В глухой сибирской деревни, расположенной на реке Тартас, по сей день живо предание о золоте адмирала Колчака, якобы спрятанном в здешних непроходимых лесах. Бывший сельский учитель Бобровский, а ныне директор местного краеведческого музея, посвятил поиску клада большую часть своей жизни. Нежданно-негаданно судьба сводит его с таинственным старовером, который называет себя штабс-капитаном Белой армии. Бобровский в который раз изучает собранные им документы, посвящённые окружению адмирала Колчака и золотому запасу России. Внезапно он видит на фото времён гражданской войны своего нового знакомца – старовера…
Содержание:
Восточная Сибирь. 1994 год. Недалеко от села Венгерово 1
Деревня староверов. 1994 год 2
Село Венгерово. 1994 год 4
Село Спасское. 1894 год 5
1904 год. Село Спасское 7
Тобольск, 1905 год 8
1906 год 10
1913 год 12
Весна 1914 года 13
30 июля 1914 года. Сыскное отделение полиции Тобольска 14
1914 год. Село Спасское 14
Село Венгерово. 1994 год 15
1910 год. Алексей Вишневский 17
1914 год. Имение Вишневских 20
1914 год. Омск 20
1906–1907 год. Владимир Каппель. Пермский край 20
1994 год. Село Венгерово 26
1918 год. Тайное офицерское общество 28
Конец 1918 года. Сибирский диктатор 31
Январь-февраль 1918 года. Отступление Каппеля к Уфе 33
Лето 1919 года. Освобождение Перми. Семья полковника Каппеля 34
Лето-осень 1919 года. Омск 37
1994 год. Село Венгерово 42
Ноябрь-декабрь 1919 года. Эвакуация 43
Зима 1919 года. Село Спасское 45
Зима 1919 года. Ледяной поход 46
Иркутское восстание конца 1919–1920 гг 49
Зима 1919–1920 года. Ледяной поход 51
Февраль 1920 года. Село Спасское. Где-то на болотах… 52
Осень 1920 года 53
1994 год. Село Спасское. Деревня староверов 55
Примечания 56
Крючкова Ольга
Старовер
Генералу Каппелю – легендарному воину, мужу, отцу и просто человеку, а также всем белым офицерам, погибшим за Великую Россию, – посвящаю.
Восточная Сибирь. 1994 год. Недалеко от села Венгерово
Григорий Венгеров, сидя на телеге, мирно правил лошадью. Его старая кобыла, рыжая в белых пятнах, понурив голову, неспешно плелась по пыльной дороге. Август нынешнего года выдалось жарким, дожди выпадали редко. Несмотря на жару, в полях колосились янтарные наливные хлеба, терпеливо дожидаясь жатвы.
Григорий сидел на краю старой скрипучей телеги, держа в руках вожжи. Солнце входило в зенит – пекло нещадно.
– Эх… – бурчал себе под нос Григорий, – надобно было раньше выезжать… Вот попал в самое пекло… Вон рубашка вся на спине взмокла…
Григорий поёжился. Мокрая от пота рубаха неприятно липла к телу.
– Да так твою через так… – выругался Григорий, – снять что ли рубаху-то? А снимешь – на солнце поджаришься, шкура потом чулком слезать будет… Эх…
Дорога петляла среди полей. От набегавшего ветерка приятно шуршали золотые хлеба.
Григорий огляделся по сторонам.
– Эх, Наталья не дожила ты до сегодняшнего дня… – сокрушённо произнёс он. После смерти жены Григорий часто разговаривал сам с собой. Тем паче, что дочь выросла и умчалась в город на поиски лучшей доли. – Красота-то какая… Жара, а хлеб прёт что есть силы. Недаром зима снежная была, выдать хорошо землицу талым снегом пропитало… Водицы бы попить…
Григорий пошарил правой рукой в телеге и извлёк старую металлическую флягу, в которой по обыкновению хранил воду. Отвинтил крышку, поднёс к губам, сделал глубокий глоток. Отёр рукой губы и подбородок.
– Тёплая водица-то, фляга накалилась от солнышка, хоть и сеном её укрыл… Да ладно, умыться сойдёт…
Он аккуратно положил вожжи на телегу рядом с собой, умылся из фляги.
– Эй, Рыжуха! – обратился он к своей старой кобыле. – Поди устала, родная? Водицы испить не хочешь?
Кобыла, словно поняв слова хозяина, фыркнула и в тот же миг остановилась. Григорий слез с телеги и подошёл к ней, обнял за морду. Рыжуха дотронулась до хозяйской щеки сухими губами.
