются вперед. Глядя на этих финвалов сверху, трудно было поверить, что они вообще куда-то плывут. Их мощные хвосты, которые, в отличие от рыбьих, гребут по вертикали, поднимались и опускались так лениво, словно киты не прилагали для этого ни малейших усилий, а похожие на гигантские весла ласты - видоизмененные передние конечности сухопутных предков китов - вообще почти не двигались: они служат в основном для поддержания остойчивости и изменения направления движения.
Хотя киты плыли со скоростью, доступной лишь немногим подводным лодкам в погруженном состоянии, я не заметил в воде никаких признаков завихрений. Казалось, что эти шесть животных идеально обтекаемой формы парят в толще зеленой морской воды и только очертания их чуть заметно колеблются, словно тела финвалов состоят из какого-то более чуткого и отзывчивого материала, чем живая плоть. Создавалось впечатление, будто киты извиваются в такт неслышной нам музыке океана.
Они были потрясающе красивы.
- Это лучше любого балета, - сказала Клэр. - Какое мастерство, какая гармония! Они же не плывут, они танцуют!
Танцуют? Такое не сразу придет в голову - ведь эти чудища весят по семьдесят - восемьдесят тонн. И все же трудно найти лучшее сравнение.
Человек, будучи существом сухопутным и притом достаточно косным, представляет себе других животных не иначе, как сквозь призму своего сухопутного мышления. Пытаясь передать гигантские размеры некоторых видов китов, их неизбежно сравнивают либо с самыми мощными из вымерших динозавров (киты гораздо крупнее их), либо с современными великанами суши - слонами: "...в шкуре синего кита можно разместить стадо из двенадцати африканских слонов". Сравнения эти чрезвычайно грубы.
Еще более неверное представление о китах составили те, кто видел их мертвые туши, выброшенные на берег или поднятые на разделочную палубу китобойного судна. Извлеченный из родной стихии (да к тому же мертвый) кит превращается в бесформенную глыбу мяса и жира и лишь весьма отдаленно напоминает то существо, которым был при жизни.
Совсем другое дело - живой кит. Вид стада финвалов, плывущих через залив, был для нас подлинным откровением. Мы с необычайной остротой ощутили бесконечное изящество этих животных, достигших такой совершенной гармонии со своим миром, какой никогда не добиться человеку, будь то в воздухе или на суше, в природе или в искусстве.
Минут через десять киты дружно всплыли, сделали по нескольку вдохов и снова ушли под воду, не замедлив хода и почти не потревожив поверхность. Финвалы отлично видят не только под водой, но и в воздухе, и, наверное, они заметили наш самолет. Во всяком случае, они глубоко нырнули; мы следили за тем, как их мерцающие тела становились все меньше и меньше, пока наконец совсем не исчезли, словно за китами затворились двери подводного царства,
С тех пор как закончилась последняя мировая война, человек проявляет необычайный интерес к способности китов проворно и ловко перемещаться и в горизонтальной, и в вертикальной плоскости своего трехмерного мира. Интерес этот рожден не восхищением и даже не желанием расширить наши познания, а стремлением воинственных двуногих научиться строить более совершенные подводные лодки, чтобы быстрее и лучше уничтожать себе подобных. Но каковы бы ни были мотивы изучения кита как подводного снаряда, оно привело к поистине поразительным открытиям, которые еще раз подтвердили, что китообразные относятся к наиболее совершенным существам, когда-либо населявшим нашу планету.
Исследователей с самого начала озадачивало умение кита развивать огромную скорость при помощи такого "примитивного" источника энергии, как мышечная ткань, и такого незамысловатого передатчика этой энергии, как пара лопастей хвостового плавника. Отчасти загадка объясняется обтекаемой формой тела кита; но есть, очевидно, и другие причины. Современные подводные лодки чуть ли не рабски копируют форму тела китообразных, и в общем им удается приблизиться к скоростям, доступным китам, но при этом даже самые экономичные двигатели подводной лодки затрачивают во много раз больше энергии, чем кит. Дело тут, видимо, в том, что тело кита гибко и эластично - свойство, которым не может похвастать корпус подводной лодки. Судя по результатам опытов с дельфинами, волнообразные движения тел танцующих финвалов, которые Клэр, Ли и я сочли оптической иллюзией, на самом деле были явлением вполне материальным.
По-видимому, наружные покровы тела китообразных - кожа, подкожный жир и подстилающая его соединительная ткань - обладают способностью имитировать текущую жидкость, то есть приближаться к жидкости по своим динамическим свойствам. Это приводит к удивительному явлению: турбулентный поток, который обычно возникает в пограничном слое между водой и быстро движущимся в ней телом, вызывая при этом сильное трение, превращается в поток ламинарный, спокойно обтекающий тело животных. Иными словами, ламинарный поток играет, если можно так выразиться, роль идеальной смазки. Я вовсе не уверен, что сегодняшняя наука до конца понимает механизм этого явления, но в эффективности его она уже убедилась. Специалисты подсчитали, например, что дельфин, обладающий такой же массой и размерами, как современная торпеда, мог бы развить скорость торпеды, затрачивая в десять раз меньше энергии.
Классический пример эффективности кита как механизма приводит Ивэн Сандерсон в своей замечательной книге "Вслед за китом". Развивая скорость до восьми узлов, двадцатичетырехметровый синий кит пятьдесят миль тащил за собой загарпунившее его китобойное судно, хотя двигатель китобойца мощностью 800 лошадиных сил все время работал "полный назад"! Нет, одной грубой силой совершить такое невозможно. Тут дело в удивительной слаженности всех частей организма этого животного, в его идеальной приспособленности к водной среде.
Какова предельная скорость, развиваемая китом, нам неизвестно. Эксперименты, проведенные с некоторыми видами мелких китообразных, дают цифру двадцать семь узлов. На коротких отрезках пути представители вида, несправедливо названного китом-убийцей, достигают тридцати узлов и выше, между тем известны случаи, когда финвалы обгоняли китов-убийц! Однако в отличие от человека финвалы, по-видимому, не преклоняются перед скоростью как таковой. Обычно они вполне удовлетворяются экономичной скоростью в шесть-семь узлов.
Хотя о механике китового организма мы понемногу кое-что узнаем, об устройстве китового общества нам пока неизвестно почти ничего.
Зубатые киты как будто предпочитают держаться расширенными семейными группами, как бабуины и многие другие виды обезьян. Группы эти иногда насчитывают более сотни индивидуумов. По-видимому, зубатые китообразные полигамны; во всяком случае, спаривание у них никак не упорядочено. Поведение всех китов в стаде одинаково - все они исполняют одни и те же обязанности. Взрослые самцы, а в некоторых случаях самки иногда играют роль вожака, но все "рядовые" члены племени проявляют одинаковую заботу о молодняке. Когда один из членов сообщества ранен или подвергается опасности, все взрослые киты, находящиеся в пределах досягаемости, бросаются ему на помощь. Имеется множество достоверных сообщений о том, как зубатые киты поддерживали больного товарища на поверхности, чтобы он не захлебнулся. Зубатые киты резко отличаются от подавляющего большинства животных тем, что иногда приходят на помощь особям других видов.
Общественная структура у усатых китов базируется, по-видимому, на закрытых семейных ячейках. Я убежден, что все стада финвалов - это семьи, состоящие из взрослых самца и самки и их младшего детеныша, а часто также и нескольких отпрысков постарше, еще не нашедших себе пары. Финвалы не просто моногамны; брачные узы у них пожизненные, и притом необычайно прочные.