– Умная ты живность, Рыжуха. И почитай, теперь ты – вся моя семья… Да и пожалуй, пёс Гошка ещё остался…
Григорий налил пригоршню воды и отёр морду Рыжухи. Та фыркнула с явным удовлетворением. Затем он напоил лошадь прямо из фляги.
Григорий снова сел в телегу, взял вожжи.
– Но-о-о! Родимая! – прикрикнул он на лошадь. – Пошла!
Рыжуха, умная живность, поплелась по дороге по направлению к лесу.
– Сейчас в лес въедем! Полегче станет… Может отдохнём немножко…
Рыжуха кивнула…
Григорий, не выдержав пекла, извлёк из телеги старую ситцевую кепку, которую ему сшила жена лет двадцать назад. Нахлобучил на голову.
– В следующий раз зонтик возьму… – решил он. – И Рыжухе панаму надену…
С такими мыслями Григорий продолжил свой путь.
Неожиданно от леса отделилась фигура и направилась прямо по дороге навстречу телеге. Григорий слыл мужиком отнюдь не пугливым, однако с опаской глянул на косу, лежавшую в телеге, и придвинул её поближе, чтобы было сподручней схватить в случае надобности.
– Кого там несёт? В такой-то неурочный час? В полуденную жару мало кто пешком по дорогам шастает…
Григорий невольно прищурился, пытаясь получше разглядеть приближающегося незнакомца.
По дороге неспешно, чуть покачиваясь, шёл высокий бородатый мужчина, облачённый в длинную холщёвую рубаху и такие же порты. На груди его отчётливо виднелся крупный крест…
– Да так твою через так! Неужто старовер?! Случилось чего? Староверы просто так из лесу не выходят… Тем более по одному… – вслух размышлял Григорий.
О поселении староверов в здешнем лесу знали все местные жители. Когда-то в семнадцатом веке во времена великого церковного раскола перебрались они сюда, дабы сохранить чистоту души и веры. В те времена вокруг деревянного форта, ныне села Венгерово, простиралась непроходимая глушь, леса подступали почти что вплотную. Спустя два столетия на месте форта появилось селение, именовавшееся поначалу Голопупово, а затем – Спасское.
История села началась в середине восемнадцатого века, когда в здешних местах по указу чиновников поселились ямщики Тарского уезда. В документах тех времён значилась следующая формулировка: "Создать поселение на проезжей вдоль Тартаса дороге с целью ведения ямщицкого дела". Позже эти же чиновники для ревизской сказки проводили перепись населения и окрестили село Голопуповым. Потому как вышли им навстречу мальцы с голыми пупами (а дело было летом) и на вопрос: "Почему голые?" ответили: "Лён не сеем, мануфактурные фабрики далеко, живём бедно, вот и приходиться бегать с голыми пупами". Так и стало селение Голопуповым.
В начале девятнадцатого века в селе построили церковь Святого Спаса. И переименовали Голопупово в Спасское. С постройкой церкви село быстро процветало, стало административным центром Усть-Тартаской волости и частью Сибирского тракта. Каждый год в селе устраивали три ярмарки в январе – Крещенскую, в начале лета – Троицкую и в ноябре – Михайловскую.
А после польских волнений в село Спасское ссылали политически ненадёжных поляков. Появились в селе Якобовские, Киприсы, Слабуня, Лавреновичи, Хлюстовские, Янкуласы, Венгеровы, Бобровские. И смешалась сибирская и польская кровь – дала потомков гордых, красивых, предприимчивых.
В 1907 году село Спасское Томской губернии при реке Тартасе описывалось следующим образом: "Жителей 1350 душ. Церковь каменная, римско-католический молитвенный дом, сельское училище, странноприимный дом, врачебно-приемный покой, почтово-телеграфная контора, три ярмарки, из них главная с 8 по 16 ноября с оборотом до 150000 руб. Жировые, кожевенные и мануфактурные товары по преимуществу, еженедельные базары, три кожевенных завода, водяная мельница, много лавок и сельский хлебозапасный магазин. Селение хорошо обстроено и считается одним из наиболее торговых и зажиточных в уезде".
Позже, при советской власти село было переименовано в Венгерово по имени уроженца Михаила Венгерова, деда Григория, солдата царской армии и участника первой мировой войны, а позже – командира партизанского отряда, расстрелянного колчаковцами за предательство.
По сей день селяне помнили историю о спецотряде Колчака, нагрянувшем зимой 1920 года, как снег на голову. Было тогда при отряде много конных подвод, тяжело гружёных. Остановились подводы, не доходя села… А потом все разом куда-то пропали. Что привезли с собой колчаковцы? – селяне только могли догадываться. По-тогдашнему Спасскому поползли слухи: мол, отрядил адмирал Колчак верных людей припрятать своё добро и важные государственные документы, чтобы не попали в руки большевиков.