Хотя семья играет в жизни финвалов такую важную роль, они обнаруживают также и "общественные" тенденции. С тех времен, когда киты в океане были еще многочисленны, сохранились рассказы очевидцев о массовых скоплениях финвалов - вплоть до трехсот особей. Это были объединения семей, а не отдельных индивидуумов. Некоторые китобои считают, что подобные сборища происходили два-три раза в год и были своего рода празднествами, на которых кит-одиночка находил себе пару.
В районе островов Бюржо больше всего финвалов было зимой 1964-65 года: пять семей, в общей сложности - около тридцати китов. Иногда некоторые семьи день-другой держались вместе; однако в конце концов они непременно снова расходились, каждая в свой излюбленный район лова. Состав семей не менялся.
Зимний сезон 1964-65 года был самым благоприятным и для других видов китов-полосатиков, вновь вернувшихся в воды южного Ньюфаундленда. Но после 1965 года их поголовье пошло на убыль: слухи о появлении китов распространялись быстро и в конце концов дошли до норвежских китобоев.
Дело в том, что некто Карл Карлсен, состоятельный норвежский эмигрант, вскоре после войны поселившийся в Новой Шотландии, основал там компанию по промыслу тюленей, которые каждую весну рожают детенышей на паковых льдах в заливе Св. Лаврентия и у северного побережья Ньюфаундленда. Карлсен приобрел подходящие для промысла суда и построил в Блэндфорде, близ Галифакса, жироваренный завод. В 1964 году Карлсен расширил свое предприятие с тем, чтобы перерабатывать также и китовые туши, и, пользуясь услугами норвежских китобойцев с норвежскими же экипажами, принялся бить китов-полосатиков, вновь появившихся в районе между Новой Шотландией и южным Ньюфаундлендом. Его мощные китобойцы - такие, например, как шестидесятиметровый "Тораринн" - уходили от блэндфордской базы на пятьсот миль и даже дальше; откуда ясно, сколь бессмысленным был очередной жест Международной комиссии по китобойному промыслу: Комиссия запретила использование плавучих китобаз в Северной Атлантике, заявив, что делается это с целью создания в центральной части Атлантического океана заповедной зоны. О том, что подавляющее большинство видов крупных китов не посещает центральной части Атлантического океана, а предпочитает кормиться вблизи материковых отмелей, где больше пищи, Комиссия не упоминала. Запрет этот был лишен смысла уже потому, что современные китобойцы, обладая огромным радиусом действия, могут даже и с береговых баз в Норвегии, Исландии и восточной Канаде охватить почти все районы Северной Атлантики, где встречаются крупные киты.
Суда Карлсена заходили на восток до самых отмелей Гранд-Банкс и за первый год охоты добыли 56 финвалов. За следующий сезон они забили 108 китов, но в 1966 году наконец взялись за дело всерьез и выловили 263 финвала, а в 1967 году - 318. Всего к концу 1971 года фирма Карлсена уничтожила 1458 финвалов и сверх того 654 сейвала, 64 кашалота и какое-то количество малых полосатиков и горбачей. Основную часть мяса двух с лишним тысяч крупных китов, переработанных в Блэндфорде, продали на корм собакам и кошкам. Жир, вытопленный из туш этих китов, в основном пошел на нужды парфюмерной промышленности. Лишь небольшая доля мяса и жира была отправлена в Японию в качестве пищевого продукта.
Так карлсеновские предприятия позаботились о том, чтобы воды южнее Ньюфаундленда перестали служить убежищем для крупных видов китов.
Зимой 1965-66 года в Бюржо вернулись всего только две семьи финвалов. Одна из них состояла из четырех, а другая только из трех китов; кроме них, появился еще и взрослый кит-одиночка. Семью его, видимо, уничтожили китобои.