…Григорий Венгеров натянул вожжи, Рыжуха послушно остановилась. Старовер медленно, неуверенной походкой, приближался к телеге.
– Больной что ли? Идёт, словно качается… – рассуждал Григорий. – Да и выглядит странно… Староверы давно уж так не одеваются. Откуда такой взялся?
Наконец старовер поравнялся с телегой, невидящим взором окинул Григория и его лошадь. Григорий невольно поёжился: уж больно высокий был старовер, худой и бледный, словно из гроба встал. Глаза голубые невидящие, словно подёрнуты поволокой; волосы и борода длинные, всклокоченные…
Однако угрозы Григорий не почуял. А своему внутреннему голосу он доверял всегда.
– День добрый, мил человек… – по старинке произнёс Григорий. Не любил он обращений типа "товарищ" или "гражданин".
Старовер положил правую руку на крест, что-то промычал в ответ и сморгнул. Григорий тотчас отметил про себя длинные белые пальцы незнакомца, явно не знавшие тяжёлого крестьянского труда. И кольцо… Широкое золотое обручальное кольцо с рубиновой вставкой на безымянном пальце правой руки – такого Григорий в своей глуши отродясь не видел.
"Интересно девки пляшут… – подумал Григорий. – А старовер-то, может, и вовсе не старовер… Уж больно чудной…"
– Куда путь держишь, мил человек? – не отступал Григорий.
Старовер мотнул головой, пожал плечами. Набежавший ветерок разметал его длинную нечёсаную бороду по плечам…
– Ты что ж немой? – осенило Григория. Старовер потупил очи долу. – Так ты прости меня, дурака! Разве сразу можно понять: говорящий человек или нет?
Казалось, старовер принял извинения – резко вскинул взор и пристально воззрился на Григория. От этого взгляда селянину стало не по себе.
"Господи, милосердный… Ну и глазищи… И отчего у меня такое чувство, будто где-то видел я этого старовера?.."
– Я направляюсь в село… – миролюбиво продолжил Григорий. – Тебе куда надобно-то? Хоть намекни? Жестом покажи? А ты меня вообще-то слышишь?
Старовер в ответ кивнул.
– Значит, с ушами у тебя всё в порядке. И то хорошо… Ладно, тогда садись в телегу, не бросать же тебя бедолагу… Вон худющий-то какой! Тебя чего братья твои, староверы, голодом морили?
Незнакомец хмыкнул, мотнул головой и сделал робкий шаг к телеге.
– Садись, не робей! – Подбодрил его Григорий. – Я хоть и не старовер, однако, больного человека среди дороги не брошу!
Старовер в нерешительности замер на месте.
– Ох, горе ты моё! – воскликнул в сердцах Григорий. – Видать в конец тебя братья по вере запугали, коли боишься всего. Садись, не обижу убогого. И чем ты им не угодил-то?
Старовер безмолвствовал. Григорий не выдержал слез с телеги, приблизился к незнакомцу и взял его за руку. От старовера повеяло сладковатым ароматом ладана. Он вздрогнул всем телом от прикосновения Григория.
– Рука-то твоя – кожа да кости… – сокрушённо заметил Григорий. – Вот ведь божьи люди! Своего же голодом заморили. Чем ты не угодил им? Не проявлял должного усердия в молитве?
Сокрушаясь, Григорий хорошо разглядел лицо незнакомца: нос прямой, казался особенно длинным из-за худобы лица. Резко выступающие скулы обтянуты бледно-серой кожей; голубые с поволокой глаза ввалились, под ними залегли чёрные тени; высокий лоб прорезали три глубоких морщины; крупный деревянный, почерневший от времени крест, висел на впалой груди…
– Пошли сердешный… – Григорий, держа за руку незнакомца, увлёк его к телеге. – Садись… Да садись же ты, не бойся… – Старовер послушно сел в телегу. – Вот и хорошо…
Григорий также взобрался в телегу, взял вожжи, взмахнул ими, и послушная Рыжуха поплелась по пропечённой солнцем дороге.