Мы так и называли его - Одиночка; иногда он приставал к какой-нибудь из двух уцелевших семей, но чаще плавал сам по себе. Как ни странно, его излюбленным местом охоты стал тесный залив Мессерс-Ков. Не замечая ни домов, ни людей, ни лодок, он подолгу ловил сельдь, беспечно заплывавшую в этот тупик. Возвращаясь домой зимними вечерами, я часто слышал его дыхание. Из наблюдений за Одиночкой я узнал о китовом племени много нового, но больше всего я удивился, когда однажды обнаружил, что у Одиночки есть голос, доступный человеческому слуху, и притом в воздухе.
Как-то холодным вечером я стоял на мессерском мостике и разговаривал с Симом Спенсером; внезапно оба мы услышали или скорее почувствовали в воздухе низкий прерывистый гул. Удивленно обернувшись к заливу, мы увидели столб пара, повисший над ледяной водой.
- Это что, кит? - недоверчиво спросил я.
Серьезное лицо Сима озадаченно сморщилось.
- В жизни не слыхал, чтобы кит гудел. Но вроде больше некому, а?
Мы прислушались, глядя на воду, и через пару минут над заливом снова раздался тот же низкий вибрирующий звук. Однако на этот раз ничто не потревожило гладкую поверхность воды. Лишь четыре или пять минут спустя кит всплыл и с обычным свистящим шумом выдохнул воздух. Мы с Симом битый час стояли на мосту и замерзли до полусмерти, но больше в тот вечер потусторонних голосов не слыхали. Только год спустя я снова услышал такой же звук и теперь определенно знаю, что это был голос финвала.
Во время нашего с Клэр отсутствия зимой 1966-67 года рыбаки Бюржо с тревогой ожидали появления своих друзей-китов. Все знали, что сезон 1966 года был удачным для китобоев Карлсена. За всю осень местные траулеры не встретили в прибрежных водах ни одного крупного кита. Однако в начале декабря дядя Арт с восторгом обнаружил, что финвалы все же вернулись.
Вернулась, как это ни печально, всего одна семья из пяти китов.
Почти весь декабрь финвалы по обыкновению безмятежно паслись в проливах между островами, но ближе к рождеству появление нескольких мощных сейнеров из Британской Колумбии обеспокоило китов. Огромные стальные твари принялись с такой решительностью всасывать в свои трюмы сельдь, что на это было страшно смотреть. Они промышляли у самых берегов и несколько раз портили местным рыбакам сети, чем вызвали возмущение жителей Бюржо; но пришельцам были одинаково безразличны и сети, и гнев рыбаков, и киты. Дядя Арт говорил, что видел, как сейнер намеренно взял курс прямо на всплывшего возле него финвала. Если столкновение с китом действительно входило в намерения рулевого, то это была ужасная глупость, потому что оно могло оказаться роковым не только для финвала, но и для сейнера.
Китам гости не понравились. По словам Оуни и дяди Арта, в присутствии сейнеров финвалы чувствовали себя явно не в своей тарелке. Это вполне понятно: на сейнерах, как и на китобойцах, установлены дизельные двигатели, шум которых, должно быть, кажется китам зловещим.
Выждав несколько дней, семья финвалов покинула проливы и ушла на восток в небольшой фиорд, под названием Га-Га, куда ненасытные сейнеры заходить не отваживаются, боясь порвать дорогостоящие сети о тамошние рифы. Однако время от времени сейнеры отправлялись сдавать улов на перерабатывающий комбинат в Харбор-Бретон, и тогда киты покидали залив Га-Га и вход в близлежащий залив Бей-Де-Лу. В один из таких дней, когда в наших водах остался всего один сейнер, мы с дядей Артом и убедились в "техническом" превосходстве финвала-рыболова над рыбаками на сейнере.
В заливе Га-Га киты были не одни. Они делили его с несколькими рыбаками из Бюржо, которые ходили туда ставить сети на треску. Появление китов поначалу вызвало у рыбаков тревогу: они боялись за свои снасти. Двое из них, братья Дуглас и Кеннет Ганн - тихие, востроносые мужички, даже хотели было перебраться в более безопасное место.