– Ко мне приедем, накормлю до отвала! – пообещал Григорий. – Я живу скромно, сейчас такие времена не разбежишься. Пенсия мизерная, да и ту не приносят. Раньше на кожевенной фабрике работал, теперь она закрыта. Перебиваюсь, как могу… Птицу развожу, козу держу, огород – опять же подспорье. Самогонку гоню – ядрёная! Но душу согревает отменно! Живу я один, дочь в Омск подалась… Уж который год там обретается, замуж вышла, а детей нет… Так что погостишь у меня – не обижу! Молитвы рьяно справлять не заставлю! А там, глядишь, с участковым нашим потолкуем, да и пристроим тебя куда-нибудь! У нас теперь свобода и демократия! Так твою … через так! Свобода вероисповедания… Хочешь веришь, хочешь нет… Вот ты, вижу, верить перестал… Понимаю… Я поначалу тоже верил во Всевышнего, в храм наш Спасский ходил, молился … А вот когда жена почти что год умирала – перестал… Нету его Бога-то! А, если и есть, то уж больно он занят своими делами! И на простые земные заботы ему наплевать! Так-то вот!
Григорий тяжело вздохнул: вспомнилась жена, как она болела и умирала в течение года… Он смахнул непрошенную слезу тыльной стороны ладони.
Телега, поскрипывая, медленно катилась по лесной дороге. Рыжуха, неспешно, плелась впереди, понурив голову, словно внимая горестным словам хозяина.
Деревня староверов. 1994 год
Путь староверов в здешние леса был долог и труден. Не все староверы сумели выжить, преодолев три тысячи вёрст, начиная от Польши до предписанного им удела. А те, кто выжил, поселился в болотистых лесах, разметавших по берегам реки Тартас.
Во второй половине семнадцатого века патриарх Никон при поддержке царя Алексея Михайловича Тишайшего провёл церковную реформу, приведя церковные книги и обряды в соответствии с греческими.
В это время в Московии, как называли Россию на Западе, появилось множество иностранцев, в частности немцев-протестантов. Церковные чиновники не донесли до простого народа суть реформы, "совершаемой на его же благо", отчего повсеместно появилось активное противление нововведениям. Тем паче, что в глазах народа это связывалось с непосредственным прибытием иностранцев. Многие священники восприняли происходящие перемены, как проявление "западничества и сатанинства".
Правление Алексея Михайловича было ознаменовано многими бунтами, польской войной, заменой серебряной монеты и медную. И в довершении – принятой церковной реформой. Даже после падения патриарха Никона царь не отменил своего решения. В результате власть получила отчаянное сопротивление монастырей – Соловецкий монастырь осаждался несколько раз, начиная с 1668 по 1676 год. Воевода Мещеринов приказал перевешать всех монахов. В обществе произошёл глубочайший раскол…
Раскольники, староверы, потянулись на земли Речи Посполитой и обосновались на реках Буге, Ветке и Соже. Польские паны охотно принимали беглых московитов и позволяли им селиться на пустующих землях.
Столетие спустя за западных границах Российской империи существовало множество старообрядческих деревень, которые не подчинялись никому, даже польским воеводам. К тому же они давали приют беглым российским крестьянам, а их становилось всё больше.
Екатерина II выражала крайнюю обеспокоенность таким положением дел и подписала специальный указ сената, в котором призывала старообрядцев вернуться в Россию: "Всем живущим за границею российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами не только в Сибири, на Барабинской степи и других порожних и отдаленных местах, но и в Воронежской, Белгородской и Казанской губерниях… Прощаются им все их преступления, разрешается носить бороды и даруется воля в выборе сословия, к какому кто себя отнесет. Определяются также льготы от всех податей и работ сроком на шесть лет".
Однако раскольники не поверили императрице, и возвращаться на историческую родину не намеревались. Тогда Екатерина II прибегла к крайним мерам. Воспользовавшись раздробленностью и ослаблением власти в Речи Посполитой, царица отправила армию. А точнее сказать: Екатерина II организовала чётко спланированную карательную экспедицию. Возглавил её генерал-майор Маслов. Командуя двумя полками, он окружил поселения раскольников, расположенные на Ветке, пленил двадцать тысяч человек, не обошлось и без кровопролития. Захваченных раскольников, согласно монаршему указу он отправил на вечное поселение в Сибирь.
Переброска раскольников из Польши в Сибирь заняла несколько лет и унесла множество жизней ни в чём не повинных людей. Староверов переправляли по двести-триста человек в Калугу, как пересылочный лагерь, затем в Казань и далее – Екатеринбург. Часть раскольников перевезли в Соликамск, Верхотурье и Тобольск. Оттуда они расселились по Барабе, Алтаю и Забайкалью.
Группа староверов, возглавляемая отцом Феофилом, спустилась из Тобольска по одноимённой реке, затем Иртышу и его притокам, в итоге достигла Тартаса. Там староверы и обрели уже свою "сибирскую родину". Форпост, расположенный на месте селения Венгерово пытался контролировать расселение староверов, но тщетно. Они ушли вглубь лесов, в болота, там и обустроили своё поселение